Число у вторичных слов

Когда Суит („New English Grammar“, § 269) утверждает, что единственной общей категорией у существительных и глаголов является число, он прав, поскольку речь идет о существующей (английской) грамматике. Однако следует помнить, что у глагола множественное число означает не то, что у существительного. У существительных множественное число означает множественность того, что обозначено самим существительным, в то время как у глаголов число относится не к действию или состоянию, обозначенному глаголом, а к подлежащему: ср. (two) sticks „(две) палки“ и (two) walks „(две) прогулки“ с (they) walk „(они) гуляют“; в последнем случае мы видим форму множественного числа, но она обозначает не несколько прогулок, а несколько гуляющих. Точно так же, когда в латинском и в других языках прилагательное-адъюнкт ставится в форме множественного числа (лат. urbes magnae, нем. gro?e Stдdte „большие города“), не имеется в виду никакой множественности адъективного понятия: множественность относится к „городам“ и ни к чему больше. В обоих случаях мы наблюдаем чисто грамматическое явление, которое называется „согласованием“ и не имеет никакого отношения к логике, но проходит через все ранние стадии развития языков индоевропейской семьи. Согласование затрагивает не только формы числа, но и падежные формы прилагательного, которые были „подчинены“ соответствующим формам первичных слов, связанных с ними. Однако это правило согласования в сущности является излишним (ср. „Language“,335 и сл.). И поскольку понятие множественности логически относится только к первичному слову нет ничего удивительного в том, что многие языки более или менее последовательно отказались от обозначения числа во вторичных словах.

В датском языке, как и в немецком, прилагательные еще сохраняют различие между en stor mand (ein groЯer Mann) „великий человек“ и store mжnd (groЯe Mдnner) „великие люди“, но английский язык оказывается в данном случае более прогрессивным: в нем прилагательное, за исключением единичных пережиточных случаев — that man, those men, this man, these men, — не изменяется по числам. — В идеальном языке ни адъюнкты, ни глаголы не имели бы особых форм множественного числа¹.

В венгерском языке мы находим противоположное правило: число обозначается не в первичном, а во вторичном слове, но только когда существительное сочетается с числительным. Существительное в таком случае ставится в единственном числе — точно так, как если бы мы сказали по-английски three house „три дома“. Выдающийся венгерский лингвист Шимоньи (Simonyi) называет это правило „нелогичным“. Я скорее назвал бы его примером разумной экономии, поскольку в данном случае всякое выражение множественности у существительного было бы излишним. Такое же правило существует и в других языках; в финском оно осложняется любопытной особенностью: в функции подлежащего употребляется не именительный, а партитивный падеж единственного числа; в остальных падежах числительное согласуется с существительным. Некоторое приближение к этому правилу обнаруживается и в датском (tyve mand stжrk, fem daler „пять долларов“, отличное от fem dalere „пять монет по одному доллару каждая“, to fod), а также в немецком (zwei FuЯ, drei Mark, 400 Mann) и даже в английском (five dozen, thre score, five foot nine, five stone; подробнее об этом см. „A Modern English Grammar“, II, 57 и сл.).

Первый компонент сложных существительных во многих отношениях подобен адъюнкту ко второму компоненту. Известно, что в качестве первого компонента в древних индоевропейских сложных словах употребляется сама основа, и число, таким образом, не выражается; гр. hippo-damos может обозначать и того, кто обуздывает одну лошадь, и того, кто обуздывает несколько лошадей. В английском языке употребляется обычно форма единственного числа, даже если имеется в виду множественность: ср. the printed book section „секция печатных книг“; a three-volume novel „трехтомный роман“. Но во многих, преимущественно недавних образованиях первый компонент стоит во множественном числе: a savings-bank „сберегательная касса“, the Contagious Diseases Act „закон об инфекционных заболеваниях“. В датском языке есть любопытный случай, когда оба компонента получают форму множественного числа: bondegеrd, мн. bшndergеrde „фермы крестьян“; обычно же форма единственного числа первого компонента сохраняется и во множественном числе: tandlжger и т. п.

У английского глагола исчезли числовые различия во всех формах прошедшего времени (gave „дал, дали“, ended „закончил, закончили“, drank „выпил, выпили“ и т. п. с единственным исключением was „был“, were „были“), а также в некоторых формах настоящего времени (can „могу, можем“, shall „должен, должны“, must „должен, должны“ и др., восходящие к формам прошедшего времени); различие между числами сохранилось только в 3-м лице (he comes „он приходит“, they come „они приходят“), но отсутствует в 1-ми во 2-м лице (I come „я прихожу“, we come „мы приходим“, you come „ты приходишь“, „вы приходите“). Числовые различия в датском глаголе совершенно исчезли; прежняя форма единственного числа стала формой „общего числа“. Так обстоит дело всегда в разговорном языке и теперь почти во всех случаях в литературном.

По-видимому, повсюду существует сильная тенденция употреблять форму единственного числа глагола вместо формы множественного числа (а не наоборот), когда глагол предшествует подлежащему; причина, возможно, кроется в том, что в момент произнесения глагола говорящий еще не решил, какие слова будут следовать за ним: ср. др.-англ. Eac wæs gesewen on ðæm wage atifred ealle da heargas и из Шекспира: that spirit upon whose weal depends and rests The lives of many. Особенно часто это наблюдается с конструкцией there is (Теккерей: There’s some things I can’t resist). To же самое присуще и другим языкам. В литературном датском языке при подлежащем в форме множественного числа регулярно употреблялось der er еще в то время, когда в других случаях при множественном числе подлежащего употреблялась форма ere. Аналогично и в итальянском: In teatro c’era quattro о sei persone; ср. также тенденцию употреблять формы единственного числа в случаях, когда Evviva сочетается с множественным числом подлежащего (Rovetta: Evviva ie bionde al potere!). В тех языках, где сохранилось старое правило согласования вторичных слов, сплошь и рядом возникают трудности, и грамматикам приходится давать более или менее сложные правила, которых не придерживаются в обычной речевой практике даже „лучшие писатели“. Характер таких трудностей можно показать на следующих английских примерах (которые взяты из „A Modern English Grammar“, II, гл. VI): Not one in ten of them write it so badly; Ten is one and nine; None are wretched but by their own fault; None has more keenly felt them; Neither of your heads are safe; Much care and patience were needed; If the death of neither man nor gnat are designed; Father and mother is man and wife; man and wife is one flesh; His hair as well as his eyebrows was now white; the fine lady, or fine gentleman, who show me their teeth; One or two of his things are still worth your reading; His meat was locusts and wild honey; Fools are my theme; Both death and I am found eternal. Все эти предложения взяты из известных авторов, а последнее, например, из Мильтона. Аналогичные трудности возникают и в отношении прилагательных в тех языках, где адъюнкты согласуются в числе (роде и падеже) с первичными словами; простое сопоставление франц. mа femme et mes enfants „моя жена и мои дети“ и la presse locale et les comitйs locaux „местная печать и местные комитеты“ с англ. my wife and children, the local press and committees показывает преимущество того языка,. который выбросил за борт такие излишние различия во второстепенных словах¹.