Лихачев д. С. Крещение Руси и государство Русь // Новый мир. 1988. №6.

Прежде всего следует понять - что представляло собой язычество как «государственная религия». Язычество не было религией в современном понимании - как христианство, ислам, буддизм. Это была довольно хаотическая совокупность различных верований, культов, но не учение. Это соединение религиозных обрядов и целого вороха объектов религиозного почитания. Поэтому объединение людей разных племен, в чем так нуждались восточные славяне в X-ХII веках, не могло быть осуществлено язычеством. Да и в самом язычестве было сравнительно мало специфических национальных черт, свойственных только одному народу. В лучшем случае по признаку общего культа объединялись отдельные племена, население отдельных местностей. Между тем стремление вырваться из-под угнетающего воздействия одиночества среди редконаселенных лесов, болот и степей, страх покинутости, боязнь грозных явлений природы заставляли людей искать объединения. Кругом были «немцы», то есть люди, не говорящие на доступном пониманию языке, враги, приходившие на Русь «из невести», а граничившая с Русью степная полоса - это «страна незнаемая»...

Стремление к преодолению пространства заметно в народном творчестве. Люди воздвигали свои строения на высоких берегах рек и озер, чтобы быть видными издалека, устраивали шумные празднества, совершали культовые моления. Народные песни были рассчитаны на исполнение в широких пространствах. Яркие краски требовались, чтобы быть замеченными издалека. Люди стремились быть гостеприимными, относились с уважением к купцам-гостям, ибо те являлись вестниками о далеком мире, рассказчиками, свидетелями существования других земель. Отсюда восторг перед быстрыми перемещениями в пространстве. Отсюда и монументальный характер искусства.

Люди насыпали курганы, чтобы не забывать об умерших, но могилы и могильные знаки еще не свидетельствовали о чувстве истории как протяженного во времени процесса. Прошлое было как бы единым, стариной вообще, не разделенной на эпохи и не упорядоченной хронологически. Бремя составляло повторявшийся годичный круг, с которым необходимо было сообразоваться в своих хозяйственных работах. Времени как истории еще не существовало. Время и события требовали познания мира и истории в широких масштабах. Достойно особого внимания то, что эта тяга к более широкому пониманию мира, чем то, которое давалось язычеством, сказывалась прежде всего по торговым и военным дорогам Руси, там прежде всего, где вырастали первые государственные образования. Стремление к государственности не было, разумеется, принесено извне, из Греции или Скандинавии, иначе оно не имело бы на Руси такого феноменального успеха, которым ознаменовался X век истории Руси.

Милюков п. Н. Религия славян // Хрестоматия по истории России. / Сост. И.В.Бабич, в.Н.Захаров, и.Е.Уколова. Т.1. М., 1994

Единым высшим богом у славян был Перун. У большинства славянских племен слово «Перун» и до сих пор употребляется в смысле грома. «Чтоб Перун тебя взял», так бранятся теперь, одинаково на двух противоположных окраинах славянских земель - русские и словенцы. Понятие о боге-громовнике сливалось однако же у славян с понятием неба вообще (именно движущегося, об­лачного неба). Некоторые ученые думают, что именно такой смысл имело у древних славян название бога «Сварога». Сливаясь с Перуном, Сварог оспаривал у него первое место на славянском Олимпе. Другие высшие боги, по свидетельству некоторых древних рукописей, считались сыновьями Сварога,- «Сварожичами». Таки­ми были именно солнце и огонь. Солнце обоготворялось под назва­нием «Даждь-бога»: слово, которое прежде переводили «палящий бог», а теперь переводят «дай богатство». Другое название, обоз­начавшее, по-видимому, того же бога солнца, было - «Хорс». Наконец, и «Велес», скотий бог, хранитель стад, смешанный впос­ледствии с христианским св. Власием, был первоначально солнеч­ным богом. Все эти названия вышнего бога были очень древни и употреблялись всеми славянами.

Жрецы еще не выделились в особое сословие; жертвы родовым и небесным богам приносили представители родовых союзов; а о сношениях с низшими демонами земли, об избавлении людей от их вредного влияния и о получении от них разных услуг заботились вольнопрактикующие волхвы. Место жертвоприношения, славян­ское «капище», не превратилось в храм даже и тогда, когда на этом месте стали ставить изображения богов, языческие «идолы».

Как видим, славянская религия не успела еще выработать стро­гих форм культа, а славянская мифология не создала еще таких отчетливых представлений о языческих богах, к каким пришли, например, греки. Славянская мифология не дошла до этой ступени очеловечивания богов (антропоморфизма). Славянские боги продолжали сливаться со стихиями, когда появилось христианство. Смешав новую веру со старой, народное сознание частью слило своих богов с христианскими святыми, частью низвело их в положение «бесов». Но даже и такое смешение языческих понятий с христианскими не заставило славян забыть первоначальное зна­чение своих древних богов. Превратившись в святого Илью, разъезжающего по небу в своей колеснице, языческий Перун не перестал быть богом-громовником. Напротив, его стихийные признаки сохранились с удивительной свежестью до нашего времени.

…Славяне представляли себе весь круговорот времен года в виде непрерывной борьбы и пооче­редной победы светлых и темных сил природы. Исходной точкой этого круговорота было наступление нового года - рождение нового солнца. Христианство упот­ребляло всяческие усилия, чтобы заменить торжество языческого бога празднованием Рождества Христова; но долго все эти усилия оставались напрасными. Папа Лев Великий еще в V веке жаловался, что народ празднует в это время не рождение Христа, а восхождение нового солнца. Действительно, языческий характер празднования святок, получивших у славян греко-римское название «коляды» (calendae, т.е. первый день нового месяца), сохранился во многих местах и до сих пор.

Отпраздновав в декабре рождение нового громовника, славяне в конце великого поста праздновали его полную победу над зимой - «смертью», олицетворявшейся в виде женского божества Марены. Древнейшее известие об этом славянском празднике дошло до нас от XIV века. Именно в 1366 году церковь запрещала чехам «древний и установившийся обычай» - выносить фигуру, изображающую смерть, с песнями и суеверными играми к реке, топить ее там и насмехаться над смертью, что она никому уже более не может вредить и что она окончательно изгнана из страны. Несмотря на то, что подобные запрещения повторялись не раз, старый обычай уцелел, однако, повсюду среди славянства. С этим обрядом выне­сения Марены (символ зимы) связан был обычай ходить с маем (символ весны), справлявшийся тотчас после похорон Марены - на страстной или вербной неделе. «Май (маяк), лето» - это ма­ленькая елка, разукрашенная разноцветными лентами, разрисо­ванной бумагой и позолоченными яйцами. Ее носят из дома в дом с песнями соответственного содержания. Наконец, к весенним же праздникам относился праздник роз (dies rosae, rosalia). Это был собственно римский весенний праздник; славяне приурочили его к Троицыну дню и переделали его римское название по-своему («русалии»). От «русалий» получили свое название, по всей веро­ятности, и русские «русалки». По русскому поверью, с тех пор, как стает снег, вплоть до Троицына дня русалки живут в реках; в этот же день они выходят из воды и поселяются на земле, преимущественно на деревьях. На зиму русалки опять забираются в землю и выходят оттуда только к весне, когда распустятся деревья и зазеленеет трава.

Летний солнцеворот, точно так же, как и зимний, сопровождался у славян языческими обрядами. Праздник летнего солнцеворота приурочен был к кануну Иванова дня и справлялся повсюду так, как он справляется местами и теперь. Связанный с празднованием памяти св. Иоанна Крестителя, языческий праздник получил от христианского святого и свое название «Купалы». После того, как имя святого перешло в название праздника, не трудно было название праздника превратить в название того божества, в честь которого совершалось празднование. Божество солнца, провожаемого на зиму, слилось с названием «Купалы», а также «Ярилы» и «Костромы».

Все три имени этих мнимых богов употребляются исключительно в связи с празднованием летнего солнцеворота. В обрядностях этого праздника все они играют совершенно такую же роль, как Марена в весеннем празднике, о котором говорилось выше. Вот как изо­бражается роль Купалы в старинном памятнике, дошедшем до нас в рукописях XVI-XVII столетий: «Вечером накануне Иванова дня собираются вместе молодцы и девушки и плетут венки из разных цветов, надевая их на голову или привешивая у пояса. Они за­жигают костер и, взявшись за руки, пляшут кругом него и поют песни, в которых часто упоминают Купалу. Потом они перепры­гивают через огонь, посвящая себя оному бесу Купале, и много Других бесовских вымыслов творят во время этих сборищ, о которых и писать неприлично». Сожжение или потопление в реке соломенной чучелы или другого изображения Купалы, Ярилы или Костромы напоминает нам о связи праздника с солнечным божеством. Надо прибавить, что все эти обряды совершаются на протяжении целого праздничного цикла - между Ивановым (24 июня) и Петровым днем (29 июня).

Таким образом, все главные праздники славянского языческого календаря вытекали из одного основного представления — из пред­ставления о том, что чередование времен года есть последствие взаимной борьбы светлых и темных сил природы. Чем более ото­двигалось на второй план это основное представление, тем более самостоятельности получали отдельные моменты стихийной борьбы в понятиях народа; вместе с тем и разновидности одного и того же божества постепенно становились отдельными, независимыми друг от друга божествами. В конце концов каждый праздник полу­чил своего особого бога. Христианские миссионеры, напав именно на эти отдельные проявления общей религиозной мысли и не имея повода вдумываться в их основную идею, заменили древнюю строй­ную и цельную систему славянского язычества сложной, пестрой и произвольной номенклатурой богов, созданных наполовину народ­ной забывчивостью, наполовину их собственным обличительным усер­дием. Как видно, и здесь, в области народного календаря, так же, как в области мифологии, христианская мысль пришла на помощь славянству раньше, чем языческая мысль самого славянства успела выработать свою сколько-нибудь законченную систему. В резуль­тате и здесь произошло взаимное слияние верований, надолго исказивших друг друга.