§ 1. Язык как мысль, организованная в звучащей материи

Для того чтобы убедиться, что язык не может не быть системой чистых значимостей (ценностей), достаточно рассмотреть оба элемента, в нем взаимодействующие: идеи и звуки.

В психологическом отношении наше мышление, если отвлечься от его выражения словами, представляет собою бесформенную и смутную массу. Философы и лингвисты всегда сходились в том, что без помощи знаков мы не умели бы с достаточной ясностью и постоянством отличать одно понятие от другого. Взятое само по себе мышление похоже на туманность, где ничто не разграничено. Нет предустановленных идей, и нет никаких различении до появления языка.

По сравнению с этим миром расплывчатого не представляют ли, может быть, звуки со своей стороны каких-либо заранее предначертанных сущностей? Ничуть не бывало. Звуковая субстанция не является чем-либо более устойчивым и застывшим, чем мышление; она — не готовая форма, в которую послушно отливается мысль, но мягкое вещество, пластическая материя, которая в свою очередь делится на отдельные частицы, могущие служить необходимыми для мысли «означающими». Итак, мы можем изобразить языковой факт в целом, т. е. язык, в виде ряда смежных подразделений, начерченных как в бесконечном плане смутных идей, так и в столь же неопределенном плане звуков...

Характерная роль языка в отношении мысли не заключается в создании материального звукового средства для выражения идей, но в том, что он служит посредником между мышлением и звуком, и притом таким образом, что их объединение неизбежно приводит к обоюдному разграничению единиц. Мышление, хаотичное по природе, принуждено уточняться, разлагаясь. Нет, таким образом, ни материализации мыслей, ни спиритуализации звуков, а все сводится к тому в некотором роде таинственному явлению, что «мысль — звук» требует наличия делений и что язык вырабатывает свои единицы, оформляясь между двумя бесформенными массами. Представим себе воздух, соприкасающийся с поверхностью воды: при перемене атмосферного давления поверхность воды разлагается на целый ряд делений, т. е. волн;

396

вот эти-то волны и могут дать представление о связи, иначе — о совокуплении мысли со звучащей материей.

Можно называть язык областью артикуляций, понимая это слово в том смысле, как определено выше; каждый языковой элемент есть маленький член, внутри которого идея закрепляется звуком, а звук становится знаком для идеи.

Язык можно также сравнить с листом бумаги: мысль — его лицевая сторона, а звук — оборотная; нельзя разрезать лицевую сторону, не разрезав и оборотную; так и в языке нельзя отделить ни мысль от звука, ни звук от мысли; этого можно достигнуть лишь путем абстракции, что неизбежно приведет либо к чистой психологии, либо к чистой фонологии.

Лингвист, следовательно, работает в пограничной области, где сочетаются элементы обоих порядков; это сочетание создает форму, а не субстанцию.

Эти соображения помогут лучше уяснить то, что было сказано выше о произвольности знака. Не только обе области, связанные в языковом факте, смутны и бесформенны, но и выбор одного акустического отрезка для той или другой идеи вполне произволен. Если бы это было иначе, понятие значимости (ценности) утратило бы некую черту из своей характеристики, так как в ней появился бы извне привнесенный элемент. Но в действительности значимости остаются целиком относительными, вследствие чего связь между идеей и звуком произвольна по самому своему существу.

Произвольность знака в свою очередь лучше нам уясняет, почему языковую систему может создать только социальное явление. Необходим коллектив для установления значимостей, единственное обоснование которых сводится к обычаю и общему согласию; индивид в одиночку не способен создать ни одной.

Сверх того, определенное таким образом понятие значимости показывает нам, что великим заблуждением является взгляд на языковой элемент просто как на соединение некоего звука с неким понятием. Определить его так — значило бы изолировать его от системы, в состав которой он входит; это повело бы к ложной мысли, будто возможно начинать с языковых элементов и из их суммы строить систему, тогда как на самом деле надо, отправляясь от совокупного целого, путем анализа доходить до заключенных в нем элементов.

Для развития этого положения мы последовательно встанем на точку зрения «означаемого», или понятия (§ 2), «означающего» (§ 3) и знака в целом (§4).

Не будучи в состоянии непосредственно ухватить конкретные сущности или единицы языка, в качестве материала мы будем привлекать слова. Хотя слово и не в точности подходит к определению языковой единицы, все-таки оно дает о нем хотя бы приблизительное понятие, имеющее то преимущество, что оно конкретно. Мы будем брать слова только как образцы, равнозначные реальным

397

элементам синхронической системы, и принципы, установленные нами в отношении слов, будут действительны и вообще для языковых сущностей.