Принципы решения и оформления

Любой стадион предлагает режиссеру целый набор оригинальных сценических площадок: футбольное поле и секторы, беговые дорожки, трибуны с входами на разных уровнях, пло­щадками, ступенями, козырьками над входами, бортиками и т. п., мачты стационарного освещения, наконец — небо над ча­шей стадиона. Все эти площадки мы вместе с художником А. П. Мальковым и постарались «задействовать» в представле­нии «Мир победит войну!».

От замысла и специфики места действия родился такой об­разный «ход»: постоянное противопоставление двух миров — Жизни и Смерти, постоянно звучащий голос горечи и гнева.

Итак, углы трибуны, расположенной напротив центральной ложи, были застроены крупными декорационно-конструктивными элементами. Слева находился образный лагерь Войны и Смерти. Он был сконструирован из черных металлических труб и ферм. По ходу представления конструкция ассоциировалась то с тюрьмой, то с обгорелыми руинами, то с виселицами, то со стволами орудий, то с трубами крематория. Этому помогали от­дельные декоративные элементы, появляющиеся на площадках конструкции (пушки, виселицы, ракеты), люди в соответствую­щих костюмах (фашисты, беженцы, заключенные), пиротехни­ческие эффекты (пламя за конструкцией, взрывы, дым, столбом поднимающийся в небо, и т.п.). В финале, когда на месте руин возникал образ Стройки (бело-голубые фермы на черной арма­туре), это было очень неожиданно и эффектно.

Справа был мир Жизни и Счастья. Основными декоратив­ными элементами здесь была подлинная зелень ветвей и вода фонтанов, яркие бутафорские цветы и флаги. Над декорацией в небе возникала пятицветная (пять цветов фестиваля) радуга из легких флажков, укрепленных на тросах. По ходу представ­ления вдоль верхнего бортика появлялись зубцы Кремлевской стены, набранные из алых лент, на площадках поднимались боевые ордена, начинали бить фонтаны и т. п.

Трибуна между этих двух миров была заполнена участника­ми большого сводного хора. В центре трибуны, над козырьком основного входа находился огромный бутафорский колокол. Это был символ Памяти (колокол Хиросимы, колокола Хатыни) и Призыва (набат). Колокол собирает людей на совет (вече­вой колокол), он же возвещает праздник (благовест).

Сзади за стеной стадиона находились машины с подъемны­ми механизмами (телескопические вышки, «механические руки» и т. п.). На них были укреплены детали оформления (например, контуры легко узнаваемых зданий, таких, как Эйфелева баш­ня) и большие буквы (слово «мир» на шести языках), которые в нужный момент представления вырастали над верхним бор­тиком трибуны и застывали на фоне предзакатного неба.

Еще выше на вантовых растяжках, укрепленных между ос­ветительными мачтами, могли появляться, а затем исчезать большие надувные элементы декорации (ракеты, планеты, звезды).

На поле стадиона проходила борьба больших символиче­ских групп (черная гидра войны и стальная стена обороны, белый гриб атомной смерти и карнавал детского счастья), на беговой дорожке одновременно с этим шли аллегорические ше­ствия (дети-сироты с колокольчиками, колонна заключенных, парад 41-го года и Парад Победы, поезд мертвых детей и марш протеста молодежи мира).

Не все удалось воплотить так, как замышлялось. Например, в эпизоде «Нашествие», где противостояли друг другу две большие группы участников — «черные» (символизирующие фашистов) и «красно-стальные» (советская армия). По замыс­лу сценаристов «черные» должны были быть накрыты общей маскировочной сетью и представлять нечто единое и бесфор­менное — гидру, змею, спрута — нечто обволакивающее, погло­щающее, всасывающее в себя все, что встречается этой гадине на пути. Режиссерам, к сожалению, не удалось добиться этого. Они отказались от сети, а следовательно, и от образа гидры, не предложив ничего взамен. В одном и том же ритме марши­ровали вначале «черные», оттесняя «красных» и даже вклини­ваясь в их ряды, потом переходили в наступление «красные», а «черные» в том же ритме отступали. Друг от друга они отлича­лись только цветом. Помимо этого у «красных» в руках были флаги-штыки, а для «черных» быстро изготовили прямоугольные полосы черной ткани, натянутые на каркас из дюралевых тру­бок. «Черные» ходили, держа эти полосы в руках, но полосы ничего не изображали и ни с чем не ассоциировались. Пришлось искать новый художественный образ для «черных», и он был найден, как только мы изменили тип движения, темпо-ритм его, пластику участников. «Черные» шли в атаку абсолютно прямо, не сгибая спины, выбрасывая вперед-вверх прямые но­ги, прижав руки к бедрам и шагая через такт. Появилось ощу­щение мертвой машины, механистического, тупого напора. «Красные» шагали в такт музыке, наклонив туловище вперед, руки — как при команде «В штыки!», ноги слегка согнуты, шаг укорочен. Условно для себя мы определяли первый пластиче­ский образ — «нюрнбергский парад», второй — «атака». Помимо этого, мы поставили ряд мизансцен, где черные полосы смы­кались в глухую стену, пересекались, образуя фашистские кре­сты, подымались над головами, превращаясь в панцирь, и т. д.

К сожалению, эти изменения пришлось делать уже на самом стадионе за сутки до представления.

Не все получилось и в оформлении. По-настоящему выра­зительной была конструкция, изображавшая мир Войны и Смерти, а также радуга над городом Мира и ряд других круп­ногабаритных деталей реквизита. «Мир Жизни», как только живую зелень заменили зеленые и голубые ленты, превратился в бутафорскую декорацию, которую не спасли появившиеся в финале зонтики с цветами-ромашками, яркие флаги, другие цветовые пятна и даже струи фонтанов. Совсем не удался ко­локол— основная смысловая деталь оформления. С учетом ветровой нагрузки он был изготовлен из лент, натянутых на каркас, и оказался более всего похож на абажур. Кроме того, он был неподвижен. Пришлось привязать к нему «язык» и ими­тировать раскачивание пантомимическими движениями массов­ки. Это в какой-то степени объясняло зрителю предназначение странного предмета в центре.

ОПИСАНИЕ ЭПИЗОДОВ

Пролог. «Память сердца»

На козырьке центрального входа фоновой трибуны под коло­колом появляются фанфаристы. Звучат позывные. Под марш из пяти ворот стадиона на поле вступают колонны молодежи пяти континентов в костюмах пяти фестивальных цветов. Люди схо­дятся в центре, прикладывают правую руку к сердцу ладонью наружу, в ритме музыки сжимают кулак и раскрывают ла­донь — мы видим и слышим, как пульсируют их сердца (на ла­донь перчатки наклеен кусок светоотражающей фольги, в му­зыке— биение сердца). Над массой — поднятый на руках па­рень с пятицветным полотнищем в руках. Оно бьется и трепе­щет в том же ритме. Передавая с рук на руки, парня с пяти­цветным полотнищем перенесли на козырек под колокол, а все участники синхронно перестроились в пять шеренг, расходящих­ся веером в диагональ от колокола ко всем трибунам стадиона. Мерными движениями они начинают раскачивать колокол (пан­томима). Синхронно с этими движениями раскачивается вправо-влево огромное полотнище, начинает колебаться язык колоко­ла, в такт гудят его удары (фонограмма). Гулко звучит набат, а по дорожке стадиона справа налево идет процессия детей в белых балахонах с колокольчиками в руках. Их нежный пере­звон печально аккомпанирует звуку большого колокола. На электротабло появляется огромное слово «ПОМНИ!» на шести языках...

Эпизод 1. «Порабощение Европы»

Над верхним краем фоновой трибуны появляются узнавае­мые силуэты известных архитектурных сооружений некоторых европейских стран: шпиль собора Святого Вита в Праге, колон­на Зигмунта в Варшаве, Эйфелева башня в Париже... (контуры на подъемных механизмах). На поле — вальс. Сотни пар в баль­ных туалетах танцуют композицию на тему вальсов Штрауса, Сметаны, Шопена, Легара... Но вот на мелодию вальса все больше и больше наплывает жесткая механическая тема на­шествия. В ней слышится лязг гусениц и рев моторов, скрежет танков и вой пикирующих бомбардировщиков, свист снарядов и грохот разрывов. Из города Смерти марширует черная когор­та. Люди в черных трико, в фашистских касках и коротких сапогах, над головой — чешуя из прямоугольников черной ма­терии. Впереди — символические командиры — огромные чер­ные каски с бойницами и стволами пулеметов, как танки (внут­ри — человек), и сторожевые вышки на высоких ногах, опутан­ные колючей проволокой (люди на ходулях). А европейцы про­должают беспечно танцевать, не обращая внимания на появив­шуюся опасность. «Черные» мерно и четко обходят танцующих с двух сторон, резко поворачиваются, начинают смыкать квад­рат. В это время из города Жизни выходят люди в красных трико, красных пилотках, с широкими красными нагрудника­ми-наплечниками и с треугольными красными стягами. Они отсекают правую четверть поля красной стеной-границей. Не­которые танцоры успевают выскользнуть из смыкающегося чер­ного квадрата и найти убежище за красной стеной. Остальные оказываются замкнутыми в глухое черное каре. Они кидаются на черные смыкающиеся стены, бегут по кругу, ища выход, но черный квадрат неумолимо сжимается. В процессе этого бега на танцорах вместо фраков и бальных платьев появляются по­лосатые балахоны и шапочки заключенных. Время от времени над мечущимися людьми взлетают цветные ленты — красные; красные и белые; красные, белые и синие. Это цвета флагов Сопротивления порабощенных стран. Одновременно силуэты зданий над фоновой трибуной ломаются и рушатся. Звучит жесткая барабанная дробь. Черные полотнища перекрещивают­ся, как фашистские кресты. На три четверти стадиона раски­нулся огромный концлагерь: стены из черных людей, частокол из крестов, вышки по углам, каски у ворот... Замерли арестан­ты. И вдруг стена размыкается, образуется черный коридор из концлагеря к городу Смерти. Прямоугольные полотнища — как забор, сквозь который не пробиться. Звучит «танго смерти». Медленно, длинной скорбной вереницей бредут заключенные в ворота города Смерти, из труб которого начинает валить чер­ный дым, как из труб крематория. На площадках появляются виселицы, на электротабло — надпись на шести языках:

«18000000 человек было брошено фашистами в концлагеря, из них 11000000 уничтожено». Тихо, похоронно бьет колокол...

Эпизод 2. «Идет война народная»

Вновь звучит тема нашествия. Перестроение. Огромная чер­ная стрела, наконечник которой прикрыт черными прямоуголь­никами, как панцирем, направлена на красную стену. У «крас­ных» нагрудники-наплечники резко меняют цвет — из красных становятся стальными (трансформация костюма). Первый ряд берет красные стяги «на руку», как ружья. Вся красно-сталь­ная стена ощетинивается штыками. Черная стрела приходит в движение, четко и жестко, как на параде, она вклинивается в красную стену (те, сквозь кого прошли «черные», падают на одно колено, их стяги выворачиваются наизнанку). Но навстре­чу «черным» ощетинивается вторая шеренга, потом третья, чет­вертая. «Черные» пятятся, перестраиваются, снова идут вперед... В это время начинает звучать набат. Над городом Жизни по­дымаются зубцы Кремлевской стены. За красно-стальной гра­ницей разворачиваются и поднимаются огромные косые знаме­на, каждое из которых выкатывают 20 красных бойцов на спе­циальных конструкциях. Это знамена фронтов (пять штук), польское и чешское знамя размером 6 метров в высоту и 10 мет­ров в длину. А впереди — совсем уж громадное (8X12 м) зна­мя Страны Советов с золотыми серпом и молотом в верхнем углу. Звучит музыка нашего наступления, и знамена приходят в движение. Меж рядами красных бойцов они медленно катят­ся на врага. Одновременно по дорожке стадиона справа налево идут отряды солдат в касках и плащ-палатках, с ружьями на ремне, как шли в бой с парада 1941 года. «Черные» начинают отступать, стрела теряет свою форму, огромные знамена режут черную массу на куски, как плуги вспарывают землю. Следом идут красно-стальные шеренги со стягами наперевес, теснят черную массу с поля. В это время из юго-западных и западных ворот стадиона появляются еще три флага (6X10 м) — США, Великобритании и Франции, они врезаются «черным» во флан­ги и в тыл. (В этот момент стадион встал. Тысячи людей кри­чали «Ура!», свистели, топали ногами, потрясали кулаками, по­могая «красным» смести с лица земли черную нечисть. Это был стихийный порыв, совершенно непредусмотренный автора­ми и режиссерами!) И «черные» бросились бежать, спасаясь от преследования за воротами города Смерти. Клубы красного дыма, дыма пожарищ поднялись над левой частью фоновой три­буны. Знамена фронтов, знамена стран антигитлеровской коали­ции и красные бойцы преследуют бегущих врагов. А по кон­струкциям города Смерти карабкается наверх один красный боец с красным флагом в руках. Вот он залез на самую верх­нюю площадку, сбросил оттуда виселицу и воткнул в трубу конструкции красный флаг. А на табло стадиона на шести язы­ках вспыхивает одно огромное слово: «ПОБЕДА».

Эпизод 3. «Освобождение и Парад Победы»

На ступенях центрального входа под колоколом пляшут сол­даты в подлинной форме моряков и пехотинцев, летчиков и тан­кистов, пограничников и медсестер 1945 года. Пляшут, как пля­сали когда-то на ступенях рейхстага, бросая в небо фуражки, пилотки, шлемы и бескозырки, без всякого выстроенного рисун­ка, кто во что горазд. Одновременно из города Жизни выбега­ют на поле другие советские солдаты (участники танцевальных коллективов в стилизованной военной форме), а из ворот города Смерти им навстречу бегут девушки с цветами в народных ко­стюмах тех стран, которые освободила от ига фашизма Крас­ная Армия. Звучит попурри известных народных мелодий этих стран, по всему полю стадиона солдаты с девушками лихо пля­шут краковяк и чардаш, чешскую польку и венский вальс. Но вот звучит марш Победы. По дорожке стадиона, как на Параде Победы, движется огромное знамя СССР, сопровождаемое дву­мя знаменами фронтов, за ними марширует сводный военный духовой оркестр в полной парадной форме с тамбурмажором, лирой и бунчуками, за ними печатает шаг сводная рота почет­ного караула трех родов войск, каждая со своим флагом. У кромки поля их встречают и приветствуют советские солдаты и девушки освобожденных стран Европы. (В этот момент в еди­ном порыве стадион встал во второй раз, во всю силу легких приветствуя победителей). А слева от города Жизни на трибу­нах выросли и застыли боевые ордена: орден Победы, орден Отечественной войны, орден Красного Знамени, орден Красной Звезды, орден Славы и Золотая Звезда Героя Советского Сою­за. И над городом, над орденами, над зубцами Кремлевской стены всплыла в небо и затрепетала на ветру пятицветная ра­дуга. И конструкция города Смерти вдруг закрылась бело-го­лубыми фермами и превратилась в символ Стройки.

Эпизод 4. «Никто не забыт, ничто не забыто»

Тихо, погребально, траурно звучит колокол. Из-под фоно­вой трибуны по всей ширине поля медленно идут попарно, за­полняя все пространство стадиона, красные бойцы. Каждая пара несет большую (1,5x2,5 м) фотографию погибшего солдата. В основном это советские воины, но есть и лица американских, английских, французских, польских, чешских солдат, снявших­ся в солдатской форме своих армий. Это 400 подлинных фото­графий павших, переснятые с найденных воинских документов. Навстречу им из-под правительственной трибуны идут 400 де­тей в пионерской форме. У каждого в руках гвоздика. Они подходят к портретам, втыкают цветок за раму в нижний левый угол и замирают рядом в почетном карауле. Пауза, только звонит колокол (В этот момент стадион встал в третий раз. Делегаты из разных стран, пришедшие на стадион со своими национальными флагами, опустили их к земле. Это была никем не спровоцированная минута молчания, минута Памяти и Скор­би, и длилась она гораздо дольше минуты, люди молча стояли, пока не закончился эпизод...) По дорожке стадиона слева на­право медленно едут военные «газики» с названиями городов-героев на борту. В каждом — парень и девушка, делегаты от одного из городов-героев с горящими факелами в руках, заж­женными от Вечного огня в этом городе. Солдаты-водители выходят из машин, открывают дверцы. Юноши и девушки спу­скаются на поле и медленно идут сквозь ряды фотографий к центральному входу, на площадку под колоколом. Одновремен­но уезжают машины, бойцы с фотографиями вновь идут вперед, поднимаются на трибуны и уходят, пронося фотографии между рядами, прямо перед лицом стоящих зрителей. Затем они спу­скаются по боковым ступеням и уходят с поля, прислонив фо­тографии к ограде боковых трибун, так что все дальнейшее представление мертвые смотрят наравне с живыми. На пустом поле остаются только замершие дети, а вдали, на площадке, — 11 горящих факелов. На табло — надпись: «50000000 павших — кровавый итог второй мировой войны. И среди них: 20 000 000 советских людей, 6 000000 поляков, 1700 000 югосла­вов, 600 000 французов, более 400000 граждан США, 370000 ан­гличан, 300 000 чехов и словаков, сотни тысяч людей других национальностей!..» И вновь на шести языках вспыхивает ог­ромное слово: «ПОМНИ!»

Эпизод 5. «Предостережение»

Звучит веселая детская музыка. Все поле заполняют дети (те, что стояли, смешиваются с ними). Они поют и танцуют, играют и веселятся. Здесь танцоры и гимнасты, жонглеры и акробаты, скоморохи и велофигуристы (самодеятельные детские цирковые и хореографические коллективы). Вместе с ними пля­шут огромные куклы, изображающие людей и зверей, игрушки и героев мультфильмов и книг. На поле закручивается огром­ная веселая карусель. А встречным движением из города Жиз­ни справа налево едет по дорожке яркая праздничная каваль­када поезд с вагончиками (электрокар с прицепами), раскра­шенный как большая мультипликационная гусеница с глазами-фарами, ртом-бампером и т. п. К карнавальной процессии при­страиваются велофигуристы, огромные куклы: жирафы и страу­сы, верблюды и медведи, петухи и аисты. А в самом поезде едут веселые дети (куклы кемеровского ансамбля «Люди и куклы». Актеры, которые управляют ими, сидят внутри вагон­чиков), они пляшут и веселятся, выглядывая в двери и окна, а некоторые сидят прямо на крыше и болтают ножками. Ка­валькада еще не успела полностью уехать в северо-западные ворота, как раздается тревожный звук набата. Резко обрывает­ся веселая музыка. Из-под правительственной трибуны бегут на поле сотни людей. В руках у них черно-белые (одна сторо­на белая, другая — черная) куски ткани. Они бегут, спасаясь от чего-то, размахивая этими полотнищами. Паника. Разбе­гаются дети, бросая свои игрушки. За фоновой трибуной в районе города Смерти раздается чудовищный взрыв — грохот, вспышка, клубы черного дыма (пиротехнический эффект). Лю­ди падают на землю и накрываются черной тканью. И из их тел на зеленом поле образуется огромный черный силуэт атом­ного «гриба». Медленно выплывает над верхним козырьком фо­новой трибуны огромная ракета (надувная). На ней — злове­щий индекс «А». На электротабло—слова, написанные латин­скими буквами: «Евросима, Афросима, Азиясима, Америкосима...» Тишина. Бьет метроном. Все люди на поле вдруг как-то конвульсивно перекатываются и переворачивают куски ткани белой стороной вверх. И черный «гриб» превращается в огром­ный белый череп с пустыми глазницами. А по дорожке стадио­на слева направо медленно едет тот же поезд. Только теперь он совершенно белый, а в окнах, дверях и на крыше лежат, свесив ноги и руки, «мертвые дети» (куклы кемеровского ансамбля, брошенные артистами). На табло вспыхивает на шести языках огромное слово: «НЕТ!»

Здесь я должен несколько отвлечься от описания представ­ления, чтобы прокомментировать то, что происходило в эти ми­нуты на трибунах. Каждый режиссер знает приемы, которыми можно рассмешить публику. Несколько сложнее, но тоже не очень трудно вызвать у зрителей слезы (кстати, в этом эпизоде многие плакали). Но самое ценное завоевание любого спек­такля— это мгновения полной, абсолютной тишины, когда ка­жется, что в зале никого нет, когда вся аудитория настолько поглощена зрелищем, что простуженные перестают кашлять, а нервные — ронять номерки.. Этими мгновениями режиссер гор­дится, он их лелеет и коллекционирует, как драгоценные камни. Но это в обычном зале, на традиционном спектакле. А как сделать, чтобы 45000 зрителей на стадионе затаили дыхание?! Так вот, когда по дорожке поехал поезд-призрак, наступила та самая минута. Это не траурная минута молчания, это минута полного безмолвия, это поступь Смерти в пустыне... На миг по­казалось, будто на стадионе все умерли, в полной тишине был слышен лишь шелест шин по тартановой дорожке... И этим мгновением я горжусь по сей день.

Финал. «За мирное небо над мирной землей!»

Вновь звучит фанфарный сигнал, и люди встают. Они опять в костюмах пяти фестивальных цветов. Из свернутых белых полотнищ они выкладывают на поле контуры пяти континентов. И в каждом идут маршем мира молодые люди в костюмах цве­та этого континента. А по дорожке стадиона слева направо идет Марш мира с плакатами и лозунгами, с флагами всех стран, приславших на фестиваль своих представителей, с фе­стивальными флагами, с эмблемами борцов за мир, борцов за ядерное разоружение, за уничтожение американских ракет в Европе. И зрители вновь вскакивают со своих мест. Они поют и танцуют па трибунах, приветствуя участников Марша мира, размахивают флагами и скандируют лозунги. В районе города Жизни начинают бить подсвеченные цветными прожекторами (уже стемнело) струи фонтанов, еще более разжигая всеобщий энтузиазм. Артисты на поле присоединяются к этим привет­ствиям. Они набросили черно-белые полотнища на шею, как шарфы, а их руки в ритме марша то сжимаются в кулак в меж­дународном пролетарском приветствии «Рот-фронт», то растопы­риваются пальцами в виде латинской буквы «V» («Виктория» — «Победа»), то сжимаются в братском рукопожатии, то аплоди­руют, то раскрываются ладонями к небу... А там, в небе над стадионом, буквально «испускает дух» (выпускают воздух), сморщивается и падает черная ракета. Там, на фоне закатного неба, восходят огромные планеты и звезды Солнечной системы (надувные) и поднимаются над трибуной яркие горящие слова «Мир», «Дружба», «Солидарность» на шести языках (подъем­ные устройства). Эти же слова вспыхивают на электротабло. Актеры на поле собираются в центре, приседают, образуя полу­сферу, и вот над головами появляются сотни трепещущих крыльями белых голубей (руки в белых перчатках). Участники Марша мира заполняют все поле, смешиваясь с участниками предыдущего эпизода, все вместе со зрителями скандируют лозунги, аплодируют в такт маршу... И в этот момент все небо над Москвой расцветает огнями праздничного фейерверка.