Глава II дипломатическая борьба держав

В ПЕРИОД ПОДПИСАНИЯ ЛОНДОНСКОЙ КОНВЕНЦИИ 1840 года. ИЗМЕНЕНИЕ БЛИЖНЕВОСТОЧНОЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ

1

После подписания ноты 27 июля 1839 г. начался новый этап в дипломатической борьбе держав и во внешней политике России на Ближнем Востоке. В этот период произошли дальнейшее обострение англо-французских противоречий, распад «сердечного согласия» и постепенное сближение между Россией и Англией. Великобритания, связавшая ца­ризм коллективным обязательством по отношению к Тур­ции, усилила борьбу против распространения французского-влияния в Сирии и Египте. В этом она активно использовала царскую дипломатию. Россия, поставив перед собой задачу изолировать Францию, охотно шла навстречу сент-жемскому кабинету.

Новый этап восточного кризиса начался с заметного, ухудшения англо-французских отношений. По мнению мно­гих политических деятелей, и в частности герцога Веллинг­тона, союз с тюильрийским двором приближался к концу¹.

Основной вопрос упирался в Египет. Франция, подписав­шая ноту 27 июля, надеялась, что державы проявят снисхо­дительность к ее протеже. Маршал Сульт писал своему послу в Лондоне: «Надо придерживаться умеренного и доброжелательного тона по отношению к Мухаммеду Али для того, чтобы не слишком ранить его гордость и его до­стоинство» ².

Англия, в разрезе с французскими интересами, считала своей основной задачей положить конец владычеству паши над Малой Азией. Лорд Пальмерстон разработал программу действий, которая сводилась к следующему:

1) немедленный возврат турецкого флота султану;

2) эвакуация из Сирии армии Ибрагима-паши;

3) передача Турции всех крепостей, захваченных Мухам­медом Али;

¹ См. Ф. Мартене. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. XII. СПб., 1889, стр. 119.

^в I. Testa. Recueil des traites de la Porte Ottomanne avec les Puis­sances Etangeres, t. II. Paris, 1872, p. 455.

9S

4) при условии выполнения 3-х первых пунктов — уста­новление наследственного владения паши над Египтом³.

В августе 1839 г. английский кабинет предложил евро­пейским правительствам признать эту программу руковод­ством к действию. Для того чтобы привести свой план в исполнение, Англия наметила послать в Александрию сов­местную эскадру, так как Мухаммед Али совершенно не желал склоняться перед волей европейских держав. Именно после всех этих событий он произнес фразу, которую вос­торженно повторяли и неоднократно цитировали его почи­татели: «Если я буду уничтожен великими державами, я прославлюсь. Я поднялся из ничего, я вернусь к ничему, но так как я поднялся при помощи моего меча, я буду защи­щаться этим мечом до последнего»⁴.

Военно-морская экспедиция держав при общей догово­ренности казалась необходимой для того, чтобы покончить с Мухаммедом Али.

Франция ответила решительным отказом на предложе­ние английского кабинета⁵, но лорд Пальмерстон не был особенно удивлен этим. Еще в июле между двумя прави­тельствами наметилось заметное охлаждение. Французская пресса приветствовала битву при Незибе как победу Фран­ции над Англией ⁶.

Британский дипломат Бульвер образно рисует обстанов­ку, которая сложилась между двумя кабинетами в августе 1839 г.: «Все было прекрасно, пока мы лишь говорили о соглашении, но когда мы намеревались действовать, всякое согласие исчезало. Например, лорд Пальмерстон _гговорит: «Надо вернуть султану его флот». «Несомненно, — отвечает маршал Сульт, — но это сейчас делать несвоевременно». Пальмерстон считал, что следует послать объединенный флот в Александрию. «Правильно, — соглашается маршал Сульт, — но в настоящее время надо обосноваться в Кон­стантинополе для того, чтобы предотвратить опасность со стороны России. Вот то, что необходимо сейчас сделать»⁷.

Эти разногласия не способствовали крепкому союзу меж­ду морскими державами. Раздраженный отказом Сульта принять участие в военно-морской экспедиции в Александ-

³ «Correspondence relaitive to the affaires of the Levant». L., 1842 (да­лее «Correspondence...»), vol. I, p. 141.

⁴ J. Wilkinson. Three letters on the Policy of England toward the Porte and Mohamed Aly. L., 1840, p. 4.

⁵ «Times», 24/IX 1839.

⁶ H. Temperley. England and the Near East. The Crimia, L., 1933, p. 297.

⁷ H. Bui \v e r. The life of Henry John Temple, viscount Palmerston, vol. II. L., 1870, p. 295.

:96

рию, Пальмерстон воскликнул: «То, что мы еще пока идем с ними, не означает вовсе, что мы пойдем за ними»⁸.

То, чего с таким нетерпением ждал Николай I, было близко к завершению. Англо-французский союз распадался буквально на глазах всей Европы.

Обострение англо-французских противоречий позволило самодержавию выдвинуть новую ближневосточную програм­му, контуры которой уже были намечены в апрельских докладах Нессельроде Николаю I. Изменение ближневос­точного курса царизма было подготовлено также начальным этапом турецко-египетского конфликта и подписанием ноты 27 апреля 1839 г. Главным содержанием этого изменения явились отказ России от преимущества Ункиар-Искелессий-ского договора, от двусторонних соглашений между Россией и Турцией и попытка перехода к коллективному режиму черноморских проливов. Этим вопросам был посвящен из­вестный доклад Нессельроде царю 7 августа 1839 г. В нем вице-канцлер указывал на опасность дипломатической изо­ляции России со стороны западных держав. «Договор, за­ключенный без нашей поддержки, будет иметь двойную помеху, так как, во-первых, он полностью изолирует нас от остальных дворов, а во-вторых, объединит великие державы под предлогом оказания помощи Порте, а в действительно­сти, против России»⁹.

По мнению Нессельроде, ничто так дурно не влияло на престиж и позиции России, как Ункиар-Искелессийский до­говор: «Соглашение 24 июня 1833 г. потеряло для нас прак­тический смысл. Даже больше. Мы несем слишком большие расходы. Этот договор связывает нас по рукам и ногам» ¹⁰. Действительно, с одной стороны, общественное мнение За­падной Европы рассматривало русско-турецкий договор как агрессивный акт по отношению к Османской империи и к Средиземноморью. С другой стороны, русский император даже не имел возможности выполнить условия подобного соглашения. Несомненно, при таких обстоятельствах Ункиар-Искелессийский договор представлялся серьезной помехой Для царского кабинета. Поэтому Нессельроде решительно предложил отказаться от договора 1833 г. «Этот путь раз­решения тех трудностей, с которыми нам пришлось столк-

⁸ Н. В u I w e r. The life of Henry John Temple, viscount Palmerston, vol. II, p. 297.

⁹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, л. 266, доклад Нессельроде царю, 17 августа 1839 г

¹⁰ Там же, л. 227.

В. А. Георгиев

97

нуться из-за соглашения 24 июня, — отмечал министр ино­странных дел, — представляется мне наиболее удачным»¹¹.

Подобное решение вопроса вызвало впоследствии жар­кие дискуссии у представителей русской дореволюционной историографии. С. Татищев и С. Горяинов, верные своей манере, возлагали на Нессельроде ответственность за ошиб­ки, допущенные царизмом на Востоке. «Ложными аргумен­тами,— восклицал Горяинов, — Россию влекли к неблаго­дарной цели» ¹². С другой стороны, по мнению Нольде, ярого приверженца коллективной гарантии закрытия проливов, Турцию уже было невозможно заставить возобновить Ун-киар-Искелессийский договор. «Так что, — рассуждал Ноль­де, — Нессельроде был прав, выступая против соглашения 1833 г.»¹³. Никто из них, однако, не учитывал объективных причин, вызвавших ослабление влияния царизма на Ближ­нем Востоке. Независимо от того, был бы продлен срок Ункиар-Искелессийского договора или нет, роль России на Ближнем Востоке неизменно уменьшалась, Англии и Фран­ции, наоборот, увеличивалась, так как в середине XIX в. бур­жуазные страны Запада были гораздо лучше подготовлены к колониальной экспансии, чем крепостническая Россия.

Великобритания могла буквально завалить турецкий ры­нок. «Острая необходимость беспрерывного расширения тор­говли — этот fatum, который словно привидение преследует современную Англию..,— писал Ф. Энгельс,— ...эта неумо­лимая необходимость принуждает английскую торговлю наступать на внутреннюю Азию одновременно с двух сто­рон: с Инда и с Черного моря»¹⁴. Наступление на турецкие рынки сопровождалось финансовым и политическим закаба­лением ее. Благодаря расширению торговли с Турцией, предоставлению денежных займов, вкладу капиталов в ту­рецкую экономику английскому правительству на рубеже 30—40-х гг. XIX в. удалось значительно укрепить свои пози­ции в Османской империи. Поэтому ухудшение внешнепо­литического положения царизма в Турции находилось в пря­мой связи с потерей экономических позиций на Востоке, что привело впоследствии к установлению наименее благопри­ятного для России режима черноморских проливов. Тот факт, что Босфор и Дарданеллы не попали в руки одной из западноевропейских держав, можно объяснить усилением англо-французских противоречий, которые позволили России добиться международного контроля над проливами.

Османская империя в 30—40-е годы XIX в.

¹¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, л. 227, доклад Нессельроде царю, 17 августа 1839 г.

¹² С. М. Горяинов. Босфор и Дарданеллы. М— СПб., 1908, стр. 58.

¹³ Б. Нольде. Внешняя политика. Исторические очерки. Петроград, 1915, стр. 81.

¹⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 12—13.

7*

99

К лету 1839 г. под влиянием многочисленных факторов Николаю I стало ясно, что позиции России в Константино­поле значительно ослабли. Он понял, что нечего рассчиты­вать на возобновление в 1841 г. Ункиар-Искелессийского договора. Безраздельному господству царизма в Турции, установленному в 1833 г., подходил конец. В то же время император ознакомился с отчетом о состоянии русско-турец­кой торговли по материалам консулов и убедился, что после подписания англо-турецкого торгового договора 1838 г. Великобритания вышла победительницей в русско-англий­ской торговой конкуренции ¹⁵.

Все эти факторы убеждали русское правительство в не­обходимости отказа от политики «свободных рук» в Турции. Они заставляли серьезно заняться поисками союзников для разрешения ближневосточных проблем. Таким союзником могла стать одна из двух крупнейших морских держав-анта­гонистов на Ближнем Востоке — Англия или Франция. Но Франция исключалась, так как после 1830 г. между Петер­бургом и Парижем установились холодные, если не сказать враждебные, отношения. Николай I, не признававший Луи Филиппа законным королем и ненавидевший «революцион­ный дух» Франции, рассчитывал, используя ближневосточ­ный кризис и англо-французские противоречия из-за Египта, добиться политической изоляции последней. Этого можно было достичь путем заключения тесного союза с Великобри­танией. «Надлежало вбить клин между Англией и Фран­цией,— писал Е. В. Тарле, — расколоть, уничтожить именно в восточном вопросе солидарность, существующую между этими двумя державами, в руках которых сосредбточива-лась, в сущности, почти вся тогдашняя военно-морская сила на земном шаре. Первым актом замышляемой царем комби­нации должна была быть организация резкой и длительной ссоры между Англией и Францией. Вторым актом — полное дипломатическое соглашение России с Англией по вопросу о дележе турецких владений» ¹⁶.

Несомненно, существовали серьезные противоречия меж­ду Россией и Великобританией в тот период на Ближнем Востоке. Ункиар-Искелессийский договор углубил и обост­рил эти противоречия. Тем не менее Пальмерстон не только не шел на окончательный разрыв с самодержавием, но, как отмечали современники, даже попустительствовал некото­рым агрессивным планам Николая I ¹⁷.

По справедливому замечанию К. Маркса, подобная пози­ция британского министра иностранных дел объяснялась

¹⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, лл. 35—161, отчет о состоянии русско-турецкой торговли, 20 января 1840 г. (с пометками Николая I)

¹⁶ Е. В. Тарле. Соч., т. VIII. М., 1958, стр. 96—97.

¹⁷ См. К. М арке и Ф. Э и г е л ь с. Соч., т. 9, стр. 361—362.

100

двумя причинами. С одной стороны, он рассматривал Рос­сию как необходимый противовес французскому влиянию, с другой, Пальмерстона сближали с царизмом его консер­вативные убеждения, желание бороться с революционными движениями в Европе ¹⁸. Россия была необходима ему в ка­честве «жандарма Европы».

Русское правительство согласилось на отказ от преиму­щественного влияния в Турции, надеясь поделить в будущем Османскую империю с Великобританией. Именно на этих условиях император разрешил начать переговоры в Лондо­не. Ниже будет показано, как английскому правительству удалось избежать этого и, выхолостив сущность предложе­ний самодержавия, свести русско-английское соглашение к наиболее приемлемым для Великобритании условиям.

Решение о сотрудничестве в восточном вопросе было окончательно принято в Петербурге после одобрения авгу­стовского доклада 1839 г. министра иностранных дел. «Пос­ле того, как мы откажемся от Ункиар-Искелессийского договора, — писал Нессельроде, — мы будем иметь доста­точную возможность громко заявить Англии: «Мы должны обеспечить свою собственную безопасность и безопасность Турции, поэтому нам необходимо, чтобы Черное море не было открыто для иностранных военных кораблей, и это по­ложение дает нам возможность отказаться от того договора, который общественное мнение всей Европы рассматривает как возможность для России установления исключительного протектората над Турцией» ¹⁹.

Вот первоначальная редакция знаменитых лондонских конвенций 40-х гг. XIX в. Россия предлагала Европе узако­нить принципы закрытия проливов для всех военных судов без исключения. Помочь осуществить это намерение должна была Англия, так как австрийский канцлер с июля 1839 г. шел в фарватере политики лорда Пальмерстона. Догово­риться по восточному вопросу с английским министром иностранных дел был послан барон Ф. Бруннов.

Предварительно из Лондона был отозван Поццо-ди-Бор-го, который еще со времени конфликта со шхуной «Виксон» был в ссоре с лордом Пальмерстоном²⁰. На его место назна­чили молодого дипломата Н. Д. Киселева, который не имел серьезного влияния на ход событий. Идя на сближение с Англией, русское правительство помогло Великобритании разрешить в ее пользу персидский вопрос 1838—1839 гг. «Эта гибкость и уступчивость царя в персидском деле..,— писал Е. В. Тарле,— предвещала, даже если бы не было

¹⁸ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 361—362.

¹⁹ АВПР, ф Канцелярия, д. 229, л. 270, Нессельроде царю, 16 августа 1839 г.

²⁰ См. Е. В. Тарле. Соч., т. VIII, стр. 93—94, 96.

101

других симптомов, что царь во что бы то ни стало хочет добиться от Англии чего-то серьезного в более для него важ­ном месте»²¹.

После принятия решения начать переговоры с Велико­британией были составлены инструкции новому представи­телю Николая I в Лондоне Ф. Бруннову. Они гласили:

«1. Обсудить с Англией вопрос о закрытии Дарданелл для всех военных кораблей.

2. Обсудить возможность «морской прогулки» в Алек­сандрию при изоляции Франции.

3. Договориться о будущем турецко-египетском соглаше­нии, и, наконец, обеспечить гарантию этого соглашения.

4. Заявить Англии, что в случае достижения соглашения по всем вопросам Россия откажется от Ункиар-Искелессий-ского договора»²².

Наибольший интерес для России представлял пункт 3 инструкции. Хитроумный Николай I предложил Англии за­ключить конвенцию между 5 державами, обусловливавшую, что Великобритания отправит свою эскадру против Мухам­меда Али, а Россия, если Ибрагим паша пойдет на Констан­тинополь, введет армию и флот на Босфор для защиты Османской империи.

Таким образом, русское правительство через Бруннова предложило Пальмерстону заключить соглашение, преду­сматривавшее под видом совместной помощи султану фак­тическое разграничение сфер влияния на Ближнем Востоке между великими державами.

Одним из тех, кто являлся непосредственным участником событий турецко-египетского конфликта и европейского кри­зиса 1839—1841 гг., был Ф. И. Бруннов. Многие современ­ники считали его автором Лондонских конвенций. Ему при­писывают также авторство термина «древнее право Отто­манской Порты закрывать проливы для иностранных судов», которого как будто бы не существовало ранее в междуна­родных соглашениях. За свою долгую службу Бруннов полу­чил звание посла, большие денежные награды, высшие рус­ские ордена и, что самое значительное — почетное звание «Нестора русской дипломатии». Тот же Бруннов заслужил ненависть многих современников и историков. Главным кри-

²¹ Е. В. Тарле. Соч., т. VIII, стр. 96.

²² АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 92, Бруннов Нессельроде, 30 сен­тября 1839 г. (В АВПР автору не удалось найти инструкций Николая I Бруннову. Однако в донесении от 30 сентября Бруннов дословно приводит их тексты, полученные им перед отъездом в Лондон).

102

тиком этого дипломата был С. С. Татищев²³. Немец по про­исхождению и по образованию, Бруннов поступил на рус­скую службу в те годы, когда Нессельроде выживал русских из вверенного ему министерства и заменял их иностранцами. В 1818 г., став чиновником иностранной коллегии, он до­вольно быстро обратил на себя внимание, укрепив свое положение красивым почерком и тонкой лестью. У Бруннова был прирожденный дар нравиться начальству: первые его руководители Струдза, граф Воронцов и граф Пален были в восторге от его талантов. В 20-е годы Бруннов постепенно стал специалистом по восточному вопросу. Он участвовал в подписании Адрианопольского договора и после этого от­правился в Константинополь с графом А. Орловым.

В 1830 г. исполнилось заветное желание Бруннова. Он стал одним из ближайших сотрудников Нессельроде, пле­ненного его умением редактировать дипломатические бума­ги. В конце 30-х гг. Бруннов занимал посты посланника при Вюртембергском, а затем при Гессен-Дармштадском дворах. Представительство при дворах этих второстепенных госу­дарств, тесно связанных династическими узами с император­ской фамилией, считалось очень выгодным для дальнейшей карьеры русских дипломатов. Бруннов, несомненно, это хо­рошо понимал и заранее подсчитал все выгоды, прося Нес­сельроде назначить его посланником в эти государства.

В 1839 г. состоялось обручение Софьи-Марии Гессенской с наследником престола Александром Николаевичем. Брун­нов подписал их брачный договор. С этого времени успех его карьеры был обеспечен окончательно, так как им заин­тересовался сам Николай I. Бруннову было поручено про­честь курс международных отношений наследнику престола. С. С. Татищев, нашедший запись лекций в Архиве МИД, указывал на крайне антинациональный характер этих лек-

ции

24

Таким образом, Бруниов совершил типичную карьеру честолюбивого иностранца, попавшего волею судеб на рус­скую службу. Какова же была политическая концепция Бруннова к моменту его первого самостоятельного поруче­ния в Лондоне? Какими достоинствами он обладал и какими дипломатическими приемами он смог воспользоваться в своей практической деятельности? В 30-е гг. XIX в. Бруннов, естественно, полностью поддерживал политическую програм­му Нессельроде. Известно, что она не отличалась слож­ностью и была направлена на сохранение теснейшего союза с Австрией. Уже будучи на самостоятельном посту в Лон­доне, Бруннов считал нелишним подтвердить верность взгля-

²³ См С С. Татищев. Из прошлого русской дипломатии. СПб., 1890, стр. 64-67.

²⁴ См. там же, стр. 65—66.

103

дам своего учителя. «Я горячо поддерживаю Вас, — писал он Нессельроде, — в стремлении сохранить добрые отноше­ния с князем Меттернихом в этой сложной политической ситуации»²⁵. Была ли эта точка зрения Бруннова до конца искренней? Вряд ли. Он не пронес через всю свою жизнь знамя верности Меттерниху, как другие представители «шко­лы» Нессельроде. Он не был столь ревностным привержен­цем Австрии, как Д. Татищев, граф Пален и граф Медем. Это и другие высказывания Бруннова были скорее заигры­ванием с вице-канцлером, чем искренним убеждением дип­ломата. Другая политическая привязанность преследовала Бруннова и другая любовь ослепляла его всю жизнь. Ковар­ному Альбиону отдал он свои политические симпатии: Как это произошло, останется наверное, исторической загадкой. Трудно установить, когда и как симпатия и тяга Бруннова к Англии превратилась в политическую программу, беском­промиссность которой не была поколеблена даже Крымской войной. Несомненно только, что к 1839 г. Бруннов стал уже законченным англоманом в своих убеждениях. В целом система его взглядов была эклектична и неопределенна. Бруннов поддерживал многие модные политические доктри­ны XIX в. В частности, он был сторонником идей «европей­ского равновесия», политической стабильности, принципов легитимизма. Поддержка этих космополитических доктрин действительно лишала политические взгляды Бруннова на­ционального содержания. Он не знал и не любил Россию, в которой в общей сложности провел около 10 лет. Зато Рос­сия знала Бруннова и платила ему крайней неприязнью. Можно привести много высказываний, исходящих из различ­ных кругов общества, крайне резко оценивающих его дея­тельность и его личность. «Это пустой человек, который принесет много вреда своей деятельностью», — писала о Бруннове княгиня Ливен, аристократка, всю жизнь вращав­шаяся в дипломатических кругах. Отношение либеральных интеллигентных кругов к Нессельроде, Бруннову и другим дипломатам этой плеяды хорошо выразила В. Аксакова: «Пока они у власти, ничего нельзя ждать хорошего для России»,—писала она с глубоким пессимизмом в своем днев-

нике

26

Убеждение Бруннова в необходимости «европейского равновесия» оказывало довлеющее влияние на его взгляды в восточном вопросе. Бруннов вслед за Нессельроде считал Ункиар-Искелессийский- договор досадной помехой, мешаю­щей европейским дипломатам прийти к общей договоренно­сти о судьбе Турции. Прибыв в Англию в сентябре 1839 г.,

²⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 439, Бруннов Нессельроде, 30 де­кабря 1839 г.

²⁶ В. С. Аксакова. Дневник. СПб., 1913, стр. 24.

104

он первым делом поспешил заявить, что Россия откажется от соглашения 1833 г.²⁷.

Космополит по убеждениям, любитель конференций и конгрессов, Бруннов не видел необходимости регламентиро­вать отношения России с Турцией при помощи двусторон­них соглашений. И не только не видел необходимости, но и считал неправильным с точки зрения международного права. Он находил естественным и исторически оправданным вмеша­тельство нечерноморских европейских держав в дела черно­морского бассейна. Отсюда — поддержка им принципа за­крытия проливов для кораблей всех государств без исклю­чения, созданного, по мнению некоторых историков, самим Брунновым ²⁸.

Исходя из этого, можно предположить, что апрельский и августовские доклады царю, о которых уже шла речь в источниковедческом очерке и которые будут подробно рас­сматриваться далее, продиктованы Брунновым. Но возмож­но, что их составлял сам Нессельроде. Это не столь важно. Главное то, что между вице-канцлером и его верным уче­ником создалось трогательное «entante cordiale» по вопросам, связанным с внешней политикой России на Ближнем Вос­токе. И становится очевидным, что никто другой, кроме Бруннова, не мог быть послан в Лондон проводить в жизнь идеи, которые он не только горячо одобрял, но и принимал непосредственное участие в их разработке.

Как уже отмечалось, Бруннов был политиком школы Нессельроде не только по своим убеждениям, но и по дип­ломатическим приемам, на которые наложила неизгладимый отпечаток эра международных конгрессов. Эта эра, по оцен­ке многих историков, создала дипломата специфичного, на­деленного ораторскими способностями, обладающего разбор­чивым почерком, и, что самое главное, владеющего редак­торскими приемами²⁹. Уроки молодости не прошли для него даром. Он не только обладал каллиграфическим почерком, но и блестяще справлялся с составлением дипломатических документов. Можно сказать, что это было страстью Брун­нова, формой удовлетворения честолюбия и способом укреп­ления собственного авторитета.

Эта страсть проявилась полностью в 1840—1841 гг., когда непосредственно из-под его пера вышли десятки различных редакций первой и второй Лондонских конвенций и многих других дипломатических документов. Пальмерстон быстра

²⁷ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 232, Бруннов Нессельроде, 11 ок­тября 1839 г.

²⁸ См. С. С. Татищев. Из прошлого русской дипломатии, стр. 66.

²⁹ Р. К. Grimsted. The Foreign Ministers of Alexander I. Ber­keley and Los-Angelos, 1970, p. 9.

105

раскусил Бруннова и охотно поощрял его литературные упражнения, за которыми русский посол забывал о необхо­димости отстаивать свою точку зрения по тем или иным политическим проблемам. Иными словами, ради формы он частенько забывал о содержании документа.

Вызывает удивление оптимизм и наивная вера Бруннова по отношению к высказываниям и обещаниям английских политических деятелей. Он верил в искренность Пальмер-стона, Рассела, позднее Эбердина, и всегда его донесения в Петербург основывались на этой необъяснимой вере. Брун-нов всю жизнь преувеличивал свои успехи в области дипло­матических переговоров и конкретные результаты, которых •он добивался. В 1840 г. он писал, что Пальмерстон, который прочно застрял в его дипломатических сетях и ведет себя с кротостью овечки, идет на поводу у Бруннова³⁰. Он ежене­дельно сообщал о том, что война между Англией и Фран­цией— это вопрос нескольких дней, зная, что эти сообщения чрезвычайно приятны Николаю I. Даже тогда, когда всей Европе стало ясно, что война не состоится, Бруннов про­должал вводить в заблуждение Петербург.

Годы мало его изменили. И в 1856 г. во время Париж­ского конгресса «со свойственным ему оптимизмом барон Бруннов чрезмерно преувеличивал степень готовности Напо­леона III пожертвовать уже существующим союзом с Анг­лией во имя проблематического будущего союза с Рос­сией»³¹. Теперь «Нестору русской дипломатии» хотелось доставить удовольствие уже Александру II, так же как в 1840 г. он тешил приятными иллюзиями его отца, Николая I.

Однако не только пороки царедворца были причиной вышеуказанных явлений. Ф. Бруннов был крайне слаб в устных переговорах, конфиденциальных беседах, закулисных интригах. Он не был способен моментально оценивать ситуа­цию и принять самостоятельное решение. Другими словами, он совершенно не обладал качествами нового дипломата буржуазной школы, тип которого К. Маркс образно нарисо­вал и беспощадно разоблачил в своем блестящем памфлете «Лорд Пальмерстон»³². С этой точки зрения убедительную характеристику Бруннова дал князь Бисмарк: «Как дип­ломат, в словесных отношениях он не произвел на меня впе­чатления... Он слишком назойлив в своем заискивании лич­ной благосклонности и выдает свою цель именно преднаме­ренностью, с которой пытается скрыть ее. Он шьет, как говорят французы, белыми нитками и слишком легко рас-

³⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 99, л. 134, Бруннов Нессельроде, 30 июня 1840 г.

³¹ Е. В. Тарле. Крымская война. Соч., т. IX, стр. 519.

³² См. К. Маркси Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 359—367.

106

считывает на существенные выгоды от расположения в свою пользу данного лица»³³.

На ограниченность Бруннова указывали и многие поли­тические деятели 40-х годов, современники описываемых событий³⁴. Наиболее критическое отношение он вызывал у британских дипломатов, именно у тех, кого он горячо почи­тал и считал своими преданными друзьями. «Приехал Брун-_НОВ) — писала леди Пальмерстон своей подруге, — его дип­ломатические способности, да и личные качества лорд Паль­мерстон и его друзья оценивают очень невысоко»³⁵.

Сравнение донесений русских послов показывает, что среди них не было более лживого человека, чем Бруннов (хотя все они часто грешили против истины). Депеши рус­ского посла в Лондоне полны самовосхваления. В угоду Николаю I он писал в 1839 г., что его язык по отношению к английскому правительству — это язык твердости и защиты всех русских условий по восточному вопросу. В это же время Пальмерстон сообщал Бульверу, что только что приехавший Бруннов поспешил заявить ему о полной поддержке Рос­сией всех английских условий и требований³⁶. Говоря совре­менным языком, методы Бруннова можно охарактеризовать как беспринципные. Он легко уступал в дискуссиях, даже по принципиально важным для России вопросам с тем, что­бы сохранить личные дружественные отношения со своими политическими противниками.

Бруннов был типичным представителем самодержавного правления, разложения надстройки, вырождения и деграда­ции строя. Личные связи, дворцовые интриги, безудержная лесть, отказ от собственного лица позволили ему подняться так высоко и удерживаться на этой высоте в течение чет­верти века.

Бруннов прибыл в Лондон в 1840 г. как представитель феодального государства, вооруженный методами старой дипломатической школы. Его встретили политические дея­тели новой формации, арсенал дипломатических средств и приемов которых оказался более широким и гибким. Брун­нов столкнулся с агрессивными хищническими буржуазными внешнеполитическими программами, противопоставить кото­рым он мог лишь устаревшие космополитические идеи.

Несомненно, назначение такого человека в Лондон в пе­риод обострения восточного вопроса было большим несчасть­ем для России и явилось наряду со многими объективными

³³ С. С. Т а т и щ е в. Из прошлого русской дипломатии, стр. 67.

³⁴ М G u i z о t. Memoires pour servir a 1'histoire de mon temps. Pa­ris, 1863, t. V, p. 128.

³⁶ «The Liven—Palmerston correspondence». L., 1943, p. 184. ^M H. Bulwer. Op. cit., vol. II, p. 278.

107

одним из субъективных факторов ослабления влияния цариз­ма на Ближнем Востоке в 40-е гг. XIX в.

о

Бруннов прибыл в Лондон 15 сентября 1839 г. Его визит расценивался как специальная миссия императора. Англий­ская пресса встречала посланца Николая в основном благо­желательно. «Миссия Бруннова в Лондон, — писала «Тайме», — должна установить согласие и понимание между Россией и Англией, при котором Франция останется за бор-

том»

37

Сразу по прибытии в Лондон Бруннов имел продолжи­тельные беседы с лордом Пальмерстоном, в которых сооб­щил о предложениях императора. «Пальмерстон заявил,— доносил Бруннов в Петербург, — что он почти уверен, что мнение британского кабинета сходится со взглядами царя»³⁸. Одной из основных задач в этот период он считал умиро­творение Востока. Особенно волновал Пальмерстона вопрос о турецком флоте, так как Мухаммед Али мог передать его Франции. Бруннов заверил Пальмерстона, что русское пра­вительство поддержит все требования Англии перед лицом Европы. Британскому министру иностранных дел это очень понравилось. Он сообщил о переговорах с Брунновым гене­ралу Себастиани, не сказав лишь о том, что Николай I же­лает изоляции Франции³⁹.

Французский посол был прекрасно осведомлен о задачах, стоявших перед Брунновым. Он знал, что Николай I выска­зал желание «оставить Францию в стороне от обсуждения восточного вопроса»⁴⁰. Поэтому генерал Себастиани выра­зил Пальмерстону конфиденциальный протест по поводу русско-английских переговоров⁴¹. Однако министр иностран­ных дел Великобритании продолжал встречи и беседы с Брунновым, на которых вырабатывались основы будущего соглашения.

Для России наибольший интерес представлял вопрос о разделе сфер влияния на Востоке. «Император поручил заявить мне, — писал Бруннов, — что он не рассматривает посылку морских и сухопутных сил на Босфор как едино­личную акцию, а наоборот, как средство, предпринятое в

³⁷ «Times», 26/IX 1839.

³⁸ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 56, Бруннов Нессельроде, 17 сен­тября 1839 г. (Следует отметить, что здесь и далее Бруннов значительно преувеличивает желание Великобритании заключить союзный договор с Россией и преуменьшает те трудности, с которыми ему пришлось столк­нуться в ходе переговоров в Лондоне).

³⁹ I. Testa. Op. cii, t. II, p. 486.

⁴⁰ H. В u 1 w e r. Op. cit., vol. II, pp. 299—300.

⁴¹ I. Testa. Op. cit, t. II, p. 489.

108

общих интересах для сохранения Оттоманской империи в полном согласии со всеми европейскими державами. Импе­ратор поручил мне проверить, как относятся в Лондоне к возможности русской интервенции в Константинополь после таких миролюбивых заявлений»⁴².

.Многое привлекло английского министра иностранных дел в русских предложениях. Во-первых, в лице России он нашел прочного союзника по отношению к Египту. Бруннов дал понять английскому министру иностранных дел, что в территориальном вопросе царь будет поддерживать Велико­британию. Это облегчало борьбу Пальмерстона против Франции в решении сирийской проблемы.

Во-вторых, предложение России отказаться от Ункиар-Искелессийского договора в случае, если будет достигнуто русско-английское соглашение в восточном вопросе, явилось само по себе неплохой приманкой для Пальмерстона. На протяжении 6 лет общественное мнение Англии не переста­вало нападать на министра иностранных дел за ту ошибку, которую он допустил в 1833 г. На протяжении 6 лет «хит­рейший из тори» пытался уничтожить соглашение между Россией и Турцией. В 1837 г. он даже заявил, что срок до­говора уже истек⁴³. Но это был пустой дипломатический прием. И вот в 1839 г. Пальмерстон получил возможность покончить с Ункиар-Искелессийским договором. По воспо­минаниям очевидцев, его удивлению и восторгу не было гра­ниц, когда Бруннов сообщил о твердой решимости Николая I не возобновлять русско-турецкое соглашение 1833 г. Паль­мерстон понимал, однако, что этот договор Николай I хотел бы обменять на разрыв Англии с Францией, во-первых, и раздел Османской империи на сферы влияния, во-вторых. Сам он намеревался получить Константинополь, а Паль-меретону предлагал оспаривать у тюильрийского кабинета владения Мухаммеда Али. Британский министр иностранных дел, по-видимому, был готов или делал вид, что готов пойти на подобную сделку с Россией. «Мне показалось, — в раздра­жении писал Себастиани в Париж, — что английский каби­нет рассматривает уничтожение Ункиар-Искелессийского договора как достаточный результат своей политики на Вос­токе» ⁴⁴. Герцог Веллингтон тоже высказался за соглашение с Россией⁴⁵. Сам лорд Пальмерстон заявил, что «если меж­ду всеми державами будет заключена конвенция, то каждый будет действовать не для себя, а для общего дела, и это

⁴² АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 12, Бруннов Нессельроде, 13 ок­тября 1839 г.

⁴³ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т, 9, стр. 401.

⁴⁴ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 487.

⁴⁵ См. H. Temper ley. England and the Near East.., p. 418.

109

исключает преобладающее влияние какого-либо одного госу­дарства» ⁴⁶.

Вызывает сомнение то, что Пальмерстон готов был пойти на соглашение с царем на вышеуказанных условиях. Е. В. Тарле называл подобные действия английских минист­ров «комедией с дипломатической двойной бухгалтерией», когда вольнодумец Пальмерстон противопоставлялся всему британскому кабинету, или, например, русофоб Понсонби выступал против основной линии»⁴⁷. Вполне вероятно, что и в сентябре — октябре 1839 г. Пальмерстон играл на доверии Бруннова, русского царя, маршала Сульта и, наконец, соб­ственных коллег по министерству. «Если он не для всякого дела хорош как государственный деятель, то, по крайней мере, как актер он годится для любой роли», — писал о нем К. Маркс⁴⁸.

Флиртуя с Россией и жалуясь Бруннову на неуступчи­вость английских министров, Пальмерстон не отнимал у царя надежды на возможность договориться с Англией. Обманывая Францию видимостью успеха миссии Бруннова, Пальмерстон пытался сделать Сульта более уступчивым в вопросе о Египте. Противореча своим коллегам, министр иностранных дел пытался оставить за собой право выбрать между Россией и Францией в зависимости от создавшейся полической обстановки.

Совет министров Великобритании отверг предложение царя. Это произошло по двум причинам. Во-первых, его не устраивали идеи Николая I (от которых на данном этапе он не хотел отказываться) о разделе Турецкой империи на сферы влияния. Во-вторых, министры не спешили идти на окончательный разрыв с Францией⁴⁹.

Вопрос о сферах влияния и связанный с ним вопрос о военной помощи султану Бруннов считал наиболее спорны­ми в ходе переговоров. Отказавшись от него, Россия могла продолжать переговоры с Великобританией⁵⁰. В конце 1839г.. Нессельроде писал: «Одно из наших предложений отверг­нуто. Имеется вероятность, что другие предложения будут приняты»⁵¹.

Таким образом, первый визит Ф. Бруннова в Лондон окончился неудачей. Русское правительство убедилось, что наиболее важные для него вопросы не вызывают сочувствия у британского кабинета. Бруннов получил приказ на некото-

⁴⁶ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 487.

⁴⁷ Е. В. Т a p л е. Соч., т. VIII, стр. 96.

⁴⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 360.

⁴⁹ Н. В u I w е г. Op. cit., vol. II, p. 301.

⁵⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, л. 324, доклад Нессельроде царю, 18 октября 1839 г.

⁵¹ Там же, л. 325.

110

рое время покинуть Лондон. Однако это не означало без­оговорочного прекращения переговоров с Англией. Их возоб­новление было возможно на основе новых уступок со сторо­ны России.

Переговоры, прерванные в Лондоне, продолжались меж­ду Брунновым и Меттернихом в Австрии, Николаем ! и английским послом в Петербурге Кланрикардом.

Перед Брунновым была поставлена новая задача — до­биться поддержки Австрией русского плана решения восточ­ного вопроса и противопоставить в будущем союз северных императоров «сердечному согласию».

Бруннов посетил Меттерниха в его загородном замке-Иоганисберг 19—24 октября 1839 г. Австрийский министр,, который видел непрочность англо-французского союза, дал понять Бруннову, что он на стороне России⁵². Он снова предложил собраться в Вене. Но Бруннов решительно заявил, что продолжит переговоры лишь на базе, предложен­ной им в Лондоне, и готов туда вернуться по первому при­казу императора⁵³.

В Иоганисберге состоялось обсуждение восточной проб­лемы. Меттерних выразил свое согласие по поводу закры­тия проливов для военных судов всех держав, но отметил^ что предполагаемые военные действия против Мухаммеда Али чреваты опасными последствиями. В этом вопросе он выразил свою солидарность с Францией, которую втайне поддерживал, и вел оживленные переговоры с Луи Филип­пом через короля Леопольда⁵⁴. В разговоре с бельгийским королем Меттерних заявил, что он желает подписать наи­более выгодный для Османской империи договор, тем не менее, он рад примкнуть к любому соглашению, которое будет,достигнуто между Англией и Францией⁵⁵. Двойная игра канцлера не укрылась от Бруннова, который доносил в Петербург, что он «может рассчитывать лишь на видимость поддержки Австрии, но что и эта видимость имеет для него-чрезвычайно важное значение»⁵⁶.

Отъезд Бруннова из Лондона не способствовал улучше-. нию англо-французских отношений. Британское министер-

^и К- Metternich. Memoires, documents et ecrit divers, vol. VI. Pa­ris, 1872, p. 341.

⁵³ Ibid., p. 344.

⁶⁴ «The letters of Queen Victoria», vol. I. L., 1907, p. 241.

⁵⁶ Ibid., p. 341.

⁵⁶ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, Бруннов Нессельроде. 30 декабря 1839 г.

111

ство в связи с кризисом почувствовало, насколько сильны позиции Франции в Средиземном море. Правительство Луи Филиппа установило контроль над побережьем Италии. В Греции имелась сильная профранцузская партия. Завое­вание Алжира укрепило положение Франции в Северной Африке. Наконец, в Египте было установлено неограничен­ное французское влияние, готовое распространиться и на Сирию. Средиземное море становилось «французским озе­ром» ⁵⁷. Луи Филипп в своей официальной речи заявил, что Мухаммед Али поддержит Францию на случай войны с Великобританией. Эта речь крайне возмутила Пальмерсто-на⁵⁸. С этого момента, т. е. с ноября 1839 г., он стал требо­вать возвращения Турции всей Сирии, хотя раньше согла­шался оставить Мухаммеду Али Аккский пашалык⁵⁹. В от­вет на это французское правительство стало сосредоточи­вать военные корабли в Тулоне. Конфликт между морскими державами усилился.

В этот момент шли переговоры между Николаем I и лор­дом Кланрикардом в Петербурге. Русский император, желая заключить с Англией соглашение по делам Востока, пошел на дальнейшие уступки. Он согласился на одновременное занятие Босфора русскими силами и появление флотов за-ладных держав в Дарданеллах⁶⁰. На таких условиях Паль-мерстон был готов возобновить переговоры с Россией.

Русский император, вторично отправляя Бруннова в Лон­дон, твердо рассчитывал добиться политической изоляции Франции. Ради этого он шел на значительные уступки.

Во-первых, он временно отказался от мысли поделить Турцию на сферы влияния между Россией и Англией. Во-вторых, Николай I согласился, как было указано выше, на присутствие иностранных военных кораблей в Мраморном море в том случае, если русские войска оккупируют Бос­фор⁶¹.

Николай I выразил желание, чтобы конвенция между великими державами была подписана как можно скорее.

Бруннов возвратился в Лондон 18 декабря 1839 г. В Кале он встретился с бароном Нейманом, австрийским уполномо­ченным для ведения переговоров по делам Востока. В Анг­лию они прибыли на одном корабле. Этот факт не остался незамеченным дипломатами. Себастиани доносил в Париж,

⁵⁷ Ed. D r i a u 11. La question d'Orient depuis les origines jusqu'a nos jours. Paris, 1912, p. 147.

⁵⁸ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 496.

. ^5Э Н. В u 1 w e r. Op. cit., vol. II, p. 263.

⁶⁰ См. С. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 497.

⁶¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 102, л. 39, Нессельроде Бруннову, 1 фев­раля 1840 г.

112

что «прибытие одновременно двух послов продемонстриро­вало близость северных дворов» ^С2.

Бруннову было поручено добиться изоляции французско­го кабинета и провозглашения принципа закрытия проливов для всех военных кораблей любой державы и открытия Черного моря для торговых судов. Он должен был начать переговоры с Пальмерстоном с отказа от Ункиар-Искелес-сийского договора⁶³. Программа России поражает своей уступчивостью по отношению к Англии. Отказ от Ункиар-Искелессийского договора и принцип коллективного контро­ля над проливами означал потерю влияния России на Вос­токе. Юридически закрепленное открытие Черного моря для торговых судов было прежде всего в интересах Великобри­тании, первой морской посредницы, которая осуществляла значительный вывоз товаров из южных районов России. Принцип закрытия проливов был также выгоден Англии, слишком удаленной, по мнению Веллингтона, от своих баз в Средиземноморье и неспособной в связи с этим вести .широкие наступательные операции в Черном море⁶⁴. Не уди­вительно, что английское правительство одобрило русские предложения и было готово начать переговоры на подобных условиях.

Главной альтернативой Пальмерстона было то, что надо противодействовать как русскому, так и французскому влия­нию на Востоке. Влияние России он всегда считал опаснее⁶⁵. Но с тех пор, как между Англией и Францией разгорелась ссора из-за Египта и Сирии, глава «Фориен оффис» был готов пойти на временное сближение с русским императо­ром. «Наша основная задача в 1840 году, — писал Пальмер-стон Бульверу, — заключалась в том, чтобы спасти Европу от опасности войны и защитить интересы Великобритании от посягательств двух других великих держав... Франция представляла тогда наибольшую опасность»⁶⁶. Но оконча­тельно рвать с Луи Филиппом Пальмерстон не собирался. Он писал, что если Франция пойдет на уступки, его прави­тельство тоже будет готово уступить⁶⁷.

⁶² «Correspondence. Egypt et Europe», La crise 1839—1841, ed par Ed. Driault, t. III. Cairo, 1933—1934, p. 128 (далее «Correspondence. L'Egypt et Europe...»).

⁶³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 304, Бруннов Нессельроде, 23 ок­тября 1839 г.

⁶⁴ С. W. Crawley. Anglo-Russian Relationes, 1815—1840. «Cambridge Historical Journal», 1928, vol. Ill, p. 70.

⁶⁵ Ph. Moseley. Russian Diplomacy and the Opening of the Eastern Question in 1838—1839. Cambridge, 1934, p. 89.

³⁶ Н. В u 1 w e r. Op. cit., vol. II, p. 284.

⁶⁷ G. Н. В о 1 s о v e r. Lord Ponsonby and the Eastern question 1832— 1841. «Slavonic Review», 1934, vol. 13, p. 116.

8

В. А. Георгиев

113

Заключить международную конвенцию по делам Востока, добиться отмены Ункиар-Искелессийского договора и, вы­теснив Мухаммеда Али из Сирии, ослабить этим Францию (ибо борьба против египетского паши была борьбой против Луи Филиппа)—такова была политика Великобритании в 1840 г.

Французское правительство, которое с радостью отметило провал сентябрьской миссии Бруннова, неодобрительно от­неслось к его повторному визиту в Лондон⁶⁸. Оно боялось, что Англия пойдет на сближение с Россией. Тем не менее Сульт решил ни в чем не уступать Пальмерстону. Это реше­ние возникло под влиянием двух причин. Первой, как отме­чает в своих мемуарах Гизо, была уверенность в том, что Великобритания никогда не пойдет на окончательное рас­торжение «сердечного согласия» и в конце концов уступит Франции⁶⁹. Другая причина заключалась в том, что прави­тельство Луи Филиппа безгранично верило в силы Мухам­меда Али и считало, что он может выстоять перед интервен­цией иностранных держав. «Египетский паша — это новый Александр Македонский. Англия и Россия, несомненно, поломают на нем свои зубы», — заявил однажды Тьер⁷⁰.

Австрийский кабинет был как будто готов поддерживать Россию, но, с другой стороны, он делал все возможное для того, чтобы примирить Англию и Францию⁷¹.

Такова была обста'новка в момент прибытия Бруннова в Лондон. В этой сложной ситуации надо было, по его мне­нию, принять энергичные меры для того, чтобы дать ход, переговорам⁷². Прежде всего, Бруннов посчитал необходи­мым довести до сведения иностранных кабинетов программу России. Она была сформулирована им в письме к Д. Тати­щеву, русскому послу в Вене.

Подводя основу под предполагаемое соглашение, Брун­нов в письме к Татищеву вспоминает о ноте от 27 июля 1839 г., которая превратилась в оружие против Франции. В силу этой ноты державы должны вмешиваться в турецко-египетскую распрю и не допустить подписания прямого соглашения. Эти мысли легли в основу вводной части буду­щей конвенции. Далее Бруннов излагает содержание пред­полагаемой конвенции по делам Востока.

В центре внимания автора два вопроса. Первый — терри­ториальный спор между Турцией и Египтом и второй —

о военной помощи султану. Державы обязуются урегулиро­вать конфликт и выступить гарантами будущих границ Ос­манской империи. Египетскому паше передается Египет и южная часть Сирии (Аккский пашалык, исключая крепость Акку) в наследственное владение с условием, что он остает­ся вассалом султана и немедленно возвращает все осталь­ные захваченные территории. Турецкий флот также следует вернуть Порте. В случае неповиновения египетского паши европейские державы обязуются предпринять против него насильственные меры.

По второму вопросу — об оказании военной помощи сул­тану и принципе закрытия проливов Бруннов писал: «Для того, чтобы продемонстрировать единство действий союзных кабинетов в то время, пока русские войска будут защищать Константинополь, Англия, Франция и Австрия пошлют 2 или 3 корабля в Мраморное море»⁷³.

Но, по мнению Бруннова, все это должно было случить­ся в порядке исключения, так как в обычном состоянии Босфор и Дарданеллы будут закрыты для иностранных кораблей как во время войны, так и в мирное время.

Предложения Бруннова были сообщены также и Паль­мерстону, который ознакомился с ними с большим внима­нием и с крайним удовлетворением⁷⁴.

Переговоры в декабре, временно перенесенные в Броад-ленд (Broudland), загородное имение Пальмерстона, носили чрезвычайно доверительный характер. Донесения Бруннова и Неймана показывают, что в этот период переговоры были в основном направлены против Франции. Пальмерстона за­нимал вопрос о принудительных мерах против Мухаммеда Али. Бруннов заверил его, что в этом вопросе Россия будет полностью на стороне Англии⁷⁵. «Египет, ограниченный со всех сторон пустыней — вот моя программа», — заявил Паль-мерстон⁷⁶. Бруннов и Нейман поддержали это предложение Англии. Великобританию волновал в основном территори­альный вопрос, из-за которого ей пришлось впоследствии столкнуться с Францией. Россию же беспокоил вопрос о принципе закрытия проливов и о размерах помощи, которую державы окажут Турции. Бруннов заявил, что закрытие проливов отвечает как суверенитету султана, так и сохране­нию европейского равновесия⁷⁷. Пальмерстон в свою оче-

⁶⁸ М. J oup I ai n. La question du Liban. Paris, 1908, p. 218.

⁶⁹ M G u i z о t. Memoires pour servir a 1'histoire de mon temps, t. V, Paris, 1863, p. 62.

⁷⁰ Ed. Driault. Op. cit., p. 148.

⁷¹ Ch. Webster. Op. cit., vol. II, «Appendix»—D, p. 869.

⁷² АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 370, Бруннов Нессельроде, 30 де­кабря 1839 г.

⁷³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 379, Бруннов Татищеву, 21 декаб­ря 1839 г.

⁷⁴ Ch. W e b s t e r. Op. cit., vol. II, «Appendix»—D, p. 867.

⁷⁶ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 407, Бруннов Нессельроде, 30 де­кабря 1839 г.

⁷⁶ Н. Temper ley. England and the Near East.., p. 112.

⁷⁷ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 413, Бруннов Нессельроде 30 де­кабря 1839 г.

114

115

редь согласился с его доводами. Как отмечал Б. А. Дранов, правительство Николая I не понимало в то время, что это было ловушкой, угрожавшей безопасности черноморского побережья России⁷⁸.

Встреча в Броадленде показала, что между 3 державами не имеется серьезных разногласий по частным вопросам -и что конвенция будет вскоре подписана. Тем не менее пере­говоры затянулись более чем на полгода и продемонстри­ровали всю глубину противоречий великих держав как на Востоке, так и на Западе.

Встреча в загородном имении Пальмерстона была проло­гом международной конференции по делам Востока. Паль-мерстон написал письма в Вену и Берлин с просьбой пре­доставить полномочия их представителям в Лондоне для подписания международной конвенции⁷⁹.

В конце декабря 1839 г. в Лондоне открылась первая конференция по восточному вопросу, подготовленная пред­варительными переговорами Бруннова с Пальмерстоном, Меттернихом и другими политическими деятелями Западной Европы. Франция приняла в ней участие наравне с другими державами. О главных задачах конференции торжественно извещала нота, подписанная представителями 5 держав. Она гласила: «Дворы России, Пруссии, Великобритании, Фран­ции и Австрии, обещав свою поддержку султану добиться постоянного соглашения с пашой Египта, вассалом его вели­чества султана, собрались совместно действовать для. дости­жения вышеуказанных целей»⁸⁰. Вассалитет египетского паши по отношению к султану был особо подчеркнут в этом документе.

Международная конференция была призвана решить в первую очередь территориальный вопрос между Турцией и Египтом. Проблема режима черноморских проливов не явля­лась первостепенной на данном этапе переговоров.

В период январских дискуссий 1840 г. о судьбах Сирии отношения между Англией и Францией испортились оконча­тельно. Пальмерстон, понимавший неизбежность разрыва с тюильрийским кабинетом, начал готовиться к этому важно­му шагу. Британский министр иностранных дел публично заявил в парламенте, что французская пресса, выполняя распоряжение своего правительства, натравливает общест-

⁷⁸ См. Б. А. Дранов. Черноморские проливы. М., 1947, стр. 99.

⁷⁹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 122, л. 435, Бруннов Нессельроде, 30 де­кабря 1839 г.

⁸⁰ Там же, л. 437, нота европейских держав Турции (без даты); при­лагается к донесению Бруннова 30 декабря 1839 г.

116

венное мнение против Англии⁸¹. После этого он попросил полномочий у своего кабинета на заключение восточной кон-, венции без Франции. Однако просьба Пальмерстона была поддержана только герцогом Веллингтоном. Мельбурн, Кланрикард и Рассел посчитали невозможным исключить тюильрийский кабинет из конвенции великих держав. Они решили, что следует добиваться согласия Франции путем уступок в территориальном вопросе⁸². «Ваша позиция силь­но отличается от нашей, — отметил Рассел в разговоре с Брунновым, — император желает совершенно изолировать Францию, мы же этого не можем сделать»⁸³. В связи с этим в 20-х числах января 1840 г. Бруннов был вынужден доло­жить в Петербург: «Трудности возрастают все больше и больше. Основное препятствие в том, что Франция не хочет присоединиться к общему делу, а Великобритания не желает действовать без нее»⁸⁴.

Однако конференция продолжала свою работу. Нейман и Бюлов получили полномочия своих дворов подписать кон­венцию без Франции. Пальмерстон убеждал Бруннова в необходимости терпеливо ждать, пока Франция достаточно ясно продемонстрирует свое нежелание подписывать евро­пейскую конвенцию по делам Востока. «Я согласен в основ­ном с Вашим предложеним, — заявил он русскому предста­вителю, — но невозможно сделать все сразу. Трудности ве­лики, их нельзя победить одним ударом»⁸⁵. В связи с этим Пальмерстон предложил свой текст будущего соглашения. С. Татищев считал, что проект Пальмерстона мало чем от­личался от русских предложений⁸⁶. Но он подвергся острой критике со стороны Бруннова в его донесениях в Петербург. Этот документ был направлен на то, чтобы расчистить Фран­ции дорогу к международному соглашению. «В нем не гово­рится ни о наследственном владении, ни о вассальных отношениях, в которых Мухаммед Али должен оставаться,— писал Бруннов о проекте Пальмерстона. — Там имеется толь­ко легкое и робкое упоминание о мерах, которые надо приме­нить к вице-королю, чтобы победить его сопротивление»⁸⁷. Кроме того, Пальмерстон под видом четкого определения размеров военной помощи султану ограничил размеры помо­щи России несколькими кораблями и определенным количе-

⁸¹ «Hansard's Parliamentery Debates», vol. III. L, 1840, p. 281.

⁸² H. Т e m p e r 1 e y. England and the Near East.., p. 68.

⁸³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 126, Бруннов Нессельроде, 24 янва­ря 1840 г.

⁴ Там же, л. 126.

⁸⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 80, Бруннов Нессельроде, 21 января 1840 г.

⁸⁶ См. С. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 500.

:⁸⁷ .АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 127, Бруннов Нессельроде, 24 ян­варя 1840 г.

117

ством солдат. Это вызвало острое недовольство Николая I. В копии проекта, присланной Брунновым, он собственноруч­но вычеркнул пункт об ограничении военной помощи Рос­сии⁸⁸.

Несмотря на это Бруннов был готов подписать проект, выработанный Пальмерстоном, с тем, чтобы завершить затя­нувшуюся конференцию⁸⁹. Однако Франция снова ответила решительным отказом на предложения 4 держав подписать общую конвенцию по египетскому вопросу.

Для того чтобы лучше разобраться в причинах, сорвав­ших заключение конвенции в январе 1840 г., следует оста­новиться на позиции Франции в ходе январских переговоров. Эта позиция, ошибочная и не гибкая, по мнению самих французских историков, осталась неизменной вплоть до июля 1840 г.⁹⁰.

Как только французское правительство получило изве­стие о вторичном прибытии Бруннова в Лондон, кабинет забил тревогу. Вновь в прессе и в высказываниях диплома­тов появилась идея о пресловутой русской опасности в Кон­стантинополе⁹¹. Сульт и его помощники стали разрабаты­вать свой план умиротворения Леванта, который заключал­ся в полном удовлетворении требований египетского паши и в отказе от принудительных мер по отношению к нему⁹². Естественно, проекты Бруннова и Пальмерстона показались абсолютно неприемлемыми для французского кабинета. Осо­бенно сильный протест со стороны тюильрийского двора вызвали два момента. Наиболее важным для Франции был территориальный вопрос. Она ни за что не хотела уступать Сирию Турции, справедливо полагая, что после этога Анг­лия укрепит там свое положение. В Сирии, с которой Фран­ция вела оживленную торговлю, правительство Сульта опи­ралось на эмира Бешира II и на католическое (маронит-ское) духовенство⁹³.

Кроме того, ознакомившись с предложениями Бруннова, французское правительство выразило недовольство опреде­лением размеров военной помощи, которую державы долж­ны были оказать султану. Опасаясь русской оккупации Константинополя, Сульт заявил о необходимости ввести в

⁸⁸ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, лл. 139—146, Бруннов Нессельроде, 24 января 1840 г. (копия проекта лорда Пальмерстона на англ, яз )

⁸⁹ Там же, л. 139.

⁹⁰ Французские историки, в частности Дрио, считают, что кабинет Сульта уже допустил крупный промах, подписав ноту 27 июля 1839 г

¹¹ М. Joup I a in. Op. cit., p. 217.

⁹² АВПР, ф. Канцелярия, д. 217, л. 68, Нессельроде Бруннову 1 фев­раля 1840 г.

⁹³ Ed. D г i а и 11. Op. cit., p. 148. См. также: И. М. Смилянская. Крестьянские движения в Ливане в первой половине XIX века. М 1965. стр. 98.

118

Мраморное море до 20 французских кораблей⁹⁴. Это вызва­ло серьезное недовольство России и Австрии. Последняя также считала это требование чрезмерным.

Однако Франция использовала этот спор, с одной сторо­ны, для затягивания переговоров, а с другой, для переме­щения центра тяжести с англо-французских противоречий на разногласия России с западными державами. Австрий­ский уполномоченный с раздражением отметил, что Франция навязала никому не нужную дискуссию о количестве судов и этим умышленно затянула переговоры⁹⁵.

Отказавшись от русского проекта конвенции, француз­ское правительство попыталось вбить клин в русско-англий­ские отношения. Себастиани заявил, что его король никогда не пойдет на союз с Николаем I, но это не означает, что Франция не хочет договориться с Англией⁹⁶. Проект кон­венции, предложенной Пальмерстоном, тоже был отвергнут французским правительством. Сульт заявил, что он одоб­ряет предложение об ограничении размеров военной помощи России Турции, но и не может принять территориальную программу Пальмерстона⁹⁷. Кроме того, французское пра­вительство отказалось признать необходимость применения насильственных мер по отношению к Мухаммеду Али⁹⁸.

В лондонской прессе разразилась буря негодования про­тив кабинета Сульта. В «Монинг Хроникл» появился ряд статей, в которых авторы призывали кабинет порвать с •Францией, отмечая, что противоречия зашли слишком дале­ко и назревают уже не только на Востоке, но и в Европе, в частности в Испании⁹⁹. Но правительство Мельбурна не решилось порвать с Францией и предпочло выжидать.

Русское правительство, явно недооценивавшее все труд­ности переговоров, видело, однако, что дело затягивается в связи с обострением англо-французских противоречий. С конца января от Бруннова перестают требовать скорей­шего подписания соглашения.

Бруннову предписывалось принять сторону Англии и как •бы «незримо присутствовать у нее за спиной». «Что касает­ся нас, — писал впоследствии Нессельроде, — то мы безого­ворочно приняли точку зрения Англии и поддержали тот план умиротворения Востока, который она предложила»^шо.

⁹⁴ АВПР, ф. Канцелярия, д. 137, л. 42, Медем Нессельроде, 11 января 1840 г.

⁹⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 172, Бруннов Нессельроде, 24 янва­ря 1840 г. (Бруннов в этом донесении излагает содержание беседы с ав-•стрийским послом Нейманом).

⁹⁶ «Morning Chronicl», 25/I 1840.

⁹⁷ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 517.

⁹⁸ «Correspondence. Egypt et Europe..», t. 3, p. 132.

⁹⁹ «Morning Chronicl», 27/1 1840.

¹⁰⁰ АВПР, ф. Канцелярия/, д. 102, л. 219, Нессельроде Бруннову, 11 мая 1840 г.

119

Что касается французской претензии по поводу количе­ства ее судов в Мраморном море и английских предложений ограничения русской военной помощи, то Николай I реши­тельно возразил против этих условий. «Император желает,— сообщал Нессельроде, — чтобы его помощь султану ничем не ограничивалась»^1Ш.

Такова была позиция России в данном вопросе и на та­ких условиях она согласна была продолжить переговоры,, которые были близки к завершению в январе 1840 г., но из-за непримиримой позиции Франции отсрочились на неоп­ределенное время.

В «онце января 1840 г. произошла замена французского посла в Лондоне. На место генерала Себастиани прибыл Гизо, известный на родине не только как политический дея­тель, но и как крупный ученый. В Париже надеялись, что ему удастся расстроить русско-английское согласие по де­лам Востока и не допустить подписания конвенции. Инструк­ции, которыми снабдил нового посла маршал Сульт, содер­жали в себе приказ добиться международной гарантии целостности Османской империи и уничтожения Ункиар-Искелессийского договора ^Ш2. Уверенность в лояльности Ве­ликобритании была столь велика, что Гизо предписывалось требовать от держав передачи египетскому паше всей Сирии и отказа от применения насильственных мер против Мухам­меда Али ¹⁰³.

Гизо еще не успел приехать в Лондон, как во Франции произошел министерский кризис и во главе кабинета встал А. Тьер. Смена министерств не могла принципиально изме­нить точку зрения Франции. Бруннов считал, что Гизо и Тьер займут еще более непримиримую позицию по отноше­нию к России ¹⁰⁴.

Тьер был выразителем взглядов наиболее экспансио­нистски настроенной части французского общества. На него возлагали надежду как на человека, способного претворить в жизнь многие колониальные замыслы буржуазии — до­биться победы в Алжире, расширить влияние на Ближнем Востоке и возродить былую мощь французской империи. За неимением лучшего современники сравнивали Тьера с Наполеоном I. В Париже его считали единственным челове-

¹⁰¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 102, л. 11, Нессельроде Бруннову, 12 ян­варя 1840 г.

¹⁰² М. Guizot. Op. cit., t. 5, p. 27.

¹⁰³ Ibid.

¹⁰⁴ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 287, Бруннов Нессельроде, 12 фев­раля 1840 г.

120

ком, способным противостоять «русской опасности». К поли­тическим соображениям Тьера примешивались и личные чувства. Он ненавидел Николая I, который платил ему тем же ¹⁰⁵.

Отношения между Россией и Францией все ухудшались. В Петербурге русское общество устраивало абструкции послу Луи Филиппа ^Ш6. Гизо в Лондоне запугивал британ­ский кабинет опасностью русской оккупации Константино­поля ¹⁰⁷. Целью французского кабинета было продолжение затягивания переговоров и срыв намечавшегося соглашения между 4 державами. «В Париже делают все, чтобы поме­шать успехам переговоров», — доносил граф Медем¹⁰⁸.

Совещания между Пальмерстоном, Брунновым, Нейма­ном и Бюловым продолжались без участия французского* посла. Договоренность по основным вопросам была достиг­нута уже в январе 1840 г. На предложение английского' правительства подключить к конвенции Турцию Россия дала, принципиальное согласие.

Согласившись установить международный контроль над. проливами и практически отказавшись от Ункиар-Искелес-сийского договора, Николай I единственной своей задачей в тот момент считал изоляцию Франции.

В то же время, по мнению Бруннова, существовала ре­альная угроза англо-французского сговора. «Я боюсь,-писал он в Петербург, что Пальмерстон и Тьер выработают соглашение, по которому они будут решать египетские дела без нас» ¹⁰⁹.

С другой стороны, русский посол в Лондоне с тревогой заметил перемену, происшедшую в позиции князя Меттер-ниха. Австрийский канцлер, видя нежелание Англии в ко­нечном счете рвать с Францией, решил добиваться присоеди­нения последней к соглашению 4 держав. «Он считает, — писал Бруннов о Меттернихе, — что следует уклониться от такого положения дел, по которому Англия и Франция выступят с одной стороны, а три остальных двора с дру­гой» ^ио. Иными словами, канцлер порицал совместные дей­ствия Неймана, Бруннова и Бюлова.

¹⁰⁵ На тексте официального отчета министра иностранных дел импе­ратор России как-то сделал карандашную пометку: «Ну и свинья же этот Тьер» (АВПР, ф. Канцелярия, д. 52, л. 90).

¹⁰⁶ «Записки отдела рукописей Библиотеки им. В. И. Ленина», вып. 19, М., 1957, стр. 64.

¹⁰⁷ См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 507.

¹⁰⁸ АВПР, ф. Канцелярия, д. 137, л. 219, Медем Нессельроде, 14 марта 1840 г.

¹⁰⁹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 480, Бруннов Нессельроде, 12 ап­реля 1840 г.

¹¹⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 306, Бруннов Нессельроде, 12 фев­раля 1840 г,

121;

В феврале-месяце положение России стало критическим. С одной стороны, Гизо всеми силами пытался примириться с Пальмерстоном, а Меттерних, с другой, пытался разру­шить с трудом налаженное сотрудничество между предста­вителями северных держав. Необходимо было предпринять решительные шаги для того, чтобы не потерять достигнутые успехи. В это время Нейман отметил факт усиления опасно­сти нового военного столкновения на Востоке между Мухам­медом Али и султаном. Бруннов сейчас же предложил при­нять декларацию, в которой державы снова подтвердят свое желание помочь султану покончить с сепаратистскими тен­денциями египетского паши. «Новая форма сотрудниче­ства, — доносил Бруннов в Петербург, — должна приблизить окончательное соглашение»¹¹¹. Он немедленно составил два проекта декларации. Мы не находим ссылки на эти доку­менты ни у русских, ни у западных историков. Между тем •они весьма интересны, так как их тексты положены в основу Лондонской конвенции. Оба проекта состоят из 8 пунктов. Первый написан в чрезвычайно решительных выражениях, направленных против египетского паши, второй, по замеча­нию Бруннова, — в выражениях менее точных и составленных таким образом, чтобы облегчить присоединение к нему Франции ^|12.

Декларация явилась новым шагом на пути отказа России от ее преимуществ на Ближнем Востоке. В ней нет ни слова о предполагаемой военной русской помощи султану, а гово­рится только о совместных действиях пяти держав для бло­кировки сирийских и египетских портов¹¹³. Все державы одобрительно отнеслись к декларации Бруннова, которая была написана на основе ноты 27 июля 1839 г. Франция же, которая считала, что она должна заставить державы забыть о коллективном демарше 1839 г., отказалась поставить свою подпись под новым документом ¹¹⁴.

Газета «Монинг Хроникл» так характеризовала отказ кабинета Луи Филиппа: «Позиция Франции кажется нам предательской. С того момента, как она подписалась под коллективной нотой, она не свободна и не имеет права про­водить оппозиционную линию тому, под чем она недавно подписалась» ¹¹⁵.

При помощи февральского демарша Бруннов вновь про­демонстрировал непримиримость французского кабинета к предполагаемому соглашению. Он надеялся, что это заста-

¹¹¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 308, Бруннов Нессельроде, 12 фев­раля 1840¹ г.

¹¹² Там же, л. 309.

¹¹³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, лл. 314 — 321, проект декларации.

¹¹⁴ «Morning Chronicle», 4/1 1 1 1840.

¹¹⁵ Ibid. =

122

вит Пальмерстона поспешить с заключением конвенции. Кроме того, русский посол сообщил о согласии императора принять любой проект конвенции, написанный на основе достигнутого согласия¹¹⁶.

Торопясь с окончанием дела, Бруннов с раздражением писал «о мелочных придирках британского кабинета, кото­рые мешают добиться окончательного решения»¹¹⁷. «Мело­чами» Бруннов считал важнейшие вопросы, от которых впо­следствии зависела безопасность черноморского побережья России. Например, в пункте о закрытии проливов для воен­ных кораблей иностранных держав Бруннов первоначально написал: «...как в мирное, так и в немирное время». Паль-мерстон настаивал на том, чтобы проливы были закрыты только в «мирное время». Следовательно, если султан нахо­дился в состоянии войны с Россией, то он мог пропускать в Черное море корабли любой державы, вступившей с ним в союз. В конце концов Бруннов принял английскую форму­лировку. Таким образом, путь для заключения соглашения с Англией расчищался рядом уступок со стороны николаевской дипломатии, -начиная с отказа от Ункиар-Искелессийского договора и кончая согласием на пропуск англо-французской эскадры в Мраморное море.

В середине марта в Лондон прибыл турецкий представи­тель Нури эфенди, бывший министр иностранных дел и сто­ронник России. Приглашение держав прислать турецкого представителя в Лондон весьма обрадовало Решида пашу. Он понимал, что лишь европейские державы могут возвра­тить Турции Сирию. Но, с другой стороны, Решида пашу беспокоило то, что Англия и Россия договорятся о разделе Османской империи¹¹⁸. Присутствие турецкого посла на кон­ференции исключало подобную возможность.

Нури эфенди прибыл в Англию с инструкцией всемерно способствовать подписанию международной конвенции. По­этому вскоре после приезда он обратился к державам с нотой, призывавшей помочь султану и поскорее достигнуть общего соглашения¹¹⁹.

Для того чтобы ускорить решение вопроса, британский кабинет пошел на некоторые уступки по отношению к Фран­ции. Пальмерстон согласился предоставить Мухаммеду Али наследственное владение Египтом и пожизненное управле­ние южной частью Сирии ¹²°. Сделал он это под нажимом

¹¹⁶ АВПР, ф. Канцелярия, д. 97, л. 479, Бруннов Нессельроде, 28 фев­раля 1840 г.

¹¹⁷ Там же, л. 295, Бруннов Нессельроде, 12 февраля 1840 г.

¹¹⁸ I. Testa. Op. cit, t. II, p. 384.

¹¹⁹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 98, лл. Ц6—118, копия ноты Нурн эфен-Ди, 7 апреля 1840 г.

¹²⁰ В. J е 1 a v i с h. A century of Russian Foreign Policy (1814—1914). N.Y., 1965, p. 281.

123

своего кабинета и по настойчивым просьбам Меттерниха.. Русское правительство тоже считало эту идею вполне разум­ной ¹²¹.

Но уступчивость британского кабинета оказала обратное действие на французское правительство. Наконец, исполни­лось то, чего с таким нетерпением ждали Тьер и Гизо, на что они надеялись, ни на шаг не отступая от намеченной программы. Пальмерстон отступил в главном, пойдя на уступки в территориальном вопросе¹²². Это сделало Тьера еще более несговорчивым ¹²³. Он заявил, что французский кабинет не согласится подписать конвенцию, если Мухам­мед Али не получит всю территорию Сирии ¹²⁴.

Работа конференции в Лондоне возобновилась в середи­не июня 1840 г. В ней участвовал доверенный Решида паши Шекиб эфенди.

Бруннов, обеспокоенный событиями на Востоке, заявил Пальмерстону, что необходимо окончательно разрешить кон­фликт ¹²⁵. Его поддержали австрийский и прусский послы. Представители 3 северных дворов предложили Пальмерсто­ну четкий план действий: «Предложить еще раз Мухаммеду Али Египет в наследственное и южную Сирию в пожизнен­ное владение. Если Франция согласится, подписать общее соглашение. Если откажется — заключить конвенцию без нее-и отобрать у Мухаммеда Али все, включая Алеп» ¹²⁶.

Французское правительство категорически отвергло эти предложения. Оно еще раз продемонстрировало свое неже­лание сотрудничать с другими европейскими державами в восточном вопросе.

Пальмерстон не хотел больше ни уступать Франции, ни ждать ее окончательного решения. «С этого момента, -писал Гизо, — британский министр иностранных дел отвечал на его попытки обсудить восточную проблему ледяным мол­чанием» ¹²⁷.

¹²¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 102, л. 217, Нессельроде Бруннову, 11 uaf 1840 г.

¹²² До этого английское правительство, заигрывая с Тьером, шло на второстепенные политические уступки. Например, в апреле 1840 г. Паль­мерстон дал согласие на перенесение останков Наполеона I с острова Святой Елены в Париж. Этого добивался Гизо для того, чтобы поднять престиж своего правительства в глазах общественного мнения (АВПР, ф. Канцелярия, д. 98, л. 436).

¹²³ М. Ley s. Between Two Empires; a history of French Politicans and people between 1814—1848. London—Toronto, 1965, p. 233.

¹²⁴ АВПР, ф. Канцелярия, д. 98, л. 436, Бруннов Нессельроде, 19 мая 1840 г.

¹²⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 43, л. 104, Бутенев Нессельроде, 21 фев­раля 1840 г. (Бутенев сообщал о возможности новой агрессии Мухаммеда Али против Турции).

¹²⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 99, л. 97, Бруннов Нессельроде, 29 июня 1840 г.

¹²⁷ М. G u i z о t. Op. cit., t. VI, p. 225.

124

Вспыхнувшее весной 1840 г. восстание горцев Ливана против Мухаммеда Али заставило Пальмерстона еще боль­ше торопиться с заключением конвенции, так как создавало благоприятные условия для вмешательства союзных держав во внутренние дела Сирии и Ливана ¹²⁸. 29 июня Пальмер­стон официально заявил, что он уже не надеется на то, что Франция примкнет к соглашению 4 держав ¹²⁹.

4—5 июля состоялись совещания между английским ми­нистром иностранных дел и представителями России, Австрии и Пруссии. Вырабатывались окончательные формулировки текста конвенций, обсуждались дальнейшие мероприятия для принуждения Мухаммеда Али. Разногласий почти не было. Территориальный вопрос был разрешен по желанию Пальмерстона. В это время Бруинов пошел на дальнейшие уступки британскому кабинету и вынужден был согласиться на то, чтобы количество кораблей западных держав, кото­рые будут посланы в Мраморное море, не было оговорено ¹³°.

5 июля 1840 г. состоялся совет министров Великобрита­нии, на котором Пальмерстон потребовал полномочий для подписания конвенции без Франции¹³¹. В них ему было отказано. Мельбурн, Минто, Рассел считали разрыв с каби­нетом Луи Филиппа невозможным. Отказ не был оконча­тельным. Было решено собраться еще раз для повторного обсуждения проблемы. Тогда Пальмерстон, который пре­красно понимал, что надо действовать спешно и энергично и не допускать больше проволочек, написал письмо лорду Мельбурну, в котором попросил об отставке¹³². Это посла­ние достаточно широко известно, чтобы приводить его пол­ностью. Надо лишь сказать, что в письме Пальмерстон осве­щает все перипетии переговоров и делает вывод, что если конвенция не будет подписана, Турция распадется на 2 ча­сти, в одной из которых будет сильное влияние России, в другой — Франции.

Снова кабинет собрался 8 июля. После длительной дис­куссии Пальмерстон победил, несмотря на значительные разногласия с Холландом и Кланрикардом ¹³³.

¹²⁸ См. К. М. Б а з и л и. Сирия и Палестина под турецким правитель­ством в историческом и политическом отношениях. М., 1962, стр. 190.

¹²⁹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 99, л. 131, Бруннов Нессельроде, 30 июля 1840 г.

¹³⁰ См. Т. Юзефович. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб., 1869, стр. 95.

¹³¹ Ch. Webster. The Foreign policy of Palmerston, vol. I. L., 1952, p. 689.

¹³² Письмо опубликовано полностью у Бульвера (Н. В u I w е г. Ор. cit., vol. II, p. 315). Перевод см.: С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 514—517.

¹³³ Н. Bell. Lord Palmerston, vol. I, p. 485; H. Temperley. England and the Near East..j p. 486.

125

Лондонская конвенция была заключена 15 июля 1840 г. Она состояла из самого текста конвенции, сепаратного акта, секретного протокола и двух особых протоколов ¹³⁴. Кроме того, Пальмерстон приложил к соглашению меморандум, обращенный к Франции ¹³⁵.

Необходимо проанализовать эти документы.

Сам текст конвенции состоит из вводной части и 4 ста­тей. Конвенция посвящена в основном территориальному вопросу между Турцией и Египтом. Три статьи основной части и отдельный акт, приложенный к соглашению, каса­лись урегулирования территориальных разногласий. Султан предоставлял Мухаммеду Али наследственное управление Египтом и пожизненное Аккским пашалыком с тем, чтобы он принял предложенные условия в 10-дневный срок. Через 10 дней султан мог лишить пашу Аккского пашалыка, но оставить ему Египет. По истечении второго 10-дневного срока условия, выработанные в конвенции, считались недей­ствительными, и султан оставлял за собой право поступить по собственному усмотрению.

По статье 2 конвенции в случае, если Мухаммед Али откажется признать договор, Англия и Австрия обязались помочь Турции действиями своих эскадр в Средиземном море. Эти державы должны были пересечь морские комму­никации между Египтом и Сирией, а также оказать содейст­вие тем подданым султана, «которые проявят верность и покорность своему государю» ¹³⁶.

Россия от оказания военной помощи абсолютно устраня­лась. Это было явным оскорблением самолюбия Николая I, который хотел принять участие в боевых действиях а Сирии наравне с другими державами.

По статье 3 Россия, Англия и Австрия обязались защи­щать столицу Турции в случае наступления армии Ибраги­ма паши. Причем силы как России, так и западных держав в конвенции не ограничивались. Не желая устанавливать количество войск, которое Россия намеревалась направить в Константинополь, царское правительство должно было согласиться на то, чтобы не устанавливать точного числа кораблей Англии и Австрии, действовавших в Мраморном море.

Однако смысл Лондонской конвенции выходит за узкие рамки территориального вопроса. Ее значение гораздо шире не только для Ближнего Востока, но и для международных отношений той эпохи в целом. Соглашение 1840 г. изолиро-

¹³⁴ АВПР, ф. Канцелярия, д. 99, 1840 г. (л. 229 — Конвенция; л. 230— сепаратный акт; л. 231 — секретный протокол; л. 232 — особый протокол). Публикация: Т. Ю з е ф о в и ч. ук. соч., стр. 93—101.

¹³⁵ I. Testa. Op. cit., vol. II, p. 539.

¹³⁶ См. Т. Юзефович. ук. соч., стр. 97.

126

вало Францию и связало в дипломатическом - отношении; Россию¹³⁷. Направленное против тюильрийского кабинета,, оно в то же время исключало возможность сепаратных дей­ствий Николая I и в значительной степени свело на нет Ункиар-Искелессийский договор. Принцип коллективной по­мощи Турции в случае новой угрозы со стороны Мухаммеда Али открыл новую эпоху в истории дипломатических отно­шений европейских держав с Османской империей. Провоз­глашенный в ноте от 27 июля 1839 г., он был официально-оформлен и закреплен в Лондонской конвенции 1840 г.

Одним из основных пунктов конвенции, имевших обще­европейское значение, было решение о закрытии проливов для военных кораблей всех держав. Эта статья положила, начало новому режиму черноморских проливов. Такое реше­ние отвечало прежде всего интересам Великобритании, ста­вило под вопрос безопасность русского черноморского побе­режья и нарушало суверенные права Турции. Кроме того,, как справедливо отмечал Б. Дранов, Лондонская конвенция создала прецедент и положила начало коллективному вме­шательству нечерноморских держав, и в первую очередь Англии, в правовой режим черноморских проливов¹³⁸. До 1840 г. режим Босфора и Дарданелл определялся дву­сторонними русско-турецкими соглашениями, вершиной кото­рых для России был Ункиар-Искелессийский договор 1833 г.

В исторической литературе широко распространено мне­ние о том, что первая Лондонская конвенция создала новый режим черноморских проливов. Следует оговориться, однако, что она только положила иач.ало его созданию. Во-первых, соглашение 1840 г., как уже отмечалось, было в основном посвящено территориальному вопросу; проблема проливов занимает в нем второстепенное место. Во-вторых, принцип закрытия Босфора и Дарданелл не получил общеевропей­ского признания, так как к нему не примкнула Франция. Поэтому только Лондонская конвенция 1841 г. явилась пер­вым многосторонним договором, посвященным специально международной регламентации режима черноморских про­ливов. Договор 1840 г. был подготовительным этапом, про­межуточным звеном для создания подобного режима. Одна­ко значение первой Лондонской конвенции заключается в том, что уже в ней был сформулирован принцип, положен­ный в основу будущего соглашения европейских держав.

¹³⁷ Изоляцию Франции Николай I считал важнейшим политическим достижением Лондонской конвенции. Свою радость по этому поводу он без стеснения выразил в интимной переписке с И. Ф. Паскевичем: «Кон­венция между Англией, Пруссией, Австрией, мной и Турцией подписана без Франции!!! Новая эпоха в политике». (Щербатов. Генерал-фельд­маршал князь Паскевич, т. V. СПб., 1896, стр. 441).

¹³⁸ См. Б. Д р а н о в. ук. соч., стр. 105.

127

Особый протокол, который также был подписан 15 июля, постановлял, что первоначальные меры, которые были упо­мянуты во второй статье конвенции, будут приняты до об­мена ратификационными грамотами. Это условие выдвинул лорд Пальмерстон, который хотел поскорее вмешаться во внутренние дела Сирии в связи с разрастанием народного движения против Мухаммеда Али. Уже 8 июня он писал Понсонби в Константинополь, чтобы тот отдал приказ ад­миралам приготовится к боевым действиям в Средиземном море.

В целом, Лондонская конвенция, несомненно, была вы­годна Великобритании. Изолировав Францию, Пальмерсто-ну удалось решить территориальный вопрос по своему усмотрению и обеспечить распространение английского влия­ния на Сирию и Ливан. Соглашение 1840 г. нанесло сущест­венный удар по Ункиар-Искелессийскому договору и поло­жило конец двусторонним русско-турецким отношениям.

Русское правительство, подписав новый договор по делам Востока, значительно отошло от своего исходного плана. Вступив в переговоры с Англией с предложением о разделе сфер влияния на Ближнем Востоке, оно отступило в ходе конференции от своих первоначальных проектов и было вы­нуждено довольствоваться изоляцией Франции.

В то же время николаевская дипломатия считала, что подрыв могущества Мухаммеда Али отвечает прямым инте­ресам России. В этом она усматривала еще одну положи­тельную сторону нового соглашения по делам Востока. «Процесс завершился, — писал Нессельроде, — изгнанием из Сирии в пределы Египта новой арабской державы, которую враги России думали утвердить на Босфоре на место одрях­левшей Порты в надежде, что она послужит со временем оплотом против нас» ^ш.

Наконец, император предполагал, что так или иначе рус­ские вооруженные силы примут участие в военных действиях лротив Мухаммеда Али. Это, по мнению Николая I, долж­но было повысить престиж России на Ближнем Востоке. Однако, преувеличивая значение своей дипломатической победы, русское правительство сознательно закрывало глаза на те последствия, к которым вели Россию статьи Лондон­ской конвенции.

Новый курс, избранный николаевской дипломатией в 1839—1840 гг., на деле означал ослабление русского влия­ния в Турции и усиление зависимости России от Англии на Ближнем Востоке.

¹³⁹ АВПР, ф. «Отчеты МИД», 1840, л. 42, Годовой отчет министерства иностранных дел. \