6.2. Познавательный аспект свободы

Известно определение свободы, которое восходит еще к Спинозе и Гегелю. Оно гласит, что свобода – это познанная необходимость. В таком ее истолковании есть глубочайший смысл и правда. В самом деле, раз­ве может считаться невежда свободным человеком? Ясное дело, что нет, ибо его ожидания всегда будут расходиться с полученными результатами, а жизнь – же­стоко щелкать по носу, поскольку есть объективные законы природы и социума, с которыми по-настоящему свободный и мудрый человек – в отличие от само­уверенного глупца – вынужден считаться в своем отрицании прошлой целесо­образности.

Тем более никакого отношения к свободе не имеет пишущий субъект, не­вежественно навязывающий другим людям свои собственные иллюзии и пред­рассудки. Еще Гегель имел все основания написать в «Философии права», что журналистика в целом есть «удовлетворение щекочущего влечения высказать свое мнение»' и что «чем хуже мнение, тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеобразное в своем содержании, разумное, напротив, есть само по себе всеобщее»². Разве многие беды современной журналистики заключаются не в этом – агрессивном навязывании общественному сознанию подчас совершенно ложных и разрушительных мнений, например, известных га­зетных мифологем недавнего прошлого: «разрешено все, что не запрещено за­коном», «стыдно быть бедным», «живи настоящим», «мы выбираем свободу, а не дешевую колбасу»? Эти мифологемы никто даже и не пытался разумно обос­новать. Их совершенно некритически принимали на веру, хотя ясно, что в бедной России порядочному человеку должно быть стыдно за свое богатство. Кроме пра­ва есть такой важнейший регулятор общественной жизни, как мораль, причем без морали рушатся все правовые нормы и институты. Сопоставление же колбасы со свободой вообще неуместно и представляет собой типичный пиаровский ход, бьющий на эмоции. Наконец, только животное живет настоящим в соответствии с прошлой целесообразностью, а человек от него тем и отличается, что, отрицая

¹ Гегель. Сочинения. Т. VII. М. – Л., 1934. С. 339.

² Там же. С. 337.

319

настоящее, всегда устремляется в будущее и способен ставить разумные цели в своей деятельности. И только истинное знание или по крайней мере стремление обрести таковое и избавиться от заблуждений обеспечивает человеку по-настоя­щему свободный выбор.

Здесь, кстати, человека подстерегает еще одна превращенная форма свобо­ды, которую можно назвать рабством иллюзорных целей. Отрицание прошлой целесообразности, осуществляемое вроде бы даже во имя блага других людей, может обернуться горьким и кровавым насилием «идеального замысла» над действительностью, если этот идеал научно-рационально не обоснован и исто­рически не оправдан. Разве коммунизм – царство всеобщей справедливости и братства – можно построить из-под палки, когда сознание людей для этого не готово? И разве «демократические» реформы начала 90-х годов, сломавшие хребет отечественному производителю, не были именно таким невежественным насили­ем монетаристского образа экономики над реальностью отечественного хозяйства, имеющего свою глубокую специфику по сравнению с экономикой Запада¹? Любой революционер – неважно, одет ли он в кожанку коммуниста или в смокинг демо­крата – всегда не свои абстракции сверяет с логикой жизни, а напротив, жизнь стремится втиснуть в прокрустово ложе своих иллюзорных схем и догм. Отсюда и рождается тот кровавый революционный произвол над жизнью, которым полна история России XX века.

Рабство иллюзорных целей возможно и в индивидуальном бытии, когда чело­век, утрачивая соизмеримость, превращается в марионетку фантомов собственно­го сознания. Он зачастую бывает слишком нетерпелив, торопясь без достаточных на то оснований перепрыгнуть через ступеньки собственной судьбы, бездумно по­рывает со своим прошлым или привычным социальным окружением. К примеру, человек возомнил себя талантливым писателем, певцом или художником и прино­сит в жертву этой своей иллюзорной цели и покой, и достоинство, и финансовое благополучие других людей. Погоня за мнимым идеалом оказывается здесь траге­дией и для самого человека, и для окружающих. Особенно тягостным для ближ­них бывает страстное стремление человека сделать их такими, какими он желает видеть их, причем здесь и немедленно. При этом непомерные требования к миру и к окружающим людям чаще всего уживаются с явно заниженными требованиями личности к самой себе.

Словом, рабство не согласующихся с действительностью представлений, целей и идеалов многогранно, но именно оно создает опаснейшие иллюзии сво­боды и приводит к насилию над общественной жизнью и своей собственной судьбой.

Поэтому мы имеем право уточнить дефиницию свободы, сказав, что она есть рациональное и ответственное отрицание прошлой целесообразности во имя общественно значимых, продуманных и исторически оправданных целей. Под историей здесь понимается время и индивидуального, и социального бытия.

¹ Об эконом-географических особенностях евразийского хозяйства, совершенно проигнорированных при проведении в нашей стране рыночных «реформ», см. в книге: Паршев А.П. Почему Россия не Америка? М., 2000.

320