Тема 1.8. Гештальтдиагноз, процесс его формирования

(по материалам Харма Сименса)

Понятие диагноз происходит из греческого языка и обозначает «отличать» или более точно «прийти к пониманию через отличия». Формулировка и построение диагноза основывается на позиции, кото­рая носит разведовательный характер. Уважительное исследование описывается Хикнером и Якобсом как «проникновение в мир клиен­та». Это требует «последовательного вслушивания», причём дотошное внимание уделяется уникальному миру значений, которые воплоща­ются клиентом (Хикнер и Якобе; 1995: 121).

Диагностирование - это процесс построения и систематизации. Гештальттерапевт фокусируется на взаимодействии между личностью и окружением и на том, как эти взаимоотношения стали нарушенны­ми. Это начальный «полевой» диагноз. «Полевой» диагноз - это фе­номенологический анализ, при котором Гештальттерапевт более и бо­лее обнаруживает, как именно переживаемый опыт клиента погружён в его субъективный мир.

Самым важным мотивом для диагностирования Йонтеф назы­вает то, что диагностическая информация, опирающаяся на феномено­логию клиента, помогает лучше дифференцировать и понять, каким образом функционирует клиент как личность. Диагностирование по­зволяет терапевту делать более точные оценки реакций клиента на оп­ределённые интервенции в тех важных эпизодах из его опыта, которые можно было бы выбирать для воздействия. Фаган (1970) описывает диагностирование, как обозначение буями образцов поведения, как художественное творение. Для успеха диагностирования иногда важ­ны ловкость, сноровка и навыки терапевта в когнитивной сфере, ино­гда восприимчивость и интуиция.

В процессе диагностирования основной вопрос в том, где же находится ядро проблемы: а именно наблюдение и идентификация об­разцов поведения, в которых клиент прерывают диалог с самим собой и с другим человеком. При исследовании зашедших в тупик Гештальтов мы уделяем внимание тому способу, как клиент переживает собст­венные жалобы и где они блокируют опыт.

В сегодняшней ситуации присутствуют его прошлое, настоя­щее и будущее. В Гештальттерапии мы наблюдаем незавершённые ситуации. Мы исследуем, как проявляются определённые образцы по­ведения и как они укоренились в прошлом. Первый ли это случай, ко­гда клиент убегает из семьи, или это происходит зачастую. При этом важен вопрос о том, как эти образцы поведения Гештальттерапевт мог бы вовлечь в терапевтический процесс.

Йонтеф (Йонтеф; 1994) подчёркивает важность различения и узнавания образцов избегания контакта. Для терапевта важно заме­тить, что эти образцы поведения имели определённую функцию в жизни клиента, чтобы клиент непременно сам учился их восприни­мать, ибо благодаря этим образцам поведения он в прошлом спасся (помог себе). И только после этого клиент может взять на себя ответ­ственность за свое поведение.

Тема 1.9. Развитие гештальт подхода после ф.Перлза.

После смерти Перлза в 1970 году, можно было проследить следующие важные процессы в гештальттерапии:

Одни, следуя моде, обратятся к другим методам психотерапии. Другие, приняв свое незнание теоре­тических и клинических основ гештальттерапии за их отсутствие, восполнили этот недостаток тем, что приняли теоретические положения, которые, как им казалось, имели какое — то сходство с их практи­кой у Перлза последнего периода. В частности, не­которые гештальтисты, сохранив гештальтисткую методологию и технологию, обратились к психоана­литической теории, чаще всего к англосаксонским течениям, к психоанализу объектных отношений или к тем, кто отдает предпочтение субъективности и интерсубъектному анализу.

Некоторые восполнили свою несостоятельность, аккумулируя и комбинируя различные техники, как будто бы дополнительное введение биоэнергетичес­ких, психодраматических техник, работы в бассей­не, массажа или других приемов — позволили бы заменить недостающий «позвоночник» адекватной метапсихологии.

Наконец, кое — кто вновь обратился к забытым источникам, к фундаментальным текстам, к препо­давателям — практикам, которые не прекращали на них опираться и их развивать. Таким образом, Лора Перлз, Изидор Фром и другие члены группы, осно­вавшей гештальттерапию, вышли из тени, в которую их погрузило калифорнийское солнце Перлза, и дали возможность большой части сообщества гештальтистов вновь обрести смысл этого подхода в его ради­кальности и творческой энергии, вокруг теории «self», намеченной Перлзом и Гудменом в 1951 году.

Сейчас гештальттерапия переживает значитель­ный подъем, особенно в Европе, где она смогла найти множество культурных корней (психоана­лиз, феноменология, экзистенциализм, гештальтпсихология и т.д.). Этот рост прямой (принимая во внимание растущее число практиков и углубление их компетентности и собственных запросов, расту­щее число пациентов, находящих благодаря этому росту пути, которые они не смогли бы себе проло­жить), и одновременно косвенный, через постепенную ассимиляцию (часто неосознаваемую) другими современными психотерапевтическими направлениями, в частности, психоаналитическими, множества понятий и инструментов, разработанных гештальттерапией на протяжении пятидесяти лет. Конечно, относительная молодость и небольшая склонность к написанию текс­тов у многих практиков приводят к тому, что многие темы все еще нуждаются в развитии, что взаимодейс­твие идей и практических дел сегодня еще затрудне­но. Автострады мысли, конечно, используются чаще, чем проселочные дороги. Однако, профессионалы-соседи, которые рискуют проверить на самом деле, действительно ли дошедшие до них слухи о гештальттерапии оказываются обоснованными, всегда поража­ются убедительности, творческой энергии, свободе мысли и эффективности клинических воздействий этого направления, далеко не такого поверхностного, как кому-то хотелось заставить их думать.

Множество институтов заняты практикой и пре­подаванием гештальттерапии во всех концах мира: от Японии до Скандинавских стран, от России до Латинской Америки, от бывшей Югославии до Из­раиля или Берега Слоновой Кости. Если не считать некоторых непримиримых гештальтистов, тоскую­щих по псевдоперлзовской спонтанности, или неко­торые эзотерические отклонения, гештальттерапия в целом вновь обрела свои теоретические, практи­ческие и клинические корни и сумела впитать в себя достижения современного психотерапевтического знания, а иногда делая свой вклад в это знание.