3.4. Общая характеристика изменений морфологического строя русского языка

Морфологический строй славянских языков (в том числе русского) сформировался в основном в общеславянский период – тогда были оформлены основные части речи, многие грамматические категории. Развитие строя продолжилось в последующие эпохи. Так, еще в дописьменный период происходит ряд крупных морфологических  процессов, среди них:

• структурно-грамматическое оформление ряда ЛСГ в самостоятельные части речи (прилагательные, наречия);

• формирование некоторых категорий (лица-нелица, давшей позже категорию одушевленности, зарождение категорий залога (сначала у причастных форм), вида);

• изменение ряда грамматических форм (перестройка системы склонения, изменение форм условного наклонения).

Далее динамика грамматической системы наблюдалась на всем протяжении письменного периода, изменения происходят и в настоящее время: утрата склонения числительными, активное вхождение в язык форм существительных им.п. мн.ч. м.р. на –а: торта, слесаря. В развитии морфологического строя русского языка обнаруживаются определенные тенденции, в числе которых

1) все большее абстрагирование грамматических категорий и форм (выражается в утрате многоформности, унификации форм: чем меньше форм, тем абстрактнее их значение);

2) утрата дублетности, разграничение грамматических вариантов;

3) уничтожение омоформ;

4) развитие парадигм под влиянием действия процессов аналогии.

Первая тенденция может быть прокомментирована переходом языка от пяти склонений к трем, а для мн. ч. – к одному, общему для всех имен. Если флексия –амъ первоначально  имела значение «дат. мн. ч. имен (ж. р.) из скл. на *-ā», то сейчас ее значение существенно шире – «дат. мн.». Более абстрактна бинарная оппозиция числа (один – много), чем тройственная (один – два – больше двух). Установившаяся единая форма прошедшего времени передает самую общую семантику «действие до момента речи». Последний пример – это и свидетельство преодоления дублетности, поскольку в период формирования категории вида перфект стал передавать значения аориста и имперфекта. Кроме этого, язык отказался от «лишних форм местоимения 1 л. ед. ч. (аз, яз), разграничил стилистически (сказав – сказавши) и семантически (запах чая – стакан чаю) морфологические варианты. 

Преодоление формальной омонимии выразилось в объединении парадигм местоимений  *и, я, е и онъ, она, оно, могло вызвать появление твердого окончания в формах 3 л. настоящего времени  (они стоять // надо стоять), привести к утрате формы 1 л. мн. ч. повелительного наклонения (мы ходимъ // ходимъ!). Действием процессов аналогии на морфологическом уровне была вызвана унификация парадигм (подравнивание основ, суффиксов и окончаний). Она проявилась в отказе от форм с 1 и 2 орг. смягчением для слов с основами на заднеязычные при склонении (другъ – друзи – друже) и при образовании императива (пеку – пьци), в замене  непараллельных окончаний на параллельные или совпадающие, подравнивании флексий (те < тh). Напр., только в IV кл. суфф. аориста *s закономерно переходил в *h, который перед передним гласным давал *š, но такие же переходы известны формам других глаголов. Влияние аориста на имперфект выразилось в формах 2 л. мн. и 2-3 дв.ч., где исконные бяшете, бяшета были вытеснены формами бясте, бяста.

Изменения грамматических форм неразрывно связаны с изменениями на других уровнях языка. Так, толчком для грамматической динамики часто служили фонетические причины. Напр., падение редуцированных привело к образованию нулевого окончания, беглость гласных стала дополнительным показателем форм имен (день – дня, прекрасен – прекрасный). Причиной утраты краткими прилагательными склонения стало изменение ими синтаксической функции, распространение личных местоимений в роли субъекта предложения привело к утрате связки настоящего времени и, соответственно, уходу из языка спрягаемых форм глагола быти.   

дифтонгического происхождения

Здесь необходимо вспомнить переход [s] в [h] в позиции после одного из следующих звуков: [r], [u], [k] или [i ], если после [s] не было [k], [p] или [t]. Подобные фонетические условия были, напр., в глаголах IV класса с основой на –i-. По аналогии с подобным закономерным переходом он произошел в других группах глаголов. Перед гласным [ę] в форме 3 л. мн. ч. [h] дал шипящий [š] по 1-му орг. смягч.

 

В.В. Колесову представляется возможным польское влияние //Истор. рус. яз., с. 411. Он приводит позицию Ю. Крижанича на данный вопрос: «Не говори jа буду имат, будеш вест, будет водит, будем имет и др.; это все из немецкого взято, но говори: jа буду имал, будеш вел, будет водил, будем имали, будете вели, будут водили» // Там же, с. 506.

 

 

 

Горшкова К.В. Хабургаев Г.А. Истор. грамм., с. 324.

 

Калька с греческого, впервые термин употреблен М. Смотрицким (1619). Раньше назывался образ, чин, залог, изложение.

 

В названиях сотен сто сохраняет свои исконные именные окончания, флексии имен десятков, повторяющие формы названий единиц (пяти-десяти), вступают в противоречие с типом своей основы на твердый согласный в им. п. 

 

Ср. болг. четиридесет, деветдесет; чеш. čtyřicet, devadesat.

Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. М., 1974. Гл. О частях речи в русском языке. С. 77-100.

 

Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. Изд. 2-е. М.: Высшая школа, 1972. С. 247.

 

 

Числительное – калька с лат. numerale: Число убо. Рекъше единьница, дъвоица, троица и прокая числа (1073 г.). В словари вошло в 1704 г., в САР дано в форме числительное имя, там же приведен его синоним – числословие.

 

 

 

Ф. Энгельс: «Чтобы считать, надо иметь не только предметы, подлежащие счету, но обладать уже способностью отвлекаться при рассматривании этих предметов от всех прочих свойств, кроме числа, а эта способность есть результат долгого, опирающегося на опыт, исторического развития» («Анти-Дюринг»). Это положение доказывается системами счета бесписьменных народов, сохранивших их с глубокой древности. Напр., в диссертации В.З. Панфилова (Л., 1953) представлены 26 наборов счетных слов у нивхов: для счета мелких круглых предметов (орех, пуль, ягод), предметов с удлиненной формой (деревьев, дорог, спичек), живых существ и т. д.

 

 

См. Степанов Ю.С. Счет, имена чисел, алфавитные знаки чисел в индоевропейских языках  //Вопросы языкознания. 1989. № 4. С. 46 – 72; № 5. С. 5 – 31.

 

 

 

Жолобов О.Ф. Древнеславянские числительные в этимологическом и сопоставительном аспектах //Сопоставительная филология и полилингвизм: Материалы Всеросс. науч.-практич. конф. в Казан. ун-те (29–31.10. 2002)/ под ред. Н.А. Андрамоновой. Казань, 2003. С. 90. 

 

Синонимия данных терминов относительна: членные–нечленные –  это характеристика прилагательных для дописьменного периода, когда мест. *jь, ja, je выполняли роль артикля (члена), а формы противопоставлялись по значению (определенность-неопределенность признака); краткие (именные)–полные (местоименные) –противопоставление их по форме для письменного периода (типу скл., функциям в предлож.) [К.В. Горшкова, Г.А. Хабургаев. Истор. грамм., с. 221-223].

 

Лингвистами также высказывается версия об образовании подобных наречий от существительных, хотя логичнее говорить о синкретичных словах (сущ.-прилагательное).

Термин-калька с лат. adjectivum, как прилагательное имя и в современной форме прилагательное известно с кон. XVII в. Название отражает его функцию, т.к. основное значение у этого слова – ‘прибавленный, дополнительный’. Тогда же прилагательною степенью (степенью прилагания) называлась сравнительная степень. Еще в грамматике М.В. Ломоносова прилагательное не выделяется в самостоятельную часть речи, рассматривается вместе с существительным как имя.

Об это свидетельствуют, напр., местоимения латинского (hic ‘тот, ближний к говорящему’, iste ‘тот, ближний к собеседнику’, ille ‘тот, вне поля зрения говорящих’), в.-лезгинских языков: им ‘этот ’, атlат  ‘ тот дальний’, виним ‘ тот, который выше’, агъам ‘ тот, который внизу’ и др.

 

Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. 3-е изд. М.: Рус. яз., 1999. Т.2, с. 463.

 

 

Чаще всего в пособиях указывается список из 6 слов: сын, дом, пол, верх, мед, вол.

В.В. Колесов. Истор. рус. яз., с.304 – 313.

Падеж < лат. casus < греч. ptosis – «падение». Заимствовано грамматиками из игры в кости, буквально: ‘падение брошенной кости той или иной стороной кверху’. Не падёж, так как книжное происхождение запретило переход Е в О. Названия конкретных падежей отражают их основные функции.

Слова, обозначающие субстанции, впервые были обозначены как существительное имя в Словаре Академии Российской (САР, 1789 г.): Речение грамматическое, которым означается лице или вещь. До этого момента традиционно называлось именем, куда входили и др. именные части речи, кроме местоимения.