Постсоветская Россия: культурологический контекст

zhukotskiy@intramail.ru

Экономическая и интеллектуальная мощь России прирастает ее регионами. Регионы же прирастают либо своей идентичностью с Россией, либо своим сепаратизмом. Последний особенно востребован в периоды предпринимательской активности и культурологической доминанты частнособственнического обособления. Вот почему проблема самоидентификации России обретает сегодня такой повышенный интерес – она одна только и может противостоять существующим негативным тенденциям. Это проявляется даже на уровне терминологии. На место статистически нейтрального «населения» России заступает «народ российский», на место простого многообразия культур и этносов – объединяющая их русская культура, а на месте разделительных политических линий консерватизма, либерализма и социализма вступает в свои права гуманистически выверенный патриотизм.

Если мерить масштабом советской эпохи, то именно к ней пристало наименование революционной, вносящей инновацию в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых социальных ценностей. Подобная инновация в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых либеральных ценностей выглядит столь же революционной, но по отношению к содержательной ценности советской эпохи вполне и даже подчеркнуто контрреволюционной. Это смешение жанров и стилей в наше постсоветское время привносит немало путаницы в сознание людей. Где одно? Где другое? А где, может быть, третье? И в каком именно значении и направленности? Бог весть. И все-таки есть в этом «вавилонском столпотворении» столицы уравновешивающий его региональный аспект, который один только и способен обозреть искомую канву смысла.

А он, в свою очередь, напрямую зависит от современной самоидентификации России в мире и в пространстве своей собственной истории и культуры. Современная экономика, как и сто, и двести лет назад, строится на доверии, на культуре, на психологии и ментальности, на традиции и способности преломлять ее в новацию. Новейшие тенденции глобализации особенно остро обозначили проблему диалектической взаимосвязи самобытности – национальной и культурной – и унификации. Это актуально и для России, как неповторимой евразийской цивилизации с тысячелетней историей и культурой. В этой истории и культуре был и такой период, который стал знаковым для всего мирового сообщества. Это период русской революции и советской эпохи, повлиявших самым решительным образом на весь ход мирового развития в ХХ в., включая исключительную роль СССР в общей победе союзников над гитлеровской Германией в 1945 г. Но он же оказывает заметное влияние и на современное состояние дел в России. И это влияние, надо полагать, продолжится и в дальнейшем, если речь идет о периоде, раскрывающем нечто существенное в самой этой российской цивилизации, более того, имеющем прямое отношение к процессу самоидентификации России. Вот почему важно проследить фактор русской революционной истории и культуры с позиций концепции устойчивого развития постсоветской России. При этом в центре внимания оказывается комплекс культурологических и политологических проблем, имеющих определенное историко-культурное созвучие с событиями столетней давности.

«Господство старого мировоззрения над образованным обществом составляет уже такое отдаленное и неясное предание, что интеллигентные снобы могут свободно идеализировать это мировоззрение и безнаказанно мечтать о его реставрации». Таким было заключение П.Н.Милюкова на выход сборника «Вехи» в 1909 г., на откровенную попытку развернуть общественное самосознание российской интеллигенции в сторону православной догматики и отказа от народнических идеалов справедливого социального мироустройства. Отказ от культурно-исторической тенденции секуляризации культуры и социально-политического переустройства самодержавной России на принципах конституционализма и республиканизма выглядел анахронизмом в начале ХХ в. и имел лишь косвенное оправдание перед угрозой нарастания радикальных революционных настроений.

Это обращение к русской революционной – социалистической и либеральной – интеллигенции имело лишь то возможное оправдание, что в ответ и власть прислушается к голосу разума и не станет почивать на сомнительных лаврах победившей кровавой контрреволюции, а мирным способом проведет столь необходимые обществу реформы. Однако тогда сама власть, в частности, в лице Столыпина восприняла этот веховский призыв прямо противоположным образом, как проявление слабости «зловредной» интеллигенции и укрепило ее в своей ставке на реакцию и террор государственного образца.

Самое удивительное в этой истории то, что «история повторяется» спустя столетие на совершенно изменившейся социокультурной основе. Вновь задана тема долиберальной, а теперь еще и досоветской реставрации, и вновь слова русского либерала-реалиста обретают актуальность. Вот только будут ли эти «мечтания» столь же безнаказанными, как это представлялось тогда? Впрочем, и тогда они оказались отнюдь не безнаказанными. Кому-то всерьез не терпится вырвать из исторической цепи ключевое звено советской эпохи (и даже культуры Серебряного века с ее явной тенденцией декаданса и перехода в советизм) и соединить современность сразу с архаикой да так, как будто бы ничего и не было между ними.

Воистину символично, что именно принцип советизма по критерию до и после («исторического материализма») схватывает всю искомую целостность России.

А.И.Закамулин, г.Курган