Литература

1. Дневниковые записи «От ноля до двух», «От двух до трех» / под ред. д-ра филол. наук, проф. С.Н. Цейтлин. СПб. – Бохум, 1997.

2. Исенина Е.И. Психологические основы речевого онтогенеза в начальном периоде: АДД. Иваново, 1985.

3. Лепская Н.И. Детская речь в свете теории коммуникации // Вопросы языкознания. 1994. № 2.

4. Скобликова Е.С. Современный русский язык. Синтаксис простого предложения. Самара, 1997.

5. Формановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. М.: Высшая школа, 1989.

О.И. Кальнова

Поволжская государственная

социально-гуманитарная академия,

г. Самара

К ВОПРОСУ О ФУНКЦИОНИРОВАНИИ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ

В РУССКОМ ЯЗЫКЕ НАЧАЛА XXI ВЕКА

При характеристике лексико-семантической системы русского языка конца XX столетия констатация мощности иноязычного влияния стала уже общей фразой. О самом факте такого влияния свидетельствует огромное число новых иноязычных слов, которые или фиксируются только новейшими словарями русского языка, или не отмечаются ни в одном из словарей. Иноязычная лексика широко употребляется в книжной речи – как в ее письменной форме (прежде всего языке прессы), так и в устных публичных выступлениях (на радио, телевидении, форумах). В данном факте не было бы ничего нового, если не учитывать частотность употребления иноязычных слов и их количество. Характерным для нашего времени является и активное использование иноязычной лексики в разговорной речи – в бытовом общении, сети Интернет и т.д.

Общепринятым можно считать и мнение о том, что начало XXI века отмечено некоторой стабилизацией процессов, активность которых на рубеже веков превышала нормы языкового развития. В этом отношении интерес для лингвиста представляет вопрос о последствиях заимствования иноязычных слов и элементов.

Языковая мода конца прошлого столетия диктовала предпочтение иноязычных средств выражения русским. Следует признать, что такая мода поддерживается и сейчас многими СМИ, представителями политической элиты, общественными деятелями, современным бомондом, а также проникает в непринужденное общение рядовых носителей языка.

Частотное, нередко не оправданное языковой целесообразностью употребление иноязычных слов и элементов приводит к созданию своеобразного языкового кода, непонятного большинству и доступного лишь «избранным». Для такого употребления характерно отсутствие каких-либо пояснений значения слова – ранее традиционного, практически обязательного способа ввода в текст неизвестных или малопонятных слов – и даже диагностирующего контекста. См., например:

Ситуацию, когда он, оснащенный полученными в Лондоне знаниями о валютных рынках, начинал заниматься бизнесом в Москве, он описывает как «даун» серьезный (Новая газета, 2009, №59). Фронтмен народно-государственного ВИА «Любэ»…Николай Расторгуев продолжает в одной из столичных клиник реабилитационный курс (Известия, 2009, №77). Мне интересно сделать что-то, что ни у кого не получается. Создавать авиакомпанию – это очень большой «челлендж» (Новая газета, 2009, № 59). Ольга Слуцкер превратила фитнес в модную религию. У неё тренируются все российские селебритиз (Глянец, 2008, №21).

Одной из отличительных черт функционирования иноязычных слов и элементов является чрезвычайно активное использование иноязычной графики – латиницы – в рекламе, в языке прессы, в названиях различного рода компаний, фирм, творческих коллективов, ресторанов, торговых центров и т.д. Примечательно, что в разные периоды развития языка передача облика слова средствами нерусской графики преимущественно характеризовала определенный разряд иноязычных слов – иноязычные вкрапления, тогда как сегодня данное явление отмечается и в функционировании других разрядов иноязычной лексики. Иноязычная графика может быть представлена целым словом, многословным наименованием, отдельным элементом – буквой или сочетанием букв.

Вполне возможно, если бы контроль по расходу бюджетных средств осуществлялся в режиме on-line…ущерб мог бы быть значительно меньше (Версия. 2004, №10). В Англии Карему наконец удалось в полной мере учинить новый способ сервировки a la russe вместо a la francais (Совершенно секретно, 2006. №5). Соответственно в жизни Флобера устраивал усредненный fast-food …тогда как Дюма нацеливался на пиршество со всеми его крайностями… (П.Вайль. Гений места). Star Trek – космическая утопия будущего (Известия, 2009, № 77). В составе акционеров – российские «Газпром» (15% акций), германские Wintershall Holding и E. On. Rurgas (по 20%), нидерландские Gasunie (9%) (Новая газета, 2009, № 59). Поддержать fashion-начинание артиста уже изъявили желание Анжелика Агурбаш и Анастасия Стоцкая (Жизнь, 2009, №18) … открыл свой первый ресторан – Vаниль, в 2004-м – рестораны «Вертинский» и «Ветерок», в 2005 году – Casual (ОК! 2008, № 51).

Следствием бурного, иногда хаотичного характера заимствования иноязычной лексики становится и значительная доля в ее составе варьирующихся слов. Как показали подсчеты, «Толковый словарь современного русского языка. Языковые изменения конца ХХ столетия» [Толковый словарь 2001] фиксирует около 170 слов (более 2% словника), имеющих варианты. Основная часть их приходится на иноязычные слова. В начале XXI века, если судить по другому словарю [Толковый словарь 2006], тенденция к варьированию усиливается (доля варьируемых слов составляет уже чуть более 3% словника). При этом количество вариантов в парадигме может быть от двух до четырёх, хотя подавляющее большинство варьируемых слов составляют пары. См., например:

1) брэнд/ бренд; ди-джей/ диджей;

2) паблик-рилейшнз /паблик рилейшнз /паблик рилейшенз;

3) сэконд-хэнд /секонд-хэнд/ сэконд-хенд /секонд-хенд.

Варьирующийся ряд может включать как русские, так и иноязычные графические варианты, само наличие которых отражает особенности функционирования заимствований в современный период: кутюр /couture; ноутбук /нотбук /notebook; он-лайн /онлайн /on-line; пиар /PR; прет-а-порте / prêt-à-porte; софтвер /Software; хай-тек /хайтек /hy-tech.

В настоящий период чрезвычайно высока словообразовательная активность иноязычных слов. Примечательно, что это свойство иноязычной лексики традиционно оценивалось как признак их освоенности на новой языковой почве: имидж – имиджевый; имиджмейкер – имиджмейкерство; мафиози /мафиозо – мафиозный, мафиозность; мачо –мачистый, мачизм, мачист; мэр – мэрский, мэрия; зомби – зомбировать, зомбирование, зомбированность; харизма – харизматик, харизматический, харизматичный, харизматичность; шахид – шахидка, шахидизм.

В настоящее время данное свойство проявляют и слова, которые трудно назвать освоенными русским языком: Выступая на заседании антирейдерской комиссии, губернатор подчеркнул…(АиФ Самара, 2009, №2). Обе части суперхитового тарантиновского экшна «Убить Билла» сделали из киллерши Чёрной Мамбы, героини Умы, по-настоящему культовую фигуру (ОК! 2008, № 51). В вашем актёрском кинодебюте, знаменитой артхаусной картине «Мясник»… вам пришлось резко менять внешность (Известия, 2009, №77). …гости добирались до ГУМа в ретролимузинах… это были ретронаряды в духе времён Великой депрессии (ОК! 2008, № 51). Так чего же нашим тэфиносным телевизионным мэтрам не хватает? (Самарские известия, 2009, № 77). Уникальный метод достижения гармонии тела и духа – цветотерапия…и чакротерапия (ОК! 2008, № 51).

Несмотря на то, что некоторые из подобных новообразований остаются на уровне окказионального употребления, создание новых слов от иноязычных основ практически не имеет ни семантических, ни грамматических ограничений.

Особый интерес представляют сложные слова, в которых иноязычными могут быть один или оба компонента: бизнес-класс, бизнес-поведение, гольф-поле, имидж-салон, интернет-дневник, интернет-ресурсы, офис-коттедж, поп-идол, поп-шлягер, пресс-завтрак, пресс-служба, топ-модель, топ-менеджер, эконом-класс и др.

Легкость объединения отдельных иноязычных слов со вторым компонентом сближает их с аффиксоидами: На борту каждого вагона этого арт-поезда наклеены крупные цветные фотографии (Самарские известия, 2009, № 77). В столице очень часто можно увидеть человека с фэйс-артом или суперкреативной причёской (Планета красоты и здоровья, 2008, май). Наш фэшн-директор отправилась в Мексику, родную страну Фриды и Кало (Cosmopolitan, 2009, июнь). …я просто абстрагировалась от фэшн-мира, который засасывает, как болото (ОК! 2008, № 51).

Важнейшей чертой функционирования иноязычных слов является активная метафоризация их основных значений. Первоначально у некоторых лексем отмечается необычная сочетаемость, которая может остаться на уровне окказионального употребления или же развиться до нового значения, фиксируемого толковыми словарями. В качестве примеров можно назвать следующие слова, переносные значения которых отмечаются словарями: мафия, мафиози, зомби, камикадзе, ноу-хау, гуру и др. Отметим, что метафоризации подвергаются как обычные заимствования (ноу-хау), так и экзотизмы (мафия, гуру, зомби, камикадзе). См., например:

«Ноу-хау, нескл., ср. [англ. know-how знание дела; секреты производства букв. «знаю как»] 1. Спец. Технические знания, опыт, документация, передача которых оговаривается при заключении лицензионных договоров и других соглашений. 2. Перен. О каком-либо индивидуальном решении, о своеобразной разработке какой-либо проблемы» [Толковый словарь 2006].

«Гу́ру и гуру́. 1. Рел. В буддизме: духовный наставник, учитель (первоначально – глава религиозной общины сикхов). 2. Перен. Об учителе, наставнике; о человеке, являющемся авторитетом в какой-л. области» [Толковый словарь 2006].

Переносные значения детерминологизированы и употребительны в разговорной и публицистической речи: А уголовные дела, по мнению обвиняемых, – это такие «ноу-хау», позволяющие командованию избавиться от строптивых подчиненных (Новая газета. 2008, №93). Им куда привычней играть роль эдаких экономических гуру (АиФ, 2009, № 20).

Важный итог интенсивного иноязычного воздействия заключается в изменении пропорций между понятиями «книжное» и «разговорное» или, во всяком случае, смягчении границ между ними. Если раньше иноязычная лексика, особенно новая, прочно ассоциировалась с письменной формой языка, ее книжными стилями, то в современный период употребление иноязычной лексики часто связано с разговорной стихией.

Языковая мода на иностранное определяет включение иноязычного материала как в стилистически нейтральный, так и в сниженный разговорный контекст, стирая существенные стилевые различия. Иноязычные слова нередко сочетаются с разговорными и даже жаргонными единицами или включаются в иностилевой контекст. См., например: Ох как полиняли единороссовские гуру! (АиФ, 2009, № 20). Раньше на казнокрадство особого внимания не обращали: халявные нефтедоллары гребли лопатой, миллиарды туда, миллиарды сюда – какая разница? (Комсомольская правда – Самара, 2009, № 77).

В русском языке начала XXI века тенденции, наметившиеся в конце прошлого столетия, закрепляются и приобретают характер узуса. Мода на употребление иноязычных слов распространяется на разные категории носителей языка и разные ситуации общения и, скорее, становится правилом, а не исключением. При этом нередко отсутствуют языковые (семантические, графические, словообразовательные, стилистические) и этические преграды.

Литература

1. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика / под ред. Г.Н.Скляревской. М.: Эксмо, 2006.

2. Толковый словарь современного русского языка. Языковые изменения конца XX столетия / под ред. Г.Н.Скляревской. М.: Астрель, 2001.

Д ИАЛЕКТЫ В СВЕТЕ ИСТОРИКО-ГЕНЕТИЧЕСКОГО,

СИСТЕМНОГО, КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО ПОДХОДОВ

И.Н. Нечитайло

Киевский национальный лингвистический университет

Диалектная фитонимия

в свете историко-генетического подхода

Традиционной областью славянского языкознания являются проблемы образования славянского языкового единства и последующего диалектного членения, первоначальной территории, занимаемой славянами, и их последующего распространения в разные исторические эпохи, а также контактов славянских языков с языками неславянских народов. Вопрос о предпочтительности диалектных или сравнительно-исторических данных для реконструкции праславянского языка в последнее время получил принципиально новое решение: исследуя в мельчайших деталях архаичный пласт современных славянских диалектов, можно получить представление о процессе развития элементов праславянской системы.

Новую лингвистическую информацию о дифференциации отдельных зон Славии и динамике этой дифференциации содержат праславянские диалектизмы – присутствующие в периферийных диалектных зонах славянских языков рефлексы праязыка, сохранившие неизменными свои фонетические, морфологические и семантические характеристики. Знакомство с континуантами праславянского языка в русских диалектах позволяет решить ряд проблем развития не только северного и восточного регионов Славии, но и взаимодействия этносов других ее частей.

В центре нашего внимания фигурируют праславянские отглагольные диалектизмы-фитонимы, позволяющие судить о мотивационной основе номинации растительного мира в общеславянском контексте. Наличие разных мотивационных признаков в каждом отдельном случае дает возможность реально ощутить «своеобразие национального языкового сознания в сложном процессе восприятия мира человеком, его познавательной и классифицирующей деятельности» [Вендина 2008: 22].

Иллюстрацией сказанному может стать разветвленное этимологическое гнездо праслав. *bręd- / *brěd-, в котором представлены две группы – праслав. *abrędъ от корня глагола движения *bręd- (с производными *abrędъka, *abrędъkъ, *abrędь, *abrędьje, *abrędja) и праслав. *аbrědъ, *аbrědь и *abrědьje от деназализованного дублета *brěd. Первая группа, от основы *bręd-, объединяется вокруг значений «росток», «цвет растения», «плод», а вторая (*brěd-) – «идущий, движущийся». Отпечатками праслав. *abrĕdь стали русско-церковнослав. абрhдь «акрида», абрhдь, "брhдъ «саранча, locusta» (ХІІ в.) [Срезневский І: 4], а также обрhда, "брhдие, ставшие позже, по утверждению Э.Бернекера, названиями лишь плодов, овощей. Представители Московской этимологической школы считают данные праславянские диалектизмы результатом присоединения к основе префикса а-.

Производное с суффиксом -ьje праслав. *abrĕdьje нашло отражение в русско-церковнослав. "брhди~ "саранча", абрhди~ «акриды, locustae» (Мстисл. Ев. 1117 г., Ев. Акад. XIV в.) [Срезневский І: 3; ЭССЯ І: 48]. Сформировавшиеся от основы глагола состояния *bręd- праслав. *abrędъ, *abrędja, *abrędъkа отражены в польск. мазов. jabrząd м. р., jabrzędzie ср. р. «вид тополя», brazdza „плодовое дерево”, словацк. диал jabrátka, jaburátka множ. ср. р. "сережки (на вербе)". Параллельная им форма – иллир. (мессап.) βρέντιον [Kálal: 214; ЭССЯ І: 57],

Образование ботанической лексики от глагольных основ является достаточно частым для праславянского языка. Девербативы-фитонимы являются именами субъекта, осуществляющего действие, обозначаемое глаголами. Например, от глагола поверхностного действия праслав. *briti происходит название праслав. *brьjь, объединяющее ряд разнообразных растений. Континуантами данной лексемы служат болг. брей "раст. Tamus communis, диал. брей м. р. «лесное растение, применяющееся как средство против чесотки у детей» (страндж.), «лесное растение, применяемое в народной медичине» (пирдопск.), «растение с низким стеблем и ядовитыми красными плодами Tamus communis» (троянск.), «красавка Atropa belladonna, переступень белый Bryonia alba и Tamus communis» [ЭССЯ ІІІ: 68 ; Български І: 76].

От основы глагола деформации праслав. *bъgati (< праиндоевроп. *bheugh – «гнуть») образован праславянский диалектизм с субъектным типом значения, а именно название растения по характеру роста. В его формировании произошла нулевая суффиксация с чередованием g / ž: праслав. *bъgіa / *bъža, сохранившееся в словен. bаža "террасный виноградник" [Куркина 1993: 41; Pleteršnik I: 15].

Основа глагола повреждения праслав. *čеrsti, *čьrtо "резать, царапать острым предметом” мотивировала девербатив праслав. *čеrtъ "камыш" – название по характеру острых листьев растения [Етимологічний IV: 243], а затем – с помощью нулевой суффиксации – название места, где оно встречается: праслав. *čеrtа, словен. *črétа «болотистое место, поросшее камышом» [Pleteršnik I: 110], диал. *črétа "общественный выгон" [ЭССЯ IV: 298]. Родственное наименование праслав. *čьrtelь, образованное по тому же образцу, отмечено в старопольск. czarciel «растение Tithymalus lathyris Hill» (ок. 1465 г.) [ЭССЯ IV: 162].

Серию глаголов физического воздействия, служивших исходными для формирования имен деятеля и, соответственно, ботанических названий в праславянском языке, продолжает праслав. *lepiti. От него происходит праслав. *lepъ «клей», мотивировавшее праслав. *lepyni – название клейкого растения. В данный момент оно сохранилось только в русском языке как диал. лепынь «раст. лопух» (онежск.) [Словарь русских 16: 368; ЭССЯ XV: 129].

Одна из возможных реконструкций девербатива – фитонима праслав. *pruščь (< *prusk-j-) предложена В.А. Меркуловой, которая выводит данную лексему из праславянского периода, однако прямых соответствий в славянских языках не указывает. Анализ ее семантики вызывает определенные затруднения в плане мотивации. Одним из значений исходного глагола праслав. *pryskati указано «лопаться (о почках), расцветать». При семантическом развитии слово *pruščь могло обозначать просто «цветок», однако, по признанию автора этимологии этого девербатива, анализируемый материал недостаточен, а реконструкция формы и значения могут быть приняты лишь условно. Русск. диал. прущ «раст. Geranium cicutarium, Geranium lucidum, Geranium silvaticum» встречалось исследователям конца ХVIII – начала ХІХ в. на Среднем Урале и в Сибири [Меркулова 1981: 4-5].

Праславянский глагол *botēti является, возможно, производным от праиндоевроп. *bheu- / *bhū- "расти" [Етимологічний І: 239]. От его основы с помощью суффикса -unъ образовалось праслав. *bъtunъ. Таким образом, в результате деривационных процессов на базе значения „расти” возникло „тот, что растет”. Праслав. *bъtunъ зафиксировано в русском языке как диал. ботун «раст. Allium altaicum, горный алтайский лук» (сибир., уфим.), «раст. Allium schoenoprasum, лук-сеянец» (иссык-кульск., перм.), «стрельчатый лук» (костр., перм.), бутун «мелкий репчатый лук, выращенный из семян» [Словарь русских 3: 138].

Прямое значение в прошлом однокоренных глаголов праслав. *bagti, *bagnoti, *bažēti < *bagēti "гореть, печься" связано, возможно, с праиндоевропейским *bhōg- "печь" [Етимологічний І: 109]. Производным с суффиксом -ьсь от основы праслав. *bagn- является *bagnьсь, нашедшее отражение в русском языке как баганец «раст. Urtica L., крапива» (смол.) [Словарь русских 2: 34].

По мнению авторов Этимологического словаря украинского языка, глагол праслав. *kupiti «пахнуть» – родственный праслав. *kypeti «кипеть», которому допускается также значение «пахнуть». В свою очередь, праслав. *kypeti выводится из праиндоевроп. *kuep- / *kup- в значении «пахнуть» [Етимологічний ІІІ:147; Етимологічний ІІ: 434]. Праслав. *kupiti стало исходным для праслав. *kupyrь, обозначающего растение, которое сильно пахнет. В настоящее время его рефлексы в ряде русских говоров закрепились за растениями определенного вида: русск. купырь «раст. дягель Angelica archangelika; Anthriscus sylvestris, морковник» [Даль3 ІІ, с. 567], диал. купырь «раст. Angelica sylvestris, дудник лесной» (рост., ворон., тамб., рязан., томск.), купырь лесной «раст. Valeriana officinalis» (тамб.), «раст. Bunias orientalis L.» (ворон.) [Словарь русских 16: 105-106].

Объектные названия как источник фитонимии свойственны говорам южного региона славянских языков. Например, фитоним праслав. *silь, также принадлежащий южнославянским языкам, представляет собой семантический тип объекта действия, обозначенного глаголом праслав. *sĕti, *sĕjo. Изолекса его соответствий объединяет словен. síl "название растения" и хорв. siļ "овес" [Куркина 1993: 41].

Среди девербативов, мотивировавших названия растений, прилагательные занимают особое положение. Так, происхождение праслав. *mytovъjь решается отнесением его к существительному праслав. *mytъ или *mytо, которые, как известно, были синонимичными [Этимологический ХХІ: 82–83]. В русском языке праслав. *mytovъjь употребляется в диалектной лексике в составе фитонима мутовое коренье (раст. Polygonum bistorta L., горец змеиный, раковые шейки" (арханг., костр.) [Словарь русских 19: 31]. С исходными субстантивами его объединяет то, что обозначаемое им растение Polygonum bistorta L. широко используется от расстройства желудка, названиями которого и есть праслав. *mytъ і *mytо.

Относительно возникновения фитонимического названия праслав. *bredina предложены две версии. Первая, Э. Бернекера и М. Фасмера, предполагает ее мотивированность основой глагола праслав. *bredo, *bresti через промежуточную стадию – суффиксацию (-ina) праслав. *bredъ: реальное обоснование для этого усматривают в том, что вербы растут на сырых местах, стоят в воде, «бродят» [Этимологический ІІІ: 11]. В таком случае девербатив должен обозначать субъект указанного глаголом действия. Однако первичным, более давним значением праслав. *bredo, *bresti является не просто перемещение, а переход вброд. Значение праслав. *bredъ, по-видимому. не имеет связи с перемещением, поскольку обозначает в ряде русских диалектов срезанные с вербы ветки, а значит, мотивировано, скорее всего, глаголом физического воздействия праслав. *briti «резать», связанным с праиндоевроп. *bher- «тереть, скрести, резать», *bhri-, *bhrei- [Етимологічний І: 259-260]. Эта версия, предложенная Р.В. Болдыревым, представляется более убедительной, поскольку передает более конкретную мотивацию значения отглагольного названия растения, отражая более типичный для наименований данного разряда способ терминообразования, отражающий роль обозначаемого объекта в жизни человека. В таком случае праслав. *bredina является обобщенным названием объекта действия. Семантика его отображений в современных диалектах довольно однородна: русск диал. бредúна "верба, ракита, лоза, Salix" (западн., псков., калинин.) [Даль І: 309], укр. бредина «Salix caprea L.» [Етимологічний І: 250; Этимологический ІІІ: 11-12].

Южно-восточнославянский диалектизм праслав. *lozьje образовался вследствие соединения основы слова *loza "гибкая ветка; виноград; верба кустовая" с суффиксом -ьje. Его континуанты находим в старослав. ëîçè~ ср. р., собир. «виноградные лозы; хворост», болг. лóзе, лóз~ ср. р. «виноградник», диал. лóзе (гюмюрджинск., ихтиманск.), лóзи, лойзъ (видинск.), макед. лозjе ср. р. "тж.", серб. лôзjе ср. р. "виноградная лоза" [Речник ХІ: 545; Rječnik VІ:177], диал. лóзjе (лужицк.), лôjзе (косовско-метохисск.), лójзе ср. р. (Црна Рец), стар. хорв. lozje ср. р., хорв. lozjê, lôzje, lôžje ср. р., ložđe ср. р. (дубр.) [Rječnik VІ: 179], словен. lôzje ср. р., собир. "виноградник" [Pleteršnik І: 534], старорусск., русск.-церковнослав. лозие ср. р., собир. к лоза (ХVІ в.) «хворост, прутья» (ХVІ-ХVІІ в.), «длинные гибкие ветки некоторых кустов» [Словарь русского 8: 272; Срезневский ІІ: 44], русск. диал. лóзьё ср. р. «лозняк (ивовый кустарник)» (смол.), «длинные гибкие ветки некоторых кустарников, преимущественно ивы» (новг.), "ветки берез, из которых делают веники" (костром., ярослав., моск.) [Словарь русских 17: 112], староукр. лозьє ср. р., собир. «вербовый кустарник», белор. диал. лóзье ср. р., собир. «тж.» (туровск.) [Тураўскі слоўнік 3: 40]. Учитывая, что первичным значением данного диалектизма было «гибкая ветка», наиболее архаичными лексемами, которые сохранили это значение, оказываются старорусские, русско-церковнославянские рефлексы, а также северные диалектизмы русского и полесские – белорусского языков.

Генерализуя информацию, содержащуюся в материале по словообразованию и семантике праславянских диалектизмов, можно утверждать, что активным источником пополнения словаря растительного мира праславянских диалектов были глаголы физического действия, которые можно отнести к группам перемещения, поверхностного воздействия, деформации, состояния и звучания. Процесс формирования фитотерминологии имел промежуточный этап субъектных, объектных и аттрибутивных названий.

Праславянские фитонимы отглагольного происхождения получили рефлексацию в различных регионах Славии, однако наибольшей ценностью обладают диалектизмы точечного распространения в пределах одного диалекта либо объединенные межъязыковыми сепаратными изоглоссами. Наиболее регулярные семантические и словообразовательные соответствия имеют восточнославянские, сербские и русские, словенские и русские. болгарские и русские диалекты.

Лексико-словообразовательные и семантические штудии праславянских диалектизмов позволяют выявить некоторые закономерности, которые прослеживаются на диалектном ландшафте Славии, и это обстоятельство чрезвычайно повышает ценность диалектов с наибольшей концентрацией лексической архаики. Лингвогеографическая характеристика большинства рассмотренных случаев образования и распространения данной лексики может послужить основанием для воспроизведения праславянских диалектных систем и контактов.

Литература

1. Български етимологичен речник / съст. В.И. Георгиев, И. Заимов, Ст. Илчев. София: БАН, 1971-2002. Т. 1-6.

2. Вендина Т.И. Из истории работы над Общеславянским лингвистическим атласом. К 50-летию проекта (1958-2008) // ОЛА. Материалы и исследования. 2006-2008: Сб. научных трудов. М.: Учреждение Российской академии наук Институт русского языка им. В.В.Виноградова РАН, 2008. С. 5-31.

3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1955.

4. Етимологічний словник української мови: в 7 т. // за ред. О.С. Мельничука. К.: Наук. думка, 1982-2007. Т. 1-5.

5. Куркина Л.В. Паннонославянская языковая общность в системе диалектных отношений праславянского языка // Славянское языкозание. ХІ Международный съезд славистов. Братислава, сентябрь 1993 г. Доклады российской делегации / отв. ред. академик Н.И. Толстой. М.: Наука, 1993. С. 36-46.

6. Меркулова В.А. Восточнославянские этимологии. І // Этимология 1979. М.: Наука, 1981. С. 14-20.

7. Речник српскохрватског књижевног и народног jезика. Београд: Институт за српскохрватски jезик, 1959-1978. Књ. 1-11.

8. Словарь русских народных говоров / под ред. Ф.П. Филина и Ф.П. Сороколетова. Л.: Наука, 1961-1999. Вып. 1-33.

9. Словарь русского языка XI-XVII вв. / ред. Г.А. Богатова. М.: Наука, 1975-1991. Вып. 1-17.

10. Слоўнік беларускіх гаворак паўночна-заходняй Беларусі і яе погранічча. Мінск: Навука і тэхніка, 1979-1986. Т. 1-5.

11. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1893-1912. Т. 1-3.

12. Тураўскі слоўнік беларускай мовы. Мінск: Беларус. Сав. Энцыкл., 1975-1983. Т. 1-5.

13. Трубачев О. Н. Регионализмы русской лексики на фоне учения о праславянском лексическом диалектизме // Pусская региональная лексика XI-XVII вв. М.: Наука, 1987. С. 17-28.

14. Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд // под ред. О.Н. Трубачева. Вып. -34. М.: Наука, 1974-2009.

15. Kálal M. Slovenský slovnik z literatúry aj nárečia. Bratislava: SAV, 1965.

16. Pleteršnik М. Slovensko-nemški slovar. Ljubljana: Knezoškobijstvo, 1884-1895. B. 1-2.

17. Rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb: Jugoslavenska Akademija znanosti, 1880-1967. D. 1-19 (Sv. 1-90).