Федор ефимович нарбутт (1784-1864 гг.)

Как известно, утрата родины или ее порабощение обычно рождают особое романтическое отношение к ее былому величию. Лучшие литератур­ные произведения о Родине часто исходят в этих случаях из среды эмигрантских писателей (творения А. Мицкевича — о Польше, А. И. Гер­цена — о России и т. д.). Разделы Польши Екатериной II привели к тому, что деятели польской литературы обратились к изучению ее древней истории. Как отмечал А. А. Формозов, «в Польше раньше, чем в России, зародился интерес к славянским древностям». 9января 1809 г. В. Суровецкий прочел в обществе одну из первых чисто археологических лекций о вымываемых дождями погребальных урнах. «Урны эти,— свидетельствовал он,— стоят нашего пристального внимания, в них находятся зачастую остатки, по которым можно домыслить те эпохи, которые их спрятали, так же, как степень развития ремесла, обычаи и связи с другими народами».

В Беларуси, где было много польской шляхты, с интересом следили за польской литературой и не удивительно, что первые раскопки в этой стране с научной целью были проведены Ф. Е. Нарбутом, будущим известным историком Литвы.

Ф. Е. Нарбутт родился в имении Шавры Лидского уезда Виленской губ., в 1803 г. посту­пил в корпус военных инженеров в Петербурге. Раненный штыком под Остроленкой (1807 г.), пулей в руку под Тильзитом (1807 г.) в чине пору­чика отбыл в госпиталь. В 1808 г. при Або был контужен в голову. За по­стройку на острове Рюген был награжден орденом св. Анны и именной шпагой «За храбрость». В 1810 М. В. Барклай-де-Толли командировал его в восточную Беларусь с целью отыскания места между Могилевом и Рогачевом для возведения укреплений против возможного нападения Наполеона на Россию. Обнаружив обширное курганное поле у Рогачева, Ф. Е. Нарбутт заинтересовался им и решил организовать раскопки. Работы эти так его увлекли, что и впоследствии он раскапывал многочисленные насыпи в других местах — под Новогрудком, в имении Шавры Лидского уезда и в других местах. Однако контузия при Або постоянно давала о себе знать, Ф. Е. Нарбутт постепенно терял слух. В 1821 г. он окончательно оглох и оставил службу. Он навсегда поселился в своих Шаврах и занялся историей литовского народа; из-под его пера вышел громадный многотомный труд «Догадки о древних литовцах», «Мифы старосветские литовские о курганах».

Современные историки относятся к исследованиям Ф. Е. Нарбутта с недоверием, как к ученому «немало нафантазировавшему в своих работах». Нам интересно то, что он писал о своих раскоп­ках, о памятниках археологии.

Памятники эти интересовали его всю жизнь. Еще в 1822 г. он писал о том, что «по недостатку местных разыска­ний о древностях литовских невозможно сказать ничего достоверного», и отмечал при этом, что «на берегах Немана доныне существуют следы весьма древних зданий, построение коих приписывается изыскателями древности первым основателям торговли на упомянутой реке, прибывшим туда из стран полуденных за несколько веков до Карла Великого. В Русне находится множество кирпичных обломков, от древности почти окамене­лых. Сии признаки более всего оказываются в береговых промоинах. В Юрбурге, идучи вверх по реке, у д. Колинянам, на правом берегу видел я над самою рекою курган, составленный из сих мелких обломков строения, при раскапывании оного в разных местах до различной глубины нахо­дил я кирпич и известь...». Главная мысль его исследований: материальные остатки, находимые в земле, могут служить историческим источником.

О раскопанных курганах Ф. Е. Нарбутт сообщал в печати уже в 1818 г. и позднее перепечатал во втором томе своего труда по истории литов­ского народа.

Курганы, которые раскопал он под Рогачевом в 1810 г., представляли собой, несомненно, могилы, относящиеся к незапамятным временам — «это остатки какого-то народа, который жил на этих местах до славян, а Рогачев — столица «людей, лежащих в курганах» и т. д. Таковы были первые и весьма фантастические выводы, к которым прихо­дил один из первых исследователей белорусских курганов. Как мы знаем, курганы под Рогачевом оставлены дреговичами в XI—XII вв.

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ РУМЯНЦЕВ (1754—1826 гг.)

Главная роль в исследовании археологических древностей Беларуси принадлежала графу Н. П. Румянцеву, коллекция древностей которого составила обширнейший (так называемый Румянцевский) музей и при нем громадную библиотеку.

Несмотря на большую литерату­ру об этом деятеле в прошлом, личность Н. П. Румянцева по достоинству в наше время еще не оценена и лишь не так давно и весьма успешно начала изучаться.

Н. П. Румянцев был сыном знаменитого полководца П. А. Румянцева-Задунайского. Получив домашнее воспитание, в 1774 г. он отправился в Лейденский университет, окончил его в 1779 г. и, вернувшись в Россию, посвятил себя дипломатической карьере. 15 лет служил за границей, в 1795 г., снова вернувшись в Россию, при Павле был опять послан за границу. При Александре I стал министром коммерции и все­мерно стремился поднять экономику России. В 1810 г. он — первый пред­седатель только что организованного Государственного совета. Выйдя в отставку (1814 г.) с пожизненным званием государственного канцлера, он обращается к научным разысканиям и в конце концов сколачивает вокруг себя кружок исследователей-энтузиастов. Последние 12 лет жизни Н. П. Румянцева были «самой блистательной эпохой изыскания наших древностей. Вся тогдашняя историческая деятельность сосредоточивалась около этого великого человека и патриота и жила более или менее значи­тельными его пожертвованиями».

Пожертвования Н. П. Румянцева на разыс­кания древностей и напечатание найденных рукописей были значительны. Сам граф уже давно занимался отечественной историей и еще в 1793 г. издал по-французски «Краткий очерк русской истории». Вокруг ученого, к сложился кружок ученых-энтузиастов — виднейших архео­графов и источниковедов (П. М. Строев, К. Ф. Калайдович, А. X. Востоков, митрополит Евгений Болохвитинов, П. И. Кеппен, Ф. П. Аделунг), историков (Ф. И. Круг, А. X. Лерберг) и др. К основному ядру кружка примыкали многочисленные корреспонденты на местах. В целом это был «кружок людей наук на Руси по времени или, по крайней мере, по значе­нию и связности. Преданные науке и отечеству, беспрестанно уважающие друг друга, рассеянные по разным местам широкой Руси, очень разнооб­разные по общественному положению и по возрасту, они тесно были связаны направлением мыслей и перепиской друг с другом ... Открывать и исследовать древние памятники...— такова была задача кружка. Со смер­тью Н. П. Румянцева (1826 г.) кружок распался.

Н. П. Румянцева интересовали и древние реалии, по поводу которых он постоянно входил в переписку с провинциальными деятелями: просил уточнений, где стояло то или иное древнее здание, «какие были между ними улицы или сообщения», интересовался древней городской топогра­фией, монетами и вещами «первобытных времен» и т. д. Монеты он рассматривал как исторический источник: «кажется мне, что все они имеют особенную важность, что принадлежат калифам с VII в., бывают VIII, IX, Х и XI вв., а далее не идут, из чего заключить можно, что появление татар в России сей торг уничтожило...» Под татарами он понимал половцев, вторгшихся на Русь в 1068 г. Помимо нумизматики, Н. П. Румянцев интересовался раскопками, с увлечением описывал результаты раскопок в Киеве, («обрытие» киевской Десятинной церкви). «Следы открывшегося фундамента,— писал он,— показывают уже отчасти его (храма) про­странство, щебня среди церкви, мозаик...»

Особый интерес проявлял Н. П. Румянцев к древностям Беларуси, где он имел свою сеть корреспондентов и где у него было основное имение. Получив древнюю вещь, он прежде всего смотрел на ней дату и, выяснив, что ее нет, переходил к аналогиям из этнографии. В Беларуси главным помощниками Н. П. Румянцева были: И. И. Григо­рович — священник, ставший вскоре крупным специалистом-археогра­фом, издавшим много документов, словарь белорусского языка и даже «Опыт о новгородских посадниках», штатный смотритель полоцких народных училищ А. М. Дорошкевич, архимандрит Бельчицкого мона­стыря в Полоцке И. Шулакевич, переводчик могилевского магистратского суда Н. Г. Гортынский, служащий уездного казначейства в Полоцке И. Сыщанко и др. Помогали графу и другие лица, живущие или служащие в соседних землях,— преподаватель (с 1825 г. профессор) Виленского университета И. Н. Лобойко, генерал Е. Ф. Канкрин и другие.

Белорусским помощником графа Н. П. Румянцева в Полоцке в те времена был Иоиль (Изоиаш) Шулакевич, который не только собирал древние документы, но даже и вел небольшие раскопки в Полоцком Борисоглебском базилианском монастыре (лежащем от Полоцка по ту сторону Двины), он«отрыл под землей церковь. При церкви есть какие-то древние грамоты, одна какого-то Ярослава Изяславича». Это была жалован­ная грамота Борисоглебскому монастырю на Бельчицах. Оригинал ее исчез в 1870—1880-х годах, копия же сохранилась в архиве Н. П. Румян­цева.

И. Шулакевич был связан с Н. П. Румянцевым и по поручению графа участвовал в осмотре архивов Минской губернии. И. Шулакевич, в церкви св. Софии «обнаружил одну из древнейших славянских рукописей — « Добрилово Евангелие 1164 г.», которое было приобретено Н. П. Румянцевым за денеж­ный вклад в монастырь.

В последние десятилетия XVIII — первые десятилетия XIX в. в Полоцке были лица, интересовав­шиеся не только археологическими древностями, но даже и пытавшиеся их раскапывать, однако никаких выводов из таких «раскопок» не делалось — лишь удовлетворялось любопытство. В это время возник интерес к эпиграфическим древностям Беларуси, к Борисовым камням.

ЕГОР ФРАНЦЕВИЧ КАНКРИН (1774—1845 гг.)

В Беларуси было девять камней с историческими надписями: шесть—по течению Западной Двины ниже Полоцка (с именами «Борис» и «Святополк-Александр») и по одному у Орши (с именем «Рогволод» и датой 1171 г.), у Высокого Городца (с именем «Борис»), в верховьях Вилии (с именем «Борис»). Все надписи, кроме «Святополк-Александр», принадлежат XII в. и для краткости камни с ними именуются «Борисовыми».

Первый из этих камней был упомянут М. Стрыйковским (1582 г.), который, правда, его не видел и привел польский перевод над­писи со слов «некоего купца из Диены» (в обратном переводе: «Господи, помози рабу своему Борису, сыну Гинвилову).

Следом за ними в своем отчете о поездке в Беларусь в 1773 г. академик И. И. Лепехин также упомянул о том Борисовом камне и даже с фантастическими деталями (камня он не видел).

В 1792 г.,когда был открыт знаменитый Тмутараканский камень с над­писью 1068 г^., стал известен и второй по значению камень с надписью и датой— 1171 г. (Рогволодов камень вблизи Орши). Исследованием этого Рогволодова камня занимался Егор Францевич Канкрин - образованнейший человек своего времени, проживший сложную и разнообразную жизнь со взлетами и па­дениями.

Он родился в Германии, там закончил курс в одном из универси­тетов со званием доктора прав. В 1797 г. его отец, минеролог, служивший в России, вызвал сына к себе и Россия стала его второй родиной. Сочинение «О военном искусстве» (1809) обратило на себя внимание военного министра М. Б. Барклая-де-Толли и он был представлен царю.

В 1812 г. он — генерал-интендант 1-й армии, в 1813 г.— всей армии. Благодаря своим талантам, он обеспечил бес­перебойное снабжение русских войск в войне с французами и вся кампа­ния обошлась России всего в 400 млн. руб. В Петербурге этого не оценили и он после войны вернулся к прежней деятельности в 1-й армии и жил при ее главной квартире попеременно то в Могилеве, то в Орше, то в Шклове. Напомнил он о себе в 1815 г., послав в Петербург «Записку» о постепенном освобождении крестьян. Острые места «Записки» не понра­вились Александру, и на Е. Ф. Канкрина стали смотреть как не беспокойно­го человека. В 1820 г. оскорбленный Е. Ф. Канкрин вышел в отставку и стал простым членом Военного Совета. Но в 1822 г. о нем вспомнили — он стал членом Государственного Совета, а в 1823 г. министром финан­сов.

В Беларуси он и занялся Борисовыми камнями. Е. Ф. Канкрин послал записку «О Рогволодовом камне» Н. П. Ру­мянцеву.

Описание самого кам­ня Е. Ф. Канкрин начинает с опроса населения: «Еще до построения часов­ни и с самых древних времен, как уверяют жители, ежегодно в день Бориса и Глеба отправляемо было молебствие на сем камне, который для ограды от скота был обведен рвом. Во время покойного генерала Зорича шкловские кадеты обкопали камень сей и нашли его лежащим довольно глубоко в земле. «Камень сей остался, по-видимому, во всем в первоначальной своей фигуре,— переходит автор к описанию реликвии,— ибо письмена приноровлены к краям его, кои не регулярны, одна поверхность его была выровнена выпукло, когда приступили к надписи. Дабы этого памятника не могла коснуться рука разрушения, то здешние любители древностей приняли надлежащие меры к отвращению случиться могущих предприятий, кои носят на себе печать невежества и для того обратились они к кому нужно было с просьбами по сему предмету и со внушением, что в наших краях должно уважать науки и все, что учености касается, и не допускать вкрадываться у нас никаким обычаям средних варварских веков».

Кто были эти любители древностей и к кому они обращались, мы не знаем, но все камни с надписями, не уничтоженные взрывом при чистке реки Двины для судоходства в 1918 г., были сохране­ны до середины 30-х годов XX в. В 1936 г. Рогволодов камень был взорван и употреблен на постройку магистрали Москва- Минск.

Петр Иванович Кеппен (1793-1864)

Один из основателей Русского географического общест­ва, ученый-статистик, библиограф, академик, а тогда еще только чиновник почтового ведомства, П. И. Кеппен воспользовался командировкой в Бе­ларусь для ревизии почтово-перекладных станций (1819 г.), чтобы по просьбе и на средства Н. П. Румянцева обследовать местные древности для задуманной П. И. Кеппеном книги «Список русским памятникам». В архиве П. И. Кеппена хранятся две толстые тетради, заполненные аккуратным почерком пушкинской поры самого П. И. Кеппена и его спут­ника И. А. Гарижского, собиравшего материал для книги по истории Полоцкой земли. Таким образом, Иван Андреевич Гарижский был первым, кто попытался исследовать по письменным и вещественным памятникам (Рогволодов камень) историю одной из интереснейших белорусских земель. Ученых интересовали предметы с «несомненными» признаками древности и, прежде всего, с надписями (на камнях, ювелирных изделиях и т. д.).

Со всеми справками исторического характера путешественники были вынуждены обращаться к монахам-иезуитам (они еще пребывали в Полоцке и были изгнаны из Беларуси в следующем году), монахи же показывали то, что считали нужным. В результате им даже не показали (или не сказали) о существовании креста Евфросиньи Полоцкой XII в. с надписями, датой и подписью мастера (крест этот в то время находился в Софийском соборе, принадлежавшем униатам.

В Орше путешественники осмотрели Борисов камень, с которого сделали рисунок.

В 1821 г. П.Кеппен опять приезжает в Полоцк на средства Н.П.Румянцева. Здесь он осмотрел «дубовый крест, оправленный серебром около 1161 г. пожертвованный святой Ефросиньею. Дальше он описывает Ефросиньевскую церковь, делает заключения на время постройки церкви, сравнивая ее с церковью 12 в. в Старой Ладоге

Очень интересны заметки Кеппена о древнем Бельчицком монастыре в Полоцке.

П.И.Кеппен в своих заметках о Полоцком княжестве приоткрывает первую страницу изучения древних памятников в Беларуси и в этом его основное значение

Зориан Доленга – Ходаковский (1784 – 1825)

Биографические сведения о Ходаковском (в действительности Адаме Чарноцком) долго были туманны.Сам он создал себе вымышленную биог­рафию (он якобы австрийский подданый, в «ретираде» французов под Борисовом будто бы был взят ими в плен, освободившись, приехал в Пе­тербург и т. д. ). Этой биографии долго верили и лишь в 1840-х годах его разгадали.

Он родился в 1774 г. под Минском в семье шляхтича, учился в уездном училище в Слуцке, изучал право в Новогрудке, с 1807 г. он помощник новогрудского воеводы Гродненской губ., с азартом изучает местные архивы. Подозреваемый в намерении поступить в нелегальное польское войско в 1808 г. арестован, лишен дворянства, осужден на по­жизненную солдатчину в Сибири. По дороге ведет дневник, где описывает жизнь встретившихся народностей, сообщает о памятниках древности. Через 4 года он — нелегально в Польше и вступает в армию Наполеона.

В 1817—1819 гг. путешествует (под своей фамилией А. Чарноцкий) по Украине, но фольклор собирает под выдуманной фамилией 3. Ходаковский. В Кременце на него обратил внимание знаменитый Адам Чарторыйский, и по совету последнего он публикует первую работу «О славянстве до христианства», получившую большой резонанс. С рекомендацией А. Чарторыйского едет в Петербург к Н. М. Карамзину и через него попадает к министру просвещения и духовных дел кн. А. Н. Голицыну, получает от него, солидную сумму денег для «ученого путешествия» по Новгородской губернии.

К сожалению, «ученое путешествие» Ходаковского окончилось печаль­но. Первичные результаты его работ (карта городищ и курганов, собран­ные большие материалы по топонимике и фольклору — из всего этого делать выводы было еще преждевременно) ученых не удовлетворили, ожидалось гораздо большее и финансирование было прекращено).

Переписку 3. Ходаковского, попавшего в безвыходное финансовое положение, невоз­можно равнодушно читать. Неутомимая энергия, физические перегруз­ки, финансовые лишения («без денег целый год»), пережитая душевная травма, связанная с бездушием александровской аракчеевщины, и, нако­нец, внезапная смерть жены — все это подорвало силы сорокалетнего ученого и он вскоре умер, не сделав десятой доли намеченного, почти ничего не опубликовав. Оказав «необыкновенно важные услу­ги археологии, (Ходаковский) принялся за это дело преждевременно, ког­да в крае не была еще осознана потребность этой науки... и как воин, верный своему долгу, пал в бою за него»,— писал К. П. Тышке­вич .

3. Ходаковский впервые перенес «систему исследования из письмен­ной области на землю и ее памятники» и увлек энтузиаз­мом многих других. Им самим и его трудами интересовались, как мы знаем, А. С. Пушкин и Н. В. Гоголь. Его мысль о городищах, в которых он сплошь видел славянские святилища, нашла подтверждение лишь в наши дни, хотя мы теперь знаем, что памятники эти чаще всего дославянские. Литература о 3. Д. Ходаковском довольно велика, но находки его наследия в архивах продолжаются и капитальное исследование об этом оригинальном, несомненно талантливом ученом еще впереди.

Ходаковский-Чарноцкий происходил из белорусской шляхты, родился в Минском уезде, учился в Слуцке, и можно не сомне­ваться, что Беларусь в его интересах играла немалую роль. Ходаковский прежде всего обратился к владельцу Гомеля графу Н. П. Румянцеву с попыткой заинтересовать мецената «городищами белорусскими», но, к сожалению, в этом не преуспел. Судя по карте, составленной Ходаковским, белорусские памятники были ему хорошо извест­ны, например городище у д. Дороговичи Минской губ., Радомль Могилевской, Старое Село с курганами у городища Витебской губернии. Большая часть из них автором была обследована в натуре, но безвременная смерть не позволила ему изучить эти памятники белее детально.

Он посетил многие губернии России, составляя карты городищ,урочищ ( любая часть местности, отличная от окружающих , напр. заболоченная котловина, холм), собирая топонимический ( совокупность названий какой либо местности) и фольклорный (народное творчество) материал. В Беларуси Ходаковский изучал памятники Минщины, Могилевщины, Витебщины.