^{Эмиль Бенвенист}

ОБЩАЯ ЛИНГВИСТИКА

Под редакцией, с вступительной статьей и комментарием Ю. С. Степанова

Издательство «Прогресс» Москва 1974

ЭМИЛЬ БЕНВЕНИСТ И ЛИНГВИСТИКА НА ПУТИ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ

Вступительная статья

Перевод с французского Ю. Н. Караулова (гл 1 3, 4, 5, 6, 7, 8, 12, 16, 29, 30); В. П. Мурат (гл 2* 9, 14, 15, 17, 18, 24, 25); И. В. Барышевой (гл. 11 13* 19, 26, 27, 28, 31); И. Н. Мельниковой (гл. 20, 21', 22, 23)

Эмиль Бенвенист не является лидером какого-либо лингвисти­ческого кружка или направления. И вместе с тем, а может быть, благодаря этому, имя французского лингвиста наилучшим образом представляет современный этап науки о языке — лингвистику 70-х годов нашего века.

Не входя в лагерь ни «структуралистов», ни «традиционалистов», Э. Бенвенист сумел выработать единую концепцию языка, свобод­ную от крайностей как того, так и другого. Он принадлежит к числу тех немногих лингвистов — среди них надо обязательно упомянуть также польского лингвиста Е. Куриловича,— труды которых сами по себе— целое направление. Когда к середине 60-х годов струк­турализм, во многом обогатив языкознание и превращаясь в «тра­диционный, или догматический, структурализм», склонился к закату, стало ясно, что непреходящие лингвистические ценности свя­заны не с ответвлениями и ветвями, а с центральным стволом линг­вистики. Если ветви — это лингвистика с каким-либо ограничиваю­щим определением («прикладная»; «математическая»; «инженерная»; «семиотическая»; «системная»; «бионическая» и т. д.), то ствол — это лингвистика просто, лингвистика в собственном смысле слова. Как бы ни были важны ответвления сами по себе, они невозмож­ны без ствола. Его-то во многом и образует личное научное творчест­во Э. Бенвениста. Именно в рамках центрального русла лингвис­тики сохраняются и шлифуются фундаментальные понятия науки о языке; но в нем также и ставятся новые проблемы, разработкой которых некоторое время спустя начинает заниматься та или иная специальная ветвь¹.

) Перевод на русский язык Издательство «Прогресс» 19 7» р.

Ограничимся одним примером. Проблема так называемого перформативного типа высказывания, ставшая в последнее время одним из центральных пунктов специального логико-математического изучения языка и перерастающая теперь

© Издательство illpoepecn 197d », В

Труды Э. Бенвениста, как и Е. Куриловича, представляют евро­пейскую лингвистическую школу. Слово «школа» здесь надо пони­мать и в том смысле, в каком мы говорили раньше и снова начинаем говорить теперь — «пройти хорошую лингвистическую школу», и как течение лингвистической мысли, в том более конкретном и спе­циальном языковедческом значении, разъяснить которое и является целью настоящей статьи.

Способ работы с материалом прежде всего характери­зует всякую лингвистическую школу, и в особенности ту, которую представляет Э. Бенвенист,— именно потому, что она требует тща­тельной работы с материалом и скрупулезного знания текстов. Каждый раз, идет ли речь об именном предложении или о значении слова «цивилизация», мы находим у Бенвениста полные или почти полные перечни соответствующих языковых явлений из поэм Го­мера, од Пиндара, истории Геродота, иранских текстов, первых английских словарей и т. д. Работая над латинскими предлогами и падежами, Бенвенист обследует, а по возможности и цитирует «все случаи употреблений предлога ргае уПлавта» (статья о предлогах); приводит полный список употреблений «родительного падежа вос­клицания» «во всей латыни» (статья о падежах); перечисляет все классы употреблений родительного-местного падежа (там же); дает «исчерпывающий список» употреблений слова «ритм» rythmos у древнегреческих авторов (статья о ритме), не говоря уже о богатей­ших материалах его «Словаря индоевропейских социальных тер­минов».

Только в результате подобной начальной работы над материа­лом, путем постепенного обобщения Бенвенист смог прийти к таким значительным выводам, как его известная формулировка первич­ных и вторичных функций родительного падежа, которая, заметим, совпадает с аналогичной и полученной одновременно формулиров­кой Е. Куриловича и которая составляет вместе с последней крае­угольный камень современной теории падежей. Сказанное — лишь один пример. При чтении его работ возникает впечатление необы­чайной легкости, с какой получаются замечательные обобщающие результаты. Между тем эта легкость — отражение естествен­ности обобщения, а вовсе не его быстроты. Бенвенист никогда не употребляет слова «постулируем» или «задаем», глагол poser у него почти всегда синоним reconnaitre — «опознавать или распознавать в материале».

Глубочайшую филологическую традицию такого отношения к ма­териалу Бенвенист непосредственно воспринял от своего учителя

в еще более общую проблему «семиотического закона операционности знака», первоначально была поставлена как вопрос об особенностях глаголов типа «кля­нусь», «обещаю» и т. п. (см. здесь ниже, стр. 299, 301—310).

6

А Мейе. Достаточно раскрыть любой научный словарь француз­ской школы, будь то толковый словарь французского языка Лит-тре или латинский этимологический словарь Эрну — Мейе, чтобы почувствовать, что такое эта традиция, позволяющая провести ис­торию слова или грамматической формы через всю историю культу­ры на соответствующем языке. Мейе имел полное основание ут­верждать, что научная реконструкция формы должна воссоздать весь окружающий фрагмент системы языка, а этимологические сло­вари должны давать не сближения корней, а историю слов. Когда речь идет о таких ценностях культуры, как лексика индоевропей­ских социальных установлений, как понятие о «протекании вещей» в философии Демокрита, или понятие «цивилизации», всякое иное, чем у Бенвениста, отношение к материалу выглядело бы просто варварским.

Все это очень близко к тому, чему учили у нас академик Л. В. Щерба и академик В. В. Виноградов. «История слова должна воспроизводить все содержание, всю цепь его смысловых превраще­ний, все его «метаморфозы». ...Она определяет исторические законо­мерности изменения значений, связывающие судьбу отдельного слова общим ходом развития всей семантической системы языка или тех или иных его стилей./ История слова всегда жизненнее, динамичнее и реальнее его этимологии»².

Широко представляя, как уже было сказано, европейскую язы­коведческую традицию, Бенвенист остается вместе с тем ярким выразителем идей именно французской школы. Он сумел воспри­нять лучшие черты французской научной мысли — картезианскую ясность и контовскую позитивистскую уклончивость перед слишком .общими теориями. Совсем не случайно при огромном диапазоне своих научных работ Бенвенист никогда не предпринимал общих компендиумов под названиями типа «Язык», «Система...» и т. п. и явно холодно относился к тем течениям в лингвистике, которые начинали претендовать на слишком широкие обобщения. К твор­честву Бенвениста до известной степени могут быть отнесены слова Конта, которыми он характеризовал свою философию: «Всячески стремясь как можно более сократить число общих законов, необ­ходимых для позитивного объяснения естественных явлений, что в действительности и является целью науки, мы считаем неоправ-; данно дерзким рассчитывать на то, что когда-нибудь, хотя бы в са-. мом отдаленном будущем, их удастся свести к строго одному»; необходимо единство метода, «что же касается доктрины, то в ее единстве нет никакой необходимости, достаточно, чтобы она была однородна»³.

В . В. Виноградов, Чтение древнерусского текста и историко-этимоло-гические каламбуры, ВЯ, 1, 1968, стр. 19.

A. Comte, Cours de philosophie positive, t. I. Gamier Freres, Paris, 1949, ^CTPi °?Д^рУ^сскии перевод: О. Конт, Курс положительной философии в 6 томах, * • * i \->i 10, 1У00).

Начиная со своей знаменитой «теории индоевропейского корня», сформулированной в 1935 г. (в книге «Индоевропейское именное словообразование»), и до цикла статей 60-х годов, вошедших в на­стоящий сборник, Бенвенист остается новатором линг­вистического метода. Только не искушенному в «ос­новной лингвистике» взгляду, привыкшему к резкой специализации «ответвлений», может показаться, что Бенвенист работает в ма­териале так, как могли работать, говоря его собственными словами, «и в 1910 году». Когда, например, он разыскивает первые контек­сты со словом «цивилизация» в английском и французском языках, он ищет не просто первые употребления слова, а стремится открыть «позиции нейтрализации» старого и нового значений, т. е. такие места в текстах, которые человеком сегодняшнего дня воспринима­ются как двусмысленности, а с исторической точки зрения свиде­тельствуют о переходе от одной семантической системы к другой. Длинные ряды примеров у Бенвениста — не самоцель, а средство для того, чтобы нащупать в них или «позиции нейтрализации», или иное, но всегда узловое место. Тем самым метод Бенвениста, требующий столь же обширной документации в материале, как и «атомарный» метод младограмматиков, решительно отличается от него.

Вместе с тем Бенвенист никогда не был сторонником «глобаль­ного» описания языка в духе дескриптивизма или порождающей грамматики; такие описания, по его словам, демонстрируют скорее «метод ради метода». Бенвенист обычно выбирает узловое м е с то ,.с Ж. с т е м ы, радиально продвигаясь от него в разных направлениях. Не случайно в книге так широко представлена проб­лема перфекта (в статьях «Пассивное оформление перфекта переход­ного глагола», «Активный и средний залог в глаголе», «Глаголы «быть» и «иметь» и их функции в языке», «Отношения времени во французском глаголе», «Именное предложение», «О некоторых фор­мах развития индоевропейского перфекта»). Эта глагольная катего­рия интересует Бенвениста не сама по себе, а в силу того, что она является ключевым пунктом в системе индоевропейских и некото­рых других языков, будучи точкой скрещения временных категорий настоящего и прошедшего, а вследствие этого и категорий активно­го процесса и состояния, далее номинативности и посессивности и, наконец, глагольного и именного типов предложения. В связи с последними стоит различие 3-го и 1-го лица, различие же 3-го и 1-го лица есть центр нового круга проблем — «субъективности языка» и т. д. Естественно, что мы, как читатели, могли бы начать и с «проблемы субъективности» в языке, чтобы затем прийти к перфекту, как с любой другой из узловых проблем сборника (они подчеркнуты в Комментарии). Таким образом, все статьи сборника образуют полное описание системы языка, развитое в соответствии

с единой концепцией и обозримое с одной точки. Но при этом описание не повторяет схемы самого языка, оно не «иерархическое», а «радиальное».

Здесь мы приходим к другой особенности концепции Бенвени­ ста. Бенвенист четко различает то, что не удалось разграничить Соссюру структуру описания (она у Бенвениста обычно «кон­ центрическая» и «радиальная») и онтологическую структуру объек­ та — самого языка (последней, ее «иерархическому» принципу, в настоящем сборнике посвящены специально лишь две статьи — «Понятие структуры в лингвистике» и «Уровни лингвистического анализа»). Структура описания у Бенвениста скорее напоминает структуру словарных определений, где каждое следующее опреде­ ление не вытекает из предыдущего, а связано прямыми и обратными связями с рядом других.

И здесь также Бенвенист далек от стремления протянуть про­цедуру описания в одном необратимом направлении и «непроти­воречиво» переходить от простейшего элемента языка к описанию единиц все более высоких ярусов, к чему так настойчиво и часто тщетно стремились американские дескриптивисты и школы, вы­росшие на основе дескриптивизма. И напротив, Бенвенист очень близок здесь к русской лингвистической школе, которая уже во второй половине 50-х годов устами П. С. Кузнецова провозгласи­ла отказ от стремления к однонаправленной непротиворечивости .метода, от пути последовательного определения единиц низшего "порядка с переходом затем.к единицам высшего порядка: «Таким путем мы не можем построить внутренне непротиворечивую систе­му, так как на определенных этапах нашего пути будем наталкивать-, ся на порочные круги (в логическом смысле). Это объясняется тем, что система единиц любого одного порядка требует для своего построения определенных понятий, лежащих за пределами ее»⁴. Примером такого подхода П. С. Кузнецов называл трактовку фоне­мы в Московской фонологической школе, где понятие фонемы опре­деляется как от низшего яруса — системы понятий из области фонетики, так и от высшего — системы понятий из области морфо­логии.

Четко сформулированное здесь П. С. Кузнецовым, а на деле уже широко применявшееся русскими и французскими лингвистами понятие кругового метода заслуживает дальнейшего теоретического объяснения. Здесь осознается, что линейная последовательность определений неизбежно окажется порочным логическим кругом и, напротив, кажущийся круг лингвистических определений будет логически непротиворечив. Тем самым по сути дела предпринимается попытка — фундаментальной важности для теории метода —

П . С. Кузнецов, О последовательности построения системы языка, «Гезисы конференции по машинному переводу (15—21 мая 1958 г.)», изд. 1 МГПИИЯ, М., 1958, стр. 17,

эксплицировать «логический круг», превратив его тем самым из недостатка в достоинство и сделав его краеугольным камнем тео­рии. Здесь делается также важный шаг к формализации «филоло­гического круга» — специфического метода гуманитарных наук, осознанного уже на заре научного языкознания и литературного романтизма, в начале XIX века, философом, переводчиком и ком­ментатором Платона Ф. Д. Шлейермахером⁶.

В радиальном методе Бенвениста четко прослеживаются две основные опорные линии анализа — семантическая и формальная. Каждое анализируемое явление исследователь стремится поставить в две линии соответствий — с одной стороны, в ряд «языковых категорий» (например, в проблеме перфекта это категории «вре­мени», «активного залога», «среднего залога», «переходности», «но-минативности», «посессивности» и т. д.), что у Бенвениста всегда оказывается связанным в той или иной степени с содержательным, семантическим анализом, с другой стороны — в ряд «синтаксичес­ких функций», что в понимании Бенвениста приближается к фор­мальному анализу. Последнее обстоятельство указывает на из­вестное сходство метода Бенвениста (точнее, его «метаязыка», не всегда эксплицитного) с пониманием метаязыка абстрактного типа, когда понятия «синтаксический» и «формальный» полностью сов­падают. По этой причине мы не стали бы прямо сопоставлять две названные опорные линии анализа у Бенвениста с соответственно «парадигматикой» и «синтагматикой» в общепринятом смысле тер­минов. Суть синтаксического учения Бенвениста состоит в разра­ботке понятия «синтаксической функции». Последняя оказывается одновременно и наиболее общим типом, «инвариантом» опреде­ленной группы языковых синтаксических функций в общепринятом смысле слова («функции определения», «функции отождествления», «функции предицирования» и т. п.), с одной стороны, и, с другой стороны, логической функцией, т. е. поддается формулировке в ло­гических терминах. Так обнаруживается связующее звено между логическим и языковым и удается в значительной степени преодо­леть неоднократно отмечавшийся разрыв между понятием функции в современной логике и понятием языковой функции, которым на каждом шагу пользуется всякий лингвист и которое казалось до сих пор просто «омонимом» первого (см. «Именное предложение», «Относительное предложение как проблема общего синтаксиса» и особенно «Синтаксические основы именного сложения» и коммента-

⁵ Ueber den Begriff der Hermeneutik mit Bezug auf F. A. Wolf Andeutungen und Ast's Lehrbuch (1829 г.), Friedrich Schleiermacher's Samtliche Werke, HI Abt., Ill Bd., Berlin, 1835: «Всякий элемент (einzelnes) может быть понят только как часть целого (ganzes), и всякое объяснение элемента уже предполагает понимание целого» (стр. 366 указ. соч.). Это положение Шлейермахер ставил в основу герме­невтики, которую он мыслил как общее учение об интерпретации любого содержа­тельного словесного произведения, от античных классиков и священного писания до дружеской беседы.

рий к ним). У Бенвениста намечается и переход к еще более общему понятию функции, которое объединило бы и названное выше поня­тие «синтаксической функции» и понятие «падежной функции» (ср. названные статьи и статью «К анализу падежных функций: ла­тинский генитив»), но этот переход остается, по-видимому, незавер­шенным.

Еще одной, может быть важнейшей, чертой метода является у Бенвениста генетический способ описания. Этот способ необхо­димо возникает из самого обращения с материалом: «узловые пунк­ты» бенвенистовских рядов всегда оказываются узловыми не толь­ко в системном, синхронном, плане, но и в плане историческом. С ними всегда связан тот или иной ключевой исторический момент в развитии рассматриваемого явления, а чаще целого фрагмента системы языка. При этом генетический метод Бенвениста отличает­ся от традиционного исторического метода младограмматиков не менее, чем отличается от их атомарного подхода его отношение к материалу. Бенвенист не ограничивается непременно односторон­ним движением — от засвидетельствованной в текстах или гипоте­тически устанавливаемой начальной точки к нашему времени. Даще он предпочитает^ двигаться_J^f^arj^i^^arv^Bmnm^^j^^ji^ioc^' бедственно наблюдаемого факта существующей сжггщы^в^щгдщлое. Нередко он привлекает для сравнения соответствующие фрагменты сосуществующих во времени языковых систем, например америка-ноиндейских, тюркских и других языков — в параллель к индоев­ропейским или, внутри индоевропейской семьи, индоиранских — в параллель греческим и т. д., последнее — как это делалось обычно в классическом сравнении. Однако при этом часто оказывается, что сравниваемые факты, принадлежащие одновременно существую­щим системам, располагаются не одновременно, а последовательно с точки зрения типологической перспективы. Так, «пассивное офор­мление» армянского перфекта оказывается не параллелью своеоб­разных синтаксических конструкций кавказских языков, а одной из ступеней развития индоевропейского перфекта в связи с ка­тегорией посессивности. Таким образом, и генетический подход у Бенвениста оказывается не линейным, как у младограмматиков, а значительно более сложным. Это—генетический рринщци, обо­гащенный и существенно измененный новой типологической и об­щефилософской точкой зрения.

При таком генетическом принципе по-новому, в частности, ос­вещается и вековая проблема «смысла и значения»: средством раз­личения «значения» («денотации», «денотата», у Бенвениста здесь designation) и языкового «смысла» («десигната», или «сигнификата», у Бенвениста здесь signification) является диахронический подход: «задача заключается в том, чтобы средствами сравнения и диахро­нического анализа вскрыть сигнификат там, где в начальной точке наблюдения нам дан лишь денотат. Параметр времени становится при этом параметром системного описания (la dimension temporelle

этом

11

devient ainsi une dimension explicative)»". Зная в начале анализа лишь то, с какими вещами соотносимы слова, лингвист в процессе глубокого диахронического анализа вскрывает их языковой смысл. Так построено последнее капитальное исследование Бенвениста — двухтомный «Словарь индоевропейских социальных терминов».

Мы говорили здесь о методе как «логике открытия» у Бенвениста, о практическом применении теоретических принципов. Что касает­ся метода в «чистом теоретическом» виде, то он кратко изложен в специальной статье Бенвениста «Уровни лингвистического ана­лиза». Но там Бенвенист говорит скорее о результатах и общих принципах метода, а вряд ли какой лингвист применял когда-ни­будь на деле свой теоретически описанный метод в неприкосновенно чистом виде.

* *

Течение, к которому принадлежит Бенвенист, характеризуется также способом введения и определения тео­ретических понятий. В отличие от структурализма с его априорным и скачкообразным введением новых понятий, в силу чего очень часто следующее понятие не имеет ничего общего с по­нятиями предшественников и вытесняет их,1 Бенвенист применяет эволюционный, генетический и апостериор­ный способ введения норых понятий. Блестящим образцом этого способа служит статья о понятии структуры в лингвистике. Послед­нее определяется не дедуктивно, а генетически — последователь­ным раскрытием этапов его становления в лингвистике, так что исторические этапы становления понятия соответствуют ступеням его логического определения. Благодаря этому Бенвенист уже в 1962 г. смог дать такое определение структуры, к которому повсе­местно приходят лишь шестью-семью годами позже. Замечательно, что общая модель такого способа определений имеется в самом язы­ке, и Бенвенист мастерски вскрывает («распознает») ее в ряде иссле­дований. Оказывается, что именно так развиваются понятия в их естественной форме— в лексической системе языка (в настоящем сборнике см. статьи «Свободный человек», «Раб, чужой», «Цивили­зация (к истории слова)»).

Этот способ, как и некоторые другие названные выше категории глубинного метода, не получил у самого автора эксплицитного выражения и названия, но Бенвенист последовательно шел к их обобщению. Этапы этого движения в наиболее полном виде пред­ставлены в статье «Категории мысли и категории языка», и несколь­ко уже в работе «Аналитическая философия и язык». Особенно знаменательно и глубоко закономерно появление первой статьи, посвященной «Категориям» Аристотеля. Если, как справедливо

⁶ Е. Benveniste, Le vocabulaire des institutions indo-europeennes, Paris, 1970, стр. 12, см. в настоящем сборнике перевод «Предисловия» автора к этой работе (гл. XXVIII).

12

! полагает Бенвенист, модель понятий тер^етаче£жоА,лингвистики за-! ложена в: самом языке, то естественно обратиться к самым истокам европейской лингвистической традиции — к греческой науке и к Аристотелю, и там проверить в материале это положение. Блестя­щий анализ Бенвениста полностью его подтвердил: категориями Аристотеля оказывается то, и только то, что уже категоризовано самим греческим языком. Но Аристотель здесь не просто объект лингвистического исследования, он и само начало европейской фи­лологической традиции. Таким образом, связываются воедино три опорных положения лингвистической концепции .Бенвениста, а вместе с тем и всего рассматриваемого течения лингвистической мысли: 1) генетический способ работы с материалом и объяснения категорий языка; 2) генетический способ введения и определения теоретических^понятий лингвистики; 3) глубокая связь с филоло­гической и лингвистической традицией.

Следование традиции у Бенвениста — не стихийная привязан­ность, она требуется рационально, она вытекает как следствие из самых глубоких теоретических основ его концепции.

Еще одна особенность характеризует течение, представляемое Бенвенистом. В настоящем сборнике она возникает сначала как простое наблюдение: имеются глаголы «клясться», «обещать», «обя­ зываться» и т. п., произнесение которых в первом лице настоящего времени — «клянусь», «обещаю», «обязуюсь» — и есть сам акт клят­ вы, обещания, принятия обязательства. У этих глаголов, следова­ тельно, означаемое, денотат, существует именно в тот момент и ровно столько времени, сколько длится произносимое означающее. Это небольшое открытие влечет за собой далее обнаружение целого универсального, существующего в разных языках, класса глаголов и речений (статья «Делокутивные глаголы»). Поиски тех же семио­ тических свойств — совпадения по времени означаемого и означаю­ щего в других классах языковых элементов — позволяют присоеди­ нить сюда же и местоимение первого лица «я». Обнаруживается, что это местоимение является первичным и основным носителем свойства, открытого раньше у глаголов (статья «О природе местои­ мений»). Появляется необходимость—и возможность—уточнить и самое свойство, которое оказывается фундаментальным качеством языка в процессе его реализации (langage en exercice) и получает особое наименование «субъективность в языке». Субъективность в 42M способность.хошрящегр.. присв.аива1ь^себе-язьш_в1 щэо-

Рименения, отражающаяся в^самом «зыке в,виж„Р.собой_ его устройства: в том, что целые классы языковых элементов — местоимения первого лица, названные глаголы, и др.— имеют осо­бую референтную соотнесенность, или, если пользоваться специаль­ным термином, являются «аутореферентными»,

М

За субъективностью вскрывается, таким образом, еще более общее свойство языка: язык есть семиотическая система, основные референционные точки которой непосредственно соотнесены с го­ворящим индивидом. С присущей ему простотой Бенвенист назы­вает это свойство «человек в языке» и делает это названи­ем целого раздела своей книги. Иначе все эти черты лингвистичес­кой концепции можно назвать антропоцентрическим принципом.

Тот же принцип Бенвенист утверждает и в лингвистическом анализе. Определяя, например, «субфонематический уровень», или уровень дифференциальных признаков фонем (в статье «Уровни линг­вистического анализа»), он подчеркивает: «Здесь — предел лингвис­тического анализа. Все данные ниже этого предела, получаемые при помощи современной специальной техники, относятся к физио­логии или акустике и являются внелингвистическими».

На этом примере, между прочим, хорошо видно, что значит отмеченная выше черта — не примыкать ни к одному из двух край­них лагерей, «структуралистов» и «традиционалистов». Казалось бы, приведенное положение Бенвениста отделяет его концепцию только от «неограниченно машинного» подхода. Однако по существу это лишь одна сторона более общего принципа, другая сторона которого отделяет эту концепцию от «неограниченно семантического» подхода. Как данные о звуковом и фонемном составе языка, получен­ные с помощью машинной техники за порогом естественного воспри­ятия человека, лежат вне языка и вне лингвистики, так — анало­гично и симметрично — данные о специальных областях семантики («Язык в культуре» и «Культура через язык»), лежащие за порогом естественного и обычного пользования языком у культурного че­ловека, лежат вне языка и вне лингвистики. Как ни трудно еще в настоящее время провести гщщщу_между историей слов и исто-Одр-й пдщггой, мещщ^емантикой языка и семаатшадй^льтуры, она должна быть проведена, и лингвистам" предстоит упорно работать в этом направлении. Эти ограничения с двух сторон позволяют дать еще одну формулировку антропоцентрического принципа: язык лежит BjtHanaaoEe естественного^восприятия человека, це_переходя порогов_этого восщшятия ни со стороны плана выражения, ни со стороны план^асодержания^^ с§мантикйТ '

И это опять-таки такой принцип, по которому сближаются французская и русская лингвистические школы. Во Франции ант­ропоцентрический принцип с большой определенностью утверждал, например, Г. Гийом, значение работ которого только сейчас начи­нает осознаваться во всей полноте. Указывая на противопоставлен­ность его собственного структурализма копенгагенскому, Г. Гийом писал: «Противопоставление справедливо, и различие двух струк-турализмов, если свести его к самому основному, заключается в том, что_копенгагенский структурализм считает язык объектом внешнего наблюдения, путь к познанию которого д§жит через построение

14

теории, как это имеет место во всех науках, где объектом наблюде­ния является объективный мир «вне меня». Копенгагенская школа приписывает языку ложную объективность как вне-субъективность, а между тем язык не имеет иной объективности, кроме той, которая устанавливается в самых глубинах субъективного» (Г. Гийом, лек­ция 17 октября 1955 г.)⁷.

Разумеется, концепция Бенвениста и доктрина Гийома совершен­но различны. Несомненно также, что антропоцентрический прин­цип находит в современной лингвистике различные индивидуаль­ные формулировки (например, в нашем языкознании близкую к гийомовской, но совершенно независимую концепцию развил приме­нительно к грамматике Н. С. Поспелов; иное выражение находит тот же принцип у некоторых психолингвистов). Но несомненно и то, что в своей концепции «человека в языке» Бенвенист воплоща­ет определенную и глубокую традицию европейского языкознания, в особенности отчетливую во французской и русской лингвисти­ческих школах. Подобный принцип на материале лексикологии утверждал у нас еще в 1940 г. академик Л. В. Щерба: «Слово золот­ник (в машине) всем хорошо известно, но кто из нас, не получивших элементарного технического образования, знает как следует, в чем тут дело? Кто может сказать, что вот это золотник, а это нет? По­этому в общем словаре приходится так определять слово золотник: «одна из частей паровой машины». Прямая (линия) определяется в геометрии как «кратчайшее расстояние между двумя точками». Но в литературном языке это, очевидно, не так. Я думаю, что пря­мой мы называем в быту «линию, которая не уклоняется ни вправо, ни влево (а также ни вверх, ни вниз). (Не следует думать, что здесь скрыт circulus viciosus: в основе наших обывательских понятий прямо, направо, налево лежит, я думаю, линия нашего взгляда, когда мы смотрим перед собой)»⁸. Вслед за тем Л. В. Щерба делал вывод, что логически строго определетные потетия_<ше являются какими-либо факто|>а~шГв процессе речевого рбщещш».

Здесь мы подошли к тому главному положению всего этого направления, которое служит его отличительной чертой: язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка; в со­ответствии с ним язык и должен изучаться.

Поэтому в своем главном стволе лингвистика всегда будет нау­кой о языке в человеке и о человеке в языке, наукой гуманитарной, словом такой, какой мы находим ее в книге Бенвениста, не столько завершающей пройденный, сколько открывающей новый этап — 70-е годы нашего века.

⁷ См. издательский проспект: G. G u i 11 а и m e, Lecons de Iinguistique, publiees par Roch Valin, Klincksieck, Paris, 1971.

__„ Л. В. Щерба, Опыт общей теории лексикографии, «Известия АН СССР, ОЛЯ», № 3, 1940, стр. 100.

16

Осталось сказать несколько слов о самом авторе. Эмиль Бенве-нист — профессор парижской Школы высшего образования (Ёсо-le des Hautes Etudes) с 1927 г., доктор филологических наук с 1935 г., профессор Коллеж-де-Франс (College de France) по кафедре, оставленной ему А. Мейе, с 1937 г., секретарь французского Азиат­ского общества (Societe Asiatique) с 1927 по 1937 г., второй секре­тарь (пост, который занимал в свое время Ф. де Соссюр), затем первый секретарь Парижского лингвистического общества (Socie­te de Linguistique de Paris) с 1945 г., почетный член академий и научных обществ многих стран.

Родился Эмиль Бенвенист в 1902 г., и таким образом в 1972 г. ему исполнилось 70 лет. Русское издание его книги становится юбилейным.

Предисловие автора французскому изданию «Проблем общей лингвистики» 1966 г,

О составе настоящей книги. В нее вошли следующие работы: «О некоторых формах развития индоевропейского перфекта» (1949), большая часть сборника автора «Проблемы общей лингвистики» (Е. В е n v e n i s t e, Problemes de linguistique generate, Paris, NRF, Gallimard, 1966), «Синтаксические основы именного сложе­ния» (1967), «Семиология языка» (1969), «Формальный аппарат вы­сказывания» (1970) и извлечения из двухтомного исследования «Словарь индоевропейских социальных терминов» (1970). Состав и композиция книги в принципе были согласованы с автором. Как и парижское издание 1966 г., эта книга образует единое целое, и по­этому мы сочли возможным предпослать ей предисловие автора к указанному французскому изданию. В конце дается «Библио­графия работ Э. Бенвениста».

Читателю следует иметь в виду, что ряд важных вопросов рас­сматривается автором в главах, название которых ничего не гово­рит об этих вопросах. Так, проблема антонимии затрагивается в главе «Заметки о роли языка в учении Фрейда»; проблема рефе­ренции — в главе «Аналитическая философия и язык»; принципы семантики — в главах «Уровни лингвистического анализа» и «Се­миология языка»; теория индоевропейского корня — в главе «О не­которых формах развития индоевропейского перфекта» и т. д. Ком­ментарий поможет ориентироваться во внутренней композиции книги,

Ю. Степанов

Работы, составившие настоящую книгу, отобраны из числа мно­гих других, более специальных, опубликованных автором на про­тяжении последних лет. Они названы здесь «проблемами», потому что все они в целом и каждая в отдельности являются определенным вкладом в фундаментальную проблематику науки о языке. Эта проблематика представлена основными темами книги: отношение ■ между биологическим и культурным аспектами языка, между субъ­ективным и социальным, между знаком и предметом, между симво­лом и мыслью, а также приемы и методы внутреннего анализа язы­ка. Представители других наук, осознавшие важность языка для их области знания, увидят, как лингвист подходит к некоторым вопросам, возникшим и перед ними, и, возможно, заметят, что организация языка определяет все семиотические системы.

Для таких читателей некоторые страницы, вероятно, покажутся трудными. Пусть же они убедятся в том, что язык действительно сложное явление и что анализ языковых фактов достигается нелег­кими путями. Прогресс в языкознании, как и в других науках, прямо связан с тем, насколько оно способно увидеть сложность -^своего объекта; этапы в развитии науки о языке и есть ступени в осознании этого. Следует, впрочем, всегда помнить ту истину, что рассуждения о языке плодотворны только тогда, когда они опираются на данные конкретных_языков. Изучение этих реальных, j данных нам в опыте исторических "систем, какими являются от-^! дельные языки,— единственно возможный путь к пониманию общих механизмов языка и его функционирования.

В первых главах мы нарисовали в общих чертах панораму иссле­дований, осуществленных в последнее время в области теории язы­ка, и отметили перспективы, которые они открывают. Далее мы переходим к центральной проблеме коммуникации и ее различным

17

аспектам: природа языкового знака; отличительные свойства че­ловеческого языка; соотношение между категориями языка и ка­тегориями мышления; роль языка в изучении подсознания. После­дующие разделы посвящены понятиям структуры и функции, в них рассматриваются,.разновидности-стр.уктуры. виазьшах, а также внут­риязыковые проявления некоторых функций; в частности, катего­рии формы и значения поставлены в связь с уровнями языка и ана­лиза. Ряд статей посвящен синтаксическим явлениям: здесь на материале языков различных типов исследуются некоторые син­таксические константы и устанавливаются специфические модели некоторых синтаксических конструкций, являющихся универса­лиями: именное предложение, относительное предложение и др. Название следующего раздела — «Человек в языке»; здесь речь идет об отражении человека в языке, которое определяется языко­выми формами «субъективности» и категориями лица, местоимения и времени. Напротив, в последних главах в центре — роль семан­тики и культуры; здесь рассматриваются методы семантической ре­конструкции, а также происхождение некоторых важных терминов современной культуры.

Из этого краткого обзора можно видеть, что книга представляет собой единое целое. Мы намеренно воздерживались от какого-либо вмешательства задним числом в изложение или в выводы, заключающие те или иные главы. В противном случае нам приш­лось бы к каждой главе добавлять постскриптум, зачастую весьма пространный: как в отношении библиографии, чтобы осветить, в частности, новейшие тенденции в развитии теоретической мысли, так и в отношении истории наших собственных, публикуемых здесь исследований, чтобы указать, какой прием был оказан каждому из них, отметив, например, что «Природа языкового знака» вызвала оживленную полемику, в ходе которой появилось много статей на ту же тему; что наша работа об отношениях времени во фран­цузском глаголе была продолжена и подтверждена статистическими исследованиями употребления времен у современных писателей, проведенными А. Ивоном, и т. д. Но в результате этого каждый раз получалась бы новая работа. Мы надеемся, что у нас еще будет возможность вернуться к этим важным вопросам и рассмотреть их заново.

ЛИНГВИСТИКА НА ПУТИ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ