Дневник Грегори Сэндгрейва

Африка

июль или август 1795 года

Сейчас мы идем по тому же песку, что и мой предок Тобиас Сэндгрейв исходил пятьсот лет назад в поисках истоков Нила. Маршрут наш прост. Мы двигаемся вдоль реки, а когда вдоль Нила станет идти невозможно, мы двинемся на юг, так чтобы солнце вставало слева, а садилось справа от нас.

***

Пока мы продвигаемся очень медленно от непривычки к длинным переходам и в полной тишине. У Парка опийная ломка, он мрачен и неразговорчив, Норман, лишенный после отъезда из Александрии возможности продавать, покупать и торговаться, тоже впал в странную апатию. Но больше моих спутников меня удивляют Грей, Воген и Риверс. Мне потребовалось немало времени, чтоб научиться правильно называть их по именам. Эти трое, оказывается, ненавидят друг друга. Из обрывков их немногочисленных разговоров я понял, что все они влюблены в одну и ту же еврейскую потаскуху из Александрии. Может, кто-нибудь и посчитал бы такой квартет забавным, но у меня нет ни малейшего желания разбираться глубже в этих любовных хитросплетениях.

***

Во время наших переходов я любуюсь Нильскими пейзажами, немного однообразными и скудными, но для меня все равно новыми. На остановках в прибрежных деревнях слежу, чтоб Норман ничего не продал из наших запасов и снаряжения, Парк не напился, а Грей, Воген и Риверс не перерезали друг друга, хоть это и все равно.

***

На днях у меня остановились часы. Норман сказал, что починит их, и с тех пор я их больше не видел, наверное, он обменял их на что-нибудь на последней остановке в деревне. Берега становятся все круче, нам придется свернуть.

***

Уже несколько дней подряд солнце садится не справа от нас, а там, где ему хочется, и я вынужден признать, что совершенно потерял направление. Мой дорожный компас, подаренный мне сэром Дэниэлом, вращается, как бешеный, и я ничего не понимаю. Парк только начавший приходить в себя, неизвестно где простудился и шмыгает носом чаще обычного, а на стоянках чихает так, что весь наш отряд по-многу раз за ночь просыпается от страха. Норман находится в подозрительной задумчивости, все время что-то пишет в своем блокноте и мечтательно смотрит в небо. Грей, Воген и Риверс похоже впали в полное отчаяние, а ведь не прошло и двух недель с начала нашего похода. Или трех.

***

Сегодня после долгого перехода по жаре и в пыли, весь наш отряд проспал больше суток или меньше. Не могу вспомнить, когда я сбился со счета. От Нила мы ушли уже очень далеко, но непонятно в какую сторону. В полдень, если это действительно был полдень, Риверс заметил дым костра, и мы приободренные двинулись в эту сторону.

***

У костра сидел седой негр и в руках у него были веревки, - Вы охотники за рабами? - спросил он совершенно спокойно на хорошем английском. Как я позже убедился, он прекрасно понимал наш язык и отлично, хотя и довольно странно, разговаривал на нем.

Я ответил, что меня зовут Грегори, и что мы потеряли дорогу.

- Многие теряют дорогу. Мвеле, меня зовут Мвеле. Сети, я плету сети, в сети попадается рыба. Я бросаю сеть в воду, глупая рыба бьется в сетях. Глупая, глупая рыба. Она смеется своим хвостом, а когда попадает в сети, я смеюсь над ней. Когда-то я хотел поймать всю рыбу, но разве один день не похож на другой, разве поймав одну рыбу, я не поймал всех рыб? Нет. Зеленая тина, маленький ветер, играющий в камышах, все холодные родники на дне этого озера - вот что такое рыба. Разве я не каждый вечер ем рыбу? Разве я не самая большая рыба этого озера. Если я знаю, где отразиться последний луч заката и помню каждую заводь, и могу сказать, какая из кувшинок выросла за ночь, то кого же я поймал в сети? И куда же ты идешь?

Я огляделся, но не заметил вокруг ни одного озера или хотя бы что-то напоминающее водоем. И сказал ему, что мы хотим отыскать истоки большой реки.

Вместо ответа Мвеле улыбнулся, затем неожиданно вскочил на ноги и махнул рукой, приглашая следовать за ним, так как будто идти было совсем не далеко.