14.2. Межличностное общение и истоки чувств

Попробуем проанализировать проблему истоков возникновения такой категории человеческих отношений, как чувства.

Необходимость общения отдельных индивидов в процессе их вза­имодействия проявляется не только у людей, но в определенной степе­ни у всех социальных животных, ведущих общественный образ жиз­ни. Цели такого взаимодействия определяются на всех уровнях систем поведенческих мотиваций, начиная от первичных мотиваций, связан­ных с обеспечением функций жизнедеятельности организма, и кончая высшими мотивациями, связанными с духовными, моральными и нравственными потребностями. Как было показано при описании мо­тиваций, их система представляет собой комплекс первичных, ничем не обусловленных потребностей организма. Действительно, уже моти­вации, связанные с обеспечением физической безопасности, с удов­летворением потребности в пище, воде и других витальных (жизнен­но важных) потребностей требуют постоянного обмена информацией между членами сообщества. Связь высших мотиваций с информаци­онными потребностями является еще более очевидной.

Удивительные примеры, показывающие исходные причины фор­мирования межличностного общения, дают экспериментальные дан­ные по изучению сопереживания у животных. Такие эксперименты де­монстрируют типичную модель социальных взаимоотношений между членами коллектива. В ряде экспериментов собака-жертва подверга­лась воздействию ударов тока на виду у собаки-наблюдателя. При этом у собаки-наблюдателя регистрировались проявления негативного эмо­ционального напряжения вплоть до проявления у эмоционально сла­бых животных стрессовых реакций (рис. 55). Показателями отрица­тельного эмоционального напряжения были увеличение синхрониза­ции тета-ритма гиппокампальных структур, повышение частоты сер­дечных сокращений и поведение других показателей, характерных для проявления оборонительно рефлекторного поведения. Данное явление ввиду своей эффектности получило образные названия «эмоциональ­ного заражения» или «эмоционального резонанса» (33, 193).

Р

Стрессовое состояние

ис. 55. Эффект «эмоционального заражения» у животных. Проявление стрессовых реакций у животных, наблюдающих за болевой реакцией у соседних особей

Более того, в таких экспериментальных условиях собака-наблюда­тель способна формировать инструментальный рефлекс избегания, на­пример, в виде подъема лапы, прекращающий подачу ударов тока со­баке-жертве. При выработке рефлекса избегания у собаки-наблюдате­ля наблюдалось снижение частоты сердечных сокращений и имело ме­сто исчезновение гиппокампального тета-ритма. Таким образом, сня­тие эмоционального напряжения является наградой для собаки-на­блюдателя. Другими словами, рефлекс избегания вырабатывается в этих условиях при наличии чисто идеального подкрепления.

Необходимость общения между членами сообщества возникает также из наличия мотивационных потребностей любопытства и без­опасности. Любопытство или ориентировочная деятельность живо­тных наиболее простым образом проявляется через ориентировочный (исследовательский) рефлекс. Сущность этого рефлекса хорошо иллю­стрируется образным выражением академика И. Павлова, который на­звал его рефлекс «что такое?». Важность этой потребности для орга­низма следует хотя бы из многочисленных экспериментальных фак­тов, показывающих, что даже животные такого уровня развития, как крысы, готовы преодолевать участки пола, находящиеся под током, только для того, чтобы исследовать новые для них участки простран­ства (рис. 56).

Интересно отметить, что удовлетворение исследовательской по­требности при перемещении крыс в новую для них обстановку приво­дит к эффекту аналгезии (обезболивания), что определяется повыше­нием порога болевой чувствительности при применении термического раздражителя (11, 203). Аналгезирующий эффект ориентировочной реакции, как выяснилось в последующих исследованиях, связан с тем, что новизна стимула активирует гипофиз, отдел мозга, представляю­щий собой один из главных регуляторов нейроэндокринной системы мозга. При этом система гипофиза позвоночных животных вырабаты­вает среди множества гормонов группу веществ, получивших назва­ние эндорфинов, т. е. эндогенных (внутренних) морфинов. Именно эти вещества и оказывают аналгезирующий эффект, связываясь с теми же

Рис. 56. Любопытство и стремление животных к получению новой инфор­мации напрямую связано с наличием эндорфинного самоподкрепления. Для того чтобы попасть в неисследован­ную часть лабиринта, крыса готова по­лучать болезненные удары тока, преодолевая участки пола, находящие­ся под электрическим напряжением

опиатными рецепторами клеток мозга, что и морфин. (Подробнее о механизмах действия эндорфинов см. п. «Нервные механизмы моти­ваций и эмоций».)

Теперь становится ясно, почему ориентировочный рефлекс, т. е. ре­флекс любопытства, из которого со временем рождается и любознатель­ность, обладает действием положительного подкрепления. Становится понятным, почему не только люди, но и животные,и особенно молодые, активные и деятельные,столь любопытны. Действительно, разве не дол­жен вызывать удивление, например, факт, что для того чтобы обучить обезьян различать близкие по тональности звуки, достаточно разрешать им в случае правильного ответа открывать окошко и наблюдать за тем, что происходит в соседней лаборатории. Эндорфинное самоподкрепле­ние в ответ на новизну объясняет постоянное стремление животных к получению новой информацию, а значит,и к взаимному общению как одному из важных источников такой информации.

Интересным аспектом эндорфинного эффекта новизны является его индивидуальная специфика. Хорошо известно, что величина ори­ентировочной реакции и степень ее угасания значительно отличается не только у разных людей, но и у разных животных. Например, даже щенки и котята одного помета четко различаются по характеру, по склонности к игре и по степени реакции на новизну. На основании все­го сказанного можно предполагать, что врожденные, наследственно приобретаемые индивидуальные особенности характера в определен­ной степени формируются в зависимости от количества рецепторов специализированных клеток мозга, воспринимающих нейрогормоны, в том числе и эндорфинного характера, в зависимости от характери­стик этих рецепторов, например, от степени связывания этих рецепто­ров с нейрогормонами, от скорости разрушения этих комплексов и т. д.

С другой стороны, другие жизненно важные мотивации, связанные с безопасностью, также требуют активного общения между отдельны­ми особями сообщества социальных существ, вне зависимости от то­го, являются ли эти особи людьми или животными. Причем, как следу­ет из результатов экспериментов по сопереживанию у животных, обо-

ронительное поведение, поведение, связанное с защитой, играет ог­ромную роль у животных разного уровня развития. В качестве приме­ра можно привести, скажем, хорошо известные факты поведения птиц-родителей при защите своих птенцов, факты воспитания различ­ных навыков, связанных с обороной, коллективной взаимообороной, скрытностью, поведением в сообществе и т.д. Те же самые выводы о необходимости социального поведения, общения и обмена информа­цией могут быть сделаны и при анализе любых других первичных мо­тиваций, таких, как потребность в пище, тепле, воде и т.д.

Таким образом, социальное поведение животных во всех своих проявлениях представляет собой способ удовлетворения комплекса мотиваций, т. е. исходных, спонтанных, абсолютно первичных потреб­ностей живых организмов. В свою очередь, социальное поведение вы­ражается через наличие таких взаимных отношений между отдельны­ми особями, которые имеют смысл «сопереживания» или «эмоцио­нального резонанса». При этом следует проводить очень тонкое и очень четкое различие между фактами, описывающими такие взаим­ные отношения у животных, и смыслом, который вкладывают люди, когда говорят о подобных отношениях в своей среде.

Попытаемся рассмотреть некоторую модель такого различия. Бу­дем исходить из предположения, что у животных эффект сопережива­ния реализуется только на уровне передачи специальных сигналов, со­общающих информацию об опасности или наличии пищи. Определен­ные движения, позы, определенная мимика воспринимаются другим животным как сигнал, сообщение об опасности или наличии положи­тельных воздействий.

Кстати говоря, происхождение этих сигнальных движений, поз и мимики, по-видимому, непосредственно связано с поведением, соот­ветствующим этим сигналам. Например, болевое воздействие вызыва­ет вполне определенную реакцию в виде поджимания лапы, втягива­ния головы, визга, отпрыгивания и т.д. Для восприятия такого рода сигналов и для наличия правильного на них реагирования от животно­го не требуется совершения никаких действий по осознанию ситуа­ции, никаких рефлексий и мысленных процедур с использованием та­ких понятий, как «я», «он», «внешний мир», «сочувствие» и пр.

Тем не менее наличие такой комбинации сигналов мимики, поз, движений дает воспринимающему животному (животному-реципиен­ту) прогнозную информацию о том, что может случиться с ним в бли­жайшем будущем. В связи с этим представляется неудивительным и вполне вероятным возникновение у воспринимающего животного то­го же самого комплекса потребностей и эмоций, что и у особи, переда­ющей информацию. Смысл такого изменения внутреннего эмоцио-166 нально-мотивационного состояния состоит в заблаговременном фор­мировании упреждающего поведения. В итоге для нескольких особей рождается не только некоторое общее, совместное поведение, но и не­кое общее, объединяющее их когнитивное и эмоционально-мотиваци-онное состояние.

Причины, источники возникновения и необходимости такой фуппы чувств, как сострадание, сочувствие, жалость, мы уже рассматривали ранее, при анализе поведения животных. Могут ли что-то сообщить нам исследования на животных об истоках таких чисто человеческих чувств, как, например, любовь или дружба? Следует специально отме­тить, что, говоря об истоках, причинах возникновения чувств, совсем не обязательно иметь в виду прямую передачу по наследству каких-то ней­ронных или молекулярных механизмов, ответственных за возникнове­ние предпосылок для появления этих чувств. Дело может обстоять ина­че и в каком-то смысле не менее сложно. В эволюционной теории такой механизм называется конвергентным приспособлением, и его суть со­стоит в неизбежности появления у неродственных видов одинаковых приспособлений и механизмов в тех случаях, если эти виды находятся в одинаковых условиях существования. Классическими примерами явля­ется появление аналогов крыльев — летательных перепонок у белок и у летающих рыбок, аналогов волос и ног у некоторых видов придонных рыб и т. д. С другой стороны, не следует забывать и о том, что самые раз­ные представители животного и даже растительного мира обладают во многом общим биологическим материалом, служащим для построения различных сложных белковых и небелковых молекул тела. Например, по данным молекулярной биологии такая типичная для живых существ молекула, как гемоглобин, являющаяся, как известно, основным функ­циональным компонентом красных кровяных телец и связанная с функ­цией переноса кислорода, отличается у человека и обезьяны примерно по 4% аминокислотных остатков. При этом, однако, стоит отметить, что у молекул гемоглобина многих морских червей, насекомых, примитив­ных рыб также имеется определенное сходство с молекулами гемогло­бина млекопитающих (2, I, 279).

Возвращаясь к проблеме возникновения чувств, стоит вспомнить описанные выше эксперименты, показывающие наличие «эмоцио­нального резонанса» и сострадания у животных. Эти и многие другие данные свидетельствуют о том, что по своему происхождению чувства любви, сострадания, милосердия и сочувствия имеют родственные корни. Но при этом сама сущность таких корней поражает и вызывает удивление. Многие этологи, т. е. люди, детально и профессионально изучающие поведение животных, считают, что истоки таких чувств, как дружба, любовь, справедливость, связаны не с чем иным, как с по­давленной агрессивностью!

Личные отношения, т. е. отношения, в которых отдельные особи уз­нают друг друга, помогают друг другу в совершении общих дел, напри­мер, таких, как забота о потомстве, добывание пищи или охрана терри­тории, имеют место только у животных с высокоразвитой внутривидо­вой агрессией. Причем такие дружеские узы тем прочнее, чем большей агрессивностью обладает соответствующий вид. Стайные животные, лишенные внутривидовой агрессии, т. е. не вступающие в борьбу друг с другом за полового партнера, пищу или территорию, казалось бы, в пер­вую очередь должны демонстрировать дружеское поведение. Однако ничего подобного не бывает никогда, объединение таких животных, по образному выражению К.Лоренца, всегда анонимно.

Особенно ярко связь агрессивности и личного дружелюбия прояв­ляется у животных, которые в зависимости от времени года и стадий своего развития попеременно становятся то агрессивными, то индиф­ферентными друг к другу. К таким животным относятся, например, многие типы рыб или птиц. Оказывается, что любое персональное вза­имодействие у представителей таких видов имеет место только в пери­оды агрессивности и исчезает, как только исчезает агрессия. Персо­нальные узы, личное взаимодействие конкретных особей, конечно, возникли для целей совместного решения тех или иных задач, связан­ных с сохранением вида, в первую очередь, в связи с задачами заботы о потомстве. Однако механизм реализации такого совместного поведе­ния оказался возможен только при использовании энергии затормо­женной агрессии.

В этом плане интересно остановиться еще на одном способе ис­пользования агрессивного начала в процессе совместного решения за­дачи. Этот способ получил название «науськивания» и заключается в особом поведении птиц, связанных узами личных отношений. В этом поведении одна из птиц, обычно самка, в процессе агрессивного пове­дения указывает клювом не на партнера, а на соседнюю птицу, обычно самца, зашедшего на территорию пары. После нескольких повторов такого рода подбиваемый к агрессии самец, как правило, вступает в бой и отгоняет противника от гнезда или от центра своей территории.

При этом следует отметить, что внутривидовая агрессия, естест­венно, намного старше, чем самые первые проявления личных связей. Так что симметрия в данном случае отсутствует: внутривидовая агрес­сия без личных связей возможна, однако личные отношения без внут­ривидовой агрессии — нет.

Связь агрессивного поведения с наличием семейных отношений у конкретных особей отмечалась в огромном множестве наблюдений. 168

Например, отмечалось, что самки многих видов животных при осуще­ствлении начальных этапов гнездового, семейного поведения часто проявляют явно агрессивное поведение. Они нападают на самцов, ку­сают, наносят им увечья. Аналогичным образом ведут себя и самцы, когда находятся в начальных стадиях знакомства и не узнают самок.

Однако по прошествии времени, когда партнеры становятся спо­собны к индивидуальному узнаванию друг друга и когда они предпо­читают иметь дело только друг с другом, в их поведении появляются принципиально новые элементы. Эти элементы наряду с реакциями агрессии образуют особые ритуалы поведения, которые получили на­звания реакций умиротворения, ухаживания, совместного поведения. Примером такой ритуальной церемонии является зигзагообразный та­нец самца рыбки колюшки, в котором агрессивный выпад в сторону самки «зиг» чередуется с элементом «заг», состоящим в заманивании ее в сторону гнезда. Аналогично построены элементы «танца» птиц, когда элементы агрессивного нацеливания клювов заменяются отвора­чиванием головы и поворотом к партнеру незащищенной шеи.

Иногда подобные агрессивно-умиротворяющие ритуалы дают сбои и животные вступают в настоящую драку друг с другом. Подо­бные проявления смеси любви и ненависти по своим внешним прояв­лениям иногда карикатурно напоминают поведение людей. Можно вспомнить такие поговорки, как «не бьет — значит не любит», «милые бранятся — только тешатся». Конечно, при проведении подобных ана­логий необходимо иметь в виду принцип конвергентного приспособ­ления, который в данном случае говорит о том, что сходные внешние воздействия (при условии их важности для организма) порождают сходные механизмы реагирования.

Очевидный интерес представляет рассмотрение истоков еще одно­го социально значимого чувства человека — чувства справедливости. По-видимому, один из истоков этого чувства связан с установлением социальной иерархии членов сообщества, стаи или стада. Сущность иерархии состоит в том, что в процессе совместного существования каждая особь приобретает знание о том, кто из членов сообщества сильнее и кто слабее ее. В результате установления такой иерархии от­падает необходимость в постоянном выяснении отношений и постоян­ных драках между членами группы. В результате в любом устоявшем­ся сообществе имеет место определенная система отношений, или, об­разно выражаясь, «порядок клеваний».

Что же происходит в такой устоявшейся иерархической системе при ссорах или других типах выяснения отношений? Дело в том, что сама система иерархических отношений обладает определенным ди­намизмом и может меняться время от времени, например, в связи с болезнями одних особей или в связи с физическим созреванием и ростом других. В результате этих процессов каждый индивид постоянно про­веряет свой иерархический статус, вступает если не в борьбу, то в оп­ределенные соревновательные отношения с выше- и нижестоящими особями. Причем враждебность между соперниками тем больше, чем ближе они по своему иерархическому положению. Особенно сильная напряженность, таким образом, имеет место между животными с поч­ти равными рангами. И поэтому в случаях ссор между такими особями другое животное, имеющее еще более высокий ранг, всегда вступает в борьбу против своего ближайшего соперника, т. е. на стороне слабого. В итоге реализуется система отношений, для описания которой подхо­дит рыцарское правило: «место сильнейшего на стороне слабого». Происхождение такой странной аналогии опять же объясняется с по­мощью принципа конвергентного приспособления — взаимная конку­ренция в любых коллективах наиболее выражена между объектами с близкими характеристиками, что неизбежно вызывает облегчение по­ложения крайних единиц, в данном случае более слабой особи.

Еще одним забавным следствием существования иерархических отношений в сообществах животных является проявление у них если не чувства, то правила, которое может быть названо уважением к старшим. Исследователи, работающие с обезьянами, многократно описывали факты подражательной деятельности обезьян. Однако осо­бый интерес при этом вызывают наблюдения, показывающие, что обезьяны, по крайней мере, такие высокоорганизованные, как шим­панзе, подражают только особям более высокого ранга. В специально поставленных экспериментах из группы шимпанзе брали особь, име­ющую низкий ранг, и обучали ее доставать еду при помощи особых ма­нипуляций. Когда ее возвращали в группу, никто из обезьян не перени­мал ее навыков. Если же обучению подвергалась обезьяна, имеющая высокий ранг, ситуация менялась — новый опыт сразу же перенимался другими членами группы (23 , 234—239).