Пространство и время

1. Становление представлений о пространстве

и времени в человеческой культуре

Пространство и время всегда интересовали людей. Данные феномены были экзистенциально близки человеку, ибо он непосредственно жил в них, но одновременно они выступали для него и некой внешней силой, которой он не мог противостоять и полностью освоить. Неслучайно их рациональное по­нимание остается одной из сложнейших проблем вплоть до наших дней. Не всегда представления о пространстве и времени так сильно зависели от физико-геоме­трических знаний, как это характерно для современного сознания, что дает повод задуматься о том, а не являются ли они таким же преходящим моментом истори­ческого развития, который, возможно, будет вскоре преодолен? И не рано ли мы отбросили те представления о пространстве и времени, которые господствовали в более древние периоды человеческой истории? Поэтому для лучшего понимания пространства и времени как важнейших феноменов человеческой культуры и су­щественных характеристик нашего личного существования необходимо вспомнить и проанализировать те представления о них, которые существовали в прошлом.

Одним из важнейших атрибутов бытия всегда выступало пространство. Чело­век всегда живет в нем, осознавая свою зависимость от таких его характеристик, как размеры, границы, объемы. Он измеряет эти размеры, он преодолевает грани­цы, он заполняет объемы, то есть он сосуществует с пространством.

Мифологическое пространство, в которое изначально был погружен человек и представления о котором ему никогда не удавалось изжить полностью, обладает целым рядом важных свойств, на которых необходимо специально остановиться.

В архаичной модели мира пространство одухотворено и разнородно. Это не хаос и не пустота. Оно всегда заполнено вещами. В этом смысле мифологиче­ское пространство всегда противостоит хаосу. Одновременно оно и не физическая характеристика бытия, а живое, пульсирующее и упорядочивающее мир начало, тогда как хаос является образованием, в котором порядок еще отсутствует. Это не­которая причина, из которой далее будут возникать различные свойства бытия.

Поэтому если мы сравним различные «мифы творения», то во всех увидим процесс постепенного оформления Хаоса, его переход из неоформленного состоя­ния в пространство как нечто оформленное. Так, например, в древнегреческих ми­фах из Хаоса возникает «Эвринома, богиня всего сущего», которая обнаруживает, что ей не на что опереться, поэтому она отделяет небо от моря, положив начало оформлению пространства. В олимпийском мифе творения из Хаоса возникает мать-Земля. У Гесиода в его философском мифе творения все происходит от союза

325

Темноты и Хаоса¹. Таким образом, пространство возникает как упорядочивание хаоса посредством его заполнения различными существами, растениями, живот­ными, богами и т.д. Это – особым образом организованная совокупность объ­ектов и процессов.

Для мифологического пространства характерно свойство спирального раз­вертывания по отношению к особому мировому центру как некой точке, «через которую как бы проходит стрела развития, ось разворота»². Такое значение сохра­няется и в современном языке, в частности, в русском, где пространство ассоции­руется с понятиями, обозначающими расширение, «простирание», «рост». В отече­ственной традиции пространство также устойчиво связывается с открытостью, от­сутствием границ, с тем, что выражается емким полисемантичным словом «воля». Эту филологическую связь понятия пространства (и времени) с особенностями их восприятия в различных культурах использует, например, Г.Гачев для построения концепции «национальных вариантов» образов пространства и времени³.

Кроме того, пространство развертывается организованно, закономерно. Оно состоит из частей, упорядоченных определенным образом. Поэтому познание пространства изначально основано на двух противоположных операциях – анали­зе (членении) и синтезе (соединении). В мифологическом сознании это реализуется в виде особых принципов. Например, в годовом ритуале расчленения жертвы (об­раз старого мира) и затем собирания в единое целое ее отдельных частей на стыке старого и нового года⁴ фиксируется распадение этого старого мира (пространствен­но-временного континуума) и переход к новому⁵. Одновременно этот же момент лежит в основе более позднего понимания «относительно однородного и равного самому себе в своих частях пространства»⁶, что, в свою очередь, приводит к идее его измерения. Однако основной характеристикой мифологического пространства все же считается разнородность и прерывность, т.е. в первую очередь его каче­ственная расчлененность, а не количественная гомогенность.

Не случайно в архаическом сознании для пространства характерна куль­турная значимость места, в котором может оказаться человек. Центр простран­ства – это всегда место особой сакральной ценности. Внутри географического пространства оно ритуально обозначается некими особыми знаками, например, камнем⁷, храмом или крестом. Периферия пространства – это зона опасности, ко­торую в сказках и мифах, отражающих указанное понимание, должен преодолеть герой. Иногда это даже место вне пространства (в неком хаосе), что фиксируется в выражениях «иди туда, не знаю куда». Победа над этим местом и злыми силами обозначает факт освоения пространства, т.е. «приобщение его космизированному и организованному «культурному» пространству»⁸.

¹ См.: Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 5–23.

² Топоров В.В. Пространство // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1994. С. 340.

³ См.: Гачев Г. Наука и национальные культуры. Ростов н/Д, 1992.

⁴ Что характерно для многих культур и сохраняется в снятом виде также и в убранстве сегодняшнего ново­годнего стола.

⁵ См.: Топоров В.В. Указ. соч. С. 341.

⁶ Там же.

⁷ Вроде вещего камня на пересечении дорог. Этот мотив явственно присутствует, например, в русских бы­линах. Достаточно вспомнить о трех поездках богатыря Ильи Муромца.

⁸ Топоров В.В. Указ. соч. С. 341.

326

Такое понимание в снятом виде сохраняется и в наше время. Достаточно ука­зать на особого рода ритуальные культурные пространства, где наше поведение должно подчиняться фиксированным требованиям и традициям. Так, на кладбище недопустимы смех и танцы, а в дружеской праздничной компании на лоне при­роды, наоборот, странно выглядит кислое и угрюмое выражение лица. Здесь куль­турное качество пространства задает и определенное качество наших внутренних переживаний, и определенное качество поведения, хотя чисто физически или гео­метрически данные фрагменты земного пространства ничем не отличаются от иных его участков.

Еще одним важным свойством архаических представлений о пространствен­ном устройстве бытия служит его не только «горизонтальная», но и «вертикаль­ная» стратификация. Практически во всех мировых мифологических системах пространство делится на подземное, земное и небесное, где живут души усопших людей и темные существа подземного мира, связанные с хаосом и смертью; смерт­ные люди; и бессмертные боги. Каждое из этих трех вертикальных пространств наряду с общими свойствами (оппозиция центра и периферии, динамичность, ка­чественность) имеет и свои особенности. Пространство подземного мира в целом враждебно и чуждо для человека, земное – обыденно и привычно, а надземное – всегда чудесно и благодатно. Траектория движения вниз всегда пространственно неблагоприятна и вынужденна, направление же вверх, напротив, желанно и благо­приятно.

Наконец, важнейшим свойством мифологического пространства выступает то, что оно не отделено от времени, образуя с ним особое единство, обознача­емое как хронотоп. К примеру, в надземном мире время течет медленнее, чем в земном, словно приближаясь к вечности. В силу этого герой мифа может узнать там о своей грядущей судьбе и будущих событиях земного плана. Несколько дней, проведенных там, могут равняться земному году и даже десятилетиям.

Подводя некоторый итог, можно сказать, что пространство в мифологическую эпоху трактовалось не как физическая характеристика бытия, а представляло со­бой своеобразное космическое место, в котором развертывалась мировая трагедия борющихся друг с другом богов, персонифицированных добрых и злых сил при­роды, людей, животных и растений. Это было вместилище всех предметов и со­бытий, жизнь которых была в пространстве определенным образом упорядочена и подчинена общим закономерностям. Это был образ прежде всего культурного про­странства, которое было иерархически упорядочено и качественно разнородно, а потому и его отдельные места были наполнены специфическими смыслами и зна­чениями для человека. Отсюда позже появится знаменитый шекспировский образ мира как театра, на сцене которого разыгрывается бесконечная трагедия жизни, а люди выступают как актеры.

От времени человек ощущал в древности еще большую зависимость, так как с ним было связано понимание смерти: остановки как его индивидуального вре­мени, так и неизбежного исчезновения всего, что для него было значимо и дорого в мире: от родных и близких до любимых вещей. Человек имманентно жил в этом времени и боялся его. В древнегреческой мифологии Крон, один из сыновей-ти­танов Урана, по наущению матери, мстившей за сброшенных в Тартар

327

сыновей-киклопов, восстает против отца и оскопляет его серпом. Последнее дает возмож­ность позже трактовать имя «Крон как Chronos – «отец-время» с его неумолимым серпом»¹. Этот образ неумолимости серпа времени как всесокрушающей силы, перед которой ничто не может устоять, прочно входит в человеческую культуру. Крон получает власть над Землей, зная, однако, по предсказаниям, что его дол­жен свергнуть одни из сыновей. Тогда он пожирает всех сыновей, но одного из них – Зевса, удается спрятать. Зевс в конце концов побеждает Крона, и эта победа имела столь огромное значение, что трактуется как начало нового времени, време­ни царствования олимпийцев.

Таким образом, время в архаическом мифологическом сознании – это преж­де всего некоторое «первовремя», которое отождествляется с «прасобытиями», своеобразными кирпичиками мифической модели мира². Это придает времени особый сакральный характер со своим внутренним смыслом и значением, которое требует особой расшифровки. Позже указанные «первокирпичики» времени пре­образуются в сознании человека в представления о начале мира, или начальной эпохе, которое может конкретизироваться противоположным образом: либо как «золотой век», либо как изначальный хаос.

Мифическое время обладает свойством линейности. Оно первично развора­чивается из нулевой точки, из момента творения мира. До времени первотворения не было и самого времени³, «но эта модель постепенно перерастает в другую – циклическую модель времени»⁴. Свойство цикличности (повторяемости) време­ни, подпитываясь повседневным бытом и практикой хозяйственной деятельности (суточные, месячные, сезонные, годовые, двенадцатилетние и прочие циклы), по­степенно глубоко закрепляется в сознании человека и фиксируется в различного рода календарных и сезонных ритуальных праздниках, основанных на воспроиз­ведении событий мифического прошлого, поддерживающих порядок и гармонию мирового целого.

Таким образом, подводя некоторые итоги мифологическим представлениям о пространстве и времени, мы получаем далеко не тривиальные выводы, которые не позволяют данные представления рассматривать как порождения примитивного сознания. Особенно это относится к пониманию тесной взаимосвязи пространства и времени, цикличности и линейности в существовании мира. Пространственно-временной континуум в мифологическом сознании выступает как основной па­раметр устройства Космоса. В Космосе имеются особого рода сакральные точки (места), которые представляют собой центры мира. В образно-метафорической форме это суть точки «начала во времени, т.е. времени творения, воспроизводи­мого в главном годовом ритуале, соответственно – сакрально отмеченных точек

¹ Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М, 1992. С. 24–25.

² См.: Мелетинский Е.М. Время мифическое // Мифы народов мира. Т. 1. М., 1994. С. 252–253.

³ Этот мотив наиболее отчетливо звучит в знаменитом ведийском «Гимне о сотворении мира»:

Не было ни смерти, ни бессмертия тогда, Не было ни признака дня (или) ночи,

Дышало, не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,

И не было ничего другого, кроме него.

Цит. по: Бонгард-Левин Г.М. Древнеиндийская цивилизация. Философия, наука, религия. М., 1980. С. 45.

⁴ Мелетинский Е.М. Указ. соч. С. 253.

328

пространства – «святынь», «священных мест» и времени – «священных дней», «праздников»¹.

Иначе говоря, изначальный хаос упорядочивается посредством исходных про­странственно-временных отношений и основанных на них структурообразующих ритуальных действиях. Все это определяет причинные схемы мирового развития посредством некой меры, «которой все соответствует и которой все определяется, мирового закона типа rta в Древней Индии, Дике или логоса у древних греков, Маат у древних египтян и т.п.»².

Мы не случайно уделили столь большое внимание мифологическим взгля­дам на пространство и время. Господство физических моделей скрыло от нас тот факт, что человек имел когда-то совсем другие пространственно-временные пред­ставления. Они, как показывают современные научные исследования, содержали в себе глубокие интуитивные догадки и прозрения, истинность которых, конечно, уже на ином фактическом и концептуальном материале, наука подтверждает толь­ко сегодня.

Это позволяет утверждать, что неверно судить о каких-то всеобщих проблемах и закономерностях мирового бытия с позиций только физической картины мира, которая, как оказывается, подвержена более резким и быстрым изменениям, чем общефилософские или даже мифические представления о мире. Для этого доста­точно сопоставить современные физические теории и физический взгляд на мир XVIII века. Они разительно отличаются друг от друга, и особенно в понимании пространственно-временных отношений. Как это ни парадоксально, но архаиче­ский взгляд на них глубже, интереснее и эвристичнее для современного научного дискурса, нежели механистические научные модели времени и пространства.

Неудивительно, что в силу своей принципиальной значимости для челове­ка категории пространства и времени с самого начала метафизических (и прежде всего онтологических) исканий философии оказываются на первом плане. Оста­ются они в центре философского внимания и по сию пору, породив целый вал со­ответствующей литературы. При этом никак нельзя сказать, что метафизические представления о времени и пространстве приобрели сегодня сколь-нибудь закон­ченный характер. Скорее, мы могли бы солидаризироваться с одним из классиков их анализа Аврелием Августином (354–430 гг.), который писал: «Что же такое время? Если никто меня о том не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю...»³.

Указанные сложности в понимании категорий пространства и времени при­дают данной проблеме широкий, комплексный характер. Поэтому философское понимание пространства и времени, с одной стороны, всегда сопряжено с разви­тием всего комплекса наук (а не одной только физики) и учитывает их позитивные результаты, а с другой – опирается на собственные теоретические наработки в русле целостного онтологического подхода к их истолкованию.

Многоаспектное содержание категорий пространства и времени и не утихаю­щие вокруг этого научные и философско-онтологические споры говорят об очень

¹ Топоров В.В. Модель мира // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1994. С. 162.

² Там же.

³ Августин Аврелий. Исповедь. М., 1992. С. 167.

329

важных фактах: во-первых, о том, насколько глубоко укоренены наши сегодняшние философские представления о бытии (и в том числе представления о пространстве и времени) в толще всей человеческой культуры, включая и ее рациональные, и внерациональные компоненты; и, во-вторых, о том, насколько тесно внутри самой философской онтологии переплетены проблемы философии природы, спекуля­тивной метафизики и антропологии. Как мы увидим ниже, специфическая про­странственно-временная определенность свойственна и природным процессам, и культурному и духовно-экзистенциальному бытию человека. Здесь же мы проана­лизируем основные философские и научные программы их интерпретации.