12. Антиутопии человекобога

По идее Кириллова, когда люди победят страх и боль перед лицом смерти и будут готовы к самоубийству, тогда наступит всеобщее преображение, изменение не только духа, но и физической организации человека, «тогда историю будут делить на две части: от гориллы до уничтожения Бога и от уничтожения Бога до… До перемены земли и человека физически. Будет Богом человек и переменится физически…». В разговоре со Ставрогиным Кириллов продолжает эту тему: «Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив… Кто научит, что все хороши, тот мир закончит. Кто учил, того распяли. Он придет, и имя ему человекобог. Богочеловек? Человекобог, в этом разница». Достоевский считает Бога «неотрицаемой» силой, т.е. высшим существом, которого нельзя лишить его атрибутов. Он отрицает идею человеческого происхождения Бога, он считает ее не только ложной, но и безнравственной. Социальную философию, близкую философии «человекобога», развивают в романе Достоевского «Бесы» Шигалев и Верховенский. Они корректируют идею Кириллова, полагая, что «сверхчеловеками» все быть не могут, поскольку люди неодинаковы от природы. Один из учеников Шигалева поясняет: «Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса, – разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны терять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать».

13. Отношение к социализму

Достоевский никогда не был противником социализма вообще, он не был критиком всего содержания даже отдельного, конкретного социалистического учения. Идея социальной справедливости в «Зимних заметках о летних впечатлениях» «…В настоящем братстве, не отдельная личность, не Я, должна хлопотать о праве своей равноценности и равновесности со всем остальным, а все-то это остальное должно бы было само прийти к этой требующей права личности, к этому отдельному Я, и само, без его просьбы должно бы было признать его равноценным и равноправным себе, т.е. всему остальному, что есть на свете. Мало того, сама-то эта бунтующая и требующая личность прежде всего должна бы была все свое Я, всего себя пожертвовать обществу и не только не требовать своего права, но, напротив, отдать его обществу без всяких условий…».Счастье, по Достоевскому, – не в социальной безличности. Напротив, подлинное общество предполагает личность. Самопожертвование такой личности является признаком «высочайшего развития личности, высочайшего ее могущества, высочайшего самообладания, высочайшей свободы собственной воли… Сильно развитая личность, вполне уверенная в своем праве быть личностью, уже не имеющая за себя никакого страха, ничего не может и сделать другого из своей личности, то есть никакого более употребления, как отдать ее всю всем, чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями…Надо, чтоб самого инстинктивно тянуло на братство, общину, на согласие, и тянуло».