Введение

ВМёзере, Гердере и Гёте мы видим трех самых значительных и наиболее рельефно проявивших себя в XVIII веке первооткры- вателей нового понимания истории¹. При взгляде с высоты ка- жется, что деяния трех великих людей совпадают благодаря их основным идеям. Но их различия проявляются чудесным обра- зом, если рассматривать их с точки зрения основных человеческих и ду- шевных сил, которыми они были созданы. Сущность нового историчес- кого мышления заключалась и в том, что, хотя оно и создало совершенно определенные единые принципы постижения исторического мира, но питалось и еще сегодня должно питаться многообразием в высшей сте- пени индивидуальных мотивов и задатков, чтобы не выродиться в про- стую рутину научных методов.

* «Дневник моего путешествия в 1769 году».

Вкладом Мёзера было дарование зрелого мужа со свойственным ему медленным, но постоянным ростом сил, с прочной и гармоничной структурой духа. С тактичной уверенностью он соединял конкретный опыт практической профессии с импульсами уже воспринимаемого про- светительского движения, самое родное и исконное — с европейским ду- хом. Напротив, Гердер как человек, Гердер в развитии своих сил предста- ет негармоническим и проблематичным. Он не укоренился уверенно ни в одном месте, ни в одной профессии, как он сам однажды, характери- зуя себя, сказал о «сумрачном беспокойстве, которое ищет другой мир и все еще не нашло его» (8, S. 328). Уже в преклонные годы он вполне со- знательно видел себя в образе Петрарки, называя его одной из самых нежных душ, которая повсюду искала покоя и нигде не находила его (17, S. 266 и 18, S. 362 ff.). Представление о натуре Гердера, склонной к деп- рессии и все же вновь и вновь стремившейся ввысь, исполненной огнен- ного честолюбия и испытывавшей глубокое внутреннее беспокойство,, создается на основе признаний, сделанных в годы самого интенсивного периода его жизни и занесенных на страницы «Reisejournal»*, который Гердер вел в 1769 г. во время плавания из Риги во Францию. Можно было бы подумать, что здесь выступает не целостный человек, каким был Мёзер, а потом в еще большей степени Гёте, но человек, не обладающий цельностью натуры, тип чистого ученого, становящегося проблемой для

самого себя, испытывающего, правда, фаустовские порывы и тоску по полноте человеческой жизни, но не имеющий силы и решимости, что- бы взорвать стены кабинета. При этом человек, которому тогда было только 25 лет, уже начал необычайно плодотворную и преобразующую работу мысли. Во время поездки его ум потрясали грандиозные планы и проекты задач, еще и сегодня волнующих мир духовности. Высшую и наиболее пространную из этих задач можно характеризовать и как об- щий знаменатель всего того, что сделал Гердер для исторического мыш- ления. «История человеческой души вообще, времен и народов! Что за книга!» (4, S. 368). И надо еще отметить то, что окажется для нас ключом к полному пониманию всего этого обобщающего деяния — замысел пла- нируемых исследований далеко выходил за пределы простого созерцания и удовлетворения собственного стремления к познанию. Эти исследова- ния должны были образовать, воспитать и осчастливить род человечес- кий. Весьма значительный в немецком просветительском движении ос- новной этико-педагогический мотив, испытавший плодотворное воздействие идей Руссо, столь сильно проявлявшийся уже у Мёзера, пи- тал в глубине и всю чисто историческую работу Гердера. При этом, од- нако, он сознавал и слабость своего духовного дарования, которая хотя и была неизбежным фоном его силы, но должна была отличать Гердера как от Мёзера, так и позже от Гёте. Ему чего-то недоставало в чувствен- ной силе, чтобы видеть структуру жизни и истории во всей их конкрет- ной определенности, в их обнаженной природно-духовной действитель- ности. Он не сумел осуществиться ни как реалист, ни как эмпирик. «Мой дух не в состоянии замечать, он способен скорее наблюдать, раз- мышлять!» (4, S. 366). «Чем заслужил я в моем прошлом состоянии, что я предназначен лишь видеть тени вместо того, чтобы чувствовать реаль- ные вещи! Итак, повсюду гипертрофированная, предвосхищающая сила воображения, которая отвращает от истинного и умерщвляет вкус, делает его блеклым и вялым» (4, S. 446). С этим преобладанием воображения была связана еще одна, часто порицаемая и все время воспринимаемая читателем слабость его духа, недостаточная потребность в понятийной ясности и логической строгости. У него отсутствовала последовательная потребность в этом, а не сила и острота интеллекта, как таковые, нали- чие которых Гердер в отдельных случаях часто в достаточной мере дока- зывал. Но воображение, преобладание которого философ порицал в себе, не было пустым, произвольно играющим, и не отбрасывающим лишь тени. Оно выходило не за пределы действительного, а сознательно про- никало через действительное, которое оно при этом подвергало неточно- му осмыслению, в душевные глубины человеческой жизни, из которых возникают реальные образования. Здесь он сенсорностью своей души воспринимал звуки и тончайшие колебания тонов, которых не слышал еще ни один человек. И потому, что Гердер при этом не ограничивался, в отличие от великих знатоков души прежних времен, самонаблюдени- ем и наблюдением вневременных процессов, происходивших в челове- ческой душе, потому, что его притягивала историческая, изменяемая, своеобразная и часто игнорируемая душевная жизнь с ее до сих пор не- понятыми загадками становления, потому, что его заинтересовала «исто- рия человеческой души вообще», — как Юма, но гораздо глубже, - он и

стал гениальным открывателем новых областей исторической жизни во- обще и создателем нового метода вчувствования. Это слово, созданное Гердером, обозначало метод, с помощью которого и области, оставлен- ные им в стороне, могли быть постепенно завоеваны.

Он сумел лишь частично осветить исторический мир. Об этом мы скажем здесь только самое необходимое для первоначальной ориента- ции. Эстетической по своему характеру и направленности была основная способность духа Гердера, позволявшая вчувствоваться в душевно обус- ловленные исторические явления, но эстетической в рецептивном, а не в художественно продуктивном смысле. Ему недоставало подлинной со- зидательной силы. От этого страдало не только поэтическое творчество Гердера, но и его понимание и изображение исторических явлений. По- этому открытые им новые чудеса внутренней исторической жизни не были в полной мере и с достаточной ясностью освещены созерцанием истории. Это произошло и потому, что ученый не пытался резче выра- зить новое в понятиях. Свет, зажженный им, был колеблющимся и к тому же менял свою силу на протяжении всей его жизни. Этико-педаго- гический мотив, который, наряду с другими, руководил Гердером с мо- лодости и временами очень тесно соединялся с мотивами религиозными, на дальнейших ступенях развития мыслителя все более препятствовал его способности, великолепной и уникальной несмотря на все недостат- ки, эстетическим чутьем ощущать историческую жизнь. Сильно воздей- ствовали на это и определенные переживания того времени. Все более, четкие этические критерии одухотворенного Просвещения, которые вы- рабатывал ученый, переставали полностью соответствовать как общему историческому процессу, так и его отдельным явлениям и позволяли ус- кользнуть от внимания многому из того, что Гердер однажды уже открыл в юности.

* «И еще одна философия истории человечества» (нем.).

Можно различать по крайней мере три ступени развития историчес- ких взглядов Гердера, которые мы рассмотрим по отдельности. Первая ступень, двенадцать лет с 1764 по 1776 г.: это годы с 1764 по 1769, про- веденные в Риге, два года путешествий (1769-1771), которые свели его в* Страсбурге с Гёте, и время службы в совете консистории в Бюкебурге (1771-1776), — означала процесс быстрого и мощного восхождения, ко- торый в свою очередь можно расчленить на ранний и бюкебургский пе- риоды. Это время дало высочайшее достижение Гердера как историчес- кого мыслителя и первооткрывателя историзма, — написанный в 1773е. и опубликованный в 1774 г. (5, S. 475 ff.) очерк «Auch eine Philosopliie der Geschichte zur Bildung der MenschhenV, производящий впечатление едва ли не пророческого видения. Эту работу, несмотря на новый религиоз- ный фермент, проявившийся в бюкебургский период, должно рассмат- ривать как естественное увенчание раннего периода творчества Гердера и поэтому генетически теснее связывать с ним. Вторая ступень, охва- тывающая первые 15 лет в Веймаре (1776-1791), лучшие из которых были оплодотворены дружбой с Гёте, породили монументальную главную ра- боту, сильнее всего подействовавшую на современников, но не оказыва- ющую уже подобное воздействие на нас — «Ideen zur Philosophie del

Geschichte der MenschhenV (1784-1791). Как будет показано, она, хотя и содержит в своих первых главах определенное добавление новых значи- тельных концепций, но затем все отчетливее обнаруживает уже отмечен- ный излом между эстетически-созерцательным и этическим освещени- ем, которое должно было привести на третьей ступени, в «Briefen zur Befdrderung der HumanitaV' (1793-1797, Bd. 17, 18) и «Adrastea» (1801/03 г.; Bd. 23, 24) к примату этического критерия. Ясно, что с учетом наших це- лей должно преобладать рассмотрение первой ступени.