III. Робертсон

Обращаясь теперь к третьему из трех великих британских историков эпо- хи Просвещения Уильяму Робертсону (1721-1793), мы еще раз бросим ретроспективный взгляд на особый способ, которым универсально-исто- рическая тенденция, слава Просвещения, в каждом случае по-разному, проявлялась у Юма и Гиббона. Правда, интерес Юма охватывал все че- ловечество в его восхождении от варварства к цивилизации. С такой по- зиции он и взялся за изучение истории религии, но, тем не менее, далеко в недостаточной степени сумел в своей «Истории Англии», несмотря на универсальный интерес, лежащий в основе этой работы, выразить ее универсальную включенность во всеобщую историю Запада. Он, кстати, изучил слишком малую часть ее. Гиббон универсально охватил весь мир народов, вплетенный в судьбу Рима, но, пользуясь своими средствами познания, не сумел придать полное внутреннее единство целому, кото- рое он изобразил. Для историографии Робертсона характерен определен- ный прогресс в использовании всемирно-исторического метода, хотя и эта историография едва ли вышла за границу использования просвети- тельских средств познания и ценностных масштабов, а в том, что каса- ется обшей духовной силы, она уступала Юму и Гиббону. Поэтому мы говорим о Робертсоне только теперь, хотя он по времени предшествовал Гиббону. Его «History of Scotland* (История Шотландии) вышла в 1759 г. ^в двух томах, вскоре после появления первых частей труда Юма и была встречена в стране как нельзя более тепло¹⁵. В Европе славу Робертсону принесла его самая большая работа в трех томах «НШогу of the Reign of the emperor Charles the Fifth* (История царствования императора Карла V, ¹'69), а последним его крупным историческим трудом, кроме написан- ной в старости работы, посвященной знаниям древних об Индии (1791 г.)

была вышедшая первым изданием в 1777 г. « History of Атегка» (История Америки) в двух томах¹⁶.

Во всех трех работах обнаруживается определенная универсально-ис- торическая жилка, все они являются деяниями человека, наделенного прирожденным историческим талантом, хотя и не гениального, но пре- исполненного благородного уважения к явлениям находящегося в дви- жении мира и даже их своеобразию, на котором основана подлинная ис- торическая объективность в той мере, в какой он мог его постичь. Это уважение к фактам и добросовестность исследователя, пользовавшегося и архивами, снискали ему славу most impeccable historian XVIII в. (Black. Op. cit. P. 122)". Развитие его понимания универсально-исторического в трех работах демонстрирует, однако, органическую последовательность ступеней, ибо исследователь показал сначала свою шотландскую родину не изолированной, а включенной в европейскую историю, затем исто- рию Европы и, наконец, Новый Свет как в его изначальном состоянии, так и в процессе формирования под воздействием держав Старого Све- та. Другая органическая черта его историографии заключается в том, что все три работы посвящены в основном XVI в. и, таким образом, пред- ставляют собой попытку проникновения с самых разных сторон в уни- версально-историческую эпоху первого порядка. Стимулы, данные Воль- тером в его «Основной идее XVI в.», в главе 118 его «Эссе», принесли здесь плоды.

* Наиболее непогрешимого историка (англ.).

'* Усовершенствование человеческого разума (англ.).

Причины интенсивного интереса Робертсона к XVI в. имели, тем не менее, еще исключительно просветительскую природу. Это было время, говорится в «Истории Шотландии», когда мир проснулся от своей летар- гии, человеческий дух ощутил свою собственную силу и разорвал оковы авторитета. Историк воспринял этот процесс как чистое совершенство- вание, как «improvement of the human mind»". Правда, в лютеровской Ре- формации он видел одно из величайших событий человеческой истории, но оценивал ее - впрочем, с большими теплотой и сочувствием, неже- ли Юм — только рационалистически, как прорыв к более свободному и разумному размышлению о Боге. Религиозные проблемы как таковые не притягивали исследователя. Для своего «домашнего употребления» он, как историк, удовлетворился мягкой, кротко, но неорганично соединяв- шей Просвещение с христианством, верой в провидение, направляющее мировую историю. Действие провидения ощущалось на серьезных пово- ротах и подводило к прогрессу. Мыслитель, действуя при этом более узко, нежели Гиббон, считал возможным предоставить изучение догма- тических вопросов историкам церкви. Знал ли он вообще «проблемы» в подлинном и глубоком смысле этого слова? Правда, Робертсон исследо- вал каждый вопрос, который он ставил, с основательной серьезностью, но потом был в состоянии столь удовлетворительно и убедительно отве- тить на него, так изящно связывая одну причину с другой, что загадок не оставалось и все гармонично складывалось в ступенчатое строение про- гресса. Уже именно с таких позиций написано введение к шотландской истории XVI в., но прежде всего знаменитое, по-своему мастерское вве-

дение к истории Карла V с его ретроспективным взглядом на темное и постепенно просветлявшееся средневековье. Мы слышим чудесное по- вествование о том, как в Европе становилось все лучше и лучше. При этом Робертсон был гораздо справедливее в оценке положительного воз- действия крестовых походов и рыцарства, нежели это удалось сделать после него более скептически настроенному Гиббону. Он самым прият- ным образом и с большим искусством стилизовал продолжительные про- цессы развития государства, государственного устройства, права, торгов- ли, общества и культуры. Каузальное значение институтов для жизни в целом было сильно, даже преувеличенно подчеркнуто, причем в этом временами проявлялась прагматическая склонность к переосмыслению неосознанно совершенных преобразований в осознанно желательные. Подлинно просветительской было отношение автора к науке и торговле, в которых он усматривал самые сильные рычаги прогресса. Способность Робертсона набрасывать общие контуры и высвечивать их характерны- ми деталями следует ценить тем выше, что она покоится на больших зна- ниях и умелом владении материалом. Это был прогресс по сравнению с Вольтером с его относительно малыми знаниями и большой смелостью. Робертсону лучше, чем Вольтеру и даже Юму, удалось оправдать объек- тивными обстоятельствами подробное изображение политической и во- енной борьбы за власть. В результате сравнения урегулированных войн, планировавшихся в монарших и министерских кабинетах и разумно ог- раничивающей самое себя политики отстаивания интересов — а именно это было характерно для его времени — с диким и неумеренным ведени- ем войны в прежние эпохи, историка посетила идея о том, что в резуль- тате образования постоянно пребывающей в равновесии системы евро- пейских государств достигнут прогресс человечества, неведомый прежде. Эта политика равновесия, рационализировавшая и борьбу за власть, была для Робертсона great secret of modem politics' (History of Scotland). Говоря о Гиббоне, мы отметили сходное чувство значения культуры для новой системы европейских государств и тем самым указали на мост, ведущий к Ранке. В формировании политики равновесия, способствую- щей развитию культуры, Робертсон видел всемирно-историческое значение борьбы за власть между Карлом V и Франциском I. Само изображение этих событий, в значительной степени опирающееся на повествовательные труды историографии Возрождения, едва ли показало что-либо из искус- ства начертания общих контуров, продемонстрированного во введении. Это изображение шло с сузившимся горизонтом от действия к действию, тщательно различая в каждом случае реальные интересы и страсти как мотивы действия, но ему недоставало больших идеальных связей. Роберт- сон как просветитель мог превратить общее improvement (усовершенство- вание) человечества в художественное зрелище, но час полного оживле- ния политической истории еще не пришел.

Великая тайна современной политики (англ.).

Только «История Шотландии» взяла более живой и индивидуальный тон в изображении борьбы за власть. Его пробудило сердечное отноше- ние шотландца к судьбе своей родины. Его волновало зрелище того, как Шотландия, бывшая в XVI в. изолированной ареной борьбы диких фе-

одальных кланов и сферой господства знати, изменилась в результате переплетения ее судьбы с судьбой Англии и, более того, с новой систе- мой европейских государств, как страна зрела для принятия своей окон- чательной судьбы — слияния с Англией. Не без печали историк рассмат- ривал в заключении возможность того, что при дальнейшем обособленном существовании и шотландский язык мог бы расцвести, обретя особую красоту, как это когда-то произошло с разнообразием греческих диалек- тов. Но ублюдочному существованию XVII в. Робертсон решительно предпочел слияние воедино с британским народом как благотворное и для свободы, и для гения нации.

Следовательно, Робертсон сразу же отверг легкое романтическое по- буждение, уже возникавшее у него. Его четко различимые усилия, на- правленные на точное постижение особого в каждом историческом яв- лении наряду с общими и простыми закономерностями в прогрессе человечества, правда, предостерегали историка от перенесения представ- лений о современности на прошлое. Но это предостережение высказы- вали уже Вольтер и Монтескье, и Робертсон лишь развил дальше кау- зальный метод Монтескье, предъявив к нему более высокие требования в отношении точного исследования отдельных деталей и возросшего по- нимания многообразия взаимодействующих причин. «Присущее этому великому мужу страстное влечение к системе подчас делало его небреж- ным в исследовании», - совершенно обоснованно отмечается в «History of America* (3, 379). Таким образом, английский историк дистанцировал- ся от односторонности учения Монтескье о климате, проявив понимание географической обусловленности и, как это делал уже Вольтер, исследо- вал прежде всего моральные и политические причины и их особые кон- стелляции. Но для Робертсона прошлое было и осталось достойным ис- следования не из-за каких-то его собственных ценностей, а лишь как познавательный материал для возникновения современной цивилизации и для совершенствования рода человеческого. Следовательно, его отно- шение к прошлому определялось чисто каузальными, а не ценностными мотивами. Ценности прошлого, которые признавал историк, были по меньшей мере лишь приблизительными ценностями постепенно очи- щавшегося разума. В «Истории Шотландии» душа могла звучать лишь в качестве своего рода дополнения. Робертсон совершенно не романтичес- ки смотрел на давнее прошлое своего народа. Следовало, полагал он в начале работы, или пренебречь самым старым периодом как совершен- но сказочным, или предоставить его легковерию любителей старины. Нации, как и люди, на пути к зрелости проходят различные ступени и то, что происходило с ними в детстве или ранней юности, не может быть вызвано в памяти, да и не заслуживает этого.

Тем не менее Робертсон позже нарушил этот принцип, тщательно проанализировав в «Истории Америки» на основе всех доступных тогда источников примитивную ступень жизни индейцев и несколько более высокую ступень жизни полукультурных народов Мексики и Перу. Здесь его не отпугивала сказочность наследия, напротив, привлекала задача показать на достоверном материале низшие ступени великого процесса совершенствования человека. Тезис Руссо об идеальном характере пер- вобытного состояния вызвал оппозицию просветителей. Первым был

Вольтер; швейцарец Изелин уже в 1764 г. собрал большой этнографичес- кий материал, направленный против Руссо, но не углубил тем самым понимание проблемы. В 1767 г. Фергюсон предпринял более тонкое ис- следование ступеней примитивных культур. В этот ряд вступил теперь и Робертсон, также трезво отрицавший позицию Руссо. Он внимательно прослеживал и здесь все обнаруженные особенности, но основная идея, руководившая им, заключалась в том, что все особенности первобытно- го населения Америки вторичны по сравнению с общечеловеческим ти- пом, имеющим силу для всех народов, воплощенным и в них. Робертсон оспаривал утверждение о возможности из подобия определенных старо- германских и индейских нравов сделать вывод, как пытались некоторые, о подобии и одинаковом происхождении этих народов, но объяснял та- кое сходство скорее воздействием одинакового образа жизни и одной и той же ступенью культуры. «Племя дикарей, живущее на берегах Дуная, почти не должно отличаться от племени, которое живет на равнинах, орошаемых Миссисипи» («History of America*, 1, 26; ср. также «History of the Reign of the Emperor Charles the Fifth*, прим. 6 к гл. 1). На этом же мне- нии основывался и анализ первобытных народов, предпринятый Фергю- соном. Их тезисы можно рассматривать как прогресс по сравнению с необузданной и некритической спекуляцией, которую практиковал еще и Лафито, выдвигая гипотезу родословного древа. Эти идеи, как и род- ственное им учение Юма в сфере истории религии, оказались новатор- скими для сравнительной науки о ступенях культуры. Вновь, как и Юм, исследователь оказывается у начала позитивистского рассмотрения исто- рии, направленного только на развитие типов. Но продолжавший дей- ствовать дух естественного права проявился и в предположении Робер- тсона, что одинаковая природа человека проявляется в одинаковости ступеней его совершенствования. «Человеческий дух следует одним и тем же путем как в Новом, так и в Старом Свете» («History of America*, 3, 171). «Человеческое существо, такое, каким оно первоначально вышло из лона природы, повсюду одно и то же», растет ли оно среди дичайших из диких или в цивилизованнейшей нации. Поэтому способность к improvement представляется неизменной, а достижимые человеком талан- ты и добродетели в большой степени зависят от состояния общества в каждом конкретном случае (Hist, of Am. 2, 188). Так, например, он видел и в феодальном устройстве старой Мексики точное подобие феодализма средневековой Европы. Такие сравнения могли оказаться плодотворны- ми только в том случае, если новое понимание типов, выросшее из анг- лийского эмпиризма, связывалось с новым живым пониманием индиви- дуального. Этого понимания не было у Робертсона, и одно лишь Добросовестное описание особенностей не могло заменить его. Но оно присутствовало в английской духовной жизни XVIII в. вообще. Теперь Должно было показать в высшей степени достопримечательное зрелище.

Примечания

'Мы оставляем здесь без рассмотрения большую английскую коллективную ра- боту «Universal history from the earliest account of the time to the present* 1736 и сл..

равно как и ниже - ее издания на немецком языке. Хотя она, охватывая все, в том числе и нехристианские народы, реализовала основную идею Просвещения, но осталась почти целиком в плену фактов. Ср. Borkenau-Pollak F. An universal history of the world etc. Leipziger Dissertation, 1924 (Maschinenschrift). ¹ История Англии времен Стюартов появилась в 1754 и 1756 гг., времен Тюдо- ров — в 1759 г., двухтомная история Англии времен Тюдоров до восшествия на престол Генриха VII - в 1761 г. Metz D. Hume, S. 41 ff. Данные этого автора, как и других, согласно которым единое издание всей работы появилось в 1763 г., ошибочны. Мы располагаем шеститомным изданием ин-кварто 1762 г. Сам Юм свидетельствует, что он при пересмотре истории Стюартов изменил в торийском духе более 100 мест. Об этом см. Burton. Life and correspondence of D.Hume (1846), 2. 73 ss. Выражение superstition также часто смягчалось, заменяясь на религию. Наша задача не требует углубления в эти варианты. Здесь следует лишь коротко указать на появившиеся до настоящего времени монографии о юмовском пони- мании истории: Goebel. Das Philosophische in Humes Geschichte von England. 1897; Daiches. Verhaitnis der Geschichtsschreibung Humes zu seiner praktischen Philosophic Leipziger Dissertation, 1903; Goldstein. Die empiristische Geschichtsauffassung Humes. Darmstadter Habilitationsschrift, 1902; Wegrich. Geschichtsauffassung Humes im Rahmen seines philosophischen Systems. Kolner Dissertation, 1926. Лучшей работой является работа Гольдштейна. Труд Вегриха читать неприятно из-за плохого фи- лософского жаргона. К тому же автор так перекрывает своей феноменологичес- кой критикой феномен Юма, что этот феномен можно распознать лишь с тру- дом. Хорошую главу о Юме содержит труд Блэка: Black. The Art of History (1926).

³ Об образе Кромвеля, созданном Юмом, в сравнении с образом мышления Бёр- ка, см. Meusel. Edmund Burke und die Franzfisische Revolution, S. 105 ff.

⁴ Gerhard und Norvin. Die Briefe B.G.Niebuhrs 2, 514 ff. bzw. Botzenhart. Frh. vom Stein. Staatsgedanken, S. 107. Здесь можно привести еще характерную оценку тру- да Юма, данную молодым Ранке. Когда в 1825 г. Пертес предложил ему написать английскую историю, он заметил: «Я бы устремил взгляд на целое, на непрерыв- ное развитие, что менее свойственно Юму», Опскеп. Aus Rankes Friihzeit. S. 30. Впрочем, Ранке разделял главный тезис Юма, согласно которому в английском государственном праве времен Карла I «еще многое было неопределенно». — Epochen der neueren Geschichte. S. 174.

^s Hume and his influence upon History. // The Quarterly Review. Bd. 73.1844. P. 536ss.

⁶ Резкая критика способа работы Юма, прозвучавшая в трудах Блэка (The Art of History). P. 90s. и Пирдона: Peardon. The transition in English historical writing 1760- 1810, P. 21 s., опирается в основном, по-видимому, на статью в «Quarterty Review*. Использование Юмом вышедшей незадолго до появления его труда «History of England* Т.Карта было доказано уже в 'Edinburgh Review* 53(1831), причем кри- тик не заблуждался насчет самостоятельности историографии Юма.

⁷ В качестве примеров упомянуты высказывания о недостатках в монашеской традиции в разделе I, 19; о сомнительной познавательной ценности государ- ственных документов с точки зрения реальной нравственной ситуации I, 153; о фантастических цифровых данных 2,111; о плохом состоянии источников, унас- ледованных от войн Алой и Белой розы 2, 397; о подлинности (в значительной степени предполагаемой) писем из шкатулки Марии Стюарт 4, 95 и сл.; о вели- ком плане Генриха IV, существовавшем по утверждению Сюлли 5, 38; о типич- ных слабостях отчетов о морских битвах 6, 231. Ср. также Wegrich. Geschichts- auffassung Humes im Rahmen seines philosophischen Systems. Kolner Dissertation, 1926, S. 54. - Еще значительнее представляется нам метод критики источников в его «Essay of the populousness of ancient nations*. Там сказано: « The first page of Thucydides is in my opinion the commencement of real history* («Первая страница Фу- кидида, на мой взгляд — начало настоящей истории». — англ.). И здесь сформули-

рована решительная критика в адрес цифровых данных античных авторов и выс- казана тонкая идея, в соответствии с которой их случайным и добытым мимохо- дом данным о реальных обстоятельствах можно доверять больше, чем рассказан- ному во всеуслышание.

⁸ Первое издание в 6 томах ин-кварто. Последние 3 тома вышли в 1788 г. * Гиббон (The Autobiographies of Edward Gibbon 1896. P. 332) свидетельствует, что последовал побуждению со стороны аббата де Мабли (Maniere d'ecrire Phistoire, 1783, Р. ПО), советовавшего не слишком скрупулезно рассматривать падение Восточной Римской империи, но тем основательнее — варварские завоевания. По крайней мере в этом заключается заслуга крайне банальной книги Мабли. i° «L 'Europe п 'est plus qu 'une nation composee de plusieurs» (Европа не более чем одна нация, составленная из многих. — франц.) — сказал Монтескье (Monarchie universelle; Deux opuscules 1891, P. 36).

" В начале работы он, как показывают слова из 2-й главы — « Whatever evils either reason or declamation have imputed to extensive empire, the power of Rome was attended with some beneficial consequenses to mankind* («Какое бы зло, истинное или мнимое, не приписывалось бы обширным империям, мощь Рима имела некоторые благотвор- ные последствия для человечества. — англ.) (которые будут охарактеризованы в дальнейшем), — еще не мог сформулировать эту упрощающую идею. Может быть, на суждение, высказанное в «General observations*, повлиял не только Мон- тескье, но и Робертсон, который написал в большом введении к истории Карла V: «ТЬе dominion of the Romans, like that of all great empires, degraded and debased the human species* («Власть Рима, как это происходило со всеми великими империями, унижала человека». — англ.).

¹² По поводу состоявшейся в 1777 г. в Париже характерной дискуссии между Гиб- боном и аббатом де Мабли, в время которой один горячо выступал за республи- ку, а другой отстаивал дело монархии, ср. The Autobiographies of Edward Gibbon. P. 314. См. там же на с. 342 написанные в 1791 резкие слова о Французской рево- люции и выражение согласия с точкой зрения, сформулированной в «Reflections* Бёрка, которые Гиббон мог, правда, понять только в их практической остроте, но не с точки зрения глубины духовного обоснования.

¹³ Это касается замечания Бэри во введении к его изданию Гиббона. S. XXXVIII; Rehm. Der Untergang Roms im abendlandischen Denken. S. 125 и McCloy. Gibbons Antagonism to Christianity. 1933. P. 13 и P. 50. Напротив, Black. The Art of History. 1926 и Benz T. Die Anthropologic in der Geschichtsschreibung des 18. Jahrhunderts. 1932, S. 71 f. верно характеризуют мнение Гиббона. Свидетельство, содержаще- еся в одной из его автобиографий («As I believed and as I still believe, that the propagation of the gospel and triumph of the church are inseparably connected with the decline of the Roman Monarchy*) («Я считал и продолжаю считать, что распрост- ранение Евангелия и триумф церкви нераздельно связаны с упадком римской монар- хии*. - англ.) (The Autobiographies of Edward Gibbon. P. 285) не противоречит на- шей точке зрения.

^м Ritter. Entwicklung der Geschichtswissenschaft. S. 302. Ср. также ценные замеча- ния о Гиббоне в работе Neumann K.J. Entwicklung und Aufgaben der alten Geschichte. 1910, S. 90 ff. Защищенная в 1915 г. в Ростоке диссертация Рингелин- ra «Pragmatismus in Edward Gibbons Geschichte vom Verfall und Untergang des romischen Reiches* приписывает ему слишком много современных идей. Гиббо- ново понимание средневековья обстоятельно исследуется в труде Falco. La Polemica sul medio evo I. 1933. И он, подобно нам, подчеркивает на с. 196 внут- реннюю несвязанность конструкции, затем переоценивает на с. 254 подходы к энтипрагматическим воззрениям, чтобы, в конце концов, заявить на с. 264: L opera ё irrimediabilmente statica (Труд, безусловно, статичен. — итал.) Юношес- кая работа Дильтея о Гиббоне, опубликованная под псевдонимом В.Хоффнер в

«Westermanns Monatshefte*, 1867, 21, 135 ff., вызывает интерес еще и сегодня из- за имени автора. Но она дает скорее картину жизни Гиббона, нежели критичес- кую оценку его труда и к тому же рассматривает его жизнь панегирически.