7.2. Лексическое богатство речи

Общее понятие речевого богатства (разнообра­зия) может получить конкретизацию, расчленение в за­висимости, прежде всего, от того, какие структурные элементы языка участвуют в построении речи и ее структурном воздействии на сознание и мышление человека.

Прежде всего, хочется (и принято) говорить о лексическом богатстве речи, которое проявляется в том, что непреднамеренные, не несущие специаль­ного коммуникативного задания повторения одних и тех же слов применяются в речи как можно реже. Этого можно достигнуть лишь при условии большого активного запаса слов: вспомним, что этот запас у Пушкина превышал 21 000 единиц, а у современного взрослого образованного человека не превышает, по некоторым данным, как правило, 10000—12000 еди­ниц; немало людей, активный запас которых меньше названной величины, а людоедка Эллочка у Ильфа и Петрова, как известно, располагала примерно 30 словами! Конечно, активный лексический запас выдающихся современных писателей, ученых, полити­ческих деятелей велик, но нужны специальные, «автор­ские» словари, чтобы его объем знать точно.

Особый слой речевого богатства образует богат­ство фразеологическое (его можно рассматривать и как составную часть лексического богатства), нашедшее ярчайшее и немеркнущее проявление в речи басен И.А. Крылова.

Еще в начале XIX в. А.С. Пушкин заметил: «...разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов. Все слова на­ходятся в лексиконе; но книги, поминутно появляю­щиеся, не суть повторение лексикона. Мысль отдельно никогда ничего нового не представляет; мысли же мо­гут быть разнообразны до бесконечности».

Пушкин, конечно, не случайно поставил в связь не­истощимость языка в соединении слов и неистощи­мость разума в соединении понятий. Ведь это, в частности, означает и неистощимость синтагматиче­ского варьирования и обновления семантики слов и их сцеплений, что предоставляет каждому автору неогра­ниченные (по крайней мере, практически) возможности обогащения своей речи. Однако именно этот источник обогащения речи очень часто остается неиспользо­ванным, а многие пишущие и говорящие проходят мимо него, не замечая ни его существования, ни нуд­ного, серого однообразия и бедности своей речи, насы­щенной повторениями речевых стандартов, готовых словесных блоков, иссушающих живую мысль и чувство.

Одной из главных причин, порождающих и поддер­живающих словесную трескотню, штампы, серость и казенщину стиля, является бедность речи, неумение пользоваться семанти­ческими связями слов и возможностью их обновления.

Нужно видеть и такой слой совокупного богатства речи, который создается применением синтаксических средств языка — предложений простых и сложных. «Наборы» и ряды грамматических моделей таких предложений (и вариантов этих моделей, создаваемых относительно свободным словопорядком русского языка) обширны и позволяют разнообразить речевую структуру, обогащать речь. Достаточно вспомнить чи­тательское впечатление, рожденное воздействием речи А. Пушкина, Герцена, И. Тургенева, Л. Толстого и А. Чехова, чтобы «увидеть» активное участие синтаксиса в обога­щении и разнообразии речи. По контрасту вспоми­нается всем известная синтаксическая бедность речи многих газетных материалов и многих наших высту­плений на собраниях и заседаниях. М. Шолохов, Л. Леонов, К. Паустовский, М. Булгаков, К. Федин щедро, умело и каждый по-своему применили в из­вестных читателю произведениях синтаксические сред­ства языка, показали, как можно и нужно обогащать и разнообразить синтаксическую сторону современной русской речи.

Еще один «пласт» речевого богатства — интона­ционный, прочно связанный с «пластами» лексическим, семантическим и синтаксическим. Правда, интонацион­ная бедность или интонационное богатство речи явно выражены в речи звучащей и слышимой. Но было бы ошибкой думать, что в речи письменной и читаемой интонация перестает «работать»: она всегда «задана» лексико-семантической и синтаксической структурой речи и всегда присутствует как в сознании пишущего, так и в сознании читателя. Однако речь произносимая и слышимая обеспечивает использование автором и слушателем одной и той же интонации, в то время как речь письменная и читаемая допускает и предпола­гает применение автором и читателем интонации раз­личной, и это неизбежно хотя бы потому, что адекват­ное понимание речи, в особенности художественной, автором и читателем практически невозможно, что, в свою очередь, зависит и от большего или меньшего несовпадения ее интонирования, подсказанного созна­нием автора и сознанием читателя.

Особо пристального внимания к себе ждет такой слой богатства речи, который включает в себя ее орга­низацию и динамику. Эти несколько необычные тер­мины требуют пояснения. Под организацией речи будем понимать связи ее языковых элементов, их сле­дование и взаиморазмещение, их комбинирование, их контактное и дистантное взаимное притяжение и от­талкивание. Под динамикой речи — ее развертывание в соответствии с движением сознания автора.

Конечно, организация и динамика речи в пределах небольшой газетной статьи, или ученического сочине­ния, или устной информации о результатах экзамена по математике едва ли могут стать заметно разно­образными. Но речь большого вы­ступления, популярной научной статьи или книги, в особенности речь художественного произведения, от­крывают перед их авторами большие возможности разнообразия организации и динамики речевых струк­тур. Вспомним хотя бы о том, как меняет талант­ливый, хорошо владеющий языком писатель организа­цию и динамику своей речи на протяжении произведе­ния (романа, повести, поэмы, рассказа) — в зависимо­сти от меняющегося идейного содержания, характера героя, картин природы, быта людей и человеческих нравов и психологических конфликтов.

Еще больше возможностей для разнообразия орга­низации и динамики речи открывают ряд произведе­ний, написанных одним и тем же автором, все его творчество. Здесь нельзя не вспомнить имя Пушкина, совокупность произведений которого содержит такое богатство организации и динамики речевых структур, что подчас начинаешь недоумевать, как все это могло быть создано одним человеком, возьмем как иллю­страцию лишь три строки известных стихотворений:

«Я помню чудное мгновенье...», «Буря мглою небо кроет...», «Духовной жаждою томим...»).

И еще отчетливее динамика и организация речи как слагаемые ее богатства и разнообразия видны в сово­купности произведений литературы разных жанров, использующих разные функциональные языковые сти­ли (организация и динамика диалогической разговор­ной речи, организация и динамика речи делового от­чета, организация и динамика речи повести с острым, динамичным сюжетом).

Перечисляя структурно-языковые пласты совокуп­ного речевого богатства, нельзя не упомянуть и об ин­формативной насыщенности речи, ее языковой струк­туры. Конечно, информативная насыщенность зависит не только от избранного автором речи языкового ма­териала и его применения, но и от его «насыщения» мыслями, чувствами, различными состояниями созна­ния. Леность мысли, скольжение ею по поверхности явлений, равнодушие и притупленность чувств неиз­бежно ведут за собой серость, однотонность, скудость речи, обедняют и лексику, и семантические связи, и синтаксис, и интонацию, и организацию и динамику речи.

Таким образом, богатство (разнообразие) речи как ее коммуникативное качество может быть понято на основе соотношения речь—язык и речь—сознание, и оно (богатство речи) не может быть разъяснено через обращение лишь к одной структурной области языка, например лексике. Богатство речи многослойно, и нужно различать в совокупном речевом богатстве богатство лексическое, семантическое, синтаксическое, интонационное, богатство организации и динамики языковых средств в речи, богатство ее информативной насыщенности. Богатство речи можно определить как максимально возможное насыщение ее разными, не повторяющимися средствами языка, необходимыми для выражения содержательной информации; степень богатства речи может меняться в значительных преде­лах и зависит прежде всего от усвоения автором речи языка и навыков его применения, активности работы авторского сознания, от глубины и самостоятельности понимания автором речи ее предмета (объекта).