3. Иррациональное в познании

В познавательном аспекте волюнтаризм и индивидуализм Розанова имеют тенденцию перерастать в субъективный идеализм, а суждения об обретении Бога – в идеализм объективный. Обобщенный образ-интуиция, в которой запечатлена попытка Розанова преодолеть несовместимость субъективного и объективного идеализма, – две сходящиеся своими вершинами воронки: «“Мой Бог” – бесконечная моя интимность, бесконечная моя индивидуальность. Интимность похожа на воронку, или даже на две воронки. От моего “общественного я” идет воронка, суживающаяся до точки. Через эту точку-просвет идёт только один луч – от Бога. За этой точкой – другая воронка; уже не суживающаяся, а расширяющаяся в бесконечность: это Бог, “Там – Бог”. Так что Бог: 1) и моя интимность 2) и бесконечность, в коей самый мир – часть». Интимность выполняет фундаментальную познавательную роль, подобную роли интенциональности, направленности, но не сознания, а души. Розанов порывает с типичной для русской философии устремленностью отыскать связь между логической и нравственной стороной истины. Натуралистический подход к проблеме истины конкретизируется во многих оценках Розановым собственного интимного (онтологически, а не познавательно истинного) состояния. При этом обнаруживается, что большинство свойств этого состояния как показателей пребывания или не пребывания в истине носят биологический, физиологический или просто физический характер. Истинное познание – это «ночь», это нечто «уютное», «сладкое». Зрение как орган познания, ассоциируемый с разумом и светом, заменяется обонянием и слухом, как органом ночного, иррационального понимания бытия. Истина – это то, чем можно умиляться и любоваться, а ложь – это холод, голод, ненужность, пустынность. Даже Бог как верховная истина познается «психо-физиологически»: «Бог есть самое “теплое” для меня». Вера, о которой Розанов, будучи религиозным мыслителем, не мог не размышлять, также приобретает черты «натуральности»: истинная вера – это «сладкая вера, физиологически сладкая». Философия Розанова индивидуалистична и эгоцентрична, но в ней чувствуются остатки славянофильских идей. То, что у ранних славянофилов было связано с соборностью, понимаемой широко, народно и духовно, даже просветительски, у Розанова подменяется семьей, как «ковчегом бытия нашего», «эквивалентом Эдема», но – фактически – пристанищем частной потревоженной души, страшащейся взглянуть на «улицу» истории.

4. Личность, семья и общество

Семья как «малый храм бытия», «часовенка» – вот синоним истинного отечества, соборности. Кроме родственников она может вместить знакомых и друзей. Мелкие чиновники, государственные служащие, духовенство и т.д., низшие бюрократизированные, отчужденные от общественной динамики, консервативные слои населения российской абсолютной монархии — этот слой Розанов считает «солью земли», даже интеллигенцией. Их семьи – самая «аристократическая форма жизни». Основные позитивные качества семейной жизни — это ценности частной жизни: интимность, уют, теплота и защищенность от всего внешнего, место, где происходит чадозачатие – высший творческий и мистический акт, на который только и способен человек. Здесь творится вечность личной жизни через передачу мужем жене семени для их последующего существования в потомках. Всё это – сверхсоциально и сверхисторично. Отсюда – нелюбовь Розанова к истории и прогрессу, которые по определению несут в себе нежелательные перемены в быте и семейной жизни. Семья, семейный быт, бытовая простонародная культура рассматривались Розановым как оплот, основа всего общества, самого исторического существования России. Вот почему основой всякой государственной политики царизма должно было быть, по его разумению, охранение того, что есть, что сохраняет традиции семейной, частной жизни более или менее благополучного большинства населения страны. Главные возмутители этой стабильности — революционеры, воспитанные на «прогрессивной» и «нигилистической» русской литературе и на западных социалистических идеях. Популизм консерватизма Розанова отличает его позицию от традиционно консервативных точек зрения, защищавших по большей части «высшие», дворянско-аристократические сферы общественной и культурной жизни. Другим оплотом семьи является православие. Православие «обытовлялось» Розановым больше, чем идея Бога. Семье угрожало то в православии, что «гнушалось полом», что вводило ограничения на брак и развод, на признание или не признание детей «законнорожденными» или «незаконнорожденными». «Метафизические» причины ущербности православного и в целом христианского понимания быта, семьи и пола восходят к природе самого Христа, безбытного, бессемейного, «бессеменно зачатого».