Клубная культура. Джексон Ф

ПРЕДИСЛОВИЕ

Шлюхи, уроды, святые и ангелы — все мы прекрасны, все мы опасны,

все мы любители и потребители.

Такими Бог нас создал.

Dirty Beatnicks. Feedback

Эта книга о танцах, улыбках, наркотиках, флирте, трахе, дружбе и наслаждении. Я написал ее по двум причинам. Во-первых, я люблю веселиться. Во-вторых, клаббинг, по моему мнению, — это важный и сложный социальный опыт, заслуживающий дальнейшего исследования. Если точнее, я считаю, что с помощью изучения клубов мы получаем особого рода знание, которое западный мир привык осуждать или игнорировать. Это знание проливает свет на то, как мы строим, осознаем и проживаем свои жизни по мере вхождения в XXI век.

Данная работа состоит из двух частей. Первая — «Клаббинг изнутри» — представляет собой этнографическое описание клаббинга, основанное на рассказах мо-их информантов об их «подвигах» и на моих собственных полевых исследованиях клубной среды. Я уделяю внимание различным составляющим клубной жизни: рассматриваю танцы, музыку, секс, одежду и наркотики, по-казывая, каким образом каждый из этих аспектов клаббинга создает уникальный социальный резонанс клубов, радикально отличающий их от других общественных мест. Во второй части — «Чувственные

приобретает важную роль в структурировании человеческой жизни даже после вечеринки. Обнаруживаемое в клубах знание является материализованным. Его можно ощутить глубоко внутри

своего тела; его необходимо пережить, чтобы по-настоящему понять. Его природа одновременно социальная и чувственная. Я продемонстрирую, что эти две стороны опыта переплетены гораздо более тесно, чем обычно считается. Роль тела в создании и поддержании нашего ощущения мира, нашей культуры и нас самих является одной из главных тем, изучаемых в настоящей книге. Клаббинг — во многом примитивный, телесный феномен; это отдых, позволяющий нам сбросить с плеч бремя каждодневной действительности, чтобы затем воссоздать заново свое ощущение мира. Такая чувственная перемена открывает нам доступ к сочным плотским формам социальных контактов, происходящих от заката до рассвета. Именно тогда купающиеся в волнах чистого баса и парящие на кислотном ковресамолете клабберы начинают экспериментировать с социальным и чувственным знанием ночи.

У ночи есть особое свойство, способное изменять ощущение мира в целом. Это свойство может сделать более интенсивным и непосредственным, поскольку темнота — время загадок и трансформаций, когда люди порой принимают непредсказуемые обличия или обращаются к необычной деятельности, в которых они предстают перед миром. А. Альварес так писал о ночи в городе:

Это передышка, время для отдыха и близости, для общения с семьей и возлюбленными, для увлечений и игр, для чтения, музыки и телевидения. Это также время волнений и торжеств: театры, кино, концерты и вечеринки, пьянство,

танцы и азартные игры. Именно ночью люди, занятые скучной или не приносящей удовлетворения работой, чувствуют,

что по-настоящему живут [Alvarez A. 1996:295].

Ночь — это время чувственных изменений, когда тело срывает с себя оковы приличий, действующих в дневные часы. Нежась в киммерийских 1 объятьях ночи, мы испытываем чувство, расширяющее спектр наших впечатлений от жизни и позволяющее наслаждаться свежим социальным опытом.

Данное чувство расширения опыта и является основой моего исследования клаббинга. Отправной точкой будет идея о том, что наши тела постоянно пребывают погруженными в мир, а само это состояние погружения культурно, идеологически и эмоционально структурировано так, что диктует и даже контролирует нашу способность воспринимать и ощущать мир. В настоящей книге я постараюсь выяснить, как клаббинг оспаривает такую культурную кодификацию плоти, увлекая нас в колыхающуюся, ритмичную, химическую сферу социальных контактов, напористых ритмов и пленительных желаний, создающих чувственную систему координат, которая порождает собственные формы знания. Мудрость клаббинга хаотична и страстна. Она основана на чувственном конфликте между

нашими телами, каковы они есть при свете дня, и нашими ночными разгулами. Чтобы проникнуться ею, понять ее форму и потенциальное воздействие на людские жизни, необходимо выяснить, какова роль тела в структурировании самих этих жизней. В данной работе я использую термин «чувственносоциальный» именно потому, что он отражает свойственную чувственным состояниям социальную силу. Наши общественные взаимодействия вырастают из тела, через которое мы их переживаем. Если вы проснетесь сердитым или подавленным, то будете контактировать с миром через эти эмоциональные состояния, что наложит отпечаток на ваше тело, равно как и на восприятие мира. Данный отпечаток также скажется на отношении мира к вам. Благодаря клаббингу люди творят и вступают в общение, снабженные обновленными телами, тем самым поддерживая новые социальные обычаи, которые постепенно укореняются и выходят за пределы клубного пространства.

Клаббинг исследовался в основном в рамках изучения молодежной культуры, но избранные мною пути бросают вызов такому подходу. Мои информанты — не только молодые люди. Их возраст колеблется от двадцати с небольшим до почти шестидесяти лет, а самому пожилому человеку, которого я встречал в ночном клубе, было 82 года. Наиболее продолжительные и глубокие интервью я брал у людей в возрасте между 25 и 45 годами, предававшихся клаббингу уже долгое время. Так клубный процесс оказался открыт для исследования, поскольку то, как тусовались мои информанты, что они намеревались испытать и как оценивали подобный опыт, — все это со временем менялось.

Таким образом, мой труд приобрел и некоторую историческую важность, а поскольку я и сам тусуюсь уже не первый год, то мне представилась возможность подробно описать изменчивую динамику развития клубов. Мои знакомые завсегдатаи предоставили мне достаточно информации о клубах, чтобы взглянуть на клаббинг гораздо шире, чем это могли сделать предыдущие исследователи. Я помню времена, когда клубы были главным образом ночными кабаками, а ограниченная их стенами социальная среда была скорее кривым отражением будничного мира, нежели чем-то коренным образом от него отличным. Я помню перемены, которые наступили с явлением экстази, видел, какое разочарование овла-дело людьми после первых восторгов. Я был свидетелем возвращения к кокаину и выпивке, наблюдал за тем, как клубный мир раскалывался на масштабные рейвы и небольшие тусовки, как музыкальная сцена постепенно пропитывалась коммерческим духом, отчего клубы трансформировались в места отдыха масс. Я застал все эти процессы и наложил имеющиеся знания на современное клубное пространство.

Кроме того, мое исследование охватывает большее разнообразие клубных стилей, чем любое другое изучение клаббинга: транс и хип-хоп клубы, маскарады и вечеринки фетишистов, гей-клубы и их натуральные аналоги, клубы в азиатском стиле, техно-вечеринки, хаус-клубы, драм-н-бейс арены, ночи в стиле соул или фанк, клубы трансвеститов, общедоступные тусовки и шикарные сексуальные суаре. Я бывал везде, поскольку считал, что важны не внешние отличия, а зажигательные отвязные тусовки внутри. Данная книга относится к ним всерьез: изучает и вскрывает их секреты, исследуя меняющиеся социальные, чувственные и эмоциональные состояния, на которые они опираются.

«ЧТО ЗА ХРЕНЬТЫ НЕСЕШЬ, ЧУВАК?»

Читая эту книгу, не следует забывать, что сущность клаббинга — веселье в компании других людей. Все, что я говорю о нем, вытекает из этого простого социального факта. Однако веселье, связанное с клаббингом, сильно отличается от других радостей современного мира. Хотя клаббинг является неотъемлемой частью британской культуры, в ее рамках он все же выделяется как очень специфичное общественное пространство. Интенсивность наслаждения, которое можно испытать в клубах, делает клаббинг чувственной крайностью, бросающей вызов традиционной британской морали. Христианство и особенно протестантизм всегда относились с крайним недоверием к наслаждению, ибо считалось, что его природа демоническая, что оно отвлекает людей от Бога и труда и, следовательно, его необходимо жестко контролировать. Клаббинг почти полностью противопоставляет себя такой позиции. Его практика сыграла важную роль в переориентации социальных и индивидуальных взглядов на опыт получения удовольствия. Удовольствие приобретает все большее значение в качестве ориентира человеческой жизни. Социальные рамки, ранее сдерживавшие удовольствие посредством ограничений на проявления чувственности, накладывавшихся моральными правилами, ослабли. Это произошло отчасти и под влиянием клаббинга, поскольку он облегчил доступ к ницшеанскому дионисийскому началу вместо аполлонического начала порядка, структурирующего наш каждодневный опыт.

В настоящей книге я исследую ряд сил, воздействующих на здравое, благопристойное и разумное тело, структурирующее нашу дневную жизнь. Самая важная из них — габитус. Данный термин

заимствован из трудов видного французского социолога П. Бурдье, изучавшего то, как культуры структурируют тела их носителей через навязывание практик. Такие практики внедряют кодированные идеологические и социальные ценности культуры в плоть и, таким образом, склоняют носителей той или иной культуры к ее воспроизведению. Именно габитус пробуждает в нас чувство вины после нарушения какого-либо правила своего общества. Вот почему мужчины ведут себя по-мужски, а женщины — по-женски. Вот почему определенным классам свойственны некоторые общие социальные черты, такие как, например, соблюдение диеты или страсть к футболу, а не регби. Бурдье демонстрирует, как все эти несравнимые, казалось бы, феномены можно связать воедино благодаря идее габитуса. Вот что пишет сам П. Бурдье:

Габитус — это генеративные принципы определенных и отличительных практик: пища рабочего и особенно его поведение за столом, его развлечения, его политические взгляды и способы их выражения систематически отличаются от соответствующих видов деятельности фабриканта. Но габитус — это также классифицирующие схемы,

принципы классификации, принципы восприятия и разделения, разнообразные вкусы. Они проводят грань между добром и злом, правильным и неправильным, изысканным и вульгарным, и так далее... [Bour-dieu P. 1998:8].

Из-за габитуса одни вещи кажутся верными, а другие — неправильными, некоторые естественными, иные — странными. Он существует как сфера безусловного знания, созданного смесью практик и эмоциональных моделей, которые мы воплощаем по мере взросления внутри культуры. Именно поэтому явления вроде гомосексуальности долго воспринимались с глубоко укоренившимся чувством нравственного отвращения, кажущимся сего-дня смехотворным. Впрочем, до сих пор встречаются люди, утверждающие, что у них нет ничего против гомосексуальности в принципе, но что они чувствуют дискомфорт при виде парочки обжимающихся парней. Такова истинная сила габитуса, представляющего собой не просто идею, но телесное состояние, связанное с идеей, наделяющее ее чувственной силой и придающее ей безусловный статус. Реальное социальное изменение происходит лишь тогда, когда на телесном уровне меняется габитус. Идея может быть первым шагом инициации изменения, но пока она не воплотится и не обретет материальное состояние, она будет существовать главным образом в сфере языка, ведя бледное культурное существование.

Я покажу, как интенсивность чувств, генерируемых клаббингом, создает альтернативное тело, в котором структурирующие рамки габитуса временно стираются, а на их месте возводится измененный социальный мир. Разумеется, люди посещают клубы не по этой причине. Едва ли они думают: «Так, ладно, пойду сотру свой габитус». Это непредусмотренное следствие употребления наркотиков, танцев и пребывания в толпе. Воздействие такого опыта на людей возрастает по мере того, как во-площенный клаббинг испытывает тела, завещанные людям их собственной культурой, тем самым изменяя траекторию их движения в социуме и отношение к символическим и идеологическим рамкам, в которых заключен данный социум. Этот процесс может быть сложным, в нем есть свои опасности, недоразумения и тупики. И все же мои информанты соглашались с тем, что риск, на который они порой шли, был оправдан, поскольку клаббинг добавил их жизни ценности.

Для понимания действия габитуса я начал изучать биологические и когнитивные структуры, наделяющие его силой. Мое исследование опирается на работы ученых-нейрокогнитивистов А. Дамасио [Damasio A.1994, 1999] и Ж. Леду [LeDoux J.1999], исследовавших роль тела и эмоций в структурировании сознания. Их понимание связи между телом и разумом позволило мне воспользоваться идеями Бурдье [Ibid.], разделить габитус на две составляющих и рассмотреть каждую из них как особую форму воплощенного знания. Я исследую отношения между телом и сознанием, особенности организации эмоциональной системы памяти, а также связи между сферой плоти и миром знаков. Данный подход открыл мне дверь за пределы клубного пространства — во втором разделе настоящей книги я исследую более широкое воздействие клаббинга на нашу социальную и культурную жизнь.

Первый раздел книги основан на глубинных интервью с информантами и на собственных наблюдениях, сделанных в клубах. Я также использовал плоды работ социологов-теоретиков, включая М. Фуко [Foucault M. 1977] (особенно его понятие «взгляда»1) и Э. Гофмана [Goffman E. 1990], чтобы исследовать социальные ограничения, накладываемые на тело, а также те способы чувственного выражения, которые современная культура одновременно терпит и порицает. Именно эти ограничения в основном стираются при клаббинге, и их исчезновение обусловливает появление в ночи сложных тел и даже сложных эго. Впрочем, главным образом я тусовался в компании других клабберов, являющихся, конечно, подлинными экспертами в данной области. Я танцевал и смеялся, смотрел и общался, колбасился и скрежетал зубами. Я ходил на pre-party и after-party, беседовал ночи напролет с классными

чуваками и встретил немалое число рассветов. Именно общественное возбуждение от клаббинга (неустойчивые чувственные знакомства, завязываемые ночью, которую люди хотят прожить на всю катушку) оказало сильнейшее воздействие на меня. Я прошел от центра клаббинга к его периферии, где он наиболее дик и где определяющие нашу обыденную жизнь правила мира откровенно отвергаются. Это царство самовыражения и вдохновения, заговор ради наслаждения, основанный на гедонизме, вышедшем за пределы удовлетворения личных потребностей и ставшем цепочкой социальных и индивидуальных экспериментов, вызванных знакомством с обжигающими чувственными крайностями.

Часть первая

КЛАББИНГ ИЗНУТРИ

1.ЗАРИСОВКА: СУББОТНЯЯНОЧЬВГОРОДЕ

Яотправляюсь покутить, разодетый в пух и прах и готовый танцевать. Слава богу за то, что есть субботние ночи и клубы вроде «Тишины» (название не настоящее). Ожидая в очереди у входа, я разговорился с компанией ребят из пригорода. Выяснилось, что они всегда приезжают в «Тишину». Среди них была женщина, одетая в клевый наряд из розового искусственного меха, который она мастерила целый день. Мне нравится, когда люди сами придумывают свой образ, обходясь дешевыми средствами, и при этом умудряются выглядеть потрясающе. Значит, «Тишина» — заведение не для

модников, а для энтузиастов. У входа мы простояли минут двадцать. Всегда немного нервничаешь, когда еще неизвестно, есть ли ты в списке приглашенных и оправдаются ли твои ожидания. Вот и мой черед: «Я антрополог, изучаю удовольствия, должен быть в списке Д. Мы с ним по телефону договаривались, ля-ля-ля...». Оказывается, Д. еще не явился, но мне говорят: «Ладно, проходи». Ага, вот и славно: не зря наряжался.

Но это еще не все: нужно миновать охрану, сохранив заначку. Проверка кажется тщательной: просят вывернуть карманы, проворно обыскивают. Кислота1 их, видно, не беспокоит: колеса настолько малы, что найти их практически невозможно, а вот косяк — другое дело. Мне повезло — я внутри.

В клуб ведет темный коридор. Пока идешь по нему, музыка начинает звучать все громче. Я оказываюсь в ярко освещенном помещении, где центральное место занимает огромная розовая музыкальная шкатулка высотой два и длиной три метра; в шкатулке танцует живая балерина. Мне здесь уже нравится, чувствую: будет весело. Покупаю пиво и решаю осмотреться. Я в баре, над которым нависает балкон, в настоящий момент пустой. Слева еще два коридора, но они пока закрыты, так что все толпятся здесь. По обеим сторонам от музыкальной шкатулки расположены небольшие подиумы, на которых уже вовсю зажигают танцоры клуба. «Тишина» нанимает людей, чтобы те танцами и потрясными нарядами заводили публику, добавляя местечку шика. Здесь нужно выглядеть хорошо, потому что команда «Тишины» понимает, сколь важно для посетителей смотреть и привлекать взоры окружающих. Такой подход поощряет эффектные наряды, что придает событию особое очарование. На подиумах оттягиваются трансвеститы, сладкие мальчики и полуобнаженные девушки. Это зрелище заставляет улыбаться: они смотрятся классно, сексуально, забавно. Их усилия не пропадают зря, поскольку застоявшиеся перед входом гости, попав внутрь, почти моментально оживляются.

Движение начинает усиливаться. Я решаю, что пора взбодриться, нахожу укромный уголок (а это не так просто в столь ярко освещенном пространстве) и тайком проглатываю таблетку кислоты. «Приход» ожидается минут через сорок, может, через час. Я танцую, покуриваю (сигарету), наблюдаю за кружащейся толпой и оцениваю красивых, утонченных, ищущих, с иголочки одетых женщин, каждая из которых сражает меня наповал безупречно накрашенными губками и, как знать, мурлычет под нос: «М-м- м, а он милашка».

Управление пространством происходит с учетом закона критической массы. Когда бар заполняется до отказа и все пританцовывают, открывается основной танцпол. Позже, когда народу требуется передышка, задействуется балкон. Однако посетителям настолько весело, что толпа в главный зал не ломится и перетекает довольно плавно. Этот зал намного больше и темнее, чем бар. Колонки одновременно служат подиумами, а у дальней стены возвышается специальная платформа. В центре есть еще один подиум — шире, но не выше остальных (обдолбанные и упившиеся люди склонны падать). Музыка — громкий бухающий хаус, настойчивый ритм, физически проникающий в вашу плоть. Мило. Кислота постепенно цепляет, распространясь по моей нервной системе. Цвета кристаллизуются и приобретают ослепительный психотропный блеск. Пространство, кажется, так и распирает от скрытых возможностей — непонятно каких. Мимо проходит самая высокая, какую я когда-либо видел, «транс-королева» со своей свитой. Я замечаю группу крупных, похожих на телохранителей мужчин (не знаю, кого они охраняют), мимо которых мне нужно протиснуться, чтобы попасть в туалет. Самый большой здоровяк, кажется, вчетверо шире и вдвое выше меня. Я чувствую себя лилипутом и не могу сообразить: то ли он и вправду такой огромный, то ли мои ощущения искажены. С улыбкой на лице я говорю «разрешите». Он улыбается в ответ и велит своей команде расступиться.

Острый запах из туалетных кабинок — это, пожалуй, единственное напоминание о реальной жизни. Чем сильнее меня разбирает, тем большими торчками кажутся все остальные. Я пытаюсь внушить себе, что выгляжу трезвым. Кого я обманываю? Очередная вылазка в бар преподносит неприятный сюрприз: алкоголь больше не продают. Два часа ночи, до закрытия остается семь часов, которые придется проторчать на одной воде. Ну и ладно. Я отправляюсь в основной зал, чтобы где-нибудь в тени покурить травку.

Грохочет «бум-бум-бум», я с радостью тяну косячок, комната заполнена, а колонки-подиумы уже оккупированы. На одном из них танцует женщина в золотом с блест-ками бюстгальтере и мини-юбке, страшно сексуальная. Заметно, что она уже неслабо завелась. Вспышки света вырывают из тьмы ее эффектное мускулистое тело. Она переливается красным, оранжевым и зеленым, широко улыбается и кажется сказочно-восхитительной и сильной. В мои ноги как будто вселяются бесы. Это LSD высвобождает кипучую энергию моего тела, и оно раскрепощается, становится податливым, чувственным и крепким. Можно наслаждаться ощущением пульсирующей внутри него энергии, делающей его гибким и упругим, страст-ным и живым, подобным готовому разрядиться члену. Разрыв между мной и музыкой исчез. Я во власти дружелюбного демона, но не теряю контроль над собой. Более того, сейчас я — Сверх-Фил, Фил в кубе.

Время утратило всякий смысл. Я не отдаю себе отчета, как давно продолжается эта вечеринка. Значение имеют лишь музыка, танцы и люди. Я останавливаюсь, чтобы передохнуть, и направляюсь остыть во второй бар. Наконец-то открыли балкон, там гости тащатся и наблюдают за тусовкой. Какойто парень выбивает на бонго1 риффы в стиле Тито Пуэнте2. Толпа заразилась лихорадкой. Мимо проходят несколько женщин в разноцветных париках, они сосут леденцы на палочках. Мне впервые захотелось стать леденцом. Безумие правит бал, но оно настолько доброе и искренне-дружелюбное, что кажется не только нормальным, но и совершенно уместным. Я хлебаю воду. Во рту пересохло от танца, сам я промок от пота, но теперь мне уже плевать на то, как я выгляжу. Эта вечеринка раскрутила меня, как юлу.

Я пробираюсь поближе к музыкальной шкатулке. Балерина уступила место аниматорам клуба «Тишина», которые прославляют в танце радости самовыражения и доморощенного творчества. Завязываю разговор с соседом. Ему девятнадцать, он живет в маленьком городке в Уэльсе, а в Лондон приехал навестить друзей. Его улыбка, кажется, шире лица, а зрачки — что пуговицы от пальто. Он кричит: «Я никогда ничего подобного не видел. Блин, это круто, я хочу здесь жить!» Кажется, это будет его второй дом.

Отправляюсь побродить еще. Толпа вот-вот закипит. Повсюду замечаю прекрасные танцующие создания. Затем сталкиваюсь с компанией женщин в одинаковых очках, похожих на библиотекарейсладострастниц или развратных секретарш из порнофильмов: шик во плоти. Они чопорно проплывают мимо, словно стайка Типпи Херден 1. Парень в прелестной розовой распашонке оживленно беседует с негритянкой в нижнем белье.

Возвращаюсь во мрак за новой порцией баса, этого звукового стимулятора технологического века, заставляющего меня танцевать упорно, энергично, неистово. Этакое сладкое бешенство. Мне хорошо, мое тело стало свободным и страстным, я любуюсь взглядами, которые бросают на него окружающие, поощряя мои усилия. Женщина в розовом кожаном бюстгальтере и обтягивающих штанах из такого же материала и такого же цвета направляется прямо ко мне, улыбается и начинает исполнять соблазнительное мамбо, словно стриптизерша без шеста. Мы танцуем вместе пару треков, после чего она, все так же улыбаясь, растворяется в толпе. Полуобнаженный мускулистый гей стоит среди танцующей массы. Его мышцы выпирают, а зубы сжаты так крепко, что, кажется, должны рассыпаться в порошок. Ноги его совершенно неподвижны, глаза устремлены куда-то вдаль, и лишь накачанный стероидами торс изгибается взад и вперед. Я беру тайм-аут, сижу и наслаждаюсь зрелищем. Вдруг, будто пчелка, ко мне из другого конца зала прилетает фея с искорками в глазах и озорной улыбочкой, смотрит прямо в глаза и говорит с мелодичным ирландским акцентом: «Ты всегда можешь потанцевать еще, всегда». Фея исчезает, а я понимаю, что она была совершенно права, и вскакиваю на ноги.

Итак, это заразительное хаотичное волнение людских масс, сплоченных химикатами, ритмами и желанием веселиться, продолжается. Кошмар властей, стержень антисистемы, экстремальный, но благопристойный, непринужденный или, может быть, раскрепощающий. Я болтаю с забавной парочкой: она высокая, элегантная и улыбчивая, он коренаст, похож на вышибалу. Обоим под сорок. На нем смокинг, но без сорочки, а вокруг шеи — прелест-ный собачий ошейник. Мы глядим по сторонам, болтаем о всякой ерунде, обмениваемся комплиментами, а большего и не требуется.

Я нахожусь в залитом светом баре. Народ танцует повсюду, не исключая барной стойки. Бедра вращаются, тела наполняются плотской энергией, музыка барабанит по перепонкам, засасывая толпу. Меня зачаровывает то, как стекают по женской коже капельки пота. Больше всего сейчас мне хочется слизать их. В клубах все выглядит так аппетитно.

Куда бы я ни бросил взгляд, тусовщики широко улыбаются. Часто ли доводится видеть такое? Лица светятся от возбуждения, страсти, просто от радости. Толпа эмоционально созрела, и уже не кажется, что на человеческой расе можно ставить крест. Все это стало возможно благодаря общему усилию воли, в основе которого лежит простое желание хорошо провести время, дающее людям готовность

принимать окружающих такими, какие они есть, и ожидать того же от них. Здесь придется очень постараться, чтобы найти причину для беспокойства.

«Do a little dance, make a little love, Get down tonight, get down tonight»1 (K. C. and The Sunshine Band, Get Down Tonight). Знакомая мелодия вновь тянет меня подвигать попой. Заряжаясь энергией человеческой массы, движущейся, чтобы наслаждаться жизнью, помещение, кажется, становится фрактальным. Я возвращаюсь в темноту и обнаруживаю, что центральный подиум забит до отказа. Я тоже хочу поиграть. Мне удается втиснуться между танцующими. Здесь намного горячее. Следуя ритму, я становлюсь единым целым с толпой. Замечательно! Руки, ноги, туловища извиваются и переплетаются, подгоняемые вирусом, имя которому бас. Невозможно устоять перед этим акустическим искушением, этими раскатистыми звуками — вязкими, липкими и необъяснимо мудрыми. Мое тело кажется жидким. Оно пережило множество трансформаций. Проблемы рабочей недели растаяли без следа под струями жгучей энергии. Лишь в клубе, под воздействием каких-то сокровенных телесных секретов танца, я двигаюсь с такой экспрессией, страстью и кинетической свободой, которую ощущаешь всеми мускулами, сухожилиями и костями.

Я вновь направляюсь в туалет, из которого, пошатываясь и держась за нос, выходит парень. Веки его глаз подергиваются, а слегка зеленоватый оттенок кожи наводит на мысль о том, что он малость переборщил с порошковой стимуляцией. Он подходит к болтающейся рядом компании и бормочет, что ему придется уйти. Мне кажется, он надеялся на сочувствие, но вместо этого услышал снисходительное «слабачок» от своих друзей, которые все же утянули его на танцпол.

Вот уже в четвертый раз я встречаю ту ирландку. Всякий раз, когда я пытаюсь отдышаться, она появляется из ниоткуда, чтобы подбодрить меня, и ей это удается. Всю ночь мы общаемся только так. Смешно: я даже не знаю, как ее зовут, но уже привязался к этой миниатюрной чудаковатой фее, следящей за тем, чтобы я не тормозил. Я танцую уже почти пять часов кряду и все чаще мечтаю о кружке ледяного светлого пива.

И вдруг зажигают свет. Ух, зараза! Большинство посетителей устремляются на главный танцпол, где пока темно, но конец уже близок. Это странный момент и потрясение для всего организма. Я решаю забрать куртку прежде, чем в гардеробе начнется давка. Вокруг болтают люди, несколько пар обнимаются и целуются; все очень по-доброму, и это радует. 8 часов 45 минут. Солнце взошло, и можно поехать на метро. В вагоне испытываешь необычные ощущения: рядом трезвый народ, отправляющийся по делам, а твой мозг продолжает радостно жужжать. Когда выходишь из клуба на рассвете, чувствуешь себя озорником, которому удалось вдоволь оторваться. Ты как будто состоишь в тайном обществе гедонистов, в которое эти хмурые личности пока не допущены.

2. ТАНЕЦ

Не доверяй духовному вождю, если он не умеет танцевать.

Mr. Miyagi. The Next Karate Kid (1994)

Иногда я мыслю. Иногда я есть.

ПольВалери(1871—1945)

Танец является одним из важнейших элементов клаббинга, поскольку он срывает с дионисийского тела сковывающие его в будничном мире аполлонические оковы. Ницше предложил считать основной оппозицию между человеческой природой и человеческими отношениями в обществе и привлек для ее исследования понятия о Дионисе и Аполлоне. Как объясняет Б.Тернер,

...Аполлон олицетворяет принципы формализма, рационализма и последовательности, а Дионис представляет

восторг, фантазию , излишество и чувственность... [Turner B.1996:18].

Если бы Ницше дожил до наших дней, ему бы понравилось в ночных клубах, ведь клаббинг — это истинно дионисийская практика, породившая собственные альтернативные формы общественного порядка. Танец — лучший пример того, как клаббинг ввел дионисийское тело в мейнстрим британской культуры, перевернув понятия телесной дисциплины и контроля, являвшиеся основой протестантско-христианского взгляда на плоть, доминировавшего в нашей культуре на протяжении столетий.

Поразительна скорость, с которой прижился и распространился этот экстатический опыт. Танец возродился в качестве массовой формы социального опыта, особенно это касается мужчин, большинство из которых раньше просто стояло в барах с кружкой пива, наблюдая за тем, как женщины пляшут вокруг своих сумочек, и опасаясь, что танец лишит их ореола мужественности и сделает объектами насмешек сверстников. В 1984 году, еще до появления экстази, когда я только начинал тусоваться, был одним из немногих парней, которые решались выйти на танцпол и на которых остальные мужчины поглядывали довольно сердито. Нельзя сказать, что меня приводила в восторг обстановка таких клубов, походивших скорее на шумные, опасные, переполненные пабы.

Когда я вновь начал ходить по клубам в 1989 году, танцпол трясся под ногами торчавших от экстази мужчин, размахивавших руками и ухмылявшихся во весь рот так, что казалось, будто их лица вот-вот порвутся. Многие из них всего лишь несколькими годами ранее решительно отказывались танцевать. Разница была поразительной: генерируемая клубной средой чистая физическая энергия моментально распространялась на всех, а столь заметные в прошлом напряженность и мужской шовинизм ослабевали. Сами клабберы, как правило, связывали эти перемены с воздействием экстази, но в действительности они вызывались простым актом танца не в меньшей степени, чем каким-либо свойством наркотика. Последний лишь уменьшал людскую застенчивость и страх перед насмешкой настолько, чтобы позволить наслаждаться танцем. Парни, начавшие открывать для себя танец, превращались из нетрезвой мебели в часть клубной среды.

Конечно, некоторые мужчины танцевали всегда, однако с исчезновением моды на парные танцы они утратили важную роль на танцполе. В течение двадцати лет до вторжения рейва мужские танцевальные стили тяготели к подчеркнутой агрессии (например, слэм-данс панков1) или конкуренции (северный соул, диско и брейк). В них акцент делался на мужественности танца. Для этого либо подчеркивалась пьяная, жестокая телесность танца, либо создавались такие стили, которыми было непросто овладеть. В результате мужчины раскололись на танцующих и нетанцующих, а открытость танцпола заставляла жаться по его периметру, стесняясь выйти вперед с риском стать посмешищем.

С наступлением эпохи экстази и рейва суть танца резко изменилась вследствие отказа от деления его на частные стили, а также благодаря перемещению в среду, где мужественное позерство считалось напрасной тратой времени и сил. Музыка как будто сама стала основой той телесности, которая позволяла мужчинам чувствовать себя уютно. Громыхающий бас и быстрые удары драм-машины оказались достаточно бодрящими, чтобы вытянуть обдолбанных парней на танцпол, где они создавали эдакий мускулистый, энергичный и бросающий в пот танцевальный стиль, в котором внешняя агрессия сменилась особой формой внутреннего неистовства. Он казался мужественным, так что парни спокойно танцевали, каждый по-своему, не опасаясь осуждения со стороны женщин или лиц своего пола.

Выход мужчин на танцпол благоприятно сказался также и на женщинах. Теперь они уже не танцевали под пристальным взором сексуально возбужденных мужиков, приходивших в клуб лишь для

того, чтобы напиваться и курить. Все перемешались, а обстановка общего исступления одарила представителей обоих полов чувством полной свободы на танцполе, да и сами чувственные и сексуальные стороны танца громко заявили о себе через это непрерывное освобождение тела от оценивающего взгляда противоположного пола.

Дионисийский экстаз рейв-среды позволил как женщинам, так и мужчинам наслаждаться физической соблазнительностью своих и чужих тел в безопасной обстановке. Все мои информантыженщины подчеркивали, что такая безопасность является важной составляющей клубного опыта. Для них одним из главных плюсов клаббинга была возможность оказаться в пространстве, где можно осознать собственное тело как пучок чувственных переживаний, даже как эротический объект, не опасаясь, что какой-нибудь «идиот» неправильно их поймет и начнет лапать. Вот что сказала одна из них:

Я чувствую себя сексапильной. Это может показаться глупым, но мне это по-настоящему нравится. Когда я танцую в клубе, мое тело становится горячим, возбужденным и живым. Я могу разодеться так, как никогда бы не решилась для выхода на улицу или в паб. Я думаю, люди в клубах понимают, что ты делаешь это для самой себя. Они могут смотреть на тебя, получать от этого удовольствие, но не более того. Это скорее игра, нежели что-то серьезное, и это безопасно, по крайней мере намного безопаснее, чем в иных местах, где кто-нибудь может начать к тебе приставать.

Здесь я контролирую ситуацию и не чувствую большой угрозы от наблюдающих за мною людей. Ты знаешь, что какого-нибудь парня твой танец может возбудить, но в клубе это не внушает тревоги, ведь там мужчины обычно не ведут себя, как подонки. Если они просто улыбаются тебе, смотрят, получают удовольствие и танцуют рядом, то это не значит, что они думают, будто ты хочешь с ними переспать. Все это просто мгновение ночи, одна из радостей,

получаемых от клаббинга (41 год, девятнадцать лет клубного опыта).

А вот признание с другой стороны фронта:

Мне нравится смотреть, как женщины танцуют в клубах: роскошно одетые, красивые. Для меня важная часть клаббинга— наслаждение тем, как женщины наслаждаются собой. Они чертовски возбуждаются (мужчина, 26 лет,

восемь лет опыта).

СОЦИАЛЬНАЯДИНАМИКА ТАНЦА

Лишь самоуверенные или одурманенные клабберы, попадая в клуб, идут прямо на танцпол. Большинство тусующихся сначала привыкает к месту и постепенно начинает расслабляться. Из-за присущей им социальной тревоги люди заполняют танцпол по мере нарастания «движухи» в клубе и проходят в течение ночи через несколько состояний, каждое из которых соответствует разным этапам процесса. Изложенная ниже модель основана на наблюдениях за сотнями танцполов. Я должен подчеркнуть, что это лишь общая схема и все может сложиться иначе, если в клуб придет группа особенно отвязных личностей, которые неожиданно бросятся танцевать и ускорят весь процесс. Однако в целом данный план из пяти пунктов оказывался верным в большинстве клубных пространств независимо от специфики самого клуба.

Первый этап — это предтанцевальная стадия, когда тусовщики начинают обживаться в клубе. Они собираются на периферии пространства — у баров или по краю танцпола. В компании друзей они разглядывают толпу, оценивая пришедших, выпивают, посмеиваются и приглядываются. Некоторые ждут, пока подействует наркота, и на этой стадии еще не уверены, как сложится ночь. Окажется ли она удачной? Будет ли весело? Понравится ли им публика? Будет ли комфортно? Но поскольку клаббинг суть чувственная практика, то и сомнения разрешаются посредством чувств: по мере действия наркотиков меняются тела и позы; пока усиливается шум и повышается градус, растет и толпа; люди начинают улыбаться и смеяться; музыка проникает в их тела, ускоряя движения. Собравшиеся понемногу заполняют пространство, успокаиваются, ощущение телесного возбуждения сочетается у них с расслабленностью. Они начинают наслаждаться толпой и уже не чувствуют грозы с ее стороны. Прежде чем завершается первый этап, люди подтягиваются к танцплощадке.

Второй этап. Танцпол заполняется не разом. Для этого может потребоваться некоторое время, поскольку, будучи изначально пуст, он является наиболее заметным местом клуба. Иногда это происходит неожиданно, когда ди-джей ставит любимую многими вещь или если выходит танцевать