2. Четвёртое поколение «Анналов»: Программный манифест

В этом разделе будут рассмотрены теоретико-методологические принципы, сформулированные в двух программных статьях журнала в 1988 и 1989 гг. Это были обновлённые «Анналы». Достигнув пенсионного возраста, ушли в отставку Ж. Ле Гофф, Э. Леруа Ладюри и М. Ферро. На смену им к руководству журналом пришли новые люди, олицетворявшие выход на авансцену четвёртого поколения, представленного такими именами, как Бернар Лепти, Жак Ревель, Роже Шартье, Пьер Нора, Жак-Ив Гренье. За этими организационными переменами стояла трансформация идейных ориентиров журнала, выразившаяся в означенных редакционных статьях, что и определяет наш интерес к ним.

Это был своего рода программный манифест, не только провозглашавший поворот к субъективности как генеральную линию развития современной исторической мысли, но и обосновывавший его сущностные черты и вытекавшие отсюда задачи исторического исследования. Вот почему я намерен подробно остановиться на его анализе, надеясь обнаружить некоторые общие закономерности современного историографического процесса, равно как и место, занимаемое в этом процессе четвёртым поколением школы «Анналов».

Сразу же оговорюсь, что понятие «школа» в данном случае ещё в большей степени, чем применительно к третьему поколению, носит весьма условный характер.

244

В действительности речь идёт о достаточно разношёрстном движении, центрирующемся вокруг «Анналов», включающем широкий спектр ученых, работающих в различных отраслях гуманитарного знания и использующих различные исследовательские стратегии. В их числе такие всемирно известные учёные, охотно публикующиеся в этом журнале, как социолог и этнолог Пьер Бурдье и философ Поль Рикёр. «Мы не школа, - точно писали в своей самооценке редакторы новых «Анналов» в одной из своих программных статей, - мы - экспериментальный полигон» ¹.

Будем это помнить, но всё же сохраним применительно к четвёртому поколению традиционное словоупотребление, тем более, что в научном творчестве группирующихся вокруг журнала исследователей имеется некоторое объединяющее начало, заключающееся в акцентировании субъективного начала в историческом познании и самом историческом процессе, сопряжённом с отрицанием экономических детерминант в истории. Знаковым стало изменение подзаголовка в названии журнала. С 1989 г. он именуется «Анналы. История. Социальные науки». Впервые со времён основания журнала из его атрибутики исчезло упоминание об экономической истории. Но ещё годом раньше обновлённые «Анналы» опубликовали программную статью «История и социальные науки: поворотный момент?», в которой репрессировалась столь богатая в истории школы традиция социально-экономических исследований.

245

Радикально поменялось самое видение истории. Состояние «пышного интеллектуального расцвета и оптимизма» сменило, по убеждению авторов, этой статьи «время сомнений». Ибо «новая классификация научных дисциплин меняет общую картину науки, заставляет пересмотреть общепринятые приоритеты». С другой стороны, в атмосфере, «когда стало нарастать бездумное недоверие к любой идеологии», отчасти утратили свою структурирующую способность ранее доминировавшие парадигмы истории, сложившиеся под воздействием марксистских и структуралистских теорий, а также некритического применения квантитативных методов. «Наконец, - заключают авторы, - развитие многообразных форм исследования делает неприемлемым тот имплицитный консенсус, в силу которого социальное отождествлялось с реальностью и тем самым обретало цельность» ¹.

Так обозначаются исходные посылки поворотного момента или «критического поворота» в отношениях между историей и социальными науками, означающего в своих существенных характеристиках разрыв с предшествующей анналистской традицией. Это не было полным разрывом. Сохранился замысел журнала со времен его основания ломать перегородки между отраслями знания, что обусловливало основополагающее значение междисциплинарного подхода в научном исследовании. Какие бы трансформации ни претерпевала школа, неизменной оставалась и продолжает оставаться встреча ее в рамках истории с социальными науками, следствием которой являются глубокие преобразования в историографическом ландшафте. Ж.-И. Гринье указывает, в частности, что линия преемственности между творчеством Л. Февра и нынешними «Анналами» не прерывается, несмотря на изменения парадигмы ².

Трансформация «Анналов», как и всякой научной школы, может быть описана в терминах диалектики преемственности и инноваций в их теоретико-методологических поисках. В тесном взаимодействии этих начал, составляющем некоторый оптимальный баланс, и осуществляется поступательное приращение научного знания о прошлом. Следует признать, что в программных статьях обновленных «Анналов» этот баланс был нарушен. Их лейтмотивом стала тема разрыва с предшествующей анналистской традицией.

246

Разъясняя их смысл, Ж.-И. Гринье пишет: «Это "критический поворот" в двух смыслах: критический по отношению к предшествующим способам исследования (в частности, представленным "Анналами") и критический по отношению к тому инструментарию, который до сих пор историки очень часто использовали механически, при этом часто забывая об условиях его применения и о пределах его возможностей (таково, например, понятие "социального класса" или "социального значения" какого-либо явления, выводимое из используемых в количественной истории статистических данных)» ³.

Не будем претендовать на какую-либо однозначную оценку «критического поворота». Попытаемся понять его значение, а тем самым место четвертого поколения «Анналов» в развитии современной исторической мысли, характеризуемом бурным течением историографической революции. Обратимся с этой целью к уже упоминавшимся программным статьям журнала, акцентировавшим разрыв с прошлой традицией. Отмечая постоянно менявшийся интеллектуальный ландшафт, характеризующийся, в частности, беспорядочным умножением объектов исследования, которые не складываются в ясную и обозримую картину, авторы первой из них провозглашали: «Пришел момент заново сдать карты». Иными словами, в условиях на глазах меняющейся историографической ситуации они видели свою задачу в том, чтобы «попытаться расставить некоторые вехи, обозначить некоторые линии поведения для традиционных иноваторских исследовательских практик в эпоху сомнений» ¹.

Решение этой задачи потребовало обращения к новым методам и, по словам авторов статьи, новым союзникам. Поиск тех и других мотивировался изменением господствующего жанра историописания. Место крупномасштабных исторических построений заняли микроисторические исследования. Демонстрируя разрыв с методологией своих предшественников, авторы писали: «После длительного периода, когда историки занимались исключительно глобальными процессами и общими структурами, микроистория выдвинула ряд положений, над которыми было бы полезно поломать голову.

247

В связи с этим необходимо, в частности, обсудить и уточнить формы адекватности соотнесения размеров изучаемых объектов, модальности их наблюдения и проблематики. Как разграничить уровни наблюдения и определить модальности необходимого обобщения, поднимаясь от отдельного человека к группе и обществу в целом, от локального к глобальному?» ².

Поставленный вопрос определял направление поиска новых союзников, т.е. дисциплин, с которыми должна сотрудничать историческая наука, что может быть выражено формулой «движение от центра к периферии». Отвергая традиционные связи истории, когда она получала импульсы от географии, социологии или антропологии, авторы статьи провозглашали: «Мы хотим иных свидетельств, иных исследований, идущих с периферии» ³. Поясняя эту мысль, они указывали, что на границе истории есть провинции, входящие в сферу её интересов, но которые она не сумела подчинить своему владычеству, такие как история искусства, история науки, история некоторых наиболее отдаленных от нас культурных ареалов. Наряду с этим всё чаще предпринимаются попытки освоить новые рубежи исследования от социолингвистики до политической философии и многие другие, добавляют авторы, замечая, однако, что о плодотворности их говорить пока рано.

Так вырисовываются контуры заявленного четвертым поколением «Анналов» междисциплинарного проекта, рассчитанного на широкое международное сотрудничество историков с представителями других гуманитарных дисциплин. Только совместными усилиями, убеждены редакторы журнала, можно ответить на сформулированные ими вопросы: «Как писать историю на стыке этих дисциплин? Как здесь осуществляются - или не осуществляются - междисциплинарные связи: каковы формы перекрёстных вопросов, какими пределами они ограничены и какие результаты преследуют?» ¹.

Очерченный выше проект междисциплинарных исследований получил дальнейшее развитие во второй программной статье журнала «Попробуем поставить опыт». В сравнении с первой здесь не только акцентировался разрыв с предшественниками, но и отмечалась преемственность анналистской традиции.

248

«Ломать перегородки между отраслями знания, - писали авторы этой статьи со ссылками на М. Блока, Л. Февра, и Ф. Броделя, - таков замысел нашего журнала, которому он оставался верен с момента своего основания» ². В остальном же, подчёркивали они далее, проект междисциплинарных исследований нужно каждый раз определять заново, исходя из текущего момента.

Собственно, эта статья и была посвящена определению задач междисциплинарного синтеза, вытекающего из современной историографической ситуации. Формулируя эти задачи, авторы указывают на необходимость «очертить поле для плодотворного сопоставления новейших достижений, выделить новые типы вопросов и новые подходы, которые обозначаются на многочисленных, но разрозненных стройплощадках, заложить новые основания, на которых должны базироваться ремесло историка и диалог с социальными науками» ³.

Особый вклад истории в это амбициозное предприятие заключается в изучении темпоральных механизмов. Ибо, указывается в статье, «время — быть может, единственный подлинно специфический объект исторической науки». Его природа всегда привлекала пристальное внимание историков-анналистов, первыми подчеркнувших «всю сложность социального времени, в противовес линейному времени хроник и позитивистской истории» ⁴.

Что же нового в изучение времени, а с этим вместе и в разработку проблемы междисциплинарности внесло четвертое поколение «Анналов»? Развернутый ответ на этот вопрос позволит конкретизировать как достижения обновленных «Анналов» в решении этой проблемы, так и порожденное ими новое проблемное поле. Ибо в их творчестве наметился определенный дисбаланс между инновациями и преемственностью в развитии исторической мысли. Я имею в виду прежде всего отказ от наработанного предшествовавшими поколениями «Анналов» представления о значении долговременной перспективы в историческом познании. Прямо провозглашался «отказ от упора на время большой длительности».

Посмотрим, как мотивировался этот разрыв с одной из самых устойчивых анналистских традиций.

249

Объясняя его, авторы редакционной статьи апеллируют к изменившейся исторической ситуации, характеризующейся возрождением внимания к событийному ряду и всплеском того, что они именуют историзированием, очевидно, понимая под этим релятивизацию прошлой действительности. Ещё более важным, на их взгляд, стало изменение общего понимания прошлого и его связи с настоящим. Пришло осознание того, что человеческая жизнь протекает сразу в не стыкующихся между собой нескольких временных пластах. Поэтому высказывается уверенное предположение, что «многочисленные несоответствия между формами, структурами и их функционированием и служат источником эволюции - эволюции не равномерной, не статичной, но собственно исторической, то есть необратимой, непредсказуемой и предопределенной» ¹.

Вдумаемся в это парадоксальное, сотканное из, казалось бы, взаимоисключающих друг друга характеристик определение исторической эволюции, являющейся одновременно и непредсказуемой, и предопределенной. Но, настаивают авторы цитируемой статьи, дело обстоит именно так вследствие того, что будущее целиком заключено в прошлом и вместе с тем механизмы грядущих трансформаций включают в себя изменчивые факторы. Ибо какая-то часть общества всегда функционирует помимо его формальной организации, а его структуры лишь частично определяются экономикой, почему и возникает возможность появления нового, непредсказуемого, благодаря которой любое общество находится в постоянном процессе самопостроения.

Но если это так, что означает предопределённость исторической эволюции, кем или чем она предопределяется и в чём она выражается? Эти вопросы представляются тем более правомерными, что тезис о предопределённости истории в конце XX в. в общем контексте развития исторической мысли этого столетия выглядит явным анахронизмом. Одним из векторов в этом развитии был последовательный отказ от исторического детерминизма в шпенглеровской форме, декларировавшей абсолютную предопределённость исторического процесса. Чтобы убедиться в этом, достаточно сослаться на жёсткую критику взглядов немецкого мыслителя в трудах Й. Хейзинги, А. Дж. Тойнби, Л. Февра и Ф. Броделя.

Я, разумеется, отнюдь не отождествляю позицию авторов программного манифеста обновленных «Анналов» со взглядами О. Шпенглера. Их общее видение истории, равно как и понимание задач исторического исследования, является радикально иным.

250

Но сама постановка вопроса о предопределённости исторической эволюции, вытекающая из убеждения в том, что будущее целиком заключено в прошлом, вынуждает говорить об определенной деформации гуманистической традиции европейской социально-исторической мысли, выражавшейся в акцентации свободы выбора человека в истории. Сочетавшаяся с признанием закономерного характера исторического развития, она педалировала творческий потенциал человеческой личности, её социально преобразующую роль. Вокруг её изучения и центрировалась проблема «человек в истории». Ниже я попытаюсь показать, что в теоретических размышлениях и исторической практике четвертого поколения «Анналов» освещение этой проблемы приобрело несколько иной ракурс. Изменился сам подход к ней, выразившийся прежде всего в новой трактовке традиционной для этой школы темы междисциплинарных связей в историческом познании.

Продолжая под этим углом зрения анализ программного манифеста «Анналов», подчеркну, что его авторы настаивают на необходимости переосмысления самого понятия социальной истории, изначально в её господствующих вариантах понимавшейся как история коллективов и больших чисел. Теперь её предметом провозглашаются «процессы, в пределах которых социальные персонажи заново определяют устройство социума - сообразно с тем, что они предполагают сделать и что делают, сами того не ведая» ¹. Соответственно этому заново определяются цели и средства междисциплинарности, понимаемой как «один из способов взаимодействия различных специализированных научных практик» ².

Отмечая широкое распространение междисциплинарных исследований, переводящее проблему междисциплинарности в новую плоскость, авторы цитированной выше статьи усматривают в этом свои опасности. На них они и сосредоточиваются, намечая пути их преодоления. Главная из них определяется как «распыление истории». В статье отмечается вытекающая из современной практики междисциплинарных исследований угроза появления «бесконечного множества индивидуальных, обособленных опытов, для которых каждый учёный разрабатывает собственные правила алхимии». Отсюда проистекает опасность возникновения «беспорядочного вороха частных исследований, которые не поддаются повторению и результаты которых невозможно ни сопоставить, ни прибавить к другим» ³.

251

Подобное эмпирическое решение проблем, предостерегают авторы, «может породить уверенность, будто этих проблем больше нет, каждый заимствует, что и где хочет, и вследствие этой циркуляции понятий и методов в конце концов будет обеспечена фактическая конвергенция социальных наук» ¹.

Справедливость этого предостережения в особенности актуализировалась практикой микроисследований, наглядно демонстрировавших в своих крайних выражениях «распыление истории». Речь идёт о распространённой практике обращения к историческому курьёзу как главному предмету авторского внимания. Никак не оспаривая научную правомерность такого подхода, отмеченного несомненными достижениями в познании прошлого (вспомним, чтобы ограничиться одним примером, предпринятый американским историком Р. Дарнтоном блестящий анализ ментальности парижских низов XVIII в. в его эссе «Великая казнь кошки»), признаем всё же, что он чреват «эпистемологическим волюнтаризмом». Под этим понятием я разумею отсутствие в историческом сообществе общепринятой, проверяемой технологии научного исследования, базирующейся на междисциплинарном подходе. Каждый исследователь волен играть по собственным правилам, механически соединяя данные разных наук. Обычным явлением стала всеядность в выборе исследовательских методов, составляющих тот или иной вариант междисциплинарного подхода. Неизбежным следствием было прогрессирующее распадение дисциплинарной целостности. Мы уже говорили об этом применительно ко всей «новой научной истории». Расцвет микроистории только усугубил такое положение.

Тем своевременнее оказалась постановка вопроса о междисциплинарности редакторами обновленных «Анналов», переносивших акцент на «самую что ни на есть рутинную практику учёных-историков», практику, следует добавить, подчинённую определённым общезначимым правилам. Разумеется, в рамках программной статьи эти правила не могли быть обоснованы. Её значение в другом.

252

Указывая на необходимость переосмысления проблемы междисциплинарности и призывая научное сообщество экспериментировать на путях её решения, авторы статьи во многом определяли направление дальнейших методологических поисков. Так, утратив положение доминирующей научной школы, «Анналы» и в своём четвёртом поколении сохранили значение экспериментального полигона.

Конечно, эксперимент есть эксперимент. Далеко не со всеми положениями в рассматриваемых статьях можно согласиться. В особенности это относится к настойчиво прокламируемой их авторами постмодернистской версии истории как конструировании социальной реальности. История, категорически утверждали они, «создаёт объекты своего изучения», благодаря чему «объект истории не может быть внеположен ей», и, следовательно, он создаётся и становится интеллигибельным (умопостигаемым. - Б. М) лишь в самом процессе исследования и в процедуре эксперимента .

Сопоставим с этим утверждением положение о предопределённости исторической эволюции и попытаемся уяснить декларируемое в программном манифесте четвёртого поколения «Анналов» его методологическое кредо, включающее в себя признание ограниченности возможностей человеческого познания. Ибо существует непроницаемый для него мир предопределённой в своей эволюции исторической реальности. Историк в соответствии со своими исходными теоретико-методологическими представлениями и исследовательским инструментарием может создать лишь субъективный образ прошлого. Разглядим за такой постановкой вопроса явственный отход от анналистской традиции, базировавшейся на твёрдом убеждении в возможности адекватного познания прошлой реальности, но признаем, что за этим стояла своя логика. Попробуем в ней разобраться.

Начнём с того, что авторы редакционных статей обновлённых «Анналов» чутко уловили поворот исторической науки к субъективности как существенный момент в её развитии в последние десятилетия прошлого столетия, обусловленный научными и социальными реалиями, обобщив его предпосылки ключевым понятием «сомнение». По их убеждению, сомнение стало знамением времени. Того времени, когда рухнула послевоенная мировая система, а с нею вместе наступил глубокий кризис и доминировавших на первом этапе историографической революции социальных теорий, подобных марксизму или структурализму, ориентированных на реконструкцию образа прошлого в широкой макроисторической перспективе.

253

Так проясняются мотивы, побудившие редакторов обновлённых «Анналов» провозгласить наступление поворотного момента в отношении истории к социальным наукам. Согласимся в целом с их общей оценкой сложившейся к концу 1980-х гг. исторической и историографической ситуации. Несмотря на проистекавшие из неё отдельные крайности, о которых говорилось выше, в их программных статьях было очерчено проблемное поле теоретико-методологических поисков, определяющих лицо современной исторической науки. В частности, были намечены дальнейшие перспективы развития междисциплинарных связей истории.

Однако отказ от макроисторических построений своих предшественников как главной цели исторического исследования, основанных на убеждении в возможности создания под эгидой истории единой науки об обществе, вовсе не означал некоей «идиографизации» движения «Анналов», его возвращения к неокантианскому отрицанию исторической генерализации. Скорее, напротив, произошло расширение её сферы. Отмечая, что расширение микроисторических исследований выдвинуло перед историками ряд новых вопросов, «над которыми было бы полезно поломать голову», редакторы обновлённых «Анналов» в своей первой программной статье сформулировали главный из них: «Как разграничить уровни наблюдения и определить модальность необходимого обобщения, поднимаясь от отдельного человека к группе и обществу в целом, от локального к глобальному?» ¹. Заметим, что авторы вовсе не отрицают значения глобальных генерализаций на уровне общества в целом ². Они лишь справедливо указывают на необходимость разграничения и координации различных уровней обобщения с целью адекватного соотнесения размера изучаемых объектов, модальности их наблюдения и проблематики.

254

Другое дело, что, в отличие от своих предшественников, они полагали, что эти задачи могут быть решены не в рамках одной всеобъемлющей историзированной социальной науки, а при условии сохранения самостоятельности каждой из социальных наук, включая, разумеется, историю. «По нашему мнению, - подчёркивали авторы статьи, - связь между отдельными дисциплинами, вопреки очевидности, не стоит понимать как их гомологичность или конвергентность. Сегодня полезно подчеркнуть специфику каждой дисциплины, и даже их несводимость друг к другу» ³.

Не будем с этим спорить, хотя справедливости ради следует указать, что в новейшей литературе существуют на сей счёт и иные, представленные не менее авторитетными учёными, мнения". Но нуждается в уточнении другое положение, постулируемое в статье. Справедливо утверждая, что сегодня «уже нет какой-либо высшей парадигмы, которая бы ставила своей целью утвердить порядок и тем более единообразие на поле социальных наук», её авторы полагают, что в 1989 г. ни одна дисциплина не может притязать на интеллектуальную или институциальную гегемонию в области социальных наук ⁴. Само по себе это положение, конечно, бесспорно, но помещенное в контекст междисциплинарных исследований в истории, как это делают авторы статьи, оно оставляет без внимания, что в данном случае речь должна идти не о «гегемонии» вообще, а о методологическом синтезе, осуществляемом на поле истории. Это обусловливает ведущую роль последней и в постановке исследовательских задач, и в определении направления и способов их решения. Не учитывая должным образом этого обстоятельства, мы лишаемся необходимой опорной точки в осуществлении методологического синтеза в истории.

255

Речь, таким образом, идёт не об имперских амбициях нашей науки, а о весьма конкретном случае, занимающем авторов рассматриваемой статьи, - механизме междисциплинарных исследований в истории.

Не будем, однако, забывать главное. Четвертое поколение «Анналов» сформулировало целый ряд вопросов, ответ на которые оказал значительное влияние на теоретико-методологические поиски новейшей исторической мысли на путях развития междисциплинарных исследований. Подчёркивая «сугубо экспериментальный характер любого анализа социальных явлений», редакторы обновлённых «Анналов» заключали свою вторую программную статью: «Междисциплинарность, позволяя взглянуть на вещи с разных точек зрения, устанавливает критическую дистанцию по отношению к каждому из способов представления реальности и, быть может, даст нам возможность не оказаться в плену ни у одного из них. Она должна помочь нам мыслить иначе» ¹. Иначе, но как? Готовых рецептов на этот счёт не предлагалось. Стимулируя научный поиск, ведущие представители четвёртого поколения «Анналов» сами пребывают в нём. Их взгляды по коренным вопросам исторического познания находятся в постоянном движении. Не будем поэтому пытаться дать однозначно-целостную характеристику этому поколению, а постараемся проследить в самых общих чертах его трансформацию.