2. Базовые характеристики языка как целостной системы

Сущность языка как целостной и относительно автономной смысловой системы, опосредствующей взаимоотношения между людьми и окру­жающим миром, характеризуется, соответственно, двумя взаимосвязанными мо­ментами.

Во-первых, язык имманентен человеческому бытию, которое свершает­ся в мире смыслов и постоянно творчески преумножает эту свою «смысловую обитель»². Будучи схваченным творческой мыслью ученых, философов, поэтов и художников, мир прирастает, точнее, прорастает смыслами – лишь человеку по­нятными и для него значимыми. Вне человека бытие безымянно. Только в людях и через людей бытие способно сказываться. Базовые смыслы и структуры языка не созидаются человеком произвольно (от слова «произвол»), ибо коренная суть человеческой речи заключается не в том, чтобы болтать, а в том, «чтобы, сказав, подсказать вещам их сокровенную сущность, неизвестную им»³.

¹ В данном случае проявляется еще одна – уже языковая грань – антропокосмического поворота, который происходит в современной культуре.

² Но одновременно базовые смыслы языка и трансцендентны относительно человека, ибо не выдумыва­ются, а как бы творчески «распаковываются» усилиями его сознания, о чем мы еще скажем ниже.

³ См.: Рильке Р. Избранные сочинения. М., 1998. С. 531.

418

Слово, одновременно, – это единственное доступное всем средство сохра­нить мгновенность мелькнувшего взгляда, вспыхнувшего чувства, озарившего прозрения, причем не только сохранить, но и поделиться, стать со-участником об­щей судьбы человеческого бытия в мире. Недаром один из глубочайших филосо­фов языка Мартин Хайдеггер особо подчеркивал, что язык дает «сбыться человеку в его собственном существе»¹.

Вторая сущностная черта языка, неразрывно связанная с первой, – это его посредническая природа. Язык всегда реализует определенное отношение – между знаком и значением, между словом и вещью, между произносящим и по­нимающим. Действительность этого отношения реализуется благодаря наличию символической способности у каждого человеческого индивида.

Для более строгого определения посреднической сущности языка удобно ис­пользовать категориальную пару «сущее – несущее». Категория «сущее» употреб­ляется нами в хайдеггеровском смысле и означает все то, что достигло явленности (сущее как присутствующее). С этой точки зрения, идеальный смысл языка стано­вится сущим благодаря своей несущей (до-носящей смысл в произнесении) состав­ляющей языка. Категория «несущее» понимается нами, соответственно, как несу­щая основа. Последняя имеет два плана выражения – материальный и духовный.

Материальный план до-несения смысла образует знаково-символическая структура конкретного языка, фиксирующая фонетические, морфологические, грамматические и лексико-семантические его особенности. В каждом конкретном акте говорения (написания) его материально-знаковая сторона используется затем, чтобы донести смысл до другого сознания. Потом эта материя языка (звуки, буквы, паузы, знаки препинания) как бы «испаряется» в тот самый момент, когда пони­мание состоялось. Это «улетучивание» материально-несущих структур языка из актуального горизонта сознания в момент постижения смысла – весьма зримое проявление его посреднической сущности.

Духовный план языка как несущего заключается в том, что, будучи посред­ником, язык не фиксирует внимание понимающего на конкретных значениях сво­их составных частей (на поверхностной структуре высказывания, по выражению Н.Хомского), а сосредоточен на донесении именно целостного смысла (на глу­бинной структуре, по выражению того же автора). Весь феномен метафоричности языка как раз и стоит на том, что за буквально-поверхностным смыслом (духовно несущим) мы способны вычитывать некоторый истинно сущий – глубинный и целостный смысл. В противном случае наша мысль всегда отвлекалась бы на несу­щественное и частное, утрачивая способность понимать и доносить существенное содержание.

Попытки осмыслить язык в единстве его конститутивно-онтологических и по­среднических характеристик в результате сталкиваются с двумя серьезными труд­ностями. Прежде всего – это уже отмеченный феномен сокрытия идеально-суще­го смысла за его несущими структурами. Другой аспект этой трудности состоит в том, что важнейшим средством донесения смысла в языке являются молчание (пробел в тексте) и умолчание. Для их анализа вообще трудно подобрать адекватные

¹ Хайдеггер М. Путь к языку // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 269.

419

логические средства. Особенно очевидным факт умолчания становится при переводе, который X.Ортега-и-Гассет определил как попытку выразить то, что на другом языке умалчивается. Чаще всего умалчивается в языке очевидное, т.е. то, что понятно всем его носителям. Но очевидность эта разнится от языка к язы­ку, создавая «разные уравнения между выраженным и невыраженным»¹. Научное осмысление феномена умолчания поэтому если и возможно, то только в рамках языковой прагматики, исследующей контексты говорения. Заметим также, что фе­номен «значащего отсутствия» и его понятийное схватывание – вообще одна из сложнейших проблем, стоящих перед современной наукой. Такова пауза в музыке, природа вакуума в физике, знак «О» в математике и т.д.

Следующая принципиальная сложность, касающаяся научных исследований языка, заключается в том, что любое такое исследование предполагает язык в ка­честве своей неустранимой предпосылки. Одними из аспектов этого парадокса являются семантическая самореферентность и неоднозначность выражений есте­ственного языка, «мешающие» построить непротиворечивые теории истинности значений языковых выражений в рамках логической семантики.

Данные объективные трудности возникают уже не по причине ограниченно­сти исследовательских установок, а вследствие диалектической природы самого языка.

Одна из таких диалектических черт бытия языка состоит в том, что, будучи единым и универсальным как общечеловеческая способность обнаружения смыс­ла, язык в то же время многолик с точки зрения национального колорита и индиви­дуальных акцентов мировосприятия. Причем шкала подобной (национальной или индивидуальной) языковой своеобычности бесконечно вариативна – от полной «глухонемоты» (вследствие зашоренности и заштампованности языкового созна­ния) до восхитительной чуткости к языку, свойственной поэтам.

Одним из первых ученых (не считая Гумбольдта), кто подметил глубинную объективную диалектику языка и попытался создать научный метод, который бы ее учитывал, был Ф. де Соссюр. Суть предложенного им подхода состояла в раз­делении синхронных и диахронных методов² в зависимости от целей и задач ана­лиза. Первые должны были применяться для изучения неизменной и устойчивой знаковой структуры языка. Им с легкой руки Соссюра структурная лингвистика и отдала предпочтение, целиком переложив диахронные исследования на плечи языковой компаративистики, а также других научных дисциплин типа психологии языкового общения.

Среди других дихотомий, выделенных Ф. де Соссюром, отметим такие, как «речь – язык», «индивидуальность – социальность» знаков, а также не до конца эксплицированная им дихотомия, намеченная в «Заметках по общей лингвисти­ке»³, – «бессознательность – сознательность» в использовании языка. Нетруд­но заметить, что все последующие оппозиции производны от первого – базово­го для лингвистики Соссюра – бинарного отношения «речь – язык», основным

¹ Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М., 1997. С. 675.

² Подробное методологическое обоснование различения синхронного и диахронного подходов дастся в гл. 3 ч. 1 «Курса общей лингвистики» (см.: Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977).

³ Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. М., 1990. С. 41.

420

вариантом которого является дихотомия «говорение (произнесение как источник языковой динамики) – письмо (текст как фиксированная норма языкового взаи­модействия)»¹.

Противоречивость языковой реальности, с одной стороны, порождает вышеотмеченный методологический плюрализм, а с другой – содержит и глубо­ко позитивный момент. А именно – подталкивает исследователей к признанию сущностного единства всех проявлений языка, требуя методологического един­ства осваивающих его исследовательских программ. Соответственно становится очевидной явная ограниченность инструментализма, не способного совладать с творчески-онтологической, а отнюдь не только репрессивной ипостасью бытия языка.

Для целостного постижения любого феномена – будь то язык или сфера че­ловеческого сознания в целом – все его стороны (в том числе и полярно противо­стоящие друг другу) должны быть равно учтены без однозначного соотнесения их с положительными или негативными оценками.