12. Жизнь покатилась дальше

Вера — одна из тех моих воспитанниц, себестоимость которых в моем производстве очень велика, сметным начертаниям она ни­когда даже ни снилась.

В первое время после «болезни почек» Вера притихла и зара­боталась. Но чуть-чуть порозовели у нее щеки, чуть-чуть на ка­кой-нибудь миллиметр прибавилось подкожного жирка, Вера за­играла всеми красками, плечами, глазами, походкой, голосом. Я часто ловил ее в темноватых углах рядом с какой-нибудь неяс-

Т* 99

ной фигурой. Я видел, каким убегающим и неверным сделался серебряный блеск ее глаз, каким отвратительно-неискренним то­ном она оправдывалась:

— Ну, что вы, Антон Семенович! Уж и поговорить нельзя.

В деле перевоспитания нет ничего труднее девочек, побывав­ших в руках. Как бы долго ни болтался на улице мальчик, в каких бы сложных и незаконных приключениях он ни участвовал, как бы ни топорщился он против нашего педагогического вмеша­тельства, но если у него есть — пусть самый небольшой — интел­лект, в хорошем коллективе из него всегда выйдет человек. Это потому, что мальчик этот, в сущности, только отстал, его расстоя­ние от нормы можно всегда измерить и заполнить. Девочка, ра­но, почти в детстве начавшая жить половой жизнью, не только отстала,— и физически и духовно, она несет на себе глубокую травму, очень сложную и болезненную. Со всех сторон на нее на­правлены «понимающие» глаза, то трусливо-похабные, то нахаль­ные, то сочувствующие, то слезливые. Всем этим взглядам одна цена, всем одно название: преступление. Они не позволяют де­вочке забыть о своем горе, они поддерживают вечное само­внушение в собственной неполноценности. И в одно время с усекно­вением личности у этих девочек уживается примитивная глупая гордость. Другие девушки — зелень против нее, девчонки, в то время когда она уже женщина, уже испытавшая то, что для дру­гих тайна, уже имеющая над мужчинами особую власть, знакомую ей и доступную. В этих сложнейших переплетах боли и чванства, бедности и богатства, ночных слез и дневных заигрываний нужен дьявольский характер, чтобы наметить линию и идти по ней, соз­дать новый опыт, новые привычки, новые формы осторожности и такта <...>

14. Награды

Это время — от декабря до июля — было замечательным вре­менем. В это время мой корабль сильно швыряло в шторме, но на этом корабле было два коллектива, и каждый из них по-своему был прекрасен.

Дзержинцы очень быстро довели свой состав до полутораста человек. К ним пришли тремя группами по тридцать человек но­вые силы, все беспризорные первого сорта, все народ на подбор. Жизнь коммунаров была культурной, чистой жизнью, и со сто­роны казалось, что коммунарам можно только завидовать. Мно­гие и в самом деле завидовали, и при этом отнюдь не беспри­зорные.

Дзержинцы появлялись на людях в хороших суконных костю­мах, украшенных широкими белыми воротниками. У них был ор­кестр духовых инструментов из белого металла, и на их трубах стояли знаки знаменитой пражской фабрики. Коммунары были желанными гостями в рабочих клубах и в клубе чекистов, куда они приходили солидно-элегантные, розовые и приветливые. Их коллектив имел всегда такой высококультурный вид, что многие

100

головы, обладающие мозговым аппаратом облегченного образца, даже возмущались:

— Набрали хороших детей, одели и показывают. Вы беспри­зорных возьмите!

Но у меня не было времени скорбеть по этому поводу. Я еле успевал в течение суток проделать все необходимые дела. Я пе­реносился из одного коллектива в другой на паре лошадей, и истраченный на дорогу час казался мне обидным прорывом в моем бюджете времени. Несмотря на то что ребячьи ряды нигде не шатались и мы не выходили из берегов полного благополучия, воспитательские кадры тоже выбивались из сил. В это время я пришел к тезису, который исповедываю и сейчас, каким бы пара­доксальным он ни казался. Нормальные дети, или дети, приве­денные в нормальное состояние, являются наиболее трудным объектом воспитания. У них тоньше натуры, сложнее запросы, глубже культура, разнообразнее отношения. Они требуют от вас не широких размахов воли и не бьющей в глаза эмоции, а слож­нейшей тактики.

И колонисты и коммунары давно перестали быть группами людей, уединенных от общества. У тех и других сложные обще­ственные связи: комсомольские, пионерские, спортивные, военные, клубные. Между хлопцами и городом проложено множество пу­тей и тропинок, по ним передвигаются не только люди, но и мыс­ли, идеи и влияния.

И поэтому общая картина педагогической работы приобрела новые краски. Дисциплина и бытовой порядок давно перестали быть только моей заботой. Они сделались традицией коллектива, в которой он разбирается уже лучше меня и за которой наблю­дает не по случаю, не по поводу скандалов и истерик, а ежеми­нутно, в порядке требований коллективного инстинкта, я бы сказал.

Как ни трудно было мне, как ни туманно было впереди, моя жизнь в это время была счастливой жизнью. Нельзя описать со­вершенно исключительное впечатление счастья, которое испыты­ваешь в детском обществе, выросшем вместе с вами, доверяющем вам до конца, идущим с вами вперед. В таком обществе даже неудача не печалит, даже огорчение и боль кажутся высокими ценностями <,..>