Глава 4 змеи в народном календаре

 

 

4.1. Вводные замечания

То, что многие даты славянского народного календаря так или иначе связаны с поверьями о змеях или содержат в себе «змеиные» ритуалы показал в своей монографии А. В. Гура. Исследователь описал последовательность связи дат календаря с рептилиями: время пробуждения змей; проявления их активности и других функций; даты, связанные с уходом змей на зимовку. Он же рассмотрел ритуальные действия и запреты, направленные на изгнание змей, защиту от них и профилактику встречи с ними, а также представления, их сопровождающие, и в некоторых случаях фольклорные тексты [Гура. С. 334–350].

В 2002 г. вышла в свет интересная монография Т. А. Агапкиной «Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл». Представив историографию вопроса об изучении народного календаря, автор обосновывает свой подход к исследованию «как комплексный фольклорно-этнолингвистический, при котором весеннее-летний цикл народного календаря рассматривается, во-первых, в совокупности всех его жанровых составляющих и, во-вторых, в контексте славянской духовной культуры как ее органическая часть» [Агапкина. Календарь. С. 10–17]. При этом она отказывается от традиционного «хронологического» подхода к материалу а выбирает путь выделения и исследования «общеславянских мифопоэтических доминант (т. е. содержательных схождений в области весеннее-летнего цикла славянского календаря и их основных жанровых и ареальных вариаций» [Там же. С. 21]. Ее определение «мифопоэтической доминанты» сближается с понятием «этнопоэтическая константа», предложенным В. М. Гацаком («…стилевые и сюжетно-повествова­тель­ные координаты изображаемого фольклорного мира в непосредственно текстовом… воплощении: вербальном… музыкальном… акциональном… предметном…» [Гацак. Северные. С. 7–10]). «Однако, – пишет Агапкина, – поскольку в современной научной фольклористической практике понятие «этнопоэтические константы» в большей мере применимо все же к собственно вербальной составляющей фольклора (поэтические формулы и проч.), мы решились предложить термин «мифопоэтическая доминанта». Под «мифопоэтической доминантой» при этом понимается «некая общая тема (содержательное схождение), которая – наряду с несколькими другими – пронизывает определенный календарный период, присутствует на всем его протяжении и воплощается во всех его жанровых формах. Устойчивый и ограниченный набор таких доминант (или доминантных тем) объединяет целый комплекс верований, примет, песен, других фольклорных текстов, обычаев и запретов, функционирующих на этом отрезке календаря, и, в конечном счете, формирует то, что можно назвать мифопоэтической семантикой календарного времени. Мифопоэтическая константа рассматривается как целостная единица содержания («тема», «лейтмотив»), действующая в поле фольклорной традиции и выраженная средствами разных языков культуры» [Агапкина. Календарь. С. 21].

«Змеиная тема» в монографии Агапкиной такой «мифопоэтической доминантой» не стала. Автор причисляет змей к «хтоническим» животным (в разных контекстах) и приводит лишь отдельные примеры связи календарных дат со змеями; замечает, что у южных славян их появление «определяет специфическую структуру весеннего календаря», иллюстрирует примерами «двойственное отношение» народа к рептилиям в этот период. Причиной этого, возможно, послужило, с одной стороны, то, что тема выходит далеко за рамки календаря (здесь, скорее, обратная расстановка акцентов: календарь – одна из составляющих частей темы «Змеи»). А с другой – проявление змей в системе календаря трактуется как мелкая, частная деталь, не имеющая «доминантного» характера и потому не заслуживающая выделения ее в отдельную тему. К тому же она не вписывается в общую концепцию автора, в которой семантический приоритет отдается концепту самого календарного времени.

Вместе с тем монография Т. А. Агапкиной дает в руки исследователей большой фактический материал, извлеченный из труднодоступных источников по календарю восточных, западных и южных славян.

Таким образом, нашими предшественниками показаны факты связи календарных дат с рептилиями. Мы же попытаемся вскрыть причину «чрезмерного» к ним внимания – змеи буквально «оплетают» весь календарь. Змеиная семантика прямо или косвенно присуща многим значительным праздникам. И это нельзя объяснить лишь человеческим страхом, сознанием опасности быть укушенным змеею. Наша задача – показать, что славянский (в частности восточнославянский) календарь сохранил рудименты архаических представлений о змеях как о предках-покровителях, близнецах, брате и сестре и об их инцестуальных отношениях.

Материал, представленный в главе, – начало задуманного большого исследования, которое еще предстоит провести. Чтобы разрешить поставленную задачу, необходимо последовательно и внимательно проанализировать семантику каждого календарного праздника. Только такой детальный анализ подтвердит или опровергнет высказанное предположение. На данном этапе будет показан анализ нескольких календарных праздников или обрядов: Сретенья, дней почитания святых Агаты, Власия, Спиридония (Спиридона-солнцеворо­та); хороводной игры «Сидит Яша на золотом стуле», обряда крещения и похорон кукушки и праздника Воздвиженья.

Глубокое погружение в локальную тему позволяет по-иному, под другим углом зрения посмотреть даже на те факты, которые получили в науке уже, казалось бы, неоспоримую интерпретацию. Детальная разработка темы дает также возможность увидеть семантические связи между далекими и несвязанными, на первый взгляд, фактами, определить, нащупать логику там, где видится ее полное отсутствие и т. д. Мы предвидим, что иные, отличные от общепринятых толкования могут вызвать возражение и неприятие. Но предложенная интерпретация явлений народного календаря не покажется субъективной, если рассматривать ее в контексте заявленной темы (мифологические представления о змеях). Кроме того, мы всегда стараемся опираться на ряды фольклорно-этнографических фактов, т. е. в первую очередь идти не от выработанной «концепции», а от материала. Именно он и приводит к тем или иным выводам.

Прежде чем приступить непосредственно к изложению материала, остановимся на некоторых ключевых моментах.

1. Н. И. Толстой в статье «Глаза и зрение покойников» выступал за поэтапность научных разысканий, т. к. считал, что несоблюдение ее может привести не только к забвению ряда методологических предпосылок и частных методик рассмотрения материала, но и «к определенному искажению общего смысла и результатов анализа». Обращение сразу к третьему этапу исследования, т. е. сравнение материала «разных зон, разных эпох и времен и разных генетически связанных и несвязанных традиций без предварительного анализа в рамках отдельных традиций, отдельных зон и отдельных ареалов, в том числе и ограниченных, небольших ареалов», ведет, с точки зрения автора, к отсутствию «четкости формальной и семантической реконструкции и к искажению или масштабному, хронологическому и историческому смещению ее итогов, наконец, к неразличению таких в принципе разнородных явлений и их результатов, как генетическое родство, заимствование, инновация, архаизм или типологическая общность». По мнению ученого, такое сравнение часто ведет к широко обобщающим и размытым представлениям и утверждениям о единстве культурологического процесса, напоминающим во многом лингвистическую версию о единстве языкотворческого процесса. Более того, для Толстого подобный подход для культурно-генетических и особенно этногенетических исследований неприемлем и противопоказан. «Естественно, – замечает Н. И. Толстой, – он более прост и доступен начинающему исследователю, но принцип простоты не может быть в этом случае решающим и самодовлеющим» [Толстой. Глаза. С. 187].

Не хотелось бы выглядеть таким «начинающим» исследователем, стремящимся к «принципу простоты». Напротив, мы видим и сознаем чрезвычайную сложность исследования мифологических мотивов и образов, которые не только полисемантичны (что тоже отмечал Толстой), но и охватывают, пронизывают все сферы человеческой жизни и бытия. В то же время практика показывает, что исследовать архаические пласты народного мировоззрения невозможно только на фактах культуры одного этноса (или группы родственных). Здесь не обойтись без привлечения более широкого материала. На уровне далеких, но родственных народов такое сопоставление может помочь обнаружить то, что, например, восточными славянами (или русскими) уже утрачено; а на уровне сопоставления с данными неродственных этносов (например тюркских, монголоязычных и др.) покажет то, что сохранила культура народов, имеющих к настоящему времени более раннюю ступень мифологических представлений. Другое дело, что при этом нельзя ставить в один ряд архаику и инновацию, делать скоропалительные выводы о генезисе того или иного явления или факта, о путях взаимодействия и пересечения традиций. Поэтому мы выбираем не синхронный, а диахронный подход к анализу материала.

Сведения по народному календарю европейских народов дает академический коллективный труд «Календарные обычаи и обряды в странах Зарубежной Европы» [КОО 1973, 1977, 1978]. Источники по другим этносам будут указаны по мере их привлечения.

2. В настоящее время мы имеем дело с рудиментами, фрагментами, остатками того, что в архаические времена представляло определенную систему. Не всегда они будут высвечиваться определенно, а тем более выпукло и ярко. Естественно, что, задаваясь такой целью, мы обращаемся к методу реконструкции, но при этом не ставим своей задачей реконструировать систему в целом, т. к., на наш взгляд, это просто и невозможно.

3. Анализ семантики праздника, в свою очередь, требует определения его структурных элементов, т. е. тех же «доминант» (см. выше), но уже составляющих более мелкую «видовую» единицу по сравнению с календарным периодом. В итоге должно стать ясным, предполагает ли «змеиная тема» набор общих, «сквозных» для всего календаря доминант. В этом большую помощь могут оказать соответствующие указатели.

Монография Т. А. Агапкиной снабжена «Указателем основных тем, сюжетов, мотивов и ритуальных действий» [Агапкина. Календарь. С. 758–779]. В нем материал классифицирован по темам. Указатель дает представление о сквозных элементах тем, определяющих их семантику, ритуальное наполнение и сюжетно-мотивное содержание. Но в то же время нужно оговориться, что сама тема (или, по определению Агапкиной, «доминанта») не всегда представляет собой объективную реальность, но иногда является продуктом творческой, исследовательской мысли автора. Например, не все составляющие темы «Символическое осуждение неженатой молодежи и стимуляция брака» имеют именно эту семантику (в частности «колодка»). То же можно сказать и о теме «Социализация молодежи в системе весенне-летних праздников» (в частности «кумление»). По сути дела, указатель Агапкиной отражает субъективную авторскую концепцию о символизации в весеннее-летнем периоде народного календаря самого течения времени (концепта времени).

Нашему анализу календарных праздников также предшествовало составление указателей основных семантических«доминант» календарных дат (или периодов), ставших ключом для исследования темы. К сожалению, из-за ограничения объема монографии проиллюстривовать их нет возможности.

4. Исследуя частные структурные единицы календаря, мы считаем, что для языческого календаря, видимо, важна была не конкретная дата (как в святцах, где каждый день приурочен к памяти того или иного святого), а период, объединенный общей семантикой, общими (сходными) ритуалами и проч. Это прекрасно показано в монографии Т. А. Агапкиной. Позже, когда календарь получил привязанность к датам, а многие календарные ритуалы и обряды были связаны с функциями тех или иных святых, произошла «разбивка» (рассредоточение, распыление) одних и тех же действий, примет, верований и т. п. по разным праздникам и святым. Так, только пробуждение рептилий в славянском календаре связано с несколькими праздниками и святыми: 1 марта, днем Сорока мучеников (9 марта), Тодоровой субботой, первой неделей Великого поста, днем св. Руфа (4 апреля), св. Юрия (23 апреля), Благовещения (25 марта), Лазаревой субботой накануне Вербного воскресенья, Великим четвергом, днем св. Иеремии (1 мая) (даты по старому стилю) [Гура. С. 334–335; Агапкина. Календарь. С. 118]. В таком «распылении» «повинны», наверное, не только разные погодные условия регионов расселения славян или традиция. Ведь, например, только у славян восточных – это и день Сорока мучеников, и Благовещение, и Егорьев день. Причиной может послужить и фонетическое звучание имени святого (на Руфа земля (замерзшая) рушится), и созвучие этих имен (например, одна и та же женская семантика у «семеновских» праздников (см. раздел «Сретенье») и многое другое (на некоторые причины, связанные с конфессиональными различиями, указала Агапкина [Агапкина. Календарь. С. 701]). Разобраться в этом и понять логику такого рассредоточения (если она есть) можно только после тщательного изучения уровня отдельно взятой детали, атрибута, действия, поверья. И права Т. А. Агапкина, отметившая, что, несмотря на «очевидные достижения в описании и изучении славянского календаря, во многих отношениях эта тема остается для исследователейterrainkognita» [Там же. С. 15].