2. Ценность и бытие. Ценность и истина

Совершенно ясно, что жестко оторвать аксиологическое изме­рение бытия от онтологического и гносеологического можно лишь в философской рефлексии, ибо в повседневном существовании человека они спаяны воедино.

Так, ценности и ценностные акты всегда обладают некоторым бытием и имеют вполне конкретное материальное воплощение (на этих моментах мы еще остано­вимся ниже), а любое, даже самое незаинтересованное постижение бытия (скажем, в математике и в физике) является, как выясняется, ценностно нагруженным.

¹ Здесь мы возвращаемся к некоторым идеям, высказанным нами в онтологическом разделе книги при обсуждении проблемы свободы.

547

Однако есть одна существенная разница: при онтологическом ракурсе по­стижения предмета это особенно зримо проявляется в естественных науках, мы традиционно заключаем в скобки (или, по крайней мере, стремимся заключить) свои собственные человеческие предпочтения, оценки и пристрастия. В вышепри­веденном примере с березой при попытках познания ее происхождения и суще­ственных свойств мы должны постараться абстрагироваться от своих этических установок, эстетических симпатий или чувственно-телесных ассоциаций. Это справедливо также при познании любых разновидностей социального и психиче­ского, а не только природного бытия.

При аксиологической же установке сознания именно человеческие цели, пред­почтения и антипатии играют ключевую роль. Здесь даже свойства самой реальной березы, как мы выясним ниже¹, не являются определяющими для ценностного от­ношения. Важно именно человеческое, субъективное измерение бытия. Впрочем, существует целый спектр аксиологических доктрин, тяготеющих к платонической линии философствования и утверждающих, что бытие Космоса само по себе имеет ценностное измерение и иерархию, а человеческие представления и ценностные акты объективно укоренены в структуре мирового целого². Анализ разнообразных подходов к проблеме природы ценностей мы дадим в рамках следующей темы.

Что касается взаимоотношений ценностного и познавательного аспектов ис­следования, то разорвать их еще труднее, чем онтологические и аксиологические аспекты.

Во-первых – и мы об этом уже писали в предыдущем разделе книги, – гу­манитарное рациональное познание не может быть жестко отделено от ценностно­го измерения бытия в принципе. Познание любого историка или литературоведа, а тем более художника, всегда осуществляется сквозь призму тех или иных цен­ностей, начиная с отбора фактов и их теоретической интерпретации и заканчивая стилистическими особенностями письма. Весь вопрос состоит только в том, что­бы исследователь, равно как и художник, по возможности критически осознавали свои ценностные предрассудки и не выдавали их за абсолютные.

Во-вторых, в рамках современной науки ценностные проблемы вышли на первый план. Это касается и проблем манипулирования сознанием человека че­рез электронные СМИ, и экспериментов над его геномом, и границ допустимого практического изменения жизненных форм в биосфере (проблема так называемых генетически модифицированных объектов – ГМО).

Еще 30–40 лет назад казавшаяся в основном теоретической проблема допус­тимости или, наоборот, недопустимости практического использования последних научных достижений в политических или коммерческих целях трансформирова­лась ныне в витально значимый вопрос о моральной и юридической ответствен­ности самого ученого за характер своей научной деятельности и возможные прак­тические следствия, получаемые из его открытий³. Еще более серьезные

¹ И вопреки точке зрения обыденного сознания, что какой-то объект для нас ценен в силу объективно при­сущих ему свойств.

² В рамках русской религиозной философии такой позиции последовательно придерживался Н.О. Лосский. См. его работу «Ценность и бытие» в кн.: Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М, 1994.

³ См., например, ставшую уже классической теоретическую монографию: Фролов И.Т., Юдин Б.Г.Этика науки: Проблемы и дискуссии. М., 1986, а также популярное введение в биоэтическую проблематику: Введение в биоэтику: Учеб. пособие. М., 1998.

548

аксиологические дилеммы встают сегодня перед техническим знанием и инженерной деятельностью¹.

В-третьих, сама научная истина и ее поиск обладают безусловной ценностью для ученых и общества в целом, воплощая дух интеллектуальной открытости и бесстрашного дерзания человеческого разума².

Однако при внимательном рассмотрении в оппозиции истины и ценности есть глубокий смысл, о чем мы говорили в рамках теории познания, рассматривая взаимоотношения логико-понятийной и ценностной сфер сознания. В самом деле, если истинное знание в науке подразумевает посильное устранение субъективной составляющей, то ценность без ее субъективного переживания и акта субъектив­ной оценки существовать не может в принципе. Если наука ориентирована на рациональное интерсубъективное доказательство, то из ценностного отношения к миру невозможно устранить факт личного приятия или неприятия чего-либо. И, наконец, самое главное: если истина³ есть по преимуществу форма согласова­ния мысли с предметом, то ценность, напротив, есть форма согласования предмет­ности любой природы с идеальным содержанием нашей мысли.

Благодаря истинному знанию мы знаем о существенных свойствах и законо­мерностях бытия, разумное согласование с которыми обеспечивает успех в нашей практической деятельности. С этих позиций совершенно справедливо понимание «свободы как познанной необходимости», ибо здесь схвачена гносеологическая сторона свободы. Но посредством ценностей реализуется ее другая, и столь же необходимая, сторона – возможность свободного изменения человеком мира и самого себя в соответствии с эталонными представлениями о полезном, справед­ливом, добром или прекрасном.

Как верно замечает Э. Агацци, «мы имеем основания назвать ценностью неко­торое совершенство, идеальную модель, некое «как должно быть», то, что направ­ляет любое человеческое действие...»⁴. В самом деле, благодаря представлениям о ценности пищи и тепла мы растим хлеб, шьем одежду и создаем строительные материалы. Исходя из этических ценностей, мы оцениваем поведение окружаю­щих и влияем на них, а также оцениваем и изменяем самих себя. Руководствуясь эстетическими представлениями о прекрасном, возвышенном и гармоничном, мы создаем и воспринимаем произведения искусства, украшаем быт и меняем свою внешность. Наконец, на основании правовых и политических ценностей мы стро­им правовое государство, требуем соблюдения его законов, награждаем заслужен­ных людей, преследуем и караем нарушителей.

Во всех приведенных выше примерах ценность является необходимым усло­вием активного преобразования себя и мира. Она несет в себе осознаваемый или неосознаваемый, явный или неявный, проективный и оценочный потенциал. Ис­ходя из этого, можно дать следующее определение ценности.

¹ См. также ставший классическим учебник: Митчем К. Что такое философия техники? М., 1995.

² Одни из наиболее ярких воплощений темы ценности научного творчества – это труды Э.Кассирера и Г.Башляра. См.: Башляр Г. Научное призвание и душа человека // Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987; Кассирер Э. Глава XI «Наука» из работы «Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры» // Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998.

³ При всех оговорках, которые были сделаны выше применительно к категории «истина» в соответствую­щем разделе книги.

⁴ Агацци Э. Человек как предмет философии // Вопр. философии. 1989. № 2. С. 27.

549

Ценности есть идеально-эталонные побуждения, цели и нормы деятельности человека, в соответствии с которыми он оценивает (выражает субъективное отно­шение), а также практически преобразует себя и мир.

Ясно, что над многими ценностями, определяющими его бытие, человек час­то не задумывается в своем повседневном существовании. Так, витальные потреб­ности своего организма он воспринимает как нечто само собой разумеющееся и, скажем, ценность воды или воздуха для нормальной жизнедеятельности организ­ма часто осознает лишь в условиях их острой нехватки. Какие-то этические или политические ценности становятся для него предметом размышлений только в си­туации столкновения с ценностями иных социальных групп или культурно-нацио­нальных общностей и т.д. Зачастую же ложную ценностную мотивацию своего поведения человек осознает лишь тогда, когда общество уже применило к нему соответствующие юридические санкции. Это особенно часто случается с моло­дыми людьми, еще не обладающими жизненным опытом и навыками ценностной рефлексии.

Поэтому – возвращаясь к проблеме соотношения истины и ценности – всегда желательно, чтобы наши ценности, которыми мы руководствуемся в своей жизнедеятельности, были ясно осознаны и по возможности четко обоснованы раз­умом, а поиск истины, в свою очередь, имел твердые ценностные основания.

В идеале же должны совпадать истинное знание, подлинное бытие и ценность, где гармоничное, нравственное и творческое существование отдельной личности может быть наглядным и зримым подтверждением единства всех аспектов.

Именно к такому истинно знающему и воплощающему высшие ценности личному бытию всегда в сущности призывали и призывают все наиболее глубо­кие философские и религиозные учения – будь то платоновский образ Сократа, образы Иисуса Христа или Будды. Показательно, что связь между совершенным личным бытием и достижением высот в познании и творчестве подтверждается жизнями по-настоящему выдающихся деятелей мировой культуры. В рамках ев­ропейской культурной традиции это фигуры Николая Кузанского и Леонардо да Винчи, Лейбница и Гете. В России – это жизненные пути и открытия М.В.Ломо­носова и Ф.М.Достоевского, Д.И.Менделеева и Н.К.Рериха, В.И.Вернадского и П.А.Флоренского.

Глубоко прав был А.С.Пушкин: «Гений и злодейство – две вещи несовмест­ные!». Частные истины, грозящие разрушением и хаосом, типа водородной бом­бы или PR-овских информационных технологий, гениями не создаются. Это – в лучшем случае удел талантливых людей. Гений же – всегда талант плюс нрав­ственная ответственность. Отсюда становится понятным воспитательное значение святыни и ценностного идеала в культуре, о чем мы еще поговорим ниже.

Однако в окружающей нас жизни гармоничное совпадение истины и ценно­сти, а тем более их слияние в жизненном пути и облике отдельного человека проис­ходит, увы, довольно редко. Гораздо чаще мы сталкиваемся с ситуациями даже не рассогласования, а прямой оппозиции истинного и ценностного измерений бытия.

Так, какое-то истинное знание лишь после своего разрушительного практи­ческого приложения может получать адекватное ценностное осмысление и соот­ветствующую моральную оценку. Типичные примеры – негативное ценностное

550

отношение к ядерному оружию после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки; се­годня – осторожное отношение к перспективам развития ядерной энергетики, раз­рушительные экологические и антропологические последствия которой стали по­лучать правильную критическую оценку лишь после чернобыльской катастрофы.

Может быть и обратная ситуация: человек (и общество в целом) выносят цен­ностное суждение относительно какого-то явления или процесса еще до того, как последние подверглись всестороннему научному осмыслению. Здесь всегда есть как опасность бездумной ценностной эйфории («Ах! Как это прекрасно, полезно и прогрессивно!»)¹, так и инерционного ценностного отторжения («Зачем нам нуж­ны сомнительные новации – жили и проживем без них»).²

Наконец, разительным примером повседневного расхождения истинного и ценностного знания служит ситуация, когда человек держится своих ценностных предпочтений и предрассудков вопреки, казалось бы, самым неопровержимым ло­гическим аргументам и очевидным эмпирическим фактам. «У каждого своя прав­да» – этот релятивистский ценностный принцип, который мы еще проанализируем в дальнейшем, касается именно таких случаев. Весьма распространенная ошибка здесь – пытаться и дальше убеждать упрямца, а тем более – насиловать его сво­бодную волю. В лучшем случае это вызовет в человеке озлобление – «Да пропа­дите вы все пропадом вместе с вашими прописными истинами»; в худшем – спро­воцирует его на неверный жизненный шаг из чистого чувства самоутверждения. В подобных случаях следует твердо, но мудро – по сознанию – сказать человеку правду, пробуждая в нем желание самому критически и творчески осмыслить свои жизненные ценности, а дальше пусть уже сама жизнь продолжает преподносить ему ценностные уроки.

Мир истинных ценностей и гармоничное ценностное бытие в мире, с одной стороны, исключают подавление свободной воли человека; а с другой – подразу­мевают опору не только на разум, но также на жизненный опыт и ценностную интуицию, позволяющие принимать единственно правильное – мудрое – решение в каждой конкретной жизненной ситуации.