§ 3. Драматургическая теория Якоба Ленца

Драматургическая теория «бури и натиска» нашла своего представи­теля также в лице Якоба Михаэля Ленца (1751—1792) ⁶⁹. Его основ­ным высказыванием являются «Заметки о театре» (1774), появившие­ся год спустя после книги Мерсье о театре. Можно сказать, что, по­добно Мерсье, Ленц явился выразителем наиболее демократических тенденций как в теории, так и практике драматического творчества. Ленц развивает свою теорию в борьбе против поэтики классициз­ма в драме. Опираясь на Юнга и Руссо, на Лессинга и Дидро, а также воспринявшей Гердера, Ленц критикует всю драматическую систему классицизма, в особенности повторяя мнения Мерсье. Ленц не останавливается на осуждении рационалистической поэтики XVII века. Сам Аристотель представляется ему источником всего зла, ибо его поэтика на долгое время сковала оригинальное творчество, а главное, отрезала путь художникам к «природе». Как типичный штюрмер, Ленц является провозвестником_л творческих сил «приро­ды» и «гения».

Обычно теория драмы классицизма подвергалась критике преж­де всего в жанре трагедии. Ленц, повторяя уже известные нам отри­цательные суждения о трагедии, распространяет свою критику так­же на жанр комедии, следуя в этом за Руссо и Мерсье. Во француз­ских комедиях, по мнению Ленца, нет подлинных характеров. Эти произведения представляют собой произвольные драматические пост­роения, наполненные игрой пустого остроумия. Как и Руссо, Ленц нападает на Мольера, считая, что в его пьесах характеры изобра­жены либо поверхностно, либо карикатурно. Комедия Мольера бессодержательна, ее интриги повторяют одна другую, являются ис­кусственными, лишены оригинальности и не имеют ничего общего с природой. Таково мнение молодого немецкого штюрмера.

Выступая против Аристотеля и последователей его поэтики, Ленц ставит вопрос о том, что составляет существенное содержание дра­матического произведения. Он сохраняет из старой поэтики лишь то положение, согласно которому драма есть «подражание», однако перед ним возникает вопрос, что составляет предмет подражания; «Человек или судьба человека»? ⁷⁰ В поэтике классицизма, начиная с Аристотеля, существует мнение, что основу драмы составляет фа­була. Ленц, следуя в^этом^за Гердером, считает такое решение вопроса естественным для античной драмы, ибо у древних греков господст­вовало представление о том, что жизнью управляет судьба или рок. Таким образом, в античной драме эта концепция имела источником действительное воззрение народа на жизнь. Когда французы в XVII веке переняли правила античной поэтики драмы, они не посчитались с тем, что господствующее мировоззрение совсем не исходило из понятия рока или судьбы. К тому же греческий театр был религиоз­ным по своему характеру, тогда как французский театр нового вре­мени уже являлся светским. Все это делало перенесение поэти­ки Аристотеля в новое время искусственным.

Ленц оспаривает аристотелевское положение о том, что действия и фабула составляют цель трагедии. «Поскольку действиями древ­них управляла железная судьба, то их действия могли интересовать сами по себе, без того, чтобы нужно было отыскивать причину этих поступков в человеческой душе. Мы же ненавидим такие действия, причину которых мы не понимаем, и мы не хотим стать их соучастни­ками» ⁷¹. Ленц требует, чтобы драматический поэт изображал не только страсти, но и характеры, а главное, обладал умением «выде­лить индивидуальное».

Задача драмы — показать «личность со всеми окружающими ее лицами, с ее интересами,страстями, поступками...,показать нам весь характер в различных условиях» ⁷². Образцом писателя, создавше­го такие драмы, для Ленца является Шекспир.

Для наиболее полного раскрытия характеров драматург должен создавать действие, которое не сковывало бы его при решении этой важнейшей задачи. Одним из таких сковывающих моментов являют­ся правила трех единств, и поэтому драма, желающая полноценно раскрыть человеческий характер, не только вправе, но в сущности просто должна отказаться от этих оков. При этом Ленц отвергает не только единства места и времени, но также единство действия. В этом отношении он идет дальше всех предшествующих критиков классицизма, выражая типичную для движения «бури и натиска» тенденцию полного раскрепощения драмы от каких бы то ни было правил.

Выдвижение на первый план характеров было связано с общей кон­цепцией «бури и натиска» о значении выдающейся личности. Лич­ность должна стать в центре драматического действия трагедии. Революционный порыв штюрмеров проявлялся в том, что они пыта­лись в драматической форме выразить определяющее значение че­ловеческой активности в жизни. Ленц считает, что трагедия изобра­жает характеры, «которые сами себе создают обстоятельства» ⁷³.

Он отвергает метод построения характеров, применяемый фран­цузскими писателями. У них нет подлинных характеров, так как герои выражают мнения самого автора. «Так, например,— пишет он,— герои Вольтера — все умеренные вольнодумцы, герои Корнеля — все Сенеки. Весь мир принимает окраску их желаний...» ⁷⁴ Отвергая рационалистические принципы композиции, Ленц вы­двигает в качестве творческой основы принцип гениальности, зани­мавший такое большое место в мировоззрении и эстетике штюрмеров. Реалистические тенденции «бури и натиска» сочетаются с интуитивиз­мом. Ибо постижение сущности явлений, по Ленцу, происходит не благодаря изучению действительности, а в силу способности прозре­ния, присущей выдающейся личности — гению. «Мы называем тех людей гениями, которые сразу проникают в сущность всего, что им представляется, видят его насквозь; так что их познание вещей отли­чается такими же достоинствами, как если бы оно было приоб­ретено продолжительным наблюдением при помощи всех семи чувств. Познакомьте такого гения с каким-нибудь языком, матема­тическим доказательством, всем, что вам угодно, и прежде чем вы окончили речь, образ уже сидит в его душе, со всеми отношения­ми, светом, тенью, колоритом» ⁷⁶.

Интуитивизм ведет к непризнанию строгих границ между жанра­ми. Как и Герстенберг, Ленц не проводит принципиального разли­чия между родами поэзии. В его рассуждениях о драме наряду с Шекспиром называются также Данте и Клопшток, не делается раз­личия между трагедией и эпосом. По-видимому, это связано со стрем­лением штюрмеров наполнить драму подлинной поэтичностью, ис­чезнувшей с того времени, когда в ней водворилась рассудочность классицистов и просветителей. Люболытно, что Ленц, как, впрочем, и Герстенберг, придает особое значение хроникам Шекспира, то есть пьесам в значительной мере эпическим по своей композиции. Как верно замечаетМ. Н. Розанов, писателей «бури и натиска» в «эпосе привлекала драматическая энергия действий, а в драме они восхи­щались плавным эпическим течением событий» ⁷⁶.

Обратимся теперь к тому, как Ленц понимал природу комедии. Он считал, что преобладание характеров над фабулой является принципом одной лишь трагедии. Комедия имеет другую основу. В ней на первом плане не личность, а событие. Типичные сюжеты комедии: «неудачная женитьба, найденыш, какая-нибудь выдумка чудака (сама личность нам может быть знакома лишь постольку, поскольку ее характер обусловливает эту причуду: мы не требуем здесь знакомства, со всей личностью)» ⁷⁷. Это замечание не лишено меткости. Действительно, комедия, как правило, ограничивает изоб­ражение личности чертами, обусловливающими комизм данного персонажа, что исключает всестороннее раскрытие его. Образцовыми комедиями для Ленца являются, конечно, комедии Шекспира: «Личности там существуют для действий, для воздействий и противодейст­вий, которые образуют замкнутый круг, вращающийся вокруг одной главной идеи — и это комедия... В комедии... я исхожу из действия и заставляю личность принять в нем участие. Комедия без личности неинтересна, трагедия без личности есть противоречие» ⁷⁸.

Как показал М. Н. Розанов, Ленц заимствовал эти положения у Мерсье⁷⁹. От этого они не теряют своей ценности, тем более, что имен­но через Ленца они приобрели известность в Германии и сыграли роль в утверждении нового понимания комедии.

Мнение Мерсье и Ленца о комедии представляет интерес, так как оно может быть подтверждено немалым количеством драматиче­ских произведений. Правда, им не удалось убедительно опроверг­нуть значения характера в комедии. Во всяком случае, новое поло­жение, внесенное ими, заслуживает внимания с теоретической точки зрения.

М. Н. Розанов в своем исследовании творчества Ленца приводит интересные факты, свидетельствующие о том, что «Заметки о театре» вызвали большую реакцию в немецкой литературе того времени ⁸⁰. Позиция Ленца была поддержана штюрмером Леопольдом Вагне­ром в рецензии, напечатанной «Франкфуртскими учеными ведомос­тями». Более умеренные позиции выразил анонимный рецензент в «Журнале немецкой критики», подчеркнув, что герой не всегда явля­ется хозяином своей судьбы, так как жизненные обстоятельства не всегда ему подчиняются и являются фактором, который нель­зя полностью игнорировать. Виланд в своем журнале «Немецкий Мер­курий» выступил против позиции Ленца и теоретических установок «бури и натиска» в целом. Наконец, представитель так называемого берлинского просветительства Николаи также подверг критике по­зиции Ленца, обвиняя его в незнании и непонимании Аристотеля. Николаи защищал точку зрения Лессинга, стремившегося пока­зать применимость существа учения Аристотеля и к драме нового времени.

Голоса критиков, выступавших против декларации Ленца, все же тонули в хоре похвал. В частности, Клопшток выступил с под­держкой штюрмеров, и Гете с чрезвычайной радостью отметил это обстоятельство.

Взгляды Ленца были декларацией штюрмерских позиций в воп­росах теории драмы. Они были выражены им в той эмоциональной форме, которая вообще характерна для всей штюрмерской критиче­ской литературы. Пылкая декламация Ленца, однако, не нуждалась в рационально продуманной мотивировке, ибо она падала на почву движения, в котором рассудочность не считалась достоинством, тог­да как в эмоции видели как наиболее убедительное выраже­ние личности в ее порывах к благу и свободе.