Диалектика бытия: развитие, порядок, свобода

1. Принцип детерминизма.

Детерминизм и индетерминизм

Перед философами всех времен и народов всегда вставал важ­нейший онтологический вопрос, без которого нельзя было построить цельного и рационального мировоззрения: является ли бытие неким упорядоченным образова­нием или же мир предстает не как целостный Космос, а как кипящий хаос? Уже во всех мифологиях этот мотив борьбы хаоса и Космоса, божественного порядка и сти­хийного беспорядка мира звучит весьма отчетливо. В сущности архаический миф и ритуал ставят своей главной задачей поддержание мирового порядка и защиту его от натиска хаотических стихий и энергий. Особую роль здесь играют оппозиции центра и периферии, верха и низа, где с первыми частями оппозиций связываются светоносные и гармоничные, а с нижними – темные и хаотичные начала мирового бытия. В тех пространственно-временных рамках, которые отвоеваны у мирового хаоса, господствует универсальный детерминизм, всеобщая связность и возмож­ность взаимного превращения вещей: лягушка здесь может стать царевной, герой способен в мгновение ока перенестись за тысячи километров, попасть на девятое небо или в царство мертвых. В мифе вещи и животные говорят, природа чувствует и живет, все связано со всем неразрывными чудесными нитями и все значимо, ибо за каждым мельчайшим явлением бытия таится великий и целостный вселенский смысл. Вот как описывает П.А.Флоренский это целостное архаическое видение мира, сохраняющееся еще и впоследствии в рамках народной культуры: «Вся при­рода одушевлена, вся жива, в целом и в частях. Все связано тайными узами между собою, все дышит вместе друг с другом. Враждебные и благотворные воздействия идут со всех сторон. Ничто не бездейственно: но, однако, все действия и взаимо­действия вещей-существ-душ имеют в основе род телепатии, изнутри-действую­щее, симпатическое сродство. Энергии вещей втекают в другие вещи, и каждая живет во всех, и все – в одной»¹. П.А.Флоренский отмечает, что это живое мифологическое видение полноты и связности мира во многом утрачивается в по­следующей рационалистической традиции. Суть этой рационалистической детер­министской программы, противостоящей детерминизму мифа, совершенно отчет­ливо выражена уже Демокритом: «Ни одна вещь не происходит попусту, но все в силу причинной связи и необходимости»².

¹ Флоренский П.А., священник. Сочинения. В 4 т. Т. 3 (2). М, 1999. С. 151.

² Цит. по: Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981. С. 188.

304

Философский и научный детерминизм любое явление рассматривает как ре­зультат действия некоторых причин, приведших к его возникновению, также как и само это явление может исследоваться как причина других явлений. При этом философские позиции здесь могут значительно отличаться друг от друга, особен­но когда речь заходит о предельных основаниях обусловленности мира. У одних философов существование мира связано с естественными причинами, у других творцами его являются Бог или мировой разум. И даже если сам Бог в силу сво­ей трансцендентности пребывает вне действия принципов детерминизма, тем не менее сотворенный им мир таковым с необходимостью подчиняется. В против­ном случае ни о Боге, ни о мире вообще нельзя было бы ничего рационально по­мыслить и внятно сказать. При этом, конечно, в религиозной картине мира обя­зательно присутствует чудо, неизъяснимое произволение Божие, вторгающееся в привычный порядок вещей. Однако и само это Божественное вторжение нельзя признать недетерминированным, ибо в нем, по учению теологов и религиозных философов, всегда есть высший смысл и целесообразность. Исключением здесь является теологическая позиция Тертуллиана с его «верую, потому, что абсурдно», да философский окказионализм Мальбранша, где все события в мире оказываются скрытыми актами Божественной воли.

Таким образом, любая, будь то идеалистическая или материалистическая философская системы, построенные на принципах рационального объяснения бы­тия, с необходимостью признают закономерный характер всеобщей обусловленно­сти явлений и процессов в мире. Даже индетерминизм, который рассматривается в качестве альтернативы детерминизму, реально, как правило, либо базируется на отрицании какой-либо одной характеристики детерминизма, например, причин­ных связей, либо считает, что данный принцип не имеет всеобщего объективно­го характера¹. Последовательных индетерминистов в истории философии было немного. Кроме Тертуллиана и Мальбранша к ним можно отнести Шопенгауэра, Э.Гартмана, Ницще, да и то с известными оговорками, а также скептико-софистическую античную традицию. Современное постмодернистское умонастроение также можно в целом квалифицировать как индетерминистское. Своеобразный ва­риант индетерминизма, где не отрицается закономерная упорядоченность бытия, развивает И.О.Лосский. Для него в мире нет никакой объективной внешней де­терминации (это – иллюзия познающей науки), а есть только свободные акты вы­бора многочисленными монадами траекторий своей личной эволюции. Эти акты свободного выбора осуществляются ими на основе объективно сущего идеального слоя мирового бытия², содержащего логические, математические и номологические зависимости, определяющие жизнь мирового целого.

Чаще же всего отрицание объективного характера связей и взаимовлияний проводится относительно общественных процессов и человеческого бытия, свя­занного со свободным выбором. Такая позиция прослеживается уже у Канта: для него в природе господствуют жесткие и необходимые связи (правда, при­вносимые туда конструктивной деятельностью нашего рассудка), а человеческое поведение – область свободного выбора и внутреннего морального законодательства.

¹ См.: Алексеев П.В., Панин А.В. Диалектический материализм. М, 1987. С. 276.

² См.: Лосский Н.О. Свобода воли // Лосский Н.О. Избранное. М., 1991.

305

тельства. Близкая разновидность индетерминизма свойственна В.Виндельбанду, который в «Свободе воли» жестко разводит причинное теоретическое объяснение природных процессов и свободное волеизъявление личности, совершающей акты выбора и оценки. Индетерминизм во взглядах на общественную жизнь проявляется у Т.Карлейля и Н.К.Михайловского, в интерпретации культуры и духовных фено­менов – у Н.А.Бердяева. Последний вводит представление об Ungrund – темной бездне бытия – источнике человеческой свободы наряду с Божественным поряд­ком. Вне причинных и иных детерминистических сетей оказывается экзистенция в построениях Сартра и Ясперса. О человеческой свободе мы еще поговорим в рамках следующей лекции.

Однако индетерминизм подпитывается не только со стороны философских изысканий, но и структурами научного дискурса, особенно начиная с последней четверти XIX века. В качестве его источников следует указать на стохастические процессы в термодинамике, на принцип неопределенности в квантовой механике, причем в интерпретации Копенгагенской школы прямо использован этот термин. В биологической же науке источником индетерминистских идей служит непред­сказуемый характер мутаций, в современной синергетике – особая роль хаоса в процессах самоорганизации. Абсолютизация роли последнего Ильей Пригожиным даже вызвала в свое время полемику среди самих разработчиков синергетической парадигмы¹.

Однако нигде индетерминистская установка не приобретает в науке жесткого характера. Везде можно скорее говорить о диалектическом расширении принципа детерминизма и окончательном научном преодолении той его метафизической раз­новидности, которая получила название «лапласовского детерминизма» по имени его крупнейшего и авторитетнейшего теоретика.

Лапласовский детерминизм в качестве своего философского праобраза имеет детерминизм демокритовского типа, однако вызывается к жизни не натурфило­софскими размышлениями, а реальной практикой науки XVII–XVIII столетий, развивающейся под знаком безусловного господства классической механики Нью­тона. К отличительным чертам лапласовского детерминизма относятся:

– сведения всего многообразия связей бытия (и, соответственно, форм де­терминации) к причинно-следственным связям;

– утверждение, что любое следствие порождается одной-единственной при­чиной, что получило название «монокаузализма»;

– отрицание случайных явлений и связей в природе и отождествление слу­чайности с тем, необходимой причины чего мы не знаем;

– понимание свободы как познанной необходимости.

Самым большим недостатком лапласовского детерминизма является неиз­бежно вытекающий из него фатализм, ибо если все явления и события однозначно и необходимо определены прошлыми причинами, тогда ни о какой свободе вы­бора в настоящий момент времени не может быть и речи. Мы абсолютно жестко преддетерминированы в своем поведении. Однако этот неприемлемый для нашего нравственного и творческого сознания вывод – не единственный недостаток

¹ См.: Пригожин И. Философия нестабильности // Вопр. философии. 1991. № 6; Князева Е.Н., Курдю­мов С.П. Синергетика как новое мировидение // Вопр. философии. 1992. № 12.

306

лапласовского детерминизма. В нем есть один парадокс, который был подмечен еще в античности противниками демокритовского детерминизма¹. Если в мире все не­обходимо, то отсюда следует, что все в мире одновременно и абсолютно случайно, ибо никакой разницы между ежедневным движением солнца по небосклону и, ска­жем, грязным куском бумаги, гонимым порывом ветра, не существует. Это равно необходимые, но, значит, и равно случайные события, между которыми невозмож­но установить онтологической разницы. В результате мир лишается глубины и ие­рархичности, а, значит, и смысла, превращаясь в механическую мешанину причин и следствий. В сущности здесь совершается одна принципиальная ошибка – из абсолютно верной посылки, что нет беспричинных явлений, делается ложный вы­вод, что эта причина действует с необходимостью.

Последующая научная и философская традиции опровергли все вышеприве­денные пункты лапласовского детерминизма. Это тот редкий случай в истории, когда случилось почти полное отрицание системы прежних идей. Большую роль в таком опровержении сыграли органицистские идеи Лейбница и Гете, диалекти­ческий подход к проблемам детерминизма в немецкой классической философии и в марксизме, а также философские индетерминистские представления второй половины XIX – начала XX века вкупе с теми научными фактами, которые мы приводили выше. Сегодня можно говорить о качественно новом, диалектическом понимании принципа детерминизма, существенно обогащенного умеренными ин-детерминистскими идеями. Главное в нем – взгляд на мир как на многоуровневую развивающуюся целостность, где не только есть место для человеческой свободы и творчества, но последние должны быть признаны важнейшим детерминирую­щем фактором существования и эволюции этой целостности, по крайней мере ее земного фрагмента. К специфическим чертам современной детерминистской уста­новки может быть отнесено:

1) признание объективного характера случайных связей в природе и обще­стве, которые не могут быть противопоставлены необходимым связям, а образуют с ними неразрывное диалектическое единство. Хаос и неопределенность являются атрибутами самого бытия и выступают объективной онтологической основой че­ловеческой индивидуации, свободы и творчества, хотя в них же коренятся возмож­ности безмерности и произвола;

2) понятие «детерминизм» шире понятия «причинность», так как сюда вклю­чаются непричинные типы обусловливания. В качестве примера непричинного обусловливания можно указать на другие типы связей (или форм детерминации), существующих в мире, а именно на функциональную, системную и целевую де­терминацию. По поводу количества и качества форм детерминации в мире среди авторов разных философских школ существуют разночтения. Одна из самых под­робных типологий, полезных даже в плане критического рассмотрения, дана ка­надским философом М. Бунге²;

3) разные формы детерминации имеют разное значение на разных уровнях мирового бытия. Так, значение целевой детерминации возрастает от уровня к

¹ Оппоненты говорили, что «Демокрит считает причиной распорядка во (всем) сущем случай» (цит. по: Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981. С. 189).

² См.: Бунге М. Причинность. Место принципа причинности в современной науке. М, 1962.

307

уровню и приобретает особое значение в человеческом существовании и в обще­стве. Функциональные и системные связи начинают играть особую конструктив­ную роль на уровне биологических систем;

4) один и тот же тип связей проявляется по-разному в разных слоях мирового бытия. Характер его действия на каждом более высоком слое становится все более сложным и опосредствованным другими типами связей. Так, на уровне обществен­ных процессов системная детерминация не может быть оторвана от многочислен­ных функциональных зависимостей, определяющих взаимодействие элементов в системе, а также от причинных и ценностно-целевых детерминант;

5) причинные связи как главные в мировом бытии носят нелинейный (ветвя­щийся и вероятностный) характер и, рассмотренные в единстве с другими форма­ми детерминации, требуют нелинейной – сценарной – логики научного мыш­ления¹ как современного варианта проявления диалектического мышления. Одним из первых мыслителей, который теоретически предугадал ее появления и сам практически ею пользовался, был П.А.Флоренский. Вот как он образно опи­сывал это «сетевидное» или «синархическое» мышление: «Темы набегают друг на друга, нагоняют друг друга, оттесняют друг друга, чтобы, отзвучав, уступить потом место новым темам. Но в новых – звучат старые, уже бывшие. Возникая в еще не слыханных развитиях, разнообразно переплетаясь между собою, они по­добны тканям организма, разнородным, но образующим единое тело: так и темы диалектически раскрывают своими связями и перекликами единство первичного созерцания. В сложении целого каждая тема оказывается так или иначе связанной с каждой другой: это – круговая порука, ритмический перебой взаимопроникаю­щих друг друга тем. Тут ни одна не главенствует, ни в одной не должно искать ро­доначальницу. Темы не нижутся здесь последовательным рядом, где каждое звено more geometrico (геометрическим способом. – Прим. авт.) выводится из предыду­щего. Это – дружное общество, в котором каждый беседует с каждым, поддержи­вая, все вместе, взаимно научающий разговор. Связующие отношения тут много­кратны, жизненно-органичны, в противоположность формальным, исчислимым и учитываемым связям рациональных систем (ясно, что Флоренский имеет здесь в виду рациональность классического типа. – Прим. авт.), причем самые системы напрашиваются на уподобление канцелярскому механизму, с внешними и скудны­ми, но точно определенными заранее отношениями. Напротив, та ритмика мысли, к которой стремится автор, многообразна и сложна множественностью своих под­ходов; но во всех дышит одно дыхание: это – синархия»².