5. Природа экзистенциальных категорий

Любопытно, что «логика» стяжания личных качеств в про­цессе жизнеустроения определяется своими собственными категориями, которые можно назвать категориями душевной жизни (или экзистенциалами – в евро­пейской терминологии). Они также имеют бинарную природу, но их отношения отличаются и от отношений между логическими, и от отношений между ценност­ными категориями. Именно в умении расставлять правильные акценты во взаимо­отношениях экзистенциалов (четко различать или, наоборот, синтезировать их), причем каждый раз в уникальной жизненной ситуации, и состоит дар подлинной мудрости, основанной на разуме сердца.

Ясно, что тема специфичности категорий душевной жизни не нова. Она раз­рабатывалась и С.Кьеркегором, и М.Шелером, и П.А.Флоренским и т.д. Целост­ная разработка этой проблемы (в той мере, в какой она вообще доступна филосо­фии) – дело будущего, поэтому мы ограничимся лишь кратким содержательным обзором основных экзистенциалов.

Сущностная черта жизненной мудрости состоит в том, чтобы:

а) объединять, синтезировать кажущиеся несовместимыми качества и психиче­ские состояния, ведущие нас «вверх» по лестнице совершенствования; но при этом

б) четко распознавать принципиальную противоположность, контрарную не­совместимость вроде бы одинаковых нравственно-психологических модальностей и делать четкий выбор между ними.

Иными словами, в функционировании экзистенциалов всегда присутствуют черты логических (симметричность категорий, роль их опосредования) и черты ценностных категорий (наличие «низа» и «верха, необходимость категориально­го выбора). Постараемся пояснить сказанное на некоторых конкретных примерах, ясно отдавая себе отчет в том, что сфера личностного жизнеустроения настолько специфична и неоднозначна, что ее в принципе невозможно алгоритмизировать и «разложить по полочкам».

Учитывая это, мы позволим себе несколько отступить от канонов сухой лек­ционной логики и использовать метафоры, образные сравнения, элементы воль­ного этимологического выведывания смысла. В конце концов абстрактно и сухо писать о важнейших экзистенциалах душевного бытия – значит самой формой выхолащивать их живое содержание.

Начнем с той ипостаси жизнеустроительной мудрости, которая заключается в умении обнаружить несовместимость, взаимоисключающую противоположность

¹ Сирин Исаак, преподобный. Слова подвижнические. С. 393.

516

нравственных качеств и состояний сознания, которые, на первый взгляд, почти не различаются между собой, а потому сплошь и рядом отождествляются в обыден­ной жизни. Но это воистину «дьявольские отождествления», словно сам дьявол нашептывает нам на ухо не делать слишком больших различий между чувством неудовлетворенности и сомнением, между раздражением и праведным негодова­нием, между страхом и трепетом, между унынием и возвышенным страданием. На самом же деле эти фундаментальные категории душевной жизни образуют пары полярно несовместимых морально-волевых качеств и психических состояний, одни из которых воплощают личностное «небо», а другие – личностное «дно». Одни экзистенциалы обозначают ступени творческого восхождения, другие – их изнанку. Напротив одних можно твердой рукой поставить знак «плюс», а напротив других – столь же твердый «минус». Рассмотрим некоторые из этих взаимоотталкивающихся душевных полюсов, грани между которыми, увы, слишком часто стираются в человеческом сознании, но которые безошибочно распознает подлин­ный мудрец.

Сомнение и неудовлетворенность

Сомнение и его крайняя форма – скепсис – всегда являются изнанкой догматизма. Скептик – часто разуверившийся догматик и наоборот: дог­матик – зачастую уверовавший скептик. Но оба – и скептик, и догматик – пре­бывают в бессознательном подчинении у чужого суетного мнения. Они воистину жертвы со-мнения и не ведают со-знания. Отсюда абстрактное отрицание скепти­ка и абстрактное утверждение догматика, лишенные лично продуманных и про­чувствованных основ, всегда шатаются и колеблются, обрекая своего носителя на хождение по замкнутому кругу чужих взглядов и ценностей.

Духовно прибывает лишь неудовлетворенное сознание. Чуждое циничному скепсису и самодовольному догматизму, оно жаждет творческого обогащения и достижения истинного со-знания с другими «Я», удостоверенных посредством не­предвзятых теоретических аргументов и личным ведением сердца. Неудовлетво­ренность предвещает углубление и расширение ранее продуманных и принятых основ, она разворачивает спираль духовного восхождения человека.

Голос сомнения монологичен и пессимистичен, бесплоден и безблагодатен. Неудовлетворенность открыта диалогу, плодоносна и оптимистична, поскольку вдохновляет на совершение нового жизненного усилия.

Раздражение и негодование

Негодование духа, восстающего против зла и несправедли­вости, свидетельствует о наличии прочного нравственного стержня. При этом праведно негодующий не испытывает чувства личной ненависти к носителю зла и скорее сострадает заблудшему. Исаак Сирин выразил этот благородный харак­тер праведного возмущения в чеканной фразе: «Люби грешников, но ненавидь дела их».

Вопреки альтруистическому чувству негодования раздражение эгоистично и выражает состояние внутренней неуверенности и неправоты. Раздражаются зачастую

517

на самих себя, на свои собственные недостатки и слабости, в которых стыдно признаться и которые бессознательно проецируются вовне, на другого, безвинного в подавляющем большинстве случаев человека.

Раздражение бескультурно, оно оскорбляет и унижает чужое достоинство. Негодование духа никогда не оскорбляет личности другого человека, ибо слиш­ком уважает свою собственную правоту, превосходящую любую самость. Раздра­жение – черный «огонь поядающий», в котором корчится маленькое земное «Я»; негодование «Я» – пламенный меч, рассекающий тьму зла и невежества.

Страх и трепет

Трепет – благоговение перед высшим; страх – смятение перед низшими силами. Трепет – предчувствие близости идеала, любовь и до­верие к нему. Страх – смирение перед всесилием зла, рабское подчинение ему. Трепещут подлинно верующие и восходящие; боятся сомневающиеся и не ведаю­щие путеводных звезд духа.

Уныние и страдание, восторг и радость

Уныние и жалобы – знак разжижения воли; страдание – условие ее закалки. Уныние в лучшем случае сменится беспечным весельем и вос­торгом, за которыми неминуемо последует новое уныние по поводу их утраты. За страданием следует радость очищения и преодоления. Уныние – лень души, по­корившейся потоку настоящего (у-ныние). Страдание – страда духа, ведущая в бу­дущее.

Восторг телесного наслаждения неизбежно конечен; радость духовного пре­одоления бесконечна.

Соизмеримость и подозрительность

Соизмеримость – целесообразная бережливость, вытека­ющая из сознания собственной силы. Подозрительность – спутник духовной слабости и метаний. Соизмеримость выискивает лучшее в другом человеке, дабы четче и доступнее – по сознанию – довести до него нужное знание. Подозри­тельности, напротив, свойственно всегда и во всем видеть худшее. Соизмеримость ориентируется на высокое и достойное, подозрительность «играет на понижение», как бы зрит исподним оком (подо-зрение). Соизмеряющий не выдаст сокровен­ного и тем не позволит осквернить его, подозрительный опорочит истину самой недобротой своего взора.

Смирение и самоуничижение

Смирение – ясное осознание своей сегодняшней ограничен­ности, но одновременно и бесконечности горизонтов совершенствования. Смире­ние – горение через обуздание гордыни. Самоуничижение – неверие в свои силы и возможности, оборотная сторона гипертрофированной самости. Смирение – го­товность внимать словам подлинного духовного авторитета и неустанно следовать идеалу. Самоуничижение – часто разочарование и духовное разложение некогда

518

самоуверенного «учителя». С-мирение – любовное принятие мира в сердце и со­гласие с ним; самоуничижение – уничтожение связей и с миром, и с собственным сверхсознательным потенциалом духа.

Вместимость и всеядность

Вместимость – критерий широты сознания, умение по­крыть отрицание синтетическим утверждением. Всеядность – набор несовмести­мых идей и ценностей. Вместимость – способность упорядочить различное во­круг единого стержня; всеядность – сваливание в кучу всего и вся. Вместимость уравновешенна и гармонична; всеядность – судорожна и хаотична.

Чем отчетливее в своем повседневном бытии распознает человек нравствен­ные полярности, подобные вышеприведенным, и чем определеннее совершает он свой моральный выбор, тем большей широтой и утонченностью отличается его сознание и тем выше стоит он на лестнице духовного совершенствования. Однако подлинная мудрость есть не только дар распознавания и тем самым преодоления «дьявольских отождествлений», но столь же и умение избегать «дьявольских про­тивоположений».

Эта вторая, дополнительная, ипостась мудрости – умение видеть единство и взаимосвязь нравственных качеств и состояний, которые обыденное сознание но­ровит рассмотреть в качестве противоречащих друг другу. Здесь, напротив, «дья­вол» словно подталкивает нас на бездумное и механическое противополагание того, что на самом деле образует гармоничное единство: свободное самоопреде­ление и иерархическое служение; дерзание и терпение; мужество и сострадание. Подобные противоположности не только не отрицают друг друга, но требуют обя­зательного синтеза. Остановлюсь лишь на нескольких примерах.

Свободное самоопределение и иерархическое служение

Если у человека есть представление об иерархии духовных ценностей, если у него есть идеалы и духовные авторитеты, которым он беско­рыстно служит и которым беззаветно доверяет, то это не только не подрывает его автономии и свободы воли, но прямо их предполагает. Истинным ценностям может служить только свободный человек, поскольку истинные ценности на то и истинные ценности, чтобы не нуждаться в рабском поклонении и принятии из-под палки. Истинному духовному учителю не нужны безликие и бездумные марионетки; он, напротив, всячески поощряет самостоятельность и инициативу ученика. Истинный же ученик – тот, кто в свободном акте любви избрал себе учителя. Истинная иерархия – иерархия добровольного и бескорыстного сотруд­ничества ради общего блага. Это естественная иерархия со-знающих и восходя­щих сознаний.

Ложная иерархия, наоборот, основана на эгоизме, лжи и страхе. В ней не слу­жат высшему, а начальствуют во имя удовлетворения низших страстей и влечений. Это иерархия рабов и господ. Господин жаждет рабского себе поклонения и на­силует чужую волю. Соответственно раб не служит, а раболепствует, не свободно вверяет себя высшему руководству, а позволяет другому владеть своей волей.

519

Это противоестественная иерархия взаимного падения и ненависти душ, где карабка­ются на иллюзорные мирские вершины, отталкиваясь ногами от плеч тех, кто на­ходится ниже тебя и отчаянно хватаясь за ноги того, кто сумел взобраться выше.

Таким образом, быть свободным – значит уметь сознательно служить выс­шему. Отказываться от своего суетного эго, обуздывать низменные страсти и вож­деления – значит проявлять и приумножать скрытые духовные ресурсы своего глубинного «Я».

Дерзание и терпение

Стремление к высшему подразумевает мудрое терпение и от­каз от иллюзии достижения цели одним скачком. С другой стороны, терпение – сестра мудрого дерзания: умение не отчаиваться и не падать духом при неудачах. Истинно дерзающий – терпелив; истинная терпеливость – дар не растратить в неизбежных временных неудачах потенциал творческого дерзания духа.

Подвижность и равновесие

Духовная подвижность и неудовлетворенность созидательны лишь тогда, когда человек способен сохранить психическое равновесие и спокой­ствие в непростых ситуациях, которыми изобилует жизнь. Истинное же равно­весие – не равнодушие (это типичное «дьявольское» отождествление), а гармо­ничное напряжение всех творческих сил, духовная бдительность, соизмеримость и подвижность. Лишь хранящий душевное равновесие восходит и подвигается; лишь подлинный подвижник является господином своих страстей.

Мужество и сострадание

Мужественный человек тем и отличается от жестокосердно­го, что способен сострадать другому человеку и вбирать в себя чужую боль. Му­жественный прежде всего умеет любить. Жестокий же всегда ненавидит и злорад­но унижает слабого. С другой стороны, сострадание тем и отличается от слезной сентиментальности и слащавости, что имеет мужество вместить в себя страдания другого, разделить с ним беду и, если хватит сил, вместе превозмочь ее. Мужество есть действенное сострадание; сострадание – мужество отказа от самости и изо­лированности своего «Я» от всего сущего.

Таким образом, противоположные качества и состояния сознания, подобные проанализированным выше, ни в коем случае нельзя разрывать и тем более про­тивополагать друг другу. Подчеркнем еще раз: обретение творческих качеств со­знания через, в одном случае, противополагание, а в другом – через объединение противоположностей легко осуществляется лишь на бумаге, в, так сказать, иде­альных, теоретических условиях. Что же касается реальной судьбы конкретного человека, то слишком тонкими и подвижными оказываются грани между поло­жительными и отрицательными душевными качествами и состояниями сознания; порой незаметно превращаются они в свою собственную противоположность, как, например, мужество – в жестокость, терпение – в пассивность, подвиж­ность – в суетливость, а свободная воля – в низменное своеволие. Но, значит,

520

самое напряженное поле борьбы пролегает не вовне, а внутри человеческого духа, и только разум сердца да жизненный опыт оказываются безошибочными провод­никами по дебрям жизнеустроительных дилемм и коллизий. В конце концов совер­шенно правы были древние греки, когда утверждали, что «все прекрасное трудно» и никакая истина (ни мирового, ни личного бытия) не достигается человеком без усилий.

Однако здесь-то и возникает самый главный теоретико-познавательный во­прос: а что, собственно, следует понимать под истиной, существует одна или много видов истины и чем истинное знание отличается от ложного? Этот круг проблем, связанный с уточнением центральной гносеологической категории «истина», со­ставит содержание последней лекции данного раздела.

ЛЕКЦИЯ 27.