2.4. Развитие софистически-скептической линии в аксиологии

Прежде чем перейти к исследованию позиции извечного оп­понента платонизма в лице софистически-скептической линии философствова-

¹ Достоевский Ф.М. Собрание сочинений. В 15 т. Т. 13. М, 1994. С. 195.

² Отсюда понятно, почему фактически весь роман «Братья Карамазовы» – это неявная полемика с кантов­ской рационалистической этикой долга с позиций христианской этики повседневной действенной любви.

³ Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч. В 30 т. Т. 28. С. 176.

⁴ Там же. Т. 4. С. 428.

⁵ Правда, и у самого Платона можно найти намеки на необходимость личностного воплощения абсолют­ных и объективных ценностей (см.: Платон. Сочинения. В 3 т. Т. 3 (1). М., 1971. С. 273, 305).

567

ния, скажем несколько слов о как бы промежуточной аксиологической доктрине стоиков и их вкладе в философскую теорию ценностей.

Понятие ценности не отличается у них от традиционных античных представ­лений о благе и добродетели. Однако ценности не мыслятся стоиками, в отличие от Платона, вне человеческих актов «избегания» и «предпочтения», т.е. вне отчет­ливо антропологического измерения их бытия. Соответственно им принадлежит одна из первых эмпирических классификаций ценностей, построенная на этом бинарном основании: «Итак, предпочтительное – это то, что имеет ценность: на­пример, такие душевные свойства, как дарование, искусство, совершенствование и тому подобное, или такие телесные свойства, как жизнь, здоровье, сила, бла­госостояние, безущербность, красота и многое другое... Избегаемое – это такие душевные свойства, как неблагодарность, неискусность и прочее... А не предпо­чтительное и не избегаемое – это все, что не содержит ни того, ни другого»¹.

Очевидно, что у стоиков еще смешаны носители ценностей и сами ценност­ные представления, а также отсутствует какая-либо объективная стратификация ценностей. Заслуживает также внимания следующая мысль, приписываемая Дио­геном Лаэртским Хрисиппу: «А ценность, по их словам, есть, во-первых, свой­ственное всякому благу содействование согласованной жизни; и, во-вторых, не­которое посредничество или польза, содействующая жизни, согласной с приро­дой...»² Этот фрагмент позволяет квалифицировать стоиков в качестве идейных предшественников последующих натуралистических и социоцентрических аксио­логических доктрин.

Со стоическим тезисом о невозможности существования ценностей вне чело­века вполне согласны софисты и скептики, но у них ценностный антропоцент­ризм, заложенный протагоровским тезисом о человеке «как мере всех вещей», до­водится до крайней релятивистской позиции. Нельзя не только установить объек­тивных онтологических источников ценностных представлений ни в природе, ни в самом человеке, но сами эти представления целиком субъективны и лишены ка­кой-либо общезначимости. Надо отдать должное античным скептикам: они сумели вычленить вполне реальные причины, обусловливающие субъективность и реля­тивность многих человеческих идей, их «человекоразмерный» характер. К факто­рам, релятивизирующим ценностные представления, которые сумели вычленить скептики, и сегодня, спустя более двух тысяч лет, практически нечего добавить.

В самом деле, разве не зависят, скажем, наши представления о полезном и добром от возраста и от конкретных психологических состояний (троп 4 из «Трех книг пирроновых положений» Секста Эмпирика)?

И разве не меняются наши ценностные представления и производимые на их основе акты оценки в зависимости от конкретных жизненных ситуаций, в том числе и от частоты их повторения?

И разве из-за этого у разных людей одни и те же вещи и события не будут вы­зывать совершенно разные, подчас противоположные, реакции и оценки? «Итак, раз одни и те же вещи, – пишет в этой связи Секст Эмпирик, – кажутся либо поразительными или ценными, либо вовсе не такими, смотря по постоянному или

¹ Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 301.

² Там же. С. 300.

568

редкому их появлению, мы... сможем, пожалуй, сказать, каковой кажется всякая вещь... но мы не в состоянии утверждать, какова в чистом виде каждая из внешних вещей»¹.

В 9 и 10 тропах того же произведения подчеркивается существенная зависи­мость нашего ценностного бытия (особенно нравственного) от специфики куль­турного контекста– обычаев, законов, традиций, философских и религиозных воззрений, несхожих в разных странах и у разных народов.

Отсюда следует итоговый вывод скептиков: «если и этот троп указывает на такой огромный разнобой в вещах, мы не сможем сказать, каковым является по природе подлежащее суждению, но только можем сказать, каковым является оно по отношению к данному поведению жизни, к данному закону, к данному обы­чаю... Таким образом, и через этот троп необходимо воздержаться от суждения о природе вне лежащих вещей»².

Таким образом, софистически-скептическая позиция в аксиологии пос­тулирует субъективный и глубоко относительный характер ценностей, не только меняющихся от эпохи к эпохе, от культуры к культуре и от человека к человеку, но и не обладающих устойчивостью даже в индивидуальном чело­веческом бытии.

У всех людей свои ценности, да они еще и радикально изменяются у каждого из них во времени. По мысли скептиков, подобная релятивистская констатация заставляет воздерживаться от любых утвердительных суждений и должна – в идеале – приводить к состоянию умудренной безмятежности. Однако из тезиса о сугубой относительности человеческих ценностей могут быть сделаны и совсем другие, гораздо более прозаические выводы. Они и были сделаны в рамках гедонис­тической и отчасти эпикурейской традиции: если нет никаких рациональных осно­ваний для ценностного долженствования и исповедования всеобщих ценностей, то единственной целью и ценностью человеческого бытия может и должно быть только то, что каждому непосредственно дано и непосредственно очевидно – получение разнообразных удовольствий, прежде всего телесных.

Концепция, отождествляющая ценность с психологическим переживанием удовольствия («ценно то, что дарует человеку удовольствие», «желаемо субъек­том»; «не ценно то, что приносит страдание», «вызывает отторжение субъекта»), также сформировалась еще во времена античности и может быть названа психоло­гической «теорией» ценностей.

Сегодня можно уверенно сказать, что эта доктрина, особенно в ее гедонис­тической версии, – скорее достояние массового сознания, не отягощенного нравственной рефлексией («философия обывателя»), нежели разделяемая кем-то серьезно теоретическая аксиологическая установка. Дело в том, что еще со времен античности гедонизм (и близкий к нему эвдемонизм) были подвергнуты сокрушительной критике. Одним из последних мыслителей, сделавших попытку в конце XIX – начале XX века построить философскую теорию ценностей на психологическом принципе удовольствия, был X.Эренфельс. Обстоятельную и точную критику психологизма в аксиологии дали такие разные мыслители, как

¹ Секст Эмпирик. Сочинения. В 2 т. Т. 2. М., 1976. С. 236.

² Там же. С. 239.

569

М.Шелер¹, Н.О.Лосский², В.Франкл³ (на их собственных теоретических воззре­ниях мы еще остановимся ниже).

Таков основной спектр теоретических подходов к проблеме ценностей, кри­тический анализ которого предпринимает Ф.Ницше. Что же так потрясло в его подходе современников и как они ответили на теоретический вызов германского мыслителя?