в.а.георгиев

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РОССИИ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ в конце 30 — начале 40-х годов XIX в.

Издательство московского университета

1975

Введение

1

Во второй четверти XIX в. восточный вопрос во внешней по­литике России играл важную и самостоятельную роль. Воз­никновение понятия «восточный вопрос» относится к концу XVIII в., хотя сам этот термин был введен в дипломатиче­скую практику только в 30-е годы XIX столетия. Его появле­ние было вызвано двумя факторами: первый — усилившийся во второй половине XVIII в. процесс разложения феодализма в Турции и крайнее ослабление в связи с этим некогда могу­щественной Османской империи, второй, еще более значи­тельный — усиление колониальной экспансии великих дер­жав в различных частях света, и в первую очередь на Ближ­нем Востоке.

Владения султана охватывали важнейшие экономические и стратегические районы. Под его контролем находились черноморские проливы, крупнейшие порты Средиземного мо­ря, Суэцкий перешеек. В состав Османской империи входили богатейшие провинции, обладавшие неисчерпаемыми сырье­выми ресурсами. Все это толкало великие державы вмеши­ваться в судьбы Турции,, стремиться к укреплению своего влияния в Константинополе, вести ожесточенную конкурент­ную борьбу в различных районах Османской империи.

На остроту европейских противоречий в Турции постоянно указывали К. Маркс и Ф. Энгельс в своих работах по во­сточному вопросу'.

Для второй четверти XIX в. характерны новое звучание и еще большая острота восточного вопроса. Наиболее суще­ственным фактором становится широко развернувшееся на­ционально-освободительное движение различных народов Османской империи за свою независимость.

К. Маркс и Ф. Энгельс трактовали восточный вопрос как вопрос о будущих судьбах народов, входивших в состав Османской империи². Однако кроме проблемы национально-освободительного движения восточный вопрос включал в се­бя и ряд других международных проблем. Одним из наибо­лее острых для европейской дипломатии был вопрос о режи­ме Босфора и Дарданелл, имевших наибольшее значение для черноморских держав. «Торговое значение Дарданелл и Бос-

¹ См. К. Маркс и Ф, Энгельс. Соч., т, 9, стр. 14—15, 36,

² Там же, стр. 5—10.

фора, — писал Ф. Энгельс, — делает их одновременно также первоклассными военными позициями, то есть такими пози­циями, которые будут иметь решающее значение в каждой войне»³. Третьей проблемой, взаимосвязанной с предыдущи­ми, была борьба развитых буржуазных государств за эконо­мическое преобладание в Османской империи. Усиление колониальных противоречий в Турции шло параллельно с развитием капитализма в Европе.

Во второй четверти XIX в. выявляется новый аспект в истории восточного вопроса. На повестку дня встает борьба арабских народов и, в первую очередь Египта, за отделение от Османской империи, что привело к обострению восточного вопроса вообще и повлекло усиление вмешательства европей­ских держав во внутренние дела Турции.

Аспекты восточной проблемы стали ведущими в истории международных отношений во 2-й четверти XIX в.

В настоящей работе исследован период внешней политики России на Ближнем Востоке, охватывающий годы второго турецко-египетского кризиса 1838—1841 гг. Этот конфликт на Ближнем Востоке был третьим в этот период⁴. По своим международным последствиям как для России, так и для западноевропейских держав он занимает особое место в исто­рии восточного вопроса.

Ожесточенное соперничество между Египтом и Турцией породило.острый общеевропейский кризис, который наглядно показал два основных направления в противоречиях на Ближнем Востоке в те годы: англо-французские колониаль­ные разногласия из-за Египта и Сирии и противоречия Рос­сии с западноевропейскими державами по вопросу о черно­морских проливах.

Второй турецко-египетский конфликт явился значитель­ной вехой в политике европейских держав на Ближнем Во­стоке и в их борьбе за влияние в Османской империи. Он привел к длительной международной конференции по делам Востока и подписанию известных Лондонских конвенций 1840 и 1841 гг., изменивших в корне правовой режим проливов Босфора и Дарданелл.

Новое обострение восточного вопроса имело особое значе­ние для России. Европейский кризис положил конец длитель­ному периоду в истории царской дипломатии (1801 —1841 гг.), в течение которого она основывала свою политику на сохра­нении целостности Османской империи и пыталась регламен­тировать отношения с Турцией на основе двусторонних со­глашений. Известно, что ослабление влияния России в Кон­стантинополе, которое внешне выразилось в установлении

³ См. К. Маркой Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 14.

⁴ Первым серьезным обострением было греческое восстание 1823— 1831 гг., вторым—турецко-египетский кризис 1832—1833 гг.

международного контроля над проливами, заставило Нико­лая I в 40-е гг. XIX в. открыто поставить вопрос о разделе «наследства больного человека» — турецких владений⁵.

Итак, изучение истории международных отношений в го­ды второго турецко-египетского конфликта помогает глубже постичь причины и характер Крымской войны, к которой привел новый курс самодержавия, вылившийся в полный крах ближневосточной экспансии царизма.

Между тем внешняя политика России на Ближнем Восто­ке в конце 30-х — начале 40-х гг. XIX в. сравнительно мало изучена в советской исторической литературе. До настоящего времени нет ни специального монографического исследова­ния, ни отдельных статей на эту тему. Буржуазные запад­ные историки, однако, посвятили турецко-египетскому кон­фликту и истории создания Лондонских конвенций значи­тельное количество работ, в которых они развивают свою концепцию истории этого вопроса, во многом тенденциозную и ошибочную⁶.

Автор в данной работе ставит задачу на основе архивных русских документов и опубликованных английских, француз­ских, турецких и египетских источников осветить историю кризиса 1838—1841 гг., исследовать причины нового вмеша­тельства европейских держав в восточный вопрос, раскрыть характер переговоров, предшествовавших подписанию Лон­донских конвенций, и показать значение этих соглашений в международных отношениях той эпохи.

Одной из наиболее важных задач монографии является всестороннее изучение политики России, анализ причин, при­ведших к ослаблению влияния царизма на Ближнем Восто­ке. Основное внимание уделяется русско-английским отноше­ниям, которые, по мнению автора, определяли развитие восточного вопроса в те годы.

Для решения этой проблемы необходимо прежде всего вскрыть экономические причины соперничества великих дер­жав и показать русско-английские торговые противоречия в Османской империи.

Историю русско-английских отношений нельзя рассматри­вать односторонне, только как сопернические или только как дружественные. Следует подойти исторически к данной про­блеме и раскрыть взаимоотношения России и Великобрита­нии во всей их сложности и противоречивости, характерной для изучаемого периода. В связи с этим необходимо проана­лизировать причины, приведшие к сближению России и Анг­лии в годы турецко-египетского конфликта, несмотря на серьезные экономические и политические противоречия этих

⁵ См. Е. В. Т а р л е. Крымская война. Соч., т. VIII. М„ 1958, стр. 102—103.

⁶ Подробнее об этом см. раздел «Обзор источников и литературы».

стран на Ближнем Востоке. Акцентируя внимание на русско-английских отношениях, необходимо дать общую характери­стику того особого периода, когда русское правительство рез­ко меняет основное направление внешнеполитического курса на Ближнем Востоке. Этот обзор не возможен без анализа общих международных проблем и англо-французских отно­шений, в особенности.

Болыпрй интерес представляет изучение позиции Турции, которая проводила активную внешнюю политику в то время. Следует отметить, что для Османской империи турецко-еги­петский конфликт был тем взрывом, который открыл шлюзы, сдерживавшие проникновение иностранного влияния на ее экономику, внешнюю и внутреннюю политику. Тем не менее кризис стимулировал проведение буржуазных реформ, кото­рые были начаты в период царствования Махмуда II. Изу­чение позиции Турции и того влияния, которое оказал кон­фликт на дальнейшие судьбы Османской империи, является одной из задач данной работы.

Необходимо отметить, что изучение внутреннего положе­ния Турции, Египта, Сирии и Ливана не входит в задачу дан­ной работы. Автор считает возможным также не останавли­ваться подробно на описании фактической истории турецко-египетской войны в связи с тем, что основное внимание обра­щено на исследование дипломатии России и западноевропей­ских держав в ходе кризиса.

Внешняя политика России на Ближнем Востоке опреде­лялась сложным комплексом экономических, социальных и политических причин. Во 2-й четверти XIX в. полностью про­явился кризис феодально-крепостнического строя в России и окончательно утвердился капиталистический способ произ­водства в Западной Европе. Это придавало особую остроту восточному вопросу, тесно связанному с колониальной экс­пансией европейских государств. Проблема раздела мира становилась основной политической задачей для великих держав.

Хорошо известно, что дипломатия и войны в истории всех государств, в частности в России, находились в тесной связи с социально-экономическим развитием общества. «Нет более ошибочной и более вредной идеи, — подчеркивал В. И. Ленин, — чем отрывание внешней от внутренней поли­тики» ⁷.

В связи с тем, что работа в целом посвящена внешнеполи­тическим сюжетам, здесь необходимо проследить экономиче­скую и социальную подоплеку заинтересованности России в

⁷ В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 32, стр. 335.

решении восточного вопроса. Необходимо также рассмотреть экономические противоречия России с другими европейскими державами на Ближнем Востоке. Следует оговориться, что наибольший интерес представляют русско-английские проти­воречия, благодаря особой остроте и тому влиянию, которое 'Великобритания и Россия оказывали на судьбы народов, со­ставлявших многонациональную Османскую империю.

Вторая четверть XIX в. явилась завершающей фазой пе­реходного периода от феодализма к капитализму в России. Это изложило существенный отпечаток не только на внут­реннюю, но и на внешнюю политику царизма. Наряду с за­щитой и удовлетворением интересов правящего класса поме­щиков появляется необходимость решения новых задач — •поддержки буржуазных элементов. Необходимо отметить бес­спорное влияние буржуазных элементов в то время на внеш­нюю политику России. Расширение колониальной экспансии, стремление к захватам новых территорий сами по себе ха­рактерны для политики русского царизма. Однако выбор объектов для этой экспансии, в которых были заинтересованы не только помещики, но и буржуазия, поддержка торгового капитала на азиатских рынках, наконец, значительное повы­шение роли конкурентной борьбы в русско-английских проти­воречиях — все это доказывает наличие новых тенденций во внешнеполитическом курсе самодержавия⁸. Большое зна­чение имел и тот факт, что во 2-й четверти XIX в. политика России на Ближнем Востоке постепенно начинает преобла­дать над европейской и становится наиболее важной.

Исторически сложилось, что русская буржуазия не смог­ла создать в первой половине XIX в. четкой экономической и политической программы. В этих условиях большое значе­ние имел тот факт, что в России продолжала господствовать абсолютная монархия, характеризующаяся относительной самостоятельностью надстройки и особенно такого ее элемен­та, как государство. Известно, что самостоятельность государ­ственной власти проявляется наиболее заметно в периоды острых социальных конфликтов, определенного равновесия борющихся классов⁹. Такая обстановка сложилась в России во второй четверти XIX в., в годы кризиса феодально-кре­постнической системы.

Политика царизма в этот период выражала ведущие по­требности господствующих классов, а не только удовлетво-

⁸ Интересен тот факт, что не купечество, а само русское правитель­ство выступало инициатором освоения азиатских и, в первую очередь, ближневосточных рынков. Оно развернуло широкую агитацию на страни­цах «Журнала мануфактур и торговли» и «Санкт-Петербургских ведомо­стей» за расширение торговли между Россией и Турцией. В конце 30-х — начале 40-х гг. правительство представило льготы купцам, занимавшимся торговлей с Турцией.

⁹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 37, стр. 419—420.

, ряда интересы различных дворянских группировок. Феодаль­но-крепостническое государство пыталось активно противо­действовать разложению старых отношений, сохранить пози­ции класса помещиков в целом, примирить старое с новым, крепостнические отношения с капиталистическими, но лишь в той мере, насколько это новое не противоречило интересам дворянства. Эта противоречивость в политике самодержавия в переходный период не могла не проявиться н во внешне­политических вопросах. Она вносила в дипломатию царизма,, которая, казалось бы, опиралась на внушительные военные силы и пользовалась авторитетом в Европе, элементы нере­шительности и колебаний.

В то же время во внешней политике России того перио­да четко прослеживается завоевательная тенденция, выра­жавшая интересы русского дворянства и молодой торговой и промышленной буржуазии. Общие интересы господствую­щих классов направляли экспансию самодержавия' в слабо­развитые страны. Путем этой экспансии правительство пыта­лось расширить рынок сбыта и, сплотив господствующие классы, предотвратить в стране кризис существовавшей си­стемы. «Чтобы самодержавно господствовать внутри стра­ны, — отмечал Ф. Энгельс, — царизм должен был быть более чем непобедимым за ее пределами; ему необходимо было-непрерывно одерживать победы, он должен был уметь воз­награждать безусловную покорность своих подданных шови­нистическим угаром побед, все новыми и новыми завоева-

ниями»

10

Исторические условия во второй четверти XIX в. способ­ствовали проникновению влияния России на Ближний. Во­сток и в страны Балканского полуострова.

Наличие слабого многонационального Османского госу­дарства, насчитывавшего 12 млн. славян, исповедовавших христианство, являлось, несомненно, одним из важнейших факторов, определявших ближневосточную политику русско­го самодержавия. Девять десятых населения Турции, по вы­сказыванию Ф. Энгельса, видели в России свою единствен­ную освободительницу¹¹. Славяне Балканского полуострова в борьбе за национальную независимость опирались на помощь России. Используя это движение в своих интересах, Россия тем не менее объективно способствовала освобождению мно­гих славянских народов из-под турецкого ига.

Немаловажное значение имел и тот факт, что продвиже­ние на Ближний Восток находило широкий отклик в различ­ных слоях русского общества, обманутого официальной про­пагандой «помощи братьям славянам». Не случайно извест-

¹⁰ К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 22, стр. 40.

¹¹ См. К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 9, стр. 32.

ный славянофил А. С. Хомяков восторженно писал о поли­тике самодержавия на Востоке как об «общем долге, кото­рый не совершен еще вполне» ¹². Эта формулировка «общего-долга по отношению к братьям славянам» являлась как >бы лозунгом славянофилов в восточном вопросе и повторялась во всех их работах. К славянофильским внешнеполитическим идеям с полным пониманием относились широкие круги рус­ского общества. Активную пропаганду в этом направлении вела и русская церковь, которая всегда решительно требо­вала оградить славян, томящихся под игом султана, от «му­сульманских ужасов» ¹³.

Господствующие классы сочувственно относились к яла-нам царизма на Ближнем Востоке. Националисты всегда: мечтали о захвате Константинополя не только с точки зрения его стратегического значения, но и в связи с доктриной соз­дания крупного славянского государства под эгидой России. Экономические, политические, идеологические и даже психо­логические мотивы объединяли русское общество в поддерж­ке ближневосточной политики правительства.

Мотивы для вмешательства России во внутренние дела Турции также были различны. Их многообразие отражало-сложность отношения русского правительства к восточному вопросу. Необходимо отметить, что помощь славянским наро­дам была не только поводом, но и, несомненно, первопричи­ной. В 1839 г., в период обострения восточного вопроса, рус­ский министр иностранных дел Нессельроде писал о поддерж­ке славян как о традиционной и безусловной политике Рос­сии на Ближнем Востоке ^и.

Однако только социальные и политические факторы не могут до конца объяснить упорной и длительной борьбы России за благоприятный режим проливов и укрепление-влияния в Турции. Как и во многих других исторических со­бытиях, на судьбу восточного вопроса оказал огромное влия­ние весь ход экономического развития России и стран За­падной Европы. Многие экономические вопросы развития России, тесно связанные с международными, оказали суще­ственное влияние на ее политику в восточном вопросе.

К. Маркс и Ф. Энгельс, исследуя истоки Крымской войны,, дали блестящий анализ экономических причин экспансии ве­ликих держав в Османскую империю во 2-й четверти XIX в.

¹² А. С. Хомяков. Поли. собр. соч. в 8-ми томах, т. 1. СПб., 1911,. стр. 497.

¹³ Имеются в виду те погромы и резня славян, которые регулярно устраивали мусульманские фанатики с благословения правительства Тур­ции. Материалы об этих событиях и о позиции русской церкви в этом во­просе часто публиковали «Московские ведомости» в 20—40-е гг. XIX в.

¹⁴ Архив внешней политики России (далее АВПР), ф. Канцелярия, д. 229, л. 99. Доклад министра иностранных дел Нессельроде императору Николаю I (далее Нессельроде Николаю I), 26 апреля 1839 г.

«Вся отдаленная от морей территория, — писал Ф.Энгельс,— начиная Шварцвальдом и кончая песчаными холмами Вели­кого Новгорода, орошается реками, впадающими в Черное или Каспийское -море. Дунай и Волга, эти две гигантские реки Европы, Днестр, Днепр и Дон —все они образуют естествен­ные каналы для перевозки продуктов из отдаленных от моря •областей в Черное море... Две трети Европы, то есть часть Германии и Польши, вся Венгрия, наиболее плодородные части России и, кроме того, вся Европейская Турция в отно­шении своего экспорта и продуктообмена связаны естествен­ными узами с Понтом Эвксинским...» ¹⁵.

Отмечая чрезвычайно важное в экономическом отношении значение районов Ближнего Востока, К. Маркс и Ф. Энгельс указывали на острую конкурентную борьбу европейских дер­жав за турецкие рынки сбыта и источники сырья. В этой борьбе классики марксизма видели комплекс экономических проблем, влиявших на восточный вопрос.

Однако для России соперничество с Англией и Францией было не основным, а скорее второстепенным экономическим мотивом, заставлявшим ее активизировать свою политику на Ближнем Востоке. Русское правительство стремилось в пер­вую очередь к созданию благоприятных условий для разви­тия южных районов страны, зависящих от стабильного по­литического положения в черноморском бассейне и, что самое важное, от свободы торговли через Босфор и Дарданеллы с западноевропейскими странами.

Развитие товарно-денежных отношений и проникновение капиталистических элементов в хозяйственную жизнь внесли значительные изменения в экономическую структуру России. Русские экономисты начала XIX в. обращали внимание на происходившую специализацию и неравномерное развитие отдельных районов страны ¹⁶.

На юге России благодаря наличию свободных земель -складывался новый район, обладавший наиболее благоприят­ными условиями для развития капиталистических отношений. Начало этому развитию положило интенсивное заселение Северного Причерноморья в последние годы XVIII в. К 20-м годам XIX столетия товарно-денежные отношения бурно втор­гаются в экономику южных областей. Этот район, ранее имевший скотоводческий профиль, начинает производить пшеницу на продажу ¹⁷. Близость морских путей, благоприят­ные климатические условия, с одной стороны, нехватка кре­постных крестьян, с другой, способствовали развитию капи-

¹⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 11—12.

¹⁶ См. Е. Зябловский. Землеописание Российской империи для всех состояний, ч. I—IV. СПб., 1810.

¹⁷ «Очерки экономической истории России первой половины XIX ве­ка». М., 1959, стр. 12.

10

тализма в южной России¹⁸. В этих районах, по замечанию В. И. Ленина, капитализм впервые создал в России крупное земледельческое производство, основанное на применении машин и широкой кооперации рабочих ¹⁹.

Темпы капиталистического развития и благосостояние юга 'России во многом зависели от торговли через черноморские проливы. Поэтому уже в начале XIX в. правительство осуще­ствляет ряд мероприятий для поддержки торговли в черно­морском бассейне²⁰.

Многие внешнеполитические акции самодержавия также были направлены на выполнение вышеуказанной задачи. Большинство русско-турецких договоров включали статьи о торговых сношениях между Россией и Османской империей. Адрианопольский трактат 1829 г. провозглашал полную сво­боду торговли для российских подданых во всей Турции. В нем было объявлено также о значительных привилегиях для русского купечества.

Совокупность этих мероприятий вызвала значительное расширение торговли России с ближневосточными странами, •с одной стороны, и транзитной торговли через Босфор и Дар­данеллы, с другой.

В 30-е гг. XIX в. усилилось внимание русского общества к черноморскому бассейну. В газетах и журналах появлялись многочисленные обзоры о состоянии внутреннего турецкого рынка, сообщались сведения о товарах, которые имели спрос, рассматривались преимущества транзита через проливы в Западную Европу.

С широкой программой развития черноморской торговли выступил известный экономист Ю. Гагеймейстер. В работе «О европейской торговле в Турции и Персии»²¹, а также в некоторых других статьях он дал обзор торговых сношений с Ближним Востоком. Взгляды Ю. Гагемейстера, близкого к министру финансов Е. Ф. Канкрину, отражали заинтересо­ванность правительства в расширении экономических связей с Ближним Востоком. Его статьи имели несомненную пропа­гандистскую направленность. Недаром официальная пресса широко рекламировала взгляды этого экономиста на своих страницах²².

Правительственные круги прекрасно отдавали себе отчет, •что дворянство и купечество во 2-й четверти XIX в., в первую

¹⁸ См. Е. И. Дружинина. Северное Причерноморье в 1775—1800 гг. -М., 1959.

¹⁹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 112—113.

²⁰ См. А. Семенов. Изучение исторических сведений о российской внешней торговле и промышленности. СПб., 1889, стр. 59, 141.

²¹ Ю. Гагеймейстер. О европейской торговле в Турции и Пер­сии. СПб., 1838, стр. 319.

²² «Санкт-Петербургские ведомости», 26 ноября 1836 г.; «Коммерче­ская газета», 1836, № 25, 26, 27.

11

очередь дворянство, как хлебный экспортер были кровно за­интересованы в развитии черноморской торговли.

Через проливы за границу шло 64% производимого в Рос­сии хлеба²³, иными словами, благосостояние большей поло­вины дворянства, получавшей доход от торговли зерном, за­висело от позиции султана в вопросе о Босфоре. Однако даже эта достаточно внушительная цифра не дает полного представления о размерах вывоза сельскохозяйственной про­дукции через черноморские проливы. Не только хлеб, но и шерсть, пенька, сало, водка и многие другие сельскохозяй­ственные продукты юга России проходили ежегодно транзи­том через Босфор и Дарданеллы. Общая сумма этих опера­ций достигла во 2-й четверти XIX в. 8—10 млн. руб. в год²⁴. Можно ли говорить о том, что, заботясь об экономическом развитии и благосостоянии огромного района России, прави­тельство отражало интересы только одного класса дворян­ства? Несомненно, нельзя. Следует отметить и необходимость решения общенациональных задач, стоявших в то время пе­ред русским государством.

Дореволюционные исследователи восточного вопроса не сумели отличить захватнические задачи от национальных,, проследить классовые элементы политики самодержавия. Расширение территорий за счет малых народов, попытки за­кабаления стран Балканского полуострова, планы захвата проливов и Константинополя рассматривались ими как поли­тика, проводившаяся в национальных интересах русского го­сударства.

Советские историки, по-новому поставившие проблему во­сточного вопроса, считают, что общенациональной задачей было обеспечение безопасности южных границ русского госу­дарства и свободного мореплавания в черноморском бассей­не. Кроме того, развитие черноморской торговли ускоряло' развитие южных районов России по капиталистическому пу­ти, способствовало интенсификации сельского хозяйства и накоплению капиталов. В любой другой части государства подобная интенсификация выливалась в повышение и без того чрезмерно высокой степени эксплуатации крепостного^ крестьянства²⁵. На юге же использование вольнонаемного-труда и сельскохозяйственных машин гарантировало разви­тие капиталистических отношений.

Кроме помещиков в развитии торговли юга России были заинтересованы купечество, городское население, а также-

²³ См. Г. Неболсин. Статистическое обозрение внешней торговли России, т. I. СПб., 1850, стр. 68.

²⁴ См. А. Семенов. ук. соч., стр. 6—11; «Журнал мануфактур » торговли», 1838, № 3, стр. 64.

²⁵ См. В. И. Л енин. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 516—517.

12

.крестьянство, положение которого на юге во многом зависело от хлебных цен на международном рынке²⁶.

Обеспечение свободной черноморской торговли, защита южных границ русского государства стали, таким образом, .во 2-й четверти XIX в. общенациональной задачей.

Вторая четверть XIX в. характеризуется усилением борь­бы европейских держав за ближневосточные рынки сбыта. Наиболее серьезными были экономические противоречия в Турции между Англией и Россией, Великобританией и Фран­цией.

30—40-е гг. XIX в. ознаменовались расширением тор­говли России с Ближним Востоком, что объяснялось разви­тием фабричного производства в городах и становлением капиталистических отношений в сельском хозяйстве юга страны. Наибольшее значение имели турецкие рынки для молодой промышленности, так как сельскохозяйственные продукты России были вне конкуренции во всей Европе. Однако русская буржуазия ввиду своей слабости довольно пассивно относилась к идее завоевания азиатских просторов. Правительству приходилось всячески подталкивать купцов и .мануфактуристов к вывозу товаров в Турцию, предоставлять им значительные льготы и кредиты. В начале 40-х гг. XIX в. купечество, ведущее торговлю с Азией, было поставлено ря­дом указов в привилегированное положение²⁷. Правительство добилось того, что в Турцию в 30—40-е гг. XIX в., после заключения Адрианопольского и Ункиар-Искелессийского договоров, стали вывозиться железо, медь и некоторые другие промышленные товары²⁸. Особое значение придавалось экс­порту текстильных изделий. Однако общая сумма торгового оборота оставалась крайне незначительной и даже к 50-м гг. XIX в. не превышала 5—6 млн. руб. в год²⁹. Направляя рус­скую буржуазию на Ближний Восток, самодержавие во 2-й четверти XIX в. преследовало скорее политические, чем эко­номические цели. Оно хотело подорвать влияние Англии в Турции и упрочить тем самым влияние России. В то же время была сделана попытка освоения азиатских рынков в целях

²⁶ См. В. А. золотое. Внешняя торговля южной России в первой половине XIX века. Ростов, 1963, стр. 38.

²⁷ «Журнал мануфактур и торговли», 1842, № 2; «Санкт-Петербургские ведомости», 5 июля 1842 г.

²⁸ См. Г. Неболсин. ук. соч., стр. 98; «Журнал мануфактур и тор­говли», 1838, № 3, стр. 301.

²⁹ Интересно, что газеты в целях агитации значительно завышали сум­му русского экспорта в Турцию. «Санкт-Петербургские ведомости» сооб­щили в 1836 г. совершенно небывалую цифру — 20 млн. руб. в год («Санкт-Петербургские ведомости», 15 февраля 1836 г.).

13

будущего расширения экономических связей с Турцией. Одна­ко уже это вызвало обострение русско-английских противоре­чий и привело к увеличению английского экспорта в Осман­скую империю³⁰.

Проникновение Англии на ближневосточные рынки нача­лось еще в XVII столетии. Превращение ее в крупнейшую колониальную державу во 2-й половине XVIII в. выдвинуло перед британской дипломатией помимо экономических поли­тические и стратегические задачи. Связи со странами Ближ­него Востока стали для нее жизненно необходимыми. Турция,, Египет, Сирия, Иран рассматривались Англией не только как арена для колониальной экспансии, но и как важнейшие стратегические районы.

До 1825 г. экономическое проникновение Англии в Осман­скую империю осуществлялось в основном через Левантий­скую торговую компанию, которая образовалась еще в-1583 г.³¹. После ее ликвидации в 1825 г., связанной с борьбой широких слоев буржуазии за фритредерство, британский экс­порт в Турцию несколько снизился. Новое наступление на ближневосточные рынки началось в 30-е гг. XIX в. и совпало с началом русского экономического проникновения в Осман­скую империю. Сравнение размеров русского и английского экспорта промышленных изделий доказывает убедительное преобладание последнего. По вывозу железа Россия значи­тельно отставала от Великобритании и даже от США³². Од­нако эти данные не могут быть решающими, так как Англия: сама испытывала недостаток в железе. Наиболее важным показателем является сравнение размеров экспорта хлопча­тобумажных тканей. Английский экспорт этих изделий в. Тур-

и Л г\ Q4

цию превышал русский в 43 раза⁶⁶.

Можно привести значительное количество данных, под­тверждающих полное преобладание английской буржуазии на ближневосточных рынках. Наиболее важным показателем яв­ляется постоянное увеличение британского экспорта и рас­ширение ассортимента сбываемых товаров. Например, если в 1835 г. Англия вывозила тканей на 224 тыс. фунтов стерлин­гов, то в 1845 г. сумма экспорта составляла уже 460 тыс.³⁴. За период с 1825 по 1855 г. ассортимент товаров, постав­ляемых в Турцию, увеличился на 45 новых предметов³⁵. Раз-

³⁰ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 13.

³¹ A. Wood. The History of the Levant Company. L., 1935.

³² L. Levy. A history of british commerce. L., 1870, p. 162.

³³ Сравниваются данные, приведенные Г. Неболсиным относительно русского экспорта и Ф. Бейли — английского (F. В a i 1 у. British polisy and the Turkish reform movement. Cambridge, 1942).

³⁴ A. Wood. Op. cit., p. 127.

³⁵ «Коммерческая газета», 1836, № 148; F. В a i 1 у. Op. cit., «Ap­pendix».

меры же русского экспорта оставались практически неизмен­ными.

Тем не менее между Россией и Англией шла ожесточенная экономическая борьба. Своеобразие этой борьбы заключалось, в том, что победитель был уже заведомо известен. Россия не могла и помышлять о вытеснении Англии с турецких рын­ков. Она пыталась лишь противостоять британскому натиску. Активное проникновение Англии на азиатские рынки, по­степенное вытеснение других стран и установление торговой монополии Великобритании не могло не вызвать сокращения русско-турецкой торговли. Ф. Энгельс писал: «... из факта увеличения английского экспорта в эти области (азиатские страны. — Г. В.) можем смело заключить, что русская тор­говля там, вероятно, заметно сократилась... Значение этого обстоятельства с точки зрения того или иного решения во­сточного вопроса в будущем и с точки зрения той роли, кото­рую могут сыграть при этом как Россия, так и Англия, — совершенно очевидно. Эти страны есть и постоянно будут антагонистами на Востоке»³⁶.

Русско-английские торговые противоречия на Востоке усиливались еще тем обстоятельством, что южная торговля на Черном море была не в руках русских купцов, а велась сначала греками, затем и англичанами, которые в 30-х гг. XIX в. полностью прибрали ее к своим рукам. Это объясняет­ся тем, что Россия не имела своего торгового флота. Англия всеми силами противодействовала развитию русского судо­ходства на Черном и Азовском морях и принимала меры к укреплению здесь своих позиций. Она, например, приступила к созданию компании с капиталом в 2 млн. руб., которая должна была построить суда, пригодные как для дальнего-плавания в океанских водах, так и в Азовском море. За об­разец решено было взять конструкцию американских судов, способных плавать в мелководных озерах и реках США и пе­ресекать Атлантический океан. Новые английские суда должны были использоваться для перевозки хлеба и других сельскохозяйственных продуктов из портов Азовского моря и Дуная в Англию³⁷.

Таким образом, отсутствие .отечественного торгового фло­та ставило русскую внешнюю торговлю в зависимость от про­извола иностранных, и в основном, английских судовладель­цев. Этот факт способствовал усилению политической борьбы России и Англии вокруг восточного вопроса. Если бы Рос­сия овладела Босфором и Дарданеллами, она могла бы закрыть их для английских кораблей, тем самым пресечь их вмешательство в черноморскую и азовскую торговлю.

³⁶ К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 9, стр. 13.

³⁷ См. В. А. 3 о л о т о в. ук. соч., стр. 158—159.

14

•Ф. Энгельс писал, что «вся эта быстро растущая торговля за-.висит от того, насколько можно доверять державе, владею­щей Босфором и Дарданеллами, этими ключами к Черному морю. Кто держит их в своих руках, тот может по произволу •открывать и закрывать доступ к этому отдаленному уголку Средиземного моря. И если Р'оссия когда-нибудь завладеет Константинополем, можно ли ожидать, что она станет дер­жать открытыми те самые ворота, через которые Англия ворвалась в сферу русской торговли? ... Торговое значение Дарданелл и Босфора делает их одновременно также перво­классными военными позициями...»³⁸.

Противоречия между Россией и Францией на Ближнем Востоке не были такими острыми, как русско-английские. Франция, получившая значительные привилегии по капитуля­циям 1606, 1673 и 1740 гг., резко сократила свои торговые обороты в Турции в период наполеоновских войн. В после­дующие десятилетия она пыталась восстановить свое эконо­мическое положение на ближневосточных рынках и достигла .значительных успехов. Тем не менее Франция не стала серь­езным экономическим конкурентом России. Это можно объ­яснить двумя обстоятельствами. Прежде всего, французская буржуазия была заинтересована в странах Ближнего Востока как в сырьевом придатке. Ее вывоз из Турции за десятилетие (1837—1846 гг.) в два раза превышал ввоз и выражался в 27,2 млн. франков³⁹. Французский вывоз составлял 29% от всего экспорта Османской империи. Основной статьей ее импорта был шелк-сырец, необходимый лионским мануфакту­ристам, фабрикантам Бротто и Лангедока. Россия же, как известно, не была заинтересована в импорте турецкого сырья и вывозила из Османской империи лишь предметы восточной роскоши и фрукты. Русская и французская буржуазия, вво­зившая промышленные изделия в Турцию, тоже не конкури­ровали друг с другом, так как осуществляли экспорт в раз­ные районы Османской империи. Россия была заинтересо­вана прежде всего в странах Балканского полуострова и европейской Турции. Франция экспортировала свои товары в основном в Египет, Сирию, Ливан и Палестину.

Отсутствие внешних экономических противоречий не сбли­жало Россию и Францию на Ближнем Востоке. Заинтересо­ванная в источниках сырья для своей промышленности, фран­цузская буржуазия решительно выступала против проектов царизма по разделу Османской империи и всячески противо­действовала распространению русского влияния в Константи­нополе. Она стремилась к полному вытеснению России с

³⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 13—14.

³⁹ N. V е г п е у et С. Dambmann. Les Puissances etrangeres dans le Levant, en Syrie et en Palestine. Paris — Lyon, 1900, p. 550.

16

Ближнего Востока и закрытию проливов не только для воен­ных, но и для торговых русских судов.

Чрезвычайно острый характер носили англо-французские экономические противоречия на Ближнем Востоке. Эти стра­ны соперничали в области ввоза и вывоза. В основном борьба шла за сирийский, египетский и ливанский рынки сбыта и источники сырья. Поддерживая египетского пашу Мухамме­да Али в его стремлении создать крупное арабское государ­ство, включавшее Сирию и Ливан, французская буржуазия боролась за ценнейшее сырье для своей промышленности — хлопок и шелк-сырец. В этом же сырье была черезвычайно заинтересована и Англия. Его значение для британской эко­номики наглядно продемонстрировала Крымская война. Уже в 1853 г. в промышленных районах Манчестера, Болтона, Бери и многих других округах наметилась острая нехватка сырья⁴⁰.

В течение 30—40-х гг. ни на один из продуктов британского импорта не возрос спрос так, как на хлопок. Главным его поставщиком был Египет. Если из Египта, например, было вывезено в 1830 г. 7243649 пудов, то из самой Турции только 11401 пуд⁴¹.

Английская буржуазия пыталась закрепиться в Египте, направляла туда своих эмиссаров, предоставляла крестьянам ссуды для выращивания хлопка. Это стремление встречало ожесточенное сопротивление Франции. По настоянию тюиль-рийского кабинета египетский паша Мухаммед Али выслал в конце 30-х гг. из страны посланцев Сити Дринкуотера и Росса⁴². Заинтересованность Англии в развитии торговых от­ношений с Египтом накладывала значительный отпечаток на британскую политику в восточном вопросе и углубляла англо­французские противоречия.

Заключение англо-турецкого торгового договора 1838 г. в некоторой степени подвело итог борьбе британской буржуа­зии против экономической экспансии России и Франции в Турцию. Это соглашение, автором которого был молодой дипломат Бульвер, устанавливало настолько выгодную тамо­женную систему для Англии, что ставило ее товары вне кон­куренции с другими европейскими державами⁴³. Политически это выражалось в том, что британское правительство упорно поддерживало «status quo» на Востоке и противилось распаду Османской империи, желая целиком сохранить для себя все турецкие рынки. Поддержка этого принципа, обеспечиваете-

а

II

⁴⁰ См. К. М а р к с и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 545.

⁴¹ См. данные по Египту: V.-I. P u г у е а г. International Economics and Diplomacy in the Near East. N. Y., 1935; по Турции: F. В a i 1 y. Op. cit., p. 376.

⁴² V.-I. Ригу ear. Op. cit., p. 23. региональная .

⁴³ Текст договора см.: F. В a i 1 у. Op. cit., p. 282. .,.. „_стЬевцо-авЛИТЙ'¹»е

^ В. А. Георгиев vrf~f~^T> w

••..,, г. Нальчик, KbU.i .

го власть султана над многими народами, стремящимися к независимости, накладывала на английскую политику кон­сервативный и реакционный отпечаток. «Сохранить в Турции, status quo! С подобным же успехом, — писал Ф. Энгельс,— можно было бы попытаться приостановить на определенной стадии гниение трупа павшей лошади и предотвратить его полное разложение»⁴⁴.

Экономические и политические интересы России, таким образом, в корне расходились с интересами Англии и в зна­чительно меньшей степени с притязаниями Франции. Однако это не означало, что между Россией и Францией не было серьезных политических противоречий на Ближнем Востоке. До того момента, пока борьба шла на почве признания не­прикосновенности Турции и проливов, «самодержавие могло надеяться с выгодой использовать те противоречия, какие существовали между интересами французской и английской торговой и промышленной буржуазии во владениях султа­на»⁴⁵. Однако западноевропейские державы, экономически закрепившиеся во всех частях Османской империи, не хотели и не могли допустить раздела Турции и передачи проливов в руки царизма.

Таким образом, в восточном вопросе 30—40-х гг. XIX в.. можно выделить два узла противоречий. Это — соперниче­ство между Англией и Францией за безраздельное господство в Сирии, Ливане и Египте, с одной стороны, и борьба всех западноевропейских держав за подрыв и уничтожение рус­ского влияния в Турции, с другой. И те и другие противоре­чия наглядно проявились в ходе турецко-египетского кризиса 1838—1841 гг.

⁴⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 5.

⁴⁵ Е. В. Т а р л е. Соч., т. VIII, стр. 64.

Обзор источников и литературы

1

Работы классиков марксизма-ленинизма дают ценные мето­дологические указания, касающиеся внешней политики евро­пейских держав в XIX в., их дипломатии по отношению к народам Ближнего Востока и Балканского полуострова, про­блем национальных войн и национально-освободительного движения.

Большое значение для темы имеют статьи К. Маркса и Ф. Энгельса, написанные ими накануне и во время Крымской войны. Классиков марксизма глубоко волновал вопрос о судь­бах многочисленных народов, населявших Османскую импе­рию. В центре их внимания были обострившиеся противоре­чия великих держав в Турции. К. Маркс и Ф. Энгельс пре­красно понимали, что борьба между державами за раздел «наследства больного человека», за господство над Босфором и Дарданеллами, за преобладание какой-либо из держав на Балканах и в передней Азии может привести к серьезным международным столкновениям.

К восточному вопросу, как и к другим европейским про­блемам, К. Маркс и Ф. Энгельс подходили с точки зрения интересов революции. Они считали Османскую империю тор­мозом в развитии национального движения балканских на­родов. Для решения восточного вопроса, по их мнению, было необходимо бороться за создание нескольких независимых славянских республик или федерации этих республик. Оцени­вая политику европейских государств, К. Маркс справедливо полагал, что ни одно из них не было заинтересовано в разви­тии демократизма на Балканах. Он писал, что освобождение славянских народов станет возможным лишь вследствие роста революционного движения внутри Османской империи без вмешательства европейских держав¹. Таким образом, давая наиболее революционную перспективу разрешения ближне­восточной и балканской проблемы, К. Маркс и Ф. Энгельс выступали за освобождение малых народов от ига султан­ского режима.

Раскрывая сущность восточного вопроса, К. Маркс и Ф. Энгельс дали яркую картину борьбы европейских держав в Турции и показали всю глубину их противоречий. Беря за основу экономические противоречия, они отразили колони-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 5—6.

2*

19

альный, грабительский характер политики европейских госу­дарств на Ближнем Востоке и отметили всевозрастающее влияние колониальной политики на всю систему междуна­родных отношений.

Пристальное внимание уделяли классики марксизма агрес­сивной политике России, считая, что если она утвердится в Константинополе, для революционного движения это будет тяжелым ударом. Классики марксизма в своих работах пока­зали реакционную роль, которую играл царизм в системе международных отношений. Большая заслуга в этой области принадлежит Ф. Энгельсу, который во многих статьях, та­ких, как «Турецкий вопрос», «Внешняя политика русского царизма» и других, дал глубокий анализ дипломатии само­державия. В статье «Действительно спорный пункт в Тур­ции» Ф. Энгельс показал классовую направленность политики царизма на Ближнем Востоке и значение, которое имели проливы для России. В своей работе Энгельс отмечал, что Россия — страна, безусловно стремящаяся к завоеваниям. В статье «Турецкий вопрос» Ф. Энгельс вскрыл экономиче­ские и политические предпосылки экспансии царизма на Ближний Восток.

Оценка К. Марксом и Ф. Энгельсом внешней политики России была умышленно искажена реакционной буржуазной историографией. Западногерманский ученый Дериг подобрал все цитаты К. Маркса и Ф. Энгельса, в-.которых они спра­ведливо обвиняли царизм в реакционности, консервативности и агрессивности, и издал их отдельной книгой. Американская пресса преподносит своим читателям книгу Дерига как нечто сенсационное². Односторонность и теденциозность подоб­ных измышлений очевидны. Говоря об агрессивности цариз­ма, К. Маркс и Ф. Энгельс никогда не забывали об экспан­сионистских стремлениях европейской буржуазии и показали подлинную сущность фальшивой доктрины сохранения «sta­tus quo». Обличая в ряде работ деспотический полицейский режим, господствовавший в царской России, завоевательную политику царизма, интриги царской дипломатии, К. Маркс и Ф. Энгельс указывали на наличие реакционных сил в Евро­пе, потворствовавших Николаю I и его консервативному правительству. Одной из таких сил, хорошо замаскирован­ных, К. Маркс считал Великобританию. В ряде работ клас­сики марксизма проследили политику министра иностранных дел Англии Пальмерстона и пришли к выводу, что демо­кратическая фразеология не мешала ему быть пособником царизма в борьбе против революционного движения.

Многие статьи К. Маркса и Ф. Энгельса посвящены поли-

тике Англии в восточном вопросе. В таких работах, как «Уркарт.—Бем.— Турецкий вопрос в палате лордов», «Турец­кий вопрос в палате общин», «Четверное соглашение. • Англия и война», классики марксизма подвергли беспощад­ной критике внешнюю политику Великобритании, которая осуществлялась в интересах небольшой кучки буржуазно-аристократической олигархии.

В блестящем памфлете К. Маркса «Лорд Пальмерстон» остро подмечены характерные черты традиционной британ­ской дипломатии: ее двуличие, стремление действовать чужи­ми руками, провокационная роль во многих европейских кри­зисах, вероломное обращение со своими союзниками. Этот памфлет, написанный К. Марксом в 50-е гг. XIX в., до на­стоящего времени остается образцом классовой характери­стики не только Пальмерстона, но и всей английской поли­тической системы.

Сравнивая политику России и Великобритании на Ближ­нем Востоке, классики марксизма отмечали, что первая объективно несет освобождение народам Балканского полу­острова, в то время как Англия пытается сохранить суще­ствующее положение и власть султана над греками, болгара­ми, сербами. В этом смысле, по мнению Ф. Энгельса, ее по-

•^Хлитика была реакционнее русской. Попытки «приостановить...

^•гниение трупа павшей лошади» — так характеризовал Ф. Эн-гельс деятельность британских дипломатов на Ближнем Востоке³. В то же время он отмечал, что славянское насе­ление Балканского полуострова видело в России свою един­ственную освободительницу⁴. Прекрасно понимая, что поли­тика царизма была далека от бескорыстной помощи наро­дам, томящимся под властью Османской империи, классики марксизма показали, что каждый русско-турецкий конфликт, любое столкновение России с другими державами на Востоке использовались славянскими патриотами как стимул для раз­жигания революционного патриотического пламени против правительства Османской империи.

В произведениях В. И. Ленина мы находим объяснение закономерностям развития домонополистического капитализ­ма в тот период, когда борьба европейских держав за раздел мира уже достигла значительного обострения⁵. Подобно К. Марксу и Ф. Энгельсу В. И. Ленин рассматривал коло­ниальную политику в тесной связи с дипломатией великих государств и классовой борьбой в отдельных странах. Он по-

² «Что говорил Маркс о России и что об этом пишут в Америке?». «Коммунист», 1962, № 11.

20

³ К. М а р х с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 9, стр. 5.

⁴ См. там же, стр. 31—33.

⁵ См. В. И. Лёни н. Развитие капитализма в России. Поли. собр. соч., т. 3; его же. Империализм, как высшая стадия капитализма. Поли, собр. соч., т. 27.

21

альный, грабительский характер политики европейских госу­дарств на Ближнем Востоке и отметили всевозрастающее влияние колониальной политики на всю систему междуна­родных отношений.

Пристальное внимание уделяли классики марксизма агрес­сивной политике России, считая, что если она утвердится в Константинополе, для революционного движения это будет тяжелым ударом. Классики марксизма в своих работах пока­зали реакционную роль, которую играл царизм в системе международных отношений. Большая заслуга в этой области принадлежит Ф. Энгельсу, который во многих статьях, та­ких, как «Турецкий вопрос», «Внешняя политика русского царизма» и других, дал глубокий анализ дипломатии само­державия. В статье «Действительно спорный пункт в Тур­ции» Ф. Энгельс показал классовую направленность политики царизма на Ближнем Востоке и значение, которое имели проливы для России. В своей работе Энгельс отмечал, что Россия — страна, безусловно стремящаяся к завоеваниям. В статье «Турецкий вопрос» Ф. Энгельс вскрыл экономиче­ские и политические предпосылки экспансии царизма на Ближний Восток.

Оценка К. Марксом и Ф. Энгельсом внешней политики России была умышленно искажена реакционной буржуазной историографией. Западногерманский ученый Дериг подобрал все цитаты К. Маркса и Ф. Энгельса, в-которых они спра­ведливо обвиняли царизм в реакционности, консервативности и агрессивности, и издал их отдельной книгой. Американская пресса преподносит своим читателям книгу Дерига как нечто сенсационное². Односторонность и теденциозность подоб­ных измышлений очевидны. Говоря об агрессивности цариз­ма, К. Маркс и Ф. Энгельс никогда не забывали об экспан­сионистских стремлениях европейской буржуазии и показали подлинную сущность фальшивой доктрины сохранения «sta­tus quo». Обличая в ряде работ деспотический полицейский режим, господствовавший в царской России, завоевательную политику царизма, интриги царской дипломатии, К. Маркс и Ф. Энгельс указывали на наличие реакционных сил в Евро­пе, потворствовавших Николаю I и его консервативному правительству. Одной из таких сил, хорошо замаскирован­ных, К. Маркс считал Великобританию. В ряде работ клас­сики марксизма проследили политику министра иностранных дел Англии Пальмерстона и пришли к выводу, что демо­кратическая фразеология не мешала ему быть пособником царизма в борьбе против революционного движения.

Многие статьи К- Маркса и Ф. Энгельса посвящены поли-

² «Что говорил Маркс о России и что об этом пишут в Америке?». «Коммунист», 1962, № 11.

20

тике Англии в восточном вопросе. В таких работах, как «Уркарт.—Бем.— Турецкий вопрос в палате лордов», «Турец­кий вопрос в палате общин», «Четверное соглашение. • Англия и война», классики марксизма подвергли беспощад­ной критике внешнюю политику Великобритании, которая осуществлялась в интересах небольшой кучки буржуазно-аристократической олигархии.

В блестящем памфлете К. Маркса «Лорд Пальмерстон» остро подмечены характерные черты традиционной британ­ской дипломатии: ее двуличие, стремление действовать чужи­ми руками, провокационная роль во многих европейских кри­зисах, вероломное обращение со своими союзниками. Этот памфлет, написанный К. Марксом в 50-е гг. XIX в., до на­стоящего времени остается образцом классовой характери­стики не только Пальмерстона, но и всей английской поли­тической системы.

Сравнивая политику России и Великобритании на Ближ­нем Востоке, классики марксизма отмечали, что первая объективно несет освобождение народам Балканского полу­острова, в то время как Англия пытается сохранить суще­ствующее положение и власть султана над греками, болгара­ми, сербами. В этом смысле, по мнению Ф. Энгельса, ее по-•^Хлитика была реакционнее русской. Попытки «приостановить... '^гниение трупа павшей лошади» — так характеризовал Ф. Эн-^ гельс деятельность британских дипломатов на Ближнем Востоке³. В то же время он отмечал, что славянское насе­ление Балканского полуострова видело в России свою един­ственную освободительницу⁴. Прекрасно понимая, что поли­гика царизма была далека от бескорыстной помощи наро­дам, томящимся под властью Османской империи, классики марксизма показали, что каждый русско-турецкий конфликт, любое столкновение России с другими державами на Востоке использовались славянскими патриотами как стимул для раз­жигания революционного патриотического пламени против правительства Османской империи.

В произведениях В. И. Ленина мы находим объяснение закономерностям развития домонополистического капитализ­ма в тот период, когда борьба европейских держав за раздел мира уже достигла значительного обострения⁵. Подобно К. Марксу и Ф. Энгельсу В. И. Ленин рассматривал коло­ниальную политику в тесной связи с дипломатией великих государств и классовой борьбой в отдельных странах. Он по-

³ К. М а р к с и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 5.

⁴ См. там же, стр. 31—33.

⁵ См. В. И. Лени н. Развитие капитализма в России. Поли. собр. соч., т. 3; его же. Империализм, как высшая стадия капитализма. Поли, собр. соч., т. 27.

21

альный, грабительский характер политики европейских госу­дарств на Ближнем Востоке и отметили всевозрастающее влияние колониальной политики на всю систему междуна­родных отношений.

Пристальное внимание уделяли классики марксизма агрес­сивной политике России, считая, что если она утвердится в Константинополе, для революционного движения это будет тяжелым ударом. Классики марксизма в своих работах пока­зали реакционную роль, которую играл царизм в системе международных отношений. Большая заслуга в этой области принадлежит Ф. Энгельсу, который во многих статьях, та­ких, как «Турецкий вопрос», «Внешняя политика русского царизма» и других, дал глубокий анализ дипломатии само­державия. В статье «Действительно спорный пункт в Тур­ции» Ф. Энгельс показал классовую направленность политики царизма на Ближнем Востоке и значение, которое имели проливы для России. В своей работе Энгельс отмечал, что Россия — страна, безусловно стремящаяся к завоеваниям. В статье «Турецкий вопрос» Ф. Энгельс вскрыл экономиче­ские и политические предпосылки экспансии царизма на Ближний Восток.

Оценка К. Марксом и Ф. Энгельсом внешней политики России была умышленно искажена реакционной буржуазной историографией. Западногерманский ученый Дериг подобрал все цитаты К. Маркса и Ф. Энгельса, в-.которых они спра­ведливо обвиняли царизм в реакционности, консервативности и агрессивности, и издал их отдельной книгой. Американская пресса преподносит своим читателям книгу Дерига как нечто сенсационное². Односторонность и теденциозность подоб­ных измышлений очевидны. Говоря об агрессивности цариз­ма, К. Маркс и Ф. Энгельс никогда не забывали об экспан­сионистских стремлениях европейской буржуазии и показали подлинную сущность фальшивой доктрины сохранения «sta­tus quo». Обличая в ряде работ деспотический полицейский режим, господствовавший в царской России, завоевательную политику царизма, интриги царской дипломатии, К. Маркс и Ф. Энгельс указывали на наличие реакционных сил в Евро­пе, потворствовавших Николаю I и его консервативному правительству. Одной из таких сил, хорошо замаскирован­ных, К- Маркс считал Великобританию. В ряде работ клас­сики марксизма проследили политику министра иностранных дел Англии Пальмерстона и пришли к выводу, что демо­кратическая фразеология не мешала ему быть пособником царизма в борьбе против революционного движения.

Многие статьи К- Маркса и Ф. Энгельса посвящены поли-

² «Что говорил Маркс о России и что об этом пишут в Америке?». «Коммунист», 1962, № 11.

тике Англии в восточном вопросе. В таких работах, как «Уркарт.—Бем.— Турецкий вопрос в палате лордов», «Турец­кий вопрос в палате общин», «Четверное соглашение. -Англия и война», классики марксизма подвергли беспощад­ной критике внешнюю политику Великобритании, которая осуществлялась в интересах небольшой кучки буржуазно-аристократической олигархии.

В блестящем памфлете К. Маркса «Лорд Пальмерстон» остро подмечены характерные черты традиционной британ­ской дипломатии: ее двуличие, стремление действовать чужи­ми руками, провокационная роль во многих европейских кри­зисах, вероломное обращение со своими союзниками. Этот памфлет, написанный К. Марксом в 50-е гг. XIX в., до на­стоящего времени остается образцом классовой характери­стики не только Пальмерстона, но и всей английской поли­тической системы.

Сравнивая политику России и Великобритании на Ближ­нем Востоке, классики марксизма отмечали, что первая объективно несет освобождение народам Балканского полу­острова, в то время как Англия пытается сохранить суще­ствующее положение и власть султана над греками, болгара­ми, сербами. В этом смысле, по мнению Ф. Энгельса, ее по-•ггика была реакционнее русской. Попытки «приостановить... Г^гниение трупа павшей лошади» — так характеризовал Ф. Эн­гельс деятельность британских дипломатов на Ближнем Востоке³. В то же время он отмечал, что славянское насе­ление Балканского полуострова видело в России свою един­ственную освободительницу⁴. Прекрасно понимая, что поли­гика царизма была далека от бескорыстной помощи наро­дам, томящимся под властью Османской империи, классики марксизма показали, что каждый русско-турецкий конфликт, любое столкновение России с другими державами на Востоке использовались славянскими патриотами как стимул для раз­жигания революционного патриотического пламени против правительства Османской империи.

В произведениях В. И. Ленина мы находим объяснение закономерностям развития домонополистического капитализ­ма в тот период, когда борьба европейских держав за раздел мира уже достигла значительного обострения⁵. Подобно К. Марксу и Ф. Энгельсу В. И. Ленин рассматривал коло­ниальную политику в тесной связи с дипломатией великих государств и классовой борьбой в отдельных странах. Он по-

³ К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 9, стр. 5.

⁴ См. там же, стр. 31—33.

⁵ См. В. И. Лени н. Развитие капитализма в России. Поли. собр. соч., т. 3; е г о ж е. Империализм, как высшая стадия капитализма. Поли, собр. соч., т. 27.

20

21

казал, что колониальные войны «если и не были непосред­ственно затеяны в интересах капитала, то были несомненно обусловлены его интересами» ⁶.

В ряде статей по национальному вопросу В. И. Ленин отмечал, что насильственное объединение различных народов в рамках феодальной империи в конечном счете приводит к ослаблению такого государства. Он писал, что националь­но-освободительные движения в значительной степени расша­тывают и ослабляют Турцию⁷.

Давая характеристику дипломатии европейских держав на Ближнем Востоке и Балканском полуострове, В. И. Ленин писал, что ее суть сводится к контрреволюционной коалиции европейских держав против растущего демократизма в Азии⁸. «Конкуренция капиталистических держав, — отмечал В. И. Ленин, - - желающих «урвать кус» и расширить свои владения и свои колонии, — затем боязнь самостоятельного демократического движения среди зависимых или «опекае­мых» Европой народов, — вот два двигателя всей европейской политики»⁹.

Источники по данной теме, как опубликованные, так и неопубликованные, весьма разнообразны по своим видам.

Все использованные документы можно разделить на сле­дующие группы:

1) официальный актовый материал — договоры, конвен­ции, меморандумы, ноты европейских держав и Турции, .воз­никшие в ходе второго турецко-египетского кризиса;

2) делопроизводственные материалы правительственных учреждений европейских держав. Наибольший интерес пред­ставляет переписка МИД России, Англии, Франции и Австрии со своими представителями за границей;

3) английские и французские парламентские дебаты, со­держащие речи депутатов, запросы министрам по поводу ка­кого-либо острого политического вопроса, а также ответы на эти запросы ¹⁰;

4) личная переписка, мемуары, дневники;

5) публицистика;

⁶ В. И. Ленин. Тетради по империализму. Поли. собр. соч., т. 28, стр. 530.

⁷ См. В. И. Лени н. Планы к реферату по национальному вопросу. Поли. собр. соч., т. 23, стр. 447—448.

⁸ См. В. И. Ленин. События на Балканах и в Персии. Поли. собр. соч., т. 17, стр. 222.

⁹ Там же, стр. 223.

¹⁰ Первые три группы источников можно объединить в один раздел по их официальному происхождению.

22

6) периодическая печать¹¹.

Официальные актовые документы, относящиеся к данной теме, широко публиковались как в России, так и на Западе. Тексты Лондонских конвенций, наиболее известные ноты и меморандумы изданы Ф. Мартенсом ¹². Тексты Адрианополь-ского, Ункиар-Искелессийского договоров и другие русско-турецкие соглашения опубликованы Т. Юзефовичем ¹³.

В западных публикациях официальные актовые докумен­ты по истории второго турецко-египетского конфликта пред­ставлены значительно шире. В них мы находим большее ко­личество нот и меморандумов европейских держав, отражаю­щих основные направления их политики на Ближнем Востоке. Сами тексты Лондонских конвенций содержатся в «Госу­дарственных бумагах Британского министерства иностран­ных дел», выходивших в 30—40-е гг. XIX в. ежегодно ^и. Официальные французские и некоторые турецкие документы опубликованы Народуньяном ¹⁵. Большое количество англий­ских и французских нот, в частности ноты Тьера, английско­му правительству во время англо-французского конфликта 1840 г. содержатся в публикации барона Теста ¹⁶.

Наибольшее значение и интерес для данной темы пред­ставляет официальная дипломатическая переписка, изучение которой позволяет восстановить день за днем, месяц за меся­цем ход дипломатических переговоров, приведших к подпи­санию Лондонских конвенций 1840—1841 гг. Подавляющее количество документов Министерства иностранных дел Рос­сии за 1839—1841 гг. не опубликовано¹⁷. Основная часть иностранной (английской и французской) дипломатической лереписки опубликована в различных изданиях.

Донесения и депеши русских послов, инструкции МИД своим представителям за границей собраны в фонде «Канце­лярия» в Архиве внешней политики России (АВПР). Доку­менты скомплектованы по четкому хронологическо-тематиче-скому принципу в «дела». Каждое дело содержит в себе до-

¹¹ Три последние группы включают материалы неофициального ха­рактера.

¹² См. Ф. Мартене. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. XII. СПб., 1898.

¹³ См. Т. Юзефович. Договоры России с Востоком, политические и торговые. СПб., 1869.

¹⁴ «British and Foreign State Papers», vol. XXVII, t. 28. L, 1841; t. 29. L., 1842.

¹⁵ G. E. N а г о d u n g h i a n. Recueil d'Actes internationaux de ['Empire Ottomane, vol. 1—2. Paris, 1897.

¹⁶ I. Testa. Recueil des Traites de la Porte Ottomane avec les Puis­sances Etrangers, t. II—III. Paris, 1872. (В связи с тем, что основу сбор­ника И. Теста составляет дипломатическая переписка МИД Франции, ха­рактеристика этой публикации будет дана в следующем разделе).

¹⁷ Лишь незначительную часть документов ввели в научный оборот дореволюционные историки С. Татищев и С. Горяинов.

23

несения одного из послов, подобранные в хронологическом порядке. За один год обычно комплектовалось 4—5 дел, включавших донесения из Лондона, Парижа, Вены и т. Д. Последнее дело за год содержит копии инструкций МИД своему послу. Русские представители за границей обычно направляли в МИД донесения и депеши, написанные на фран­цузском языке писарским почерком на бумаге одинакового формата. Каждое донесение помечено определенной датой, имеет регистрационный номер и подписано послом. Вся дип­ломатическая почта доставлялась в Россию специальными курьерами. Послы приурочивали свои донесения ко дню от­правки курьера. Поэтому в делах определенная группа доку­ментов помечена одним числом. В Канцелярии МИД каждое донесение снабжалось титульным листом, на котором отме­чалась дата поступления и излагалось краткое содержание документа. Время поступления дипломатической корреспон­денции было далеко неоднородным. Если, например, из Па­рижа и Лондона почта шла около недели, то из Константи­нополя — около месяца¹⁸. В европейские же столицы изве­стия из Турции поступали значительно быстрее.

На полях донесений русских послов нередко встречаются карандашные пометки царя и министра иностранных дел, сами по себе являющиеся важным историческим источником. К донесениям регулярно прилагались копии официальных актовых документов (проекты нот, меморандумов, соглаше­ний), а также вырезки из иностранных газет и журналов с французским переводом.

Из сказанного видно, что благодаря отлично налаженному делопроизводству вопросы внешней критики источников, на­ходящихся в АВПР, установление происхождения докумен­та, уточнение авторства, датировка и прочтение самого тек­ста не вызывают значительных трудностей. Гораздо сложнее решить комплекс проблем внутренней критики — соответ­ствие материалов исторической действительности, вопрос об информированности и компетентности автора, о подлинности того или другого документа, о степени его достоверности.

В процессе работы были просмотрены донесения русских послов из Константинополя, Лондона, Парижа и Вены за 1838—1841 гг.

С начала 30-х гг. послом в Константинополе был А. Буте-нев ¹⁹. Это был энергичный, умный и дальновидный дипломат.

is Ру_сская миссия в Константинополе имела легкое военное судно, которое доставляло дипломатическую почту в Одессу, оттуда через всю Россию она шла в Петербург. Судно в Одессе дожидалось возвращения курьера из столицы, после чего вновь возвращалось на Босфор.

¹⁹ Бутенев А. П. (1787—1866 гг.) начал дипломатическую деятельность в 1810 г., а в 1812 г. был дипломатическим секретарем главнокомандую-

24

После заключения Ункиар-Искелессийского договора 1833г., А. Бутеневу удалось создать при дворе султана русскую пар­тию и заручиться поддержкой многих видных турецких са­новников. Не совсем верной кажется оценка С. С. Татищева,, заключающаяся в том, что Бутенев был лишь хорошим ис­полнителем, а не самостоятельным крупным дипломатом²⁰, Напротив, с его именем связана эпоха значительного улуч­шения русско-турецких отношений и усиления влияния Рос­сии в Константинополе.

Донесения А. Бутенева представляют собой обширный материал по истории возникновения и развития турецко-еги­петского конфликта. Они дают представление о позиции Рос­сии в ходе кризиса. Многие из донесений русского посла" касаются англо-турецких взаимоотношений периода подго­товки султаном вторжения в Сирию. Именно А. Бутенев, единственный из русских дипломатов, сообщил в Петербург о готовящемся проекте англо-турецкого союзного договора

1839 г. В депешах русского посла довольно полно отражена, позиция самой Турции и Египта в ходе конфликта 1839—

1840 гг. К ним прилагаются многочисленные донесения рус­ских консулов — Иванова из Смирны, Базили из Бейрута и. Медема из Александрии. Эти донесения свидетельствуют о-развитии экономики и торговли в восточных странах, о дея­тельности турецких властей, о происках английских и фран­цузских агентов на Ближнем Востоке.

В донесениях Бутенева содержатся копии многих офици­альных и неофициальных турецких материалов. Подлинность некоторых из них вызывает сомнение. Например, вся инфор­мация о ходе англо-турецких переговоров в Лондоне в 1839г.,. полученная Бутеневым от Нури ефенди, при проверке оказа­лась недостоверной. Тексты турецких документов и все све­дения, исходящие от турецких министров, тщательно анали­зировались путем сопоставления матералов с материалами иностранных публикаций.

Сравнивая донесения Бутенева с корреспонденцией других русских представителей за рубежом, можно сказать, что они.

щего Багратиона. До 1830 г. самостоятельного поста не занимал. С 1830 г. — посланник в Константинополе. С этого времени вся деятель­ность Бутенева была связана с восточным вопросом. В 1840 г. по состоя­нию здоровья оставил свой пост, но продолжал пользоваться уважением-и благосклонностью Николая I. Был назначен сенатором. В трудный для России момент, после Крымской войны, вновь стал русским посланником в Константинополе, но в связи с новым ухудшением здоровья оставил его в 1858 г. Следует отметить, что на протяжении всей своей деятельности Бутекев оставался одним из наиболее реально мыслящих дипломатов. Основой его взглядов было признание необходимости укрепления тесных союзных отношений с Турцией (см. А. Бутенев. Воспоминания. «Рус­ский архив», 1881).

²⁰ См. С. С. Татищев. Из прошлого русской дипломатии. СПб., 1890, стр. 58.

25-

выгодно отличаются полнотой информации и трезвостью по­литических суждений. Большинство фактов, сообщенных

A. Бутеневым, находят подтверждение в других источниках. Летом 1840 г. в Константинополе происходит смена рус­ского представителя. Посланником становится В. П. Титов²¹.

B. Титову, несомненно, не хватало опыта А. Бутенева и его связей в Константинополе. Его сведения по своему характеру значительно менее важны. Однако Титов подробно описы­вает ход сирийской экспедиции европейских держав и осве­щает работу конференций союзных послов в столице Турции, направленную на выработку условий турецко-египетского со­глашения.

В Лондоне за годы кризиса было три русских представи­теля — Поццо-ди-Борго, Киселев и Бруннов. Донесения Поц-цо-ди-Борго не представляют существенного интереса. Вре­менный человек в Лондоне, он был в ссоре с министром иностранных дел Англии Пальмерстоном. Основным источ­ником информации для Поццо были слухи. Однако он преду­преждал Николая I о том, что Англия и Франция в восточном вопросе могут выступить совместно против России. В конце июля 1839 г. его сменил молодой дипломат Н. Д. Киселев в ранге поверенного²². Его денесения в августе 1839 г. помо­тают проследить намечающееся улучшение в русско-англий­ских отношениях и сближение позиций этих держав в восточ­ном вопросе. Письма Киселева этого же времени выгодно отличаются от сообщений Ф. Бруннова своей беспристраст­ностью. Сопоставление донесений двух русских дипломатов из Лондона позволяет реально оценить характер русско-анг­лийских отношений того периода.

С сентября 1839 г. из Лондона начала поступать коррес­понденция от Ф. Бруннова, посланного в Англию со специ­альной миссией (сентябрь—октябрь 1839 г.), ас января 1840 г. ставшего полномочным представителем Николая I в Великобритании²³. Дипломатическая корреспонденция Брун­нова является одним из наиболее важных источников. Ход русско-английских переговоров в 1839 г., причины их неудачи, история работы конференции европейских послов в Лондоне в 1840 г., выработка условий 1-й Лондонской конвенции — та­ков далеко не полный перечень проблем, затронутых в доне­сениях Бруннова в 1839—1840 гг. К его донесениям прило­жены источники, послужившие основой соглашения 14 июля 1840 г. Это — известное письмо Бруннова к послу в Австрии

²¹ В. П. Титов — поверенный в делах с 1840 г., а с 1843 г. — послан-.ник в Константинополе. В 1853 г., накануне Крымской войны, был сменен А. С. Меньшиковым.

²² Н. Д. Киселев — брат крупного сановника и дипломата П. Д. Кисе­лева. Переведен из Лондона в Париж в 1840 г.

²³ См. подробнее о Ф. Бруннове гл. II, стр. 102—108.

26

Д. М. Татищеву, неопубликованные многочисленные редакции ,.и проекты предполагаемого договора, ноты, меморандумы, памятные записки, которыми обменивались между собой участники Лондонской конференции.

Не менее важны донесения Бруннова на втором этапе кризиса в период англо-французского конфликта осенью 1840 г. и европейской интервенции в Сирию. В корреспонден­ции русского посла в Англии подробно освещена работа Лондонской конференции 1841 г., приведшая к подписанию соглашения о коллективном контроле над проливами Босфор и Дарданеллы.

Однако донесения Бруннова являются одним из наименее достоверных источников²⁴. По своим взглядам Ф. Бруннов был явным англофилом. Он считал, что Россия и Великобри­тания смогут стать союзниками в восточном вопросе. Отсюда вытекает сознательное преуменьшение глубины русско-анг­лийских противоречий и преувеличение англо-французских, непонимание характера турецко-египетского кризиса и поли­тики европейских держав в Турции. Кроме того, донесения Бруннова изобилуют фактическими неточностями. Подгоняя факты под свою общую концепцию и желая сообщить в Пе­тербург сведения, приятные императору, русский посол в Лондоне, вопреки очевидности, неверно трактовал англо-фран­цузские отношения. Не был точен Бруннов и во многих дру­гих вопросах. Поэтому его сведения приходилось тщательно проверять, изучая иностранные источники, в частности анг­лийскую и французскую дипломатическую переписку²⁵.

Донесения русских послов из Парижа неоднородны по своему значению. С развитием турецко-египетского и евро­пейского кризиса сведения, поступающие от них, становятся все более и более важными. Если в 1839 г. корреспонденция графа Медема из Парижа в основном дублировала сообще­ния других дипломатов, то в 1840г. она стала содержать цен­ные сведения о позиции тюильрийского двора и об обостре­нии англо-французских противоречий. П. П. Пален, сменив­ший в августе 1840 г. Медема, сообщал о конфликте между Лондоном и Парижем, о военных приготовлениях Франции,

²⁴ Имеется в виду сам текст донесений Ф. Бруннова. Официальные документы, к ним приложенные, а также различные редакции будущих «оглашений с точки зрения своей подлинности и достоверности не вызы­вают сомнения. Некоторые из них были сверены с иностранными публи­кациями.

²⁵ Можно привести много примеров искажения фактов в донесениях Бруннова. Наиболее серьезной его ошибкой было убеждение в том, что после подписания Лондонской конвенции 1840 г. неизбежна война между Англией и Францией. Он продолжал доносить в Петербург о готовящейся войне даже тогда, когда для всей Европы было очевидно, что она не состоится (АВПР, ф. Канцелярия, д. 100, август—октябрь 1840 г.; д. 101, октябрь—декабрь 1840 г,),

27

о настроении французского общества. Особенно интересны его донесения октября—декабря 1840' г. Однако Пален, как> и большинство его русских коллег, преувеличивал остроту англо-французских противоречий и опасность войны между морскими державами. Его донесения того периода вводили в-заблуждение правительство Николая I.

Корреспонденция русского посла в Австрии Д. М. Тати­щева менее содержательна²⁶. Д. М. Татищев был привержен­цем союза северных императоров и считал, что политика Меттерниха всегда соответствует прямым интересам России.. Он не сумел в ходе кризиса понять истинные цели Австрии. Его послания в Петербург были полны восхваления диплома­тической мудрости канцлера Меттерниха.

Для изучения позиции России на Ближнем Востоке очень важны инструкции и годовые отчеты министра иностранных дел К-Нессельроде²⁷. В инструкциях им намечались основные направления деятельности послов, определялись задачи рус­ской дипломатии, выражавшие волю и желания Николая I. В его корреспонденции четко проявлялось отношение рус­ского правительства к восточному вопросу в конце 30-х — начале 40-х гг. XIX в., объяснялись причины отказа от Ун~ киар-Искелессийского договора и перехода к коллективной гарантии режима черноморских проливов.

Отдельно следует сказать о документах, образовавшихся в результате официальной переписки Нессельроде с иностран­ными послами в Петербурге²³. В них содержатся некоторые инструкции МИД Англии и Франции своим послам в России, письма Николая I королеве Виктории и многие другие доку­менты.

Оценивая дипломатическую переписку царских чиновни­ков, нельзя не сказать о большой субъективности их сужде­ний особенно там, где речь идет о политике русского прави­тельства на Ближнем Востоке. Она характеризуется ими как бескорыстная, руководимая якобы одним желанием защитить целостность и неприкосновенность Османской империи. Одна­ко многие документы опровергают подобную оценку.

Для ознакомления парламента с внешней политикой ан-

²⁶ Д. М. Татищев (1767—1845) —видный русский дипломат, начавший свою деятельность еще в конце XVI11 в. Посланник в королевстве обеих Сицилии, Испании. Был сторонником принципов Священного Союза, под­держивал все консервативные политические идеи Александра I и Меттер­ниха. В 1822 г. был назначен послом в Австрию. На этом посту пробыл до 1841 г. В Вене стал полным апологетом австрийского канцлера и по­степенно утратил все возможности для защиты интересов России. В связи с этим в 1841 г. был уволен в отставку Николаем 1.

²⁷ Годовые отчеты Нессельроде хранятся в АВПР в фонде «Отчеты МИДа». Автором были просмотрены отчеты за 1839, 1840, 1841 гг.

²⁸ АВПР, ф. Канцелярия, 1841 г., «Великобритания» (Кланрикард), «Франция» (Барапт).

28

глийское министерство иностранных дел по горячим следам публиковало документы, относящиеся к турецко-египетскому кризису в так называемых «Синих книгах» («Blue bookes») ²⁹. В обширную публикацию вошли все официальные ноты и меморандумы английского правительства, переписка МИД Великобритании с тюильрийским кабинетом, турецким прави­тельством, египетским пашой, значительное количество под­линных турецких документов. Однако основу сборника со­ставляет дипломатическая корреспонденция Пальмерстона и английских послов в Константинополе, Париже, Петербурге и Вене³⁰. Эта переписка достаточно рельефно освещает пози­цию Англии в восточном вопросе. Сопоставление данных это­го сборника и сведений, содержащихся в донесениях русских представителей, дает возможность перепроверить и уточнить не только отдельные факты, но и политические оценки тех или иных событий в освещении русских и британских дипло­матов. При изучении сборника необходимо учитывать, что он носит явно тенденциозный характер, рисуя идеалистическую картину «дружеского» участия Англии в судьбах Турции.

К той же группе делопроизводственных материалов отно­сится переписка Пальмерстона с Вильямом IV, Греем и Мель­бурном, опубликованная в примечаниях к работе Ч. Вебстера «Внешняя политика лорда Пальмерстона»³¹. Наибольший интерес представляет корреспонденция между министром иностранных дел и премьер-министром Англии за 1835— 1840 гг. В этой же книге публикуются донесения австрийско­го посла Ноймана к Меттерниху, которые освещают ход переговоров в Лондоне и являются одним из источников по внешней политике Австрии того периода.

Письмо Пальмерстона, в котором он после Ункиар-Иске-лессийского договора определяет основные направления внешней политики Великобритании, опубликовано Р. Беке-ром³².

Таковы английские публикации документов по междуна­родным отношениям в период 2-го турецко-египетского кон­фликта 1839—1840 гг.

²⁹ «Correspondence relative to the Affaires of the Levant», vol. I—III. L., 1842. Этот сборник документов получен из Лондона из Национальной библиотеки Англии (National Central Libdrery). Наличие этой публика­ции установлено по ценному источнику — полному перечню «Синих книг» и других парламентских документов, изданных в XIX в. («Catalogue of Parliamentery Papers 1801—1900 with a few of the earlier date». By H. V. Jones. L., 1900).

³⁰ В Константинополе — Понсонби; в Париже — Греивиль и Бульвер; в Вене — Бюваль; в Петербурге — Кланрикард.

³¹ Ch. Webster. The foreign Policy of Palmerston, vol. II, «Appen­dix». L, 1951.

³² R. А. В e k e r. Palmerston on the treaty of Unkiar Skellessi. «The English Historical Review». L., 1928, vol. XIII.

29

Дипломатическая корреспонденция французского прави­тельства отражена в двух сборниках документов.

Первый сборник был опубликован в 60-х—70-х гг. XIX в. бароном Теста. Он начал работать над ним по личному тре­бованию императора Наполеона III. «Сборник договоров Оттоманской Порты с иностранными державами» составлен по тематическому принципу и включает в себя большое коли­чество французских архивных документов³³. Автор стремил­ся показать, что политика Франции по отношению к Турции носила дружеский и бескорыстный характер, и отразить аг­рессивные устремления России на Востоке, часто гипертро­фированные западной дипломатией. Публикуя документы, Теста отражал и колониальную экспансию Великобритании в страны Ближнего Востока. Большой раздел во втором и третьем томах посвящен турецко-египетскому кризису и анг­ло-французскому конфликту 1840 г. В нем Теста, придворный летописец Наполеона III, документально доказал, что не­дальновидная политика Луи Филиппа привела Францию к полной политической изоляции. В сборнике опубликована переписка Тьера с Гизо в феврале—декабре 1840 г., отра­жающая позицию Франции в ходе Лондонской конференции и во время англо-французского кризиса.

Вторым собранием французских документов является пуб­ликация, подготовленная Э. Дрио, крупнейшим специалистом по восточному вопросу³⁴. Особенностью этой публикации яв­ляется то, что в ней наиболее широко представлены доку­менты из египетских архивов. Основу сборника, однако, со­ставляет переписка министров иностранных дел Франции с консулами в Александрии³⁵. Дрио готовил это издание по заказу египетского короля Фуада I, стремившегося возвели­чить основателя династии и египетского государства Мухам­меда Али. Пятитомный сборник включает документы с апре­ля 1839 по декабрь 1841 г. В нем отразилась изменническая позиция Франции по отношению к Мухаммеду Али, колони­альная агрессия Англии против Египта, широко освещены турецко-египетские переговоры по поводу территориального урегулирования. В работе в основном привлечены материалы 3, 4 и 5-го томов, проливающие свет на позицию держав на заключительном этапе кризиса³⁶. Объемистое собрание

³³ I. Testa. Op. cit., t. II—III.

³⁴ «Correspondence, L'Egypte et Europe. La crise de 1839—1841», (ed. E. Driault), t. 1—5. Cairo, 1933.

³⁵ В 1839—1840 гг. французским консулом в Александрии был Кошеле^ в апреле 1841 г. его сменил граф Роган-Шабо.

³⁶ Названия томов: 1-й-^«Незиб» (апрель—октябрь 1839), 2-й—«Вме­шательство Европы» (ноябрь 1839 — июнь 1840), 3-й — «Египет и Фран­ция против Европы» (июль — октябрь 1840), 4-й — «Переговоры о мире» (ноябрь 1840 —февраль 1841), 5-й — «Решения» (март —декабрь 1841),

документов Дрио до сих пор не было использовано совет­скими историками.

В работе были использованы материалы Военного Мини­стерства России. Это — документы, связанные в основном с подготовкой военно-морской экспедиции в Константинополь в 1840 г.³⁷. Здесь отчет о заседании, на котором было приня­то решение об отправке экспедиции, ряд докладов военного министра А. Чернышева царю о ходе подготовки к экспеди­ции, распоряжения, инструкции и назначения, связанные с проектом десантной операции на Босфор. Дело № 1176 со­держит переписку Чернышева с полковником Ливеном, по­сланным на Ближний Восток для наблюдения за действиями англо-австрийских войск в Сирии. Весь комплекс материалов помогает точнее определить позицию России в ходе турецко-египетского конфликта, понять истинные намерения царизма по отношению к Турции.

Агентурные донесения сотрудников III отделения из стран. Европы и Турции касаются состояния вооруженных сил, на­строений общества, дворцовых интриг и т. д. Эти донесения хранятся в Центральном государственном архиве Октябрь­ской революции (ЦГАОР). Они представляют особый инте­рес для характеристики реакции общества различных стран Европы на подписание Лондонской конвенции 1840 г. Наибо­лее полны и достоверны сообщения агента Швейцера из Рейнской области³⁸. Однако к подобного рода донесениям необходимо подходить с большой осторожностью, так как большинство дипломатических сведений не соответствует действительности. Поднаторевшие в сыскном деле агенты III отделения с трудом разбирались в сложной политической обстановке. Примером может быть курьезный рапорт жан­дармского подполковника Ризенкампфа, сообщавшего о под­готовке Турции к войне против России, которая якобы велась летом 1840 г.³⁹.

Переходя к характеристике группы источников неофици­ального характера, необходимо отметить, что в ней можно выделить две подгруппы — источники личного и обществен­ного происхождения.

К материалам частного характера относятся мемуары,, дневники, личная переписка.

Из русских мемуаров следует назвать записки Н. Н. Му­равьева и полковника Дюгамеля, посвященные первому ту-

³⁷ Центральный государственный военно-исторический архив (далее ЦГВИА), ф. «Военно-учетный архив главного штаба» (ВУА), Канцелярия Военного Министерства, дд. 1175—1178.

³⁸ Центральный государственный архив Октябрьской революции (далее ЦГАОР), ф. «Секретный архив III отделения № 109», оп. 4, д. 276, письма и донесения Швейцера из Германии.

³⁹ ЦГАОР, ф. «Секретный архив III отделения № 109», оп. 8, д. 113..

31

редко-египетскому конфликту и событиям, связанным с под­писанием Ункиар-Искелессийского договора⁴⁰.

Непосредственно второй турецко-египетский кризис опи­сан в мемуарах русского консула в Бейруте К. М. Базили⁴¹. Человек широких прогрессивных взглядов, тонкий наблюда­тель, специалист по истории Ближнего Востока, Базили со­хранил ценнейшие сведения по истории турецко-египетского кризиса. Политика султана, интриги в Диване, действия Му­хаммеда Али в Сирии, позиция европейских держав на Во­стоке — все это нашло отражение в мемуарах. Его перу при­надлежит яркое описание полной драматизма борьбы между народом Ливана и армией Ибрагима паши. Как очевидец Базили рассказывает об англо-австрийской экспедиции в Си­рию, о варварских бомбардировках прибрежных городов, о действии английских агентов внутри страны. Достоверность мемуаров К. М. Базили не вызывает сомнений. Многие его быводы подтверждаются архивными документами.

При изучении мемуарной литературы следует иметь в ви­ду, что проверка сведений, в них содержащихся, является не­обходимой задачей исследователя. «Мемуары — это не исто­рия, — отмечал В. Г. Белинский, — это только материалы для истории»⁴². Главная задача в оценке мемуаров — отличие достоверного от вымысла. В связи с этим возникает необхо­димость определения классовой направленности мемуаров, степени образованности и компетентности автора, политиче­ских и личных условий, которые побудили к составлению ме­муаров. Важным моментом источниковедческого анализа яв­ляется сопоставление мемуаров, вышедших из различных политических сфер и кругов.

Иностранные мемуары оказались легко сопоставимыми. Сравнение воспоминаний Г. Бульвера, Ч. Гренвиля и М. Гизо позволило проверить, уточнить или опровергнуть большое количество фактов из истории второго турецко-египетского конфликта⁴³. Эти воспоминания вышли из одной среды: авто­ры были крупнейшими дипломатами той эпохи. Бульвер и •Гренвиль — ставленники британского колониального капи­тала, Гизо выражал интересы французской буржуазии. В основном это определило их отношение к обострению во­сточного вопроса в конце 30-х — начале 40-х гг. XIX в.

⁴⁰ См. Н. Н. Муравьев. Русские на Босфоре в 1833 г. СПб., 1869; Дюгамель. Автобиография. «Русский архив», 1885, № 4.

" См. К. М. Базили. Сирия и Палестина под турецким правитель­ством в историческом и политическом отношениях. М., 1962 (первое изда­ние в 1862 г.).

⁴² В. Г. Белинский. Избранные сочинения, т. I. M., 1848, стр. 379.

⁴³ Н. Bulwer. Lord Palmerston, vol. I—III. L, 1872; «The Grenville Memoires», t. 3—4. L., 1938; M. G u i z о t. Memoires pour servir a 1'histoire de mon temps, t, IV—VI. Paris, 1858—1865.

32

Г. Бульвер долгое время занимал пост секретаря англий­ского посольства в Константинополе, в 1839 г. был переведен в Париж на ту же должность⁴⁴. Опубликовав впоследствии личную переписку своего друга и учителя Пальмерстона, Бульвер снабдил ее своими воспоминаниями. Так родились эти мемуары. Находясь в гуще политических событий и имея доступ к официальной корреспонденции, Бульвер был доста­точно хорошо информирован о целях британской дипломатии на Ближнем Востоке. Оправдывая внешнеполитический курс Великобритании, преувеличивая заслуги Пальмерстона, Буль-вер закрывал глаза на многие очевидные факты. Буржуазная мораль четко прослеживается в его труде. Перу Бульвера принадлежит приоритет в английской мемуарной литературе того периода.

Мемуары Гренвиля не отличаются по своему характеру от воспоминаний Бульвера. Будучи помощником министра и одновременно послом в Париже в 1835—1841 гг., Гренвиль приводит много фактов, известных по мемуарам его коллеги. Однако концепция Гренвиля отличается от концепции Буль-вера. Он резко критикует Пальмерстона за разрыв англо­французского союзного договора и за сотрудничество с Рос­сией в восточном вопросе. В связи с этим Гренвиль приводит много фактов о борьбе, мнений в английском правительстве во время англо-французского кризиса 1840 г. Эти сведения совпадают с донесениями Бруннова из Лондона и общим тоном дискуссий в парламенте. И Гренвиль, и Бульвер, выра­жая классовые интересы буржуазии, оправдывают колониаль­ную экспансию Великобритании на Ближний Восток и обви­няют в агрессивности Россию и Францию.

М. Гизо, напротив, отрицает колониальный характер внешней политики Франции, представляя тюильрийский ка­бинет борцом против русской и английской экспансии в Тур­цию, Сирию, Ливан и Египет⁴⁵. Его многотомные мемуары охватывают довольно большой период истории. В 4-м, 5-м и 6-м томах Гизо рассказывает о турецко-египетском конфлик­те 1839—1841 гг. Автор излагает в основном те же факты, что и Бульвер, однако дает им иную интерпретацию. Гизо убежден в том, что Россия и Англия развязали 2-й турецко-египетский конфликт для раздела между собой Османской империи. Владения султана были спасены, по его мнению, лишь благодаря решительной позиции Франции. Щекотливые вопросы политики тюильрийского кабинета, связанные с по­сольством графа Валевского в Александрию, запутаны и ис-

⁴⁴ Впоследствии Г. Бульвер-Литтон был послом в Испании, США и Турции.

⁴⁵ М. Гизо — известный французский политический деятель и ученый, с февраля 1840 г. — посол в Лондоне, с 29 октября 1840 г. — министр ино­странных дел. В 1848 г. отошел от активной политической деятельности.

3

В. А. Георгиев

33

которой в 1840 г. горячо переживал. В его письмах отчетливо проступает желание придать Австрии как можно больше политического веса, сделать Вену центром событий и подчи­нить своему влиянию политику России.

Таковы русские, английские, французские и австрийские мемуары и эпистолярии, использованные в работе.

Как публицистика, так и периодическая печать выражали отношение общественного мнения к восточному вопросу. В России газеты и журналы тех лет уделяли мало внимания внешней политике. Трудно говорить о каком-то определенном отношении общества к турецко-египетскому кризису и Лон­донским конвенциям. «События исторические, дипломатиче­ские сношения правительств, — объяснял этот факт извест­ный славянофил А. С. Хомяков, — преисполнены подробно­стей побочных, и через меру обставлены пустыми, бесполез­ными формами, недоступными суждению и в особенности чувству народному»⁵². Однако наиболее существенными при­чинами, влиявшими на инертность русского общественного мнения той эпохи, были глубокая тайность царской дипло­матии, жестокая николаевская реакция и строжайшая прави­тельственная цензура, связанная с ней. В подобных условиях публичная критика внешнеполитического курса самодержа­вия исключалась. Отношение славянофилов к восточному вопросу было сформулировано в ряде статей А. С. Хомякова, написанных накануне Крымской войны. Особый интерес в источниковедческом плане представляет его открытое письмо в западноевропейские газеты, в котором были обоснованы взгляды славянофилов на причины Крымской войны. Хомя­ков считал экспансию царизма на Ближний Восток общена­родным долгом и стремлением освободить славян, томящихся под мусульманским игом.

После поражения России в Крымской войне русское об­щество стало высказывать недовольство по поводу военных и дипломатических неудач. В 1855 г. в «Современнике» поя­вилась безымянная статья, в которой подверглась резкой критике основная линия политики Николая I в восточном вопросе^5з. М. Погодин в «Политических письмах» обрушился на К. Нессельроде за ошибки, допущенные вице-канцлером в 40-е гг. XIX в.⁵⁴. Его резкая критика заставила Нессель­роде вступить с ним в полемику по восточному вопросу

55

⁵² А. С. Хомяков. Открытое письмо в западноевропейские газеты накануне Крымской войны. А. С. Хомяков. Соч., т. I. СПб., 1911, стр. 495.

⁵³ «Хмыровская коллекция», т. 2 (хранится в Государственной Публич­ной исторической библиотеке).

⁵⁴ См. М. П. Погодин. Историко-политические письма и заметки в продолжение Крымской войны 1853—1856 гг. Соч., т. 4. М., 1874; его же. О восточном вопросе. СПб., 1854.

⁵⁵ «Русская старина», 1873, № 8 (письмо К- Нессельроде).

36

Русская публицистика того времени значительно отста­вала от западноевропейской. То же самое можно сказать и о журналистике. В русской периодической печати не изда­валось широких политических обзоров, полемических статей и заметок, связанных с международными отношениями на Ближнем Востоке. Те материалы, которые были опублико­ваны, все-таки отразили интерес общественности к восточ­ному вопросу и судьбам народов, входивших в состав Осман­ской империи.

Экономические вопросы, связанные с торговлей России с Турцией, широко освещались на страницах «Журнала ману­фактур и торговли»⁵⁶. Этот журнал в 30-е гг. XIX в. стал пропагандировать преимущества русско-турецкой торговли, пытаясь привлечь купечество на восточные рынки и противо­стоять этим упрочению английского торгового влияния в Турции.

«Военный журнал» публиковал ряд интересных статей по военной истории Османской империи, состоянию ее воору­женных сил и строительству укреплений на Босфоре и в Дарданеллах. В связи с непреходящим обострением русско-турецких отношений эти чисто военные вопросы интересовали в то время широкие круги русского общества. В связи с ухудшением турецко-египетских отношений и вероятностью войны между султаном и Мухаммедом Али «Военный жур­нал» занялся изучением сравнительного состояния турецкой и египетской армий⁵⁷.

На страницах «Санкт-Петербургских ведомостей» и «Рус­ского инвалида» периодически публиковался фактический материал по истории турецко-египетского конфликта⁵⁸. Эти издания перепечатывали сведения из английских и фанцуз-ских газет, помещали некоторые документы, относящиеся к обострению восточного вопроса. В «Русском инвалиде» под­робно освещался ход заседаний английского парламента, дебаты по внешней политике Великобритании. В связи с установлением тесного союза между Россией и Англией га­зеты стали занимать ярко выраженную проанглийскую позицию. Широко отражая вопросы, связанные с внешней политикой Великобритании на Ближнем Востоке, с ходом Сирийской экспедиции 1840 г., русские журналисты обходили молчанием дипломатию Николая I.

. Наиболее содержательны материалы петербургской «Се­верной пчелы», издаваемой Н. И. Гречем и Ф. В. Булгари-ным⁵⁹. Характер газеты был консервативно-охранительным.

^к «Журнал мануфактур и торговли», 1836—1846 гг.

⁵⁷ «Военный журнал», 1832, № II; 1837, № П.

⁵⁸ «Санкт-Петербургские ведомости», 1839—1841 гг.; «Русский инва­лид», 1841 (орган Военного министерства).

⁵⁹ «Северная пчела», 1840—1841 гг.

37

хажены в мемуарах Гизо. Миссию барона Мунье в Лондон автор вообще обходит молчанием. Часто останавливаясь на ошибках, допущенных Тьером во внешнеполитической обла­сти, Гизо замалчивает собственные неудачи в Лондоне. Гизо> несомненно, является апологетом внешней политики Фран­ции в целом.

С мемуарами русского консула в Ливане К. Базилн пере­кликаются воспоминания лихого моряка и неудачливого дип­ломата Ч. Непира⁴⁶. В них автор рассказывает о сирийской экспедиции 1840 г. Талантливый морской офицер, Непир с 1839 г. командовал средиземноморской эскадрой наравне с адмиралом Стопфордом. Общественное мнение Англии при­писывало Непиру заслугу победы союзных войск в Сирии и Ливане. По своему характеру мемуары Непира тоже выража­ют заинтересованность британской буржуазии в проведении колониальной экспансии. Если Базили предлагал представить, независимость Сирии и Ливану, то британский адмирал счи­тал необходимым жестоко подавить любое выступление на­родных масс на Ближнем Востоке. Непир проводит идею об оказании бескорыстной помощи Турции со стороны Англии. В его воспоминаниях содержится много интересных сведений, об англо-австрийской военно-морской экспедиции.

Эпистолярное наследство тесно примыкает к мемуарной литературе. В переписке авторы выступают как частные ли­ца, излагающие свои индивидуальные взгляды. Письма — документ более откровенный, чем воспоминания, авторы ко­торых представляли свои труды на суд современников и* исто­рии. В письмах личного характера мы находим отражение взглядов многих дипломатов на проблемы внешней политики, их собственную концепцию развития восточного вопроса в 30—40-е гг. XIX в.

Письма К. Нессельроде опубликованы в многотомном из­дании его сыном. В 7-м томе находятся материалы, отражаю­щие историю второго турецко-египетского конфликта⁴⁷. Это— переписка министра иностранных дел России с женой, ма­терью, П. Мейендорфом (русским послом в Берлине) и Ф. Брунновым. Подавляющее количество писем политическо­го характера адресовано Мейендорфу. Эпистолярное насле­дие Нессельроде отражает дипломатическую концепцию ав­тора, позволяет уточнить его отношение к восточному вопро­су. Переписка вице-канцлера, однако, гораздо менее содер­жательна, чем его дипломатическая корреспонденция.

В Берлине были изданы письма П. Мейендорфа, который был русским посланником в Пруссии в 1839—1850 гг.⁴⁸. Не-

⁴⁶ Ch. Napier. The War in Syria, vol. I—III. L., 1842.

⁴⁷ A de Ness el г ode. Lettres et Papiers du chancelier comte de .Nesselrode, t. VII (1840—1846). Paris, 1876.

далекий царский чиновник, всецело разделяющий политиче­скую концепцию Нессельроде о необходимости тесного союза с Австрией, Мейендорф не оставил интересных дипломатиче­ских наблюдений. Призванный долгом службы противодей­ствовать влиянию Австрии в Берлине, он был верным помощ­ником Меттерниха. «Мейендорф знал все на свете, кроме России», — писал князь Долгорукий о русском представителе в Пруссии. Письма Мейендорфа страдают крайней классовой ограниченностью, данные в них оценки политической ситуа­ции в большинстве своем ошибочны. Они представляют инте­рес лишь в плане уточнения позиции "Пруссии в ходе вос­точного кризиса.

Эпистолярное наследство английских политических дея­телей широко издавалось в Великобритании. В их числе пе­реписка премьер-министра Мельбурна, Рассела, Абердина, Пальмерстона⁴⁹.

Наиболее интересны письма лорда Пальмерстона, занимав­шего в 1839—1841 гг. пост министра иностранных дел. В лич­ных письмах руководитель «Foreign Office» значительно бо­лее откровенен, чем в официальных документах. Например, он писал Бульверу в 1840 г., что необходимо утвердить английское влияние в Константинополе, подорвать русскую торговлю на Ближнем Востоке, вытеснить Францию из Си­рии и Египта. Если в дипломатической корреспонденции Пальмерстон рассыпался в любезностях перед тюильрийским кабинетом, то его личные письма полны угроз по отношению к Франции — основному конкуренту Великобритании на Ближнем Востоке в те годы.

Письма королевы Виктории к бельгийскому королю Лео­польду, мужу Альберту, В. Мельбурну и некоторым другим политическим деятелям Англии помогают вскрыть истинный характер англо-французского конфликта 1840 г. и объяснить причины подписания новой Лондонской конвенции 1841 г.⁵⁰.

Многотомное издание мемуаров К. Меттерниха представ­ляет собой интерес публикацией личной переписки австрий­ского канцлера с рядом его представителей за границей⁵¹. В этой переписке содержится обзор международных отноше­ний в 1839—1840 гг., определяются задачи австрийской дип­ломатии и намечаются пути для достижения этих целей. Меттерних много писал и о политике Франции, изоляцию

⁴⁸ P. von Meyendorff. Politisher und Privater Brifwechsel. Berlin, 1865.

⁴⁹ W. R. Torrens. Memoirs of Viscount Melburn, vol. I—III. L, 18/8; S. Walpole. The life of L. J. Russell, vol. I—II. L., 1889; F В а 1-iour. The Life of Aberdeen, vol. I—II. L, 1923; H. В u 1 v e r. The Life of Henry John Temple Palmtrston.., vol. 1—2. L., 1870.

°» «The Letters of Queen Victoria», vol. I. L., 1907.

K. M e 11 e r n i с h. Memoires documents et ecrit divers vol VI Paris, 1883.

34

35

В отделе «Зарубежные известия» широко печатались мате­риалы иностранных газет с редакционными комментариями. Политические обзоры европейской политики в основном были направлены против Франции. С нескрываемым злорадством газета подробно повествует о разрыве англо-французского союза после подписания первой Лондонской конвенции. На страницах этого органа выступал известный дипломат Ф. Бруннов, развивавший идею об «умеренной политике Рос­сии».

Русская периодическая печать того времени отразила, таким образом, некоторые вопросы международных отноше­ний. Однако консерватизм и реакционность вышеуказанных органов, их ярко выраженное охранительное направление определили характер материалов. Вопросы дипломатии само­державия замалчивались или искажались на страницах офи­циозов и официальных изданий.

В отличие от России в Великобритании уже в 30-е гг. XIX в. сформировалась оппозиция официальной политике Пальмерстона на Ближнем Востоке, выражавшая свои взгля­ды в прессе и в публицистических произведениях. Основных направлений было два. Одно возглавлял Р. Кобден, буржу­азный публицист и парламентский деятель, проводивший борьбу против хлебных законов в Англии. Во главе другого стоял Д. Уркарт.

В своих многочисленных речах, выступлениях и брошю­рах Кобден сформулировал свою точку зрения на восточный вопрос⁶⁰. Он доказывал, что черноморская торговля с Росси­ей гораздо выгоднее для Англии, чем торговля с Турцией. Поэтому Кобден резко выступал против защиты Турции Пальмерстоном, считая, что захват Россией Константинополя не только не отразится на англо-турецкой торговле, но и благодаря порядкам, которые установит Николай I на Ближ­нем Востоке, еще больше расцветет. К. Маркс резко крити­ковал реакционные взгляды Кобдена, заботившегося о ба­рышах британских капиталистов, но забывавшего о судьбах многонационального населения Османской империи, которое могло освободиться лишь революционным путем. «Он, апос­тол мира, оправдывал агрессивные действия России», — гневно писал К- Маркс'о Кобдене⁶¹.

Направление, которое возглавлял Уркарт, выступало, на­оборот, за то, чтобы еще больше активизировать агрессивную политику Великобритании на Ближнем Востоке. По мнению Уркарта, захват Константинополя Россией повлек бы за со­бой полный упадок английской торговли в Османской импе-

рии и исчезновение всех возможностей для Англии транзит­ной торговли с Персией⁶². Уркарта поддерживали диплома­ты, такие, как полковник Роз и Стретфорд-Редклиф, а также многие толстосумы лондонского Сити. Основной программой этого направления была маниакальная борьба против Рос­сии. Обвиняя Николая I в агрессивных замыслах по отноше­нию к Турции и другим государствам, уркартисты опублико­вали секретные русские документы, случайно попавшие в их руки через польских эмигрантов⁶³. Эти публикации широко использовал К. Маркс в своих работах, посвященных восточ­ному вопросу.

В годы турецко-египетского кризиса все общественное мнение в Великобритании решительно высказывалось за по­мощь Турции, выступавшей против египетского паши. Пред­ставители обоих вышеуказанных направлений как в парла­менте, так и в прессе, поддержали намерение правительства оказать покровительство султану Махмуду II.

Нельзя не отметить ряд выступлений против политики Пальмерстона. Нашлись заступники у Мухаммеда Али, вос­хищенные его энергией, умом и мужеством в борьбе против «великих» держав⁶⁴. Трудно сказать, были ли это чистосер­дечные выступления или их инспирировало французское пра­вительство. Необходимо лишь отметить, что они носили еди­ничный характер и не слились в единый поток против поли­тики лорда Пальмерстона.

Английская пресса представлена несколькими газетами⁶⁵. «Монинг Хроникл» была официальным органом министерства иностранных дел и полностью поддерживала политику пра­вительства. Во время турецко-египетского конфликта газета целиком приняла сторону султана. После того как начался англо-французский кризис, «Монинг Хроникл» стала резко выступать против Тьера и одобрительно отзывалась об англо-австрийской военной экспедиции в Сирию. В «Монинг Хроникл» периодически публиковались официальные сведе­ния, полученные из МИД Англии, сообщения иностранных корреспондентов, статьи по внешней политике, инспириро­ванные Пальмерстоном. Используя материалы этой газеты, необходимо учитывать, что их содержание зависело целиком от воли министра иностранных дел Англии.

Для выяснения внешнеполитической позиции Англии

⁶⁰ R. Cob den. Russia. L., 1836.

⁶¹ К. Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 9, стр. 287.

38

⁸² D. Urquhart. Recent events in the East. L., 1854. Сборник содер­жит статьи Уркарта, ранее опубликованные в газетах. ⁶³ «Portfolio» (1835—1837; 1843—1845).

⁸⁴ Н. Wilkinson. Three letters on the policy of England towards Mohammed Ali London, 1840; «The Eastern Question». L., 1840.

⁸⁵ «Times», 1839—1841; «Morning Chronicle», 1839—1841; «Globe», 1840; «Standard», 1840.

39

исключительное значение имеет газета «Тайме» — орган крупной английской буржуазии, которую К. Маркс называл «национальным рупором Пальмерстона». С самого начала кризиса .«Тайме» заняла позицию, общую с точкой зрения министерства иностранных дел. Летом 1840 г. «Тайме» была запевалой в газетном хоре, настаивающем на том, чтобы правительство Тьера выполнило условие ноты 27 июля 1839г. и примкнуло к соглашению четырех держав по восточному вопросу. Но после обострения англо-французских отношений осенью 1840 г. эта газета встала в оппозицию политике лор­да Пальмерстона. Она требовала скорейшего прекращения конфликта с Францией. Выступив против политики своего кабинета, «Тайме», по-видимому, выполняла его же задание, подготавливая общественное мнение Англии к примирению с Францией. На эту роль «Тайме» в общественной жизни Ве­ликобритании обращал внимание К. Маркс. Таким образом, осенью 1840 г. «Тайме» выступила политическим барометром,, предвещавшим будущее сближение между Англией и Фран­цией. Материалы «Тайме» широко отражали ход военных действий в Сирии, военно-морские операции союзников у по­бережья Ливана. В газете публиковались сообщения кор­респондентов из Константинополя, Бейрута, Александрии, Дамаска. Многие статьи касались проблемы англо-француз­ских и англо-русских взаимоотношений на Ближнем Востоке. «Тайме» занимала антирусскую позицию и настаивала на возобновлении союза с тюильрийским кабинетом.

Французская периодика представлена двумя влиятельны­ми политическими ежемесячниками «Revue etrangere» («Ино­странное обозрение») и «Revue des Deux Mondes» («Обозре­ние двух миров»). Французская печать конца 30-х — нача­ла 40-х гг., отражая интересы крупной буржуазии, полностью поддерживала внешнеполитический курс правительства Луи Филиппа и не скрывала своего разочарования по поводу французской дипломатии в ходе второго турецко-египетского конфликта. В ежемесячниках сотрудничали крупнейшие по­литические деятели и журналисты — Тьер, Гизо, Фуше и другие, высказывались в поддержку египетского паши против турецкого султана. После заключения Лондонской конвенции в журналах поднялась волна протеста против политики Ве­ликобритании. Ряд крупных политических деятелей выступил с объяснением своего внешнеполитического курса и обвине­нием Англии в предательстве. В 1841 г., после того как кри­зис стих и политическая обстановка прояснилась, на страни­цах журналов появился ряд статей, выражающих надежду на новое сближение между Сент-Жемским и Тюильрийским дворами. Такова эволюция французской публицистики, кото­рая помогает лучше разобраться в сложной позиции прави­тельства в ходе кризиса.

40

Уже более ста лет история восточного вопроса привлекает внимание многих европейских исследователей. После первой мировой войны в ее изучение включились арабские и турец­кие ученые. Многочисленные восточные кризисы описаны в на­учных и публицистических трудах, отражены в монографиях,, статьях, общих работах по истории XIX в.

Возникновение восточного вопроса некоторые историки относят еще к временам крушения Византийской империи. Одни считают его проявлением традиционной борьбы между Востоком и Западом, другие рассматривают как борьбу между христианством и мусульманством.

Советские ученые вскрыли классовые и социально-эконо­мические предпосылки внешней, политики европейских дер­жав на Ближнем Востоке, показав, что возникновение вос­точного вопроса непосредственно связано с развитием капи­талистических отношений в Западной Европе и усилением колониальной экспансии.

Русские дореволюционные исследователи рассматривали восточный вопрос в основном как религиозную распрю, пол­ностью отрицая социально-экономические факторы. Наиболее крупным представителем этой школы был С. С. Татищев, в работах которого можно наглядно проследить развитие дво­рянской науки по нисходящей линии. Его книга «Внешняя политика императора Николая I» представляет значительный интерес для современных историков⁸⁶, но последующие про­изведения Татищева все более и более теряют научную цен­ность. Полнейшим поражением и, можно сказать, вырожде­нием «школы» Татищева явилась одна из последних его ра­бот — «Император Александр II»⁶⁷, в которой автор выступает в качестве придворного летописца, проявляя край­не реакционные и консервативные взгляды.

Книга «Внешняя политика императора Николая I» инте­ресна во многих отношениях. Она написана на огромном фактическом материале, часть которого до сих пор не опуб­ликована. Автором были привлечены собрания документов из частных архивов, использована иностранная документа­ция. В своих суждениях он опирался на многие австрийские и английские источники, на записки Меттерниха, Пальмер­стона, Гизо, мемуары генерала Н. Н. Муравьева, на дипло­матическую переписку правительств и кабинетов европейских государств.

Однако, говоря о Татищеве, надо учитывать, что, созда-

⁶⁶ См. С. С. Татищев. Внешняя политика императора Николая L СПб., 1887.

*⁷ См. С. С Татищев. Император Александр II, б/в. д.

4L

вая свои труды, он выполнял определенные задачи, постав­ленные перед ним дворянским классом и придворными кру­гами. Одной из основных задач было возвеличение Нико­лая I как блестящего политического деятеля и бескорыстного человека. Говоря о позиции царя в первом турецко-египет­ском кризисе, автор писал: «Император Николай желал со­действовать сохранению Турции без всякой задней мысли, потому, во-первых, что обещал это Султану..., во-вторых, по­тому, что в турецко-египетской распре Махмуд являлся законным государем, а Махмед Али мятежным его поддан­ным» ⁶⁸. Такой точки зрения автор придерживается на про­тяжении всей работы. Николай I, душитель революции 1848 г., предстает перед нами в работе Татищева одним из гуманнейших политических деятелей своего времени.

«Охрана» политики самодержавия, сведение экономиче­ских и политических противоречий держав на Ближнем Вос­токе к сугубо религиозному вопросу — таковы основные идеи книги Татищева.

Значительное место автор уделил политике самодержавия на Ближнем Востоке в 30—40-е гг. XIX в. Эти разделы на­писаны на материалах, хранящихся в настоящее время в АВПР. В них включена английская и французская диплома­тическая переписка. Проявляя крайний идеализм, Татищев .делает вывод, что в неудачах русской внешней политики на Востоке виновны отдельные исторические личности. Он обру­шил свой гнев в основном на Нессельроде и Бруннова. Оце­нивая Лондонскую конвенцию 1840 г., Татищев отмечал то, что она была невыгодна для России, ослабляла позиции ца­ризма и усиливала влияние Англии на Ближнем Востоке. В данном случае он всю вину сваливал на Ф. Бруннова, который подписал соглашение 15 июля 1840 г. Таким обра­зом, признавая факт поражения политики русского самодер­жавия на Ближнем Востоке на рубеже 30—40-х гг. XIX в., •С. Татищев выдвинул субъективные причины неудач русской дипломатии и создал концепцию непогрешимости самого ца­ря — непосредственного руководителя политического курса России.

Концепция Татищева была подвергнута острой критике уже со стороны некоторых буржуазных ученых. Серьезно за­нимались разбором произведений дворянского автора исто­рики Южаков и Слонимский⁶⁹. Они отвергли утверждение Татищева, что все неудачи и ошибки «происходили от несо-•ответствия между руководящей волею и ее исполнителями в области международных отношений». «Автор смотрит на

⁶⁸ С. С. Та тищев. Внешняя политика.., стр. 346.

⁶⁹ См. С. Н. Южаков. Из прошлого нашей политики. «Северный вестник», 1887, №5; Л. 3. Слонимский. О книге Татищева С. С. «Император Николай и иностранные дворы». «Вестник Европы», 1889, № 4.

историю, — писал Слонимский, — с самой мелочной и узкой точки зрения: он ничего не видит, кроме отдельных лично­стей, и все вопросы ставятся им в форме вопросов о винов­ности» ⁷⁰.

Концепция, созданная Татищевым, была поддержана не­которыми дворянскими историками⁷¹.

В этот период некоторые русские историки продолжа­ли разрабатывать восточную проблему. В 1896 г. бур­жуазный ученый С. Жигарев издал работу «Русская поли­тика в Восточном вопросе»⁷². Он был сторонником Татищева и строил свою книгу по схеме Восток—Запад. Делением ми­ра на мусульманский и христианский Жигарев затушевывал противоречия европейских держав на Востоке, облекая их в .религиозную форму. В этом сказалось влияние дворянско-клерикальной идеологии на буржуазную историографию и лредопределило ошибки последней в изучении внешней поли­тики России.

Тем не менее у Жигарева были некоторые разногласия с Татищевым в оценке важнейших дипломатических докумен­тов 2-й четверти XIX в. Он первым из историков не пожелал •отметить ослабление влияния царизма на Ближнем Востоке в 40-е гг. XIX в. и видеть поражение Николая I в подписании Лондонских конвенций. Хотя Жигарев дал крайне поверхно­стный анализ этих соглашений, он отразил возникшую тен­денцию буржуазных историков к защите политики самодер­жавия.

До 1917 г. в исторической науке не было работ, в кото­рых с такой же определенностью, как у С. Татищева, была дана отрицательная оценка акций русского правительства на Ближнем Востоке в десятилетия, предшествующие Крым­ской войне.

Новые работы по истории восточного вопроса появились уже в XX в., после поражения самодержавия в русско-япон­ской войне, так как в 90-х гг. XIX в. вопрос о проливах на некоторое время потерял свою остроту для России ввиду лоявления новой, дальневосточной проблемы. Именно к этому периоду относится работа С. Горяинова, которая явилась как бы завершением многочисленных споров в печати о меж­дународном праве в связи с режимом черноморских проли­вов ⁷³. Горяинов, в противовес дворянским историкам, кото­рые заключали восточный вопрос в религиозные рамки, выдвинул на первый план юридический принцип междуна-

⁷⁰ «Вестник Европы», 1883, № 4, стр. 851.

⁷¹ См. Е. М. Феоктистов. Борьба Греции за независимость. СПб., 1869; Н. Я. Данилевский. Россия и Европа. СПб., 1889.

⁷² См. С. Жигарев. Русская политика в восточном вопросе, т. 1. М., 1896.

⁷³ См. С. Горяинов. Босфор и Дарданеллы. М.—СПб., 1908.

43

родного права прохода через Босфор и Дарданеллы. Ото­рванность от внутриполитической и экономической истории в связи с уходом в область международного права значи­тельно снижает ценность работы Горяинова. Будучи бур­жуазным историком, он приветствовал экспансионистские планы царизма и даже оправдывал захват Константинополя. Оценивая значение Ункиар-Искелессийского договора, автор трактовал его как обеспечение монопольного права России прохода через проливы⁷⁴. Однако он не считал соглашение 1833 г. крупным дипломатическим успехом России. Две гла­вы книги С. Горяинова посвящены переговорам, приведшим к подписанию Лондонских конвенций 1840—1841 гг. Одно­сторонняя источниковедческая база (в основном, донесения Ф. Бруннова из Англии) не только не позволила автору вер­но осветить ход дискуссий в Лондоне, но и помешала дать развернутый анализ новых международных соглашений по режиму черноморских проливов. Горяинов, как и Жигарев, не поддержал точку зрения Татищева о поражении русской дипломатии в 1840—1841 гг. Переход к коллективной гаран­тии режима Босфора и Дарданелл он считал нормальным юридическим актом международного права. Этот вывод ис­ходил из общей концепции книги. Автор признал необходи­мость и оправданность с юридической точки зрения закрытия проливов для военных судов как России, так и любых других иностранных держав. Подвергнув критике некоторые неудач­ные, по его мнению, места в редакции Лондонских конвен­ций, Горяинов не отметил, что эти соглашения в целом не отвечали интересам России и явились выражением ослабле­ния влияния царизма в Турции.

Работа Горяинова подверглась резкой критике со сторо­ны современных ему ученых. В. Э. Грабарь справедливо пи­сал, что автор не знаком с литературой исследуемого вопро­са, источниковедческая база его книги узка и одностороння, выводы противоречивы⁷⁵. Общая концепция Горяинова о не­обходимости закрытия проливов тоже была взята под сом­нение. Несомненно, что трактовку содержания и анализ зна­чения Лондонских конвенций у Горяинова следует признать в целом неудачной.

Книга буржуазного историка Б. Э. Нольде была написа­на в годы первой мировой войны в обстановке псевдопатрио­тического подъема, который захлестнул русское буржуазное общество⁷⁶. Работа Нольде явилась дальнейшей разработкой

⁷⁴ См. С. Горяинов. ук. соч., стр. 34—35.

⁷⁶ См. В. Э. Грабарь. Отзыв о сочинении Горяинова «Босфор в: Дарданеллы». В кн.: «Отчет о 50-м присуждении наград графа Уварова» СПб., 1907.

⁷⁶ См. Б. Нольде. Внешняя политика. Исторические очерки Петро­град, 1915.

44

концепции Горяинова о естественной необходимости перехода к международному контролю над проливами. В исследовании Нольде эта точка зрения получила, пожалуй, наиболее яркое выражение. Автор подверг резкой критике концепцию Татище­ва. Однако эта критика распространялась не на субъектив­ные взгляды дворянского ученого о причинах поражения дипломатии царизма на Ближнем Востоке в конце 30-х — начале 40-х гг. XIX в., а на вывод Татищева об ошибоч­ности принятого царской дипломатией политического курса. Историк охранительного направления, Нольде с возмуще­нием отвергал положение об ослаблении влияния России на Ближнем Востоке, вызванное заключением Лондонских кон­венций. В этих соглашениях он видел гениальную волю Николая I, вовремя отказавшегося от единоличного влияния в Константинополе и не допустившего международного кон­фликта, грозящего европейской войной. Так автор доказывал не только политическую дальновидность, но и миролюбие самодержавия. Ошибочность общей концепции Нольде поро­дила ряд серьезных частных ошибок. Во-первых, главным противоречием на Ближнем Востоке он считал не борьбу России с Англией и Францией, не колониальное соперниче­ство между последними, а борьбу между Россией и Турцией. Во-вторых, автор подчеркивал насильственный для султана характер заключения Ункиар-Искелессийского договора и неизбежность подписания Лондонских конвенций. Таким образом, он по существу отрицал колониальную экспансию западноевропейских держав в Османскую империю и факт установления англо-французского контроля над проливами накануне Крымской войны. Тем не менее работа Нольде ин­тересна тем, что в старую схему Татищева—Жигарева (борь­ба православия с мусульманством) он впервые ввел пробле­му национальных интересов Турции и показал, правда до­вольно поверхностно, ее влияние на международные отноше­ния на Ближнем Востоке.

Основная часть дореволюционных исследователей, зани­мавшихся изучением внешней политики, стояла на охрани­тельных позициях. Консервативные буржуазные историки унаследовали многие взгляды дворянской историографии вос­точного вопроса. Отказавшись от концепции борьбы право­славия с мусульманством, они в свою очередь не смогли вскрыть социально-экономические предпосылки внешней по­литики России, сводили борьбу европейских держав на Ближнем Востоке лишь к проблеме черноморских проливов, занимались исследованием частных вопросов международ­ного права. В работах русских дореволюционных историков не были использованы материалы ученых-экономистов, зани­мавшихся проблемами развития экономики, внутренней и внешней торговли юга России и черноморского побережья.

45

В книгах А. Семенова, Г. Неболсина, В. Покровского по-внешней торговле России уже тогда была объекивно отра­жена тенденция самодержавия к колониальной экспансии в. слаборазвитые азиатские страны⁷⁷.

Дворянско-буржуазная историография отрицала завоева­тельные стремления царизма, объясняя активное проникнове­ние России на Восток лишь историческими традициями, общностью культуры и религии с народами Балканского полуострова, борьбой православия и мусульманства. Она He-смогла дать научного анализа восточной политики России во 2-й четверти XIX в. и показать классовый характер этой политики. «Охрана» самодержавия, вера в непогрешимость николаевской дипломатии характерны для всех дореволюци-ОННБ1Х исследователей.

В оценке Лондонской конвенции 1840 г. и политической-программы царизма в конце 30-х — начале 40-х гг. можно выделить два направления. Первое сводится к тому, что по­литика России на Ближнем Востоке, будучи ошибочной в тот период, не зависела от объективного процесса истории и от высочайшего руководства. В ошибках якобы были повинны отдельные дипломаты, из-за которых русское влияние в Тур­ции резко сократилось. Эта концепция присуща дворянским авторам, крупнейшим представителем которых был С. С. Татищев. Второго направления придерживаются в основном буржуазные историки. Вместо того чтобы дать раз­вернутую критику взглядов Татищева, они пошли еще даль­ше в своей защите царизма и объявили, что внешняя поли­тика Николая I в годы турецко-египетского кризиса 1839— 1841 гг. является правильной и исторически закономерной; они отказались признать факт поражения русской диплома­тии в период подписания Лондонских конвенций 1840— 1841 гг.

Пожалуй, наибольшее количество работ по восточному вопросу принадлежит перу английских и американских уче­ных⁷⁸. В своих трудах они пытаются выяснить происхожде­ние этой международной проблемы, дать периодизацию во-

⁷⁷ См. А. Семенов. Изучение исторических сведений о российской внешней торговле и промышленности. СПб., 1889; Г. Неболсин. Стати­стическое обозрение внешней торговли России, т. 1—2. СПб., 1850; «Сбор­ник сведений по истории и статистике внешней торговли России», под ред. В. Покровского, т. 1. СПб., 1902.

⁷⁸ Критику отдельных работ англо-американских историков по восточ­ному вопросу см.: Е. В. Т а р л е. Крымская война. Соч., т. 8. М., 1959; А. В. Фадеев. Россия и восточный кризис 20-х годов XIX века. М., 1958; Е. Л. Ш т е и н б е р г. Английская версия о «русской угрозе Индии в XIX—XX вв.» «Исторические записки», 1956, № 33; М. Т. Панченко-в а. Политика Франции на Ближнем Востоке и Сирийская экспедиция 1860—1861 гг. М„ 1966.

сточного вопроса. Англо-американские историки единодушно» считают, что 30—40-е гг. XIX в. явились единым и наиболее важным периодом в истории Ближнего Востока той поры. В основном они и сосредоточили свое внимание на изучении этого этапа, который вошел в их периодизацию под назва­нием «эры восточного вопроса» (1833—1856 гг.).

В этих исследованиях можно выделить ряд проблем наи­более изученных и наметить несколько различных концепций в трактовке сущности политики России и Англии в восточном вопросе в 30—40-е гг. XIX в. В частности, особенно остро ставится проблема русско-турецких отношений и изменения политического курса Великобритании после подписания Ункиар-Искелессийского договора. Немалое внимание уде­лено созданию режима черноморских проливов и подписанию-Лондонских конвенций. С другой стороны, ряд проблем, ко­торые справедливо привлекают внимание советских, а также арабских историков, сознательно замалчивается в англо­американской историографии. В первую очередь это отно­сится к колониальной экспансии Великобритании, борьбе английской дипломатии за политическое и экономическое подчинение Турции, роли Англии в разжигании религиозной вражды между племенами Сирии и Ливана.

В англо-американской историографии восточного вопроса четко прослеживаются два направления — консервативно-реакционное и либеральное.

Первое характеризуется отходом от объективной действи­тельности, ярко выраженным субъективизмом оценок, наро­читым отрывом вопросов экономики и внутренней политики от внешнеполитических проблем. Ему присущ апологетиче­ский подход к политике Великобритании, крайне недоброже­лательная и однобокая оценка политики России. В работах ученых этого направления поддерживаются и развиваются наиболее реакционные принципы, выдвинутые английскими политическими деятелями и историками XIX в.

Создателями реакционно-консервативной концепции мож­но считать Ф. Марриота и его ученика Дж. Болсовера⁷⁹. Их точку зрения развивали в 30—40-е гг. XX в. Ф. Мосли и Ф. Бейли⁸⁰. В настоящее время их концепции целиком при-

⁷⁹ J. М а г г i о 11. The Eastern Question. Oxford, 1924; G. В о 1 s о v e r. Russia and the Eastern Question 1832—1841. «Bulletin of the Institute of Historical Research», 1933, November, vol. XI, No. 32; e i u s. Nicolas I and the Partition of Turkey. «Slavonic Review», 1948, vol. XXVII, No. 68.. (Эти авторы заимствуют многие взгляды реакционного английского исто­рика начала XX в. Ф. Дугана: Ph. D u g g a n. The Eastern Question. L., 1902).

⁸⁰ F. В a i 1 у. British Policy and the Turkish Reform Movement. Cam­bridge, 1942; Ph. Mosely. Russian Diplomacy and the Opening of the Eastern Question in 1832—1839. Cambridge, 1934.

47

держиваются Б. Елавич, Р. Лесли, Л. Симен, П. Хитти, Дж. Глизон, И. Гуревич и т. д.⁸¹.

Основой этой концепции является противопоставление «миролюбивой» политики Англии на Ближнем Востоке за­хватнической политике России. Полное вмешательство в де­ла Османской империи до 1833 г., постепенное изменение этого положения в связи с агрессивностью царского прави­тельства, последовательная защита интересов Турции, борьба за создание справедливого режима черноморских проливов— так однобоко рисуется этими авторами внешнеполитическая .линия Великобритании на Ближнем Востоке в 30—40-е гг. XIX в. В оценке позиции России они прямо исходят из того положения, что царизм на протяжении всего XIX в. стремил­ся к разделу «наследства больного человека». Наиболее чет­ко тезис о «пассивности» и «незаинтересованности» Англии в ближневосточных делах сформулировал американский историк Ф. Бейли в работе, посвященной исследованию .англо-турецких отношений в 30—40-е гг. XIX в.⁸².

Эта группа историков подвергает резкой критике Унки-ар-Искелессийский договор 1833 г., подписание которого, по их мнению, заставило Англию вмешаться во внутренние дела Турции. Соглашение, способствовавшее установлению добрососедских отношений между России и Турцией, Болсо-вер считал незаконным. Он писал, что Ункиар-Искелессий-ский договор угрожал независимости султана. Эту точку зрения охотно защищали другие англо-американские исто­рики⁸³. Ими была создана концепция, опровергающая юри­дическую законность Ункиар-Искелессийского договора. Подобная тенденциозная трактовка в корне расходится со взглядами советских историков на характер русско-турецкого соглашения 1833 г.

Выше уже упоминалось, что одним из тезисов сторонни­ков Болсовера является вывод о стремлении России расчле­нить Османскую империю не как о характерной для конкрет­но-исторического периода, а как о постоянной тенденции на протяжении всего XIX в. С этих же позиций они подходят к оценке второго турецко-египетского конфликта. Работа Ф. Мосли специально посвящена вопросам возникновения кризиса между Турцией и Египтом. Мосли строит свою кон­цепцию целиком на донесениях английского посла в Лондоне Понсонби. По его мнению, Россия провоцировала турецко-

⁸¹ В. J е 1 a v i ch. A century of Russian Foreign Policy, 1814—1914. N. Y., 1965; R. Leslie. The Age of Transformation, The History of Europe, 1789—1871. L, 1961; L. Seaman. From Vienna to Versalles. N. Y., 1963; P. K. Hitti. The Near East in History. N.Y., 1961; J. H. G 1 e a s о n. The •Genesis of Russophobia in Great Britain. Cambridge, 1950.

⁸² F. В a i 1 y. Op. cit., p. 49.

⁸³ Ph. Moseley. Op. cit., p. 19; L. Leslie. Op. cit., p. 49.

египетский конфликт, желая захватить Константинополь и проливы⁸⁴. Другой точки зрения придерживается английский историк Ф. Родки. Он пытается оправдать агрессивный ха­рактер английской внешней политики на Ближнем Востоке и возлагает вину за разжигание вражды между султаном и Мухаммедом Али непосредственно на Понсонби⁸⁵. Так или иначе поисками «виновников» конфликта английские ученые пытаются скрыть истинные намерения Пальмерстона по отно­шению к Турции⁸⁶.

Необъективная оценка Ункиар-Искелессийского договора историками консервативной школы нашла свое логическое завершение в трактовке Лондонских конвенций 1840—1841 гг. Заметим прежде всего, что в отличие от своих либеральных коллег консервативно-реакционные историки рассматривают эти соглашения лишь в плане урегулирования территориаль­ных разногласий между султаном и Мухаммедом Али. В их схему не укладывается факт установления союзных отноше­ний между Россией и Англией в 1840 г. Они пытаются объяс­нить его «изменнической политикой Франции»⁸⁷. Вообще противоречия европейских держав в Турции рассматривают­ся ими как борьба Запада и Востока. Объективными причи­нами этой борьбы реакционные англо-американские историки считают расхождения политические, культурные и даже бы­товые между Россией и странами Западной Европы⁸⁸. Здесь мы наблюдаем довольно неуклюжую попытку перенести в XIX столетие столь часто ныне подчеркиваемое буржуазными авторами схематическое противопоставление «Восток — За­пад» и выдать это за историческую истину.

Работа Глизона целиком посвящена исследованию русо­фобии в Англии. Автор пытается доказать, что британское общественное мнение, живо реагирующее на усиление рус­ской «агрессии» на Ближнем Востоке в 30—40-е гг. XIX в., заставило правительство активизировать свою политику по отношению к Турции⁸⁹. Таким образом, противопоставляется «миролюбие» Англии «агрессивности» России. Глизон «забы­вает», что русофобия искусственно подогревалась воинствен­ными речами в британском парламенте и умело направля­лась газетной кампанией в интересах крупной буржуазии Сити.

Несколько иной характер присущ работам либеральных англо-американских историков. Трактуя характер внешней

⁸⁴ F. М о s е 1 е у. Op. cit., p. 59.

⁸⁵ F. R о d k e y. The Turko-Egyptian Question in the Relations of Eng­land, France and Russia, 1832—1841. Urbana, 1921.

⁸⁶ См. об этом подробнее главу I, стр. 74—76.

⁸⁷ L. Seaman. Op. cit., p. 21.

⁸⁸ Ibid., p. 25. (Подобные взгляды Симен целиком заимствовал у свое­го предшественника Дж. Марриота).

⁸⁹ J. G1 е a s о п. Op. cit., p. 146.

48

В. А. Георгиев

49

политики России так же, как и их реакционные коллеги, ли­бералы не впадают, однако, в крайний субъективизм, избе­гают грубой тенденциозности, не отрицают экономических и политических интересов Англии на Ближнем Востоке и ее попыток отстоять эти интересы любыми способами. Видными представителями этого направления являются Г. Темперли, В. Пыорир, Г. Вебстер и Ж. Бартлет⁹⁰.

Перу Темперли принадлежит монография «Англия на Ближнем Востоке», в которой он на основании широкого кру­га источников анализирует историю восточного вопроса в период 1830—1850 гг. Автор весьма иронично отзывается о тех дипломатах и историках, которые воспевают якобы «идеалистический» и «гуманный» характер действий англий­ского правительства на Ближнем Востоке. Он подчеркивает, что прежде всего эта политика была «реалистичной». Одна­ко этот реализм, по Темперли, имел двоякий смысл: с одной стороны, Англия активно защищала в Османской империи свои интересы, с другой — интересы самой Турции. Касаясь событий 1840 г., Темперли пишет, что Англия пыталась вне­сти спокойствие в беспокойную восточную атмосферу. Этому якобы способствовала англо-австрийская экспедиция в Си­рию⁹¹. Арабские историки опровергли подобные взгляды,, доказав, что волнения, которые должна была умиротворять Англия, были спровоцированы самими британскими агентами на Востоке⁹².

В отличие от Болсовера и Бейли Г. Темперли оценивает Ункиар-Искелессийский договор как крупный успех в раз­витии русско-турецких отношений того времени⁹³. Однако он полностью оправдывает вмешательство нечерноморских дер­жав в черноморские проблемы и приветствует переход к кол­лективной гарантии проливов. Темперли не желает видеть за политическим успехом Пальмерстона в 1840—1841 гг. того, что Лондонские конвенции о проливах резко ограничивали суверенные права Порты и представляли широкую возмож­ность для английской колониальной экспансии в Турцию.

В. Пьюрир в ряде своих работ по истории восточного воп­роса сумел вскрыть связь между политическими и экономи­ческими интересами Англии на Ближнем Востоке и отметить

⁹⁰ Н. Т е m р е г 1 е у. England and the Near East. The Crimea. L., 1933; e i u s, British Policy towards Parliamentery Rule and Constitutionalism in Turkey, 1830—1914. «Cambridge Historical Journal», 1933, vol. 4, No. 2; V. Ригу ear. England, Rassia and the Straits Question, 1844—1856. Ber­keley, 1931; Ch. Webster. The Eoreign. Policy of Palmerston, vol. I—II. L., 1951; Q. В art let. Great Britain and Sea Power, 1815—1853. Oxford, 1963.

⁹¹ H. Temper ley. England and the Near East.., p. 114.

⁹² A. Ismail. Histoire du Liban du XVII siecle a nos jours, t. IV. Beyrouth, 1958.

⁹³ H. Т e m p e r 1 е у. England and the Near East.., p, 70.

50

начало ее колониальной экспансии в страны Леванта. Он прямо писал о том, что Англия стремилась упрочить свое влияние в Константинополе, вытеснив Россию с ближневос­точных рынков, а Францию — из Египта. Однако главным противоречием он считал борьбу России за проникновение в Индию и защиту Англией этой колонии⁹⁴. Следует отметить, что фальшивость версии о «русской угрозе» Индии полностью разоблачена советскими историками ⁹⁵.

Особняком стоит работа профессора Лондонской экономи­ческой школы М. Андерсона, придерживающегося более объ­ективных взглядов⁹⁶. В монографии «Восточный вопрос» он широко использовал труды советских историков А. В. Фаде­ева, П. А. Зайончковского, Е. И. Дружининой, Н. С. Киняпи-ной, А. М. Станиславской. Он ознакомился также с малоиз­вестными на Западе русскими документальными материала­ми. Это существенно повлияло на концепцию Андерсона. Рассматривая события 1830—1840-х гг., автор не находит в отличие, к примеру, от Бейли, никаких принципиальных различий в позиции Англии на Ближнем Востоке в это вре­мя от 20-х гг. XIX в. Политика Великобритании, по его мне­нию, носила колониальный характер по отношению к Турции на протяжении всего XIX в. Отвергая догмы реакционной и частично либеральной англо-американской историографии, Андерсон рассматривает восточный вопрос в динамике, точно фиксируя изменения, намечавшиеся в политике России и за­падноевропейских государств применительно к Турции. Автор решительно утверждает, что до 40-х гг. XIX в. русское правительство отнюдь не помышляло о разделе Османской империи. Интересна оценка Андерсоном Ункиар-Искелес-сийского договора и Лондонских конвенций. Рассматривая соглашение 1833 г. как акт регулирования отношений между двумя черноморскими державами, автор осуждает британ­ское правительство за вмешательство в дела черноморского бассейна в 1839—1841 гг.⁹⁷. Однако подобные «революцион­ные» взгляды не нашли поддержки у остальных англо-аме­риканских историков. Примером тому могут служить жур­нальные статьи последних лет, написанные в духе реакцион­но-консервативной концепции⁹⁸.

Представители как реакционного, так и либерального на­правлений поддерживают охранительные принципы, обеляют и оправдывают английскую колониальную политику на

¹⁴ V. Р и г у е а г. International Economics.., p. 27.

⁹⁵ См. О. Ф. Соловьев. К вопросу об отношении царской России к Индии в XIX —начале XX в. «Вопросы истории», 1959, № 6.

⁹⁶ М. Anderson. The Eastern Question. L., 1966. ⁸⁷ M. A n d e r s о n. Op. cit., p. 84.

⁹⁸ G. I s e m i n g e r. The Old Turkish Hands. The British Levantine Consuls. «The Middle East Journal», 1968, summer.

4* ₅₁

Ближнем Востоке. Их излюбленным приемом является про­тивопоставление миролюбивой политики Англии агрессивной политике России. Общая черта указанных работ — апологе­тический подход и создание культа крупнейших британских дипломатов того времени, особенно лорда Пальмерстона.

В. И. Ленин писал, что бешеная защита империализма, его всевозможное прикрашивание является знамением вре­мени". Это положение не потеряло актуальности до сегод­няшнего дня. Большинство англо-американских буржуазных историков беззастенчиво искажают ход исторического про­цесса, пытаются дискредитировать Россию в глазах народов Востока, отождествляя русский народ и общественное мнение с царизмом. Они выгораживают британскую буржуазию, эксплуатировавшую более столетия многие ближневосточные страны.

Во французской историографии, в отличие от англо-аме­риканской, нет специальных работ, посвященных турецко-египетскому кризису и международным отношениям на Ближнем Востоке в 30-е—40-е гг. XIX в. Однако эти пробле­мы нашли отражение во многих обобщающих трудах, посвя­щенных восточному вопросу, истории Сирии и Ливана или непосредственно внешней политике Франции.

Изучение восточного вопроса во Франции имеет давние традиции. В конце XIX — начале XX в. он разрабатывался многими французскими учеными. Среди них можно выделить два основных направления: реакционно-экспансионистское и умеренно-республиканское (либеральное).

Реакционных взглядов придерживались Э. Дрио, Р. Пи-нон, Ф. Мишефф ¹⁰°. Эти историки проводили реакционную идею извечной борьбы мусульманского и христианского ми­ров, затушевывая классовый характер экспансии европейских держав в Турции. Наиболее крупным представителем реак­ционного направления был Дрио. Большой знаток материа­лов по турецко-египетскому кризису 1839—1841 гг., Дрио основывает свои выводы на широком круге источников. Он — составитель сборника документов по истории правления Мухаммеда Али. В своей работе Дрио большое значение придает турецко-египетскому конфликту 1839—1841 гг. Вы­ступая апологетом внешней политики Франции, Дрио пол­ностью оправдывает позицию Тьера на Ближнем Востоке. По мнению автора, Россия и Англия стремились к террито­риальным захватам за счет Турции. Франция, поддерживая

⁹⁹ См. В. И. Ленин. Империализм, как высшая стадия капитализма. В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 27, стр. 407.

¹⁰⁰ Ed. D г i a u 11. La question d'Orient depuis les origins jusqu'a nos jours. Paris, 1909; R. P i n о n. L'Europe et Empire Ottoman. Les aspectes actuels de la question d'Orient. Paris, 1909; Ph. M i s s h e f f. Le Mer Noir et Detroits de Constantinopole. Paris, 1899.

52

Мухаммеда Али, хотела лишь обеспечить самостоятельность Египта. Дрио считает Тьера борцом против русской и англий­ской экспансии. Подобно своим британским коллегам, он отказался от объективного рассмотрения позиции России, исходя из того факта, что она стремилась к захвату Кон­стантинополя и проливов. В работе Дрио резкой критике подвергнута политика Великобритании. Несмотря на то что основой концепции французского ученого является положе­ние о совместной борьбе западноевропейских государств про­тив русской агрессии, Дрио показал экспансионистские пла­ны Пальмерстона, вскрыл агрессивный характер сирийской экспедиции 1840 г. Оценивая результаты турецко-египетского конфликта, Дрио вынужден был признать, что Франция по­терпела поражение на Ближнем Востоке. Она была вытес­нена Англией из Сирии и Ливана. В Египте было подорвано влияние тюильрийского кабинета.

Буржуазный ученый часто допускает значительные неточ­ности в фактическом материале, иногда сознательно искажая действительность. Именно он окончательно запутал вопрос о сущности миссии Валевского в Александрию, ссылаясь на документы, не отражающие истинные намерения француз­ского правительства в то время. В книге Дрио проходит мысль о традиционной дружбе Франции с народами Сирии, Ливана, Египта. Поэтому он пытается затушевать преда­тельскую политику Тьера по отношению к Египту в годы второго турецко-египетского кризиса.

Взгляды либеральных представителей французской исто­риографии несколько отличаются от взглядов реакционных историков. Умеренно-республиканское направление возникло после крушения бонапартистской диктатуры и провозглаше­ния Третьей республики. Оно отражало интересы француз­ской буржуазии, стремящейся к расширению рынков сбыта и источников сырья. Оправдывая в целом колониальную по­литику Франции, эти историки подвергали критике действия своего правительства, отражая англо-французские противо­речия на Ближнем Востоке и более объективно подходя к оценке политики России по отношению к Турции.

Крупнейшим представителем этого направления был А. Дебидур ¹⁰¹. В общем труде по истории международных отношений в Европе XIX в. Дебидур посвятил восточному кризису конца 30-х — начала 40-х гг. одну из глав. Идеали­стическое восприятие истории, полное отрицание социально-экономических факторов наложило существенный отпечаток на его концепцию. Сущность 2-го турецко-египетского кон­фликта Дебидур видит в желании Махмуда II отомстить

1947.

См. А. Дебидур. Дипломатическая история Европы.., т. 1, М.,

53

своему непокорному вассалу Мухаммеду Али. Политику Рос­сии на Ближнем Востоке автор рассматривает довольно при­митивно— лишь как стремление Николая I навязать Турции свой исключительный протекторат. Дебидур отмечает сущест­вование англо-французских противоречий, однако сводит их к стремлению Пальмерстона унизить Тьера. В то же время либеральный французский историк подвергает беспощадной критике политику своего правительства. Он скрупулезно ана­лизирует ошибки министерства иностранных дел Луи Фи­липпа. В заключение Дебидур делает вывод о том, что июльская монархия, потерпевшая дипломатическое пораже­ние в ходе конфликта, бесповоротно себя скомпрометировала как во Франции, так и среди населения ближневосточных стран.

Либеральных взглядов придерживаются современные французские историки Рене и Жорж Каттаи (турки по на­циональности. — В. Г.). Их книга «Мухаммед Али и Европа» посвящена столетней годовщине со дня смерти основателя египетской династии ¹⁰². Работа написана на основе широкого круга европейских и арабских источников и прежде всего на материалах русского консульства в Александрии. В про­тивовес концепции англо-американских историков эти авторы подвергают резкой критике политику Великобритании на Ближнем Востоке, утверждают, что она никак не могла выз­вать одобрения у народов Сирии, Ливана, Египта. Каттаи рассматривают иностранную интервенцию в Сирию как за­хватническую со стороны Англии. В работе содержится пра­вильная мысль о том, что европейскую дипломатию беспо­коил вопрос не столько отношений Турции и Египта, сколь­ко отношений между Турцией и великими державами. В ра­боте показано, как Англия навязала Османской империи наиболее выгодный для нее режим черноморских проливов. Менее объективны Каттаи в оценке политики Мухаммеда Али. Правильно отметив, что он явился создателем египет­ского государства, авторы по существу скрывают его экспан­сионистские замыслы. Они доказывают, вопреки очевидности, что исторически прогрессивным было объединение всех му­сульманских народов Османской империи под властью Мухаммеда Али ^шз. Оправдывая панарабистскую программу египетского паши, буржуазные историки оправдывают тем самым колониальную политику Франции, мечтавшей в то время о создании арабской империи под своим покровитель­ством.

Существенный вклад в изучение восточного вопроса внес современный французский историк, крупнейший специалист

^к Rene et Georges С a 11 a u i. Mohamed Aly et 1'Europe. Paris, 1950. ¹⁰³ Rene et Georges С a 11 a u i. Op. cit, p. 6.

54

в области международных отношений П. Ренувен ¹⁰⁴. В своем обобщающем труде многие главы он посвятил истории внеш­ней политики европейских держав на Ближнем Востоке. Касаясь восточного кризиса конца 30-х —• начала 40-х гг., Ренувен нарисовал яркую картину политической борьбы между Англией и Францией в Османской империи. В то же время он отметил и вторую сторону проблемы — борьбу между западноевропейскими державами и Россией. Однако сущность противоречий автор видит прежде всего в полити­ческом соперничестве. Восточный вопрос того времени он рассматривает как дипломатическую дуэль между Пальмер-стоном, Тьером и Николаем I.

Таким образом, взгляды реакционных и либеральных французских историков крайне субъективны. Эти ученые не сумели вскрыть истинные причины колониальной политики третьеиюльской монархии, оправдывали и приветствовали экспансионистские планы правительства Луи Филиппа. Не менее реакционно их отношение к проблемам создания на­циональных государств на Ближнем Востоке. Отказывая им в праве на самостоятельное развитие, они считали необходи­мым вмешательство Франции в их внутренние дела. Стрем­ление доказать «благородство» и «бескорыстие» французско­го правительства, справедливый характер защиты арабского мира против английской и русской агрессии характерно для историков обоих направлений.

Большой вклад в изучение восточного вопроса в годы ту­рецко-египетского кризиса внесли арабские историки. Однако до первой мировой войны они целиком стояли на профран-цузских позициях. Характерный пример тому — книга известного ливанского ученого М. Жуплена ¹⁰⁵. Автор отра­жал настроения той части арабов, которая в борьбе против Турции возлагала надежды на Францию. Сильной стороной работы Жуплена является обращение к социально-экономи­ческим мотивам, определявшим внутреннее положение Лива­на и Сирии и обусловливающим внешнюю политику европей­ских держав на Ближнем Востоке. Он показал, что народное восстание 1840 г. в Сирии носило национальный и антифео­дальный характер ^Ш6. Беспощадной критике в книге подверг­нута политика Великобритании. Автор оценивает сирийскую экспедицию как захватническую. Анализируя Лондонскую конвенцию 1840 г., Жуплен указывает на ее несправедливый характер. Он пишет, что это соглашение явилось грубым вме­шательством европейских держав в ближневосточные дела. Однако автор считает возможным подобное вмешательство

¹⁰⁴ P. R e n о u v i n. Histoire des relations Internationales de XIX siecle, t. IV. Paris, 1954.

¹⁰⁵ M. J о u p 1 a i n. La question du Liban, t. I. Paris, 1908. J⁰⁶ Ibid., p. 68.

55

для Франции. Он полагает, что тюильрийский кабинет спо­собствовал прогрессу на Востоке и бескорыстно поддержи­вал национальное движение арабов.

В Египте обширная литература о Мухаммеде Али появи­лась после 1-й мировой войны, особенно в годы правления короля Фуада I. Этому способствовала широкая публикация источников по истории правления Мухаммеда Али. В 30-е го­ды нашего столетия вышли в свет вышеупомянутый сборник документов Дрио, материалы, подготовленные А. Рустумом, Рене Каттаи, Д. Женом, Р. Афанасом, и некоторые другие ¹⁰⁷. Египетские ученые занимались изучением проблем социаль­но-экономического развития Египта в 30—40-е гг. XIX в., историей войн Мухаммеда Али, проблемами внешней поли­тики ¹⁰⁸.

Из многочисленных работ заслуживает особого внимания монография М. Сабри, посвященная восточному вопросу¹⁰⁹. Несомненно, что автор сумел преодолеть французское влия­ние — его концепция сугубо национальна. Однако Сабри доброжелательно относится к политике Тьера, так как по­следний поддерживал стремление Мухаммеда Али к незави­симости. Большое внимание уделяет автор взаимоотноше­ниям турецкого султана с Мухаммедом Али; эти вопросы освещаются на обширном документальном материале, цели­ком почерпнутом из египетских архивов. Сабри вскрывает провокационный характер политики Англии на Востоке и подробно отражает экспансию британской буржуазии в Егип­те. Как и большинство арабских историков, Сабри рассмат­ривает подписание Лондонских конвенций как национальное бедствие для Египта, так как эти соглашения открыли ши­рокую дорогу для проникновения английского капитала в национальную экономику.

В 1958 г. в Бейруте была издана работа современного ли­ванского историка Адель Исмаила «История Ливана с XVII века до наших дней»¹¹⁰. Четвертый том этого труда посвящен периоду с 1840 по 1860 гг. А. Исмаил в своем тру­де опирался на большой круг как европейских, так и араб­ских источников. Он привлек корреспонденцию дипломатиче-

^т A. J. R u s t u m. The Royal Archives of Egypt and the Origines of the Egyptian expedition to Syria, 1832—1841. Beirut, 1936; R. С a 11 a u i. La regne de Mohamed Aly d'apres les Archives Russes eux Egypte. Cairo, 1931; D. Jean. Soummaire des Archives Turques du Cairo. Cairo, 1930; P. Athanase. Le Conflict Turco-Egyption 1838—1841 d'apres les Docu-mentes Diplomatique Grecs. Cairo, 1931.

¹⁰⁸ A, Jeremy. Mohamed Ali Pacha de 1'Egypte. Cairo, 1947; С a d a 1-vene et Barrault. Histoire de la guerre de Mohamed Ali centre la Porte Ottomane. Paris, 1937; V. Т a g h e r. Mehmed Ali juge par les Euro-peens de son temps. Cairo, 1942.

¹⁰⁹ M. S a b r y. L'Empire Egyptien sous Mohamed Ali et la Question d'Orient, 1811—1849. Paris, 1930. '

¹¹⁰ A. J s m a i 1. Op. cit.

56

ского военного и морского ведомств Франции и, что особенно ценно, использовал материалы бейрутских архивов — Нацио­нального музея, библиотеки университета Св. Иосифа, биб­лиотеки американского университета. Работа Исмаила ка­сается событий, последовавших за египетским кризисом 1840 г., но в первой главе автор подробно излагает восста­ние сирийцев против египетских властей и иностранную ин­тервенцию 1840 г. Продолжая развивать взгляды Жуплена, А. Исмаил выявляет социально-экономические причины на­родного движения, поднявшегося в Сирии и Ливане в начале 40-х гг. XIX в.

Арабские историки ввели в научный оборот новые доку­ментальные материалы, хранящиеся в архивах Сирии, Лива­на и Египта. Они подробно осветили внутреннее положение тех провинций Османской империи, которые в 40-е гг. XIX в. явились объектом борьбы между европейскими державами. В работах некоторых арабских ученых (Сабри, Исмаила) поставлена проблема колониальной экспансии Англии и Франции на Ближнем Востоке во 2-й четверти XIX в.

Советские историки по-новому подошли к решению проб­лем внешней политики России. Они решительно отвергли псевдонаучные и реакционные концепции происхождения восточного вопроса: борьбу между христианством и мусуль­манством, традиционную вражду Запада и Востока. Они показали, что субъективные взгляды западных ученых, ка­сающиеся «русской угрозы Индии», русофобии в Англии и некоторых других вопросов, не имеют под собой никакого основания. Происхождение восточного вопроса советские историки прежде всего объясняют социально-экономическими предпосылками. В их работах доказано, что развитие капи­талистических отношений побуждало европейские державы к проведению колониальной политики. Турция, Египет, Си­рия, Ливан рассматриваются ими как объект колониальной экспансии.

Советские историки условно наметили вехи в истории восточного вопроса в первой половине XIX в. для России ^ш согласно закономерности, установленной классиками марк­сизма об обострении восточного вопроса.

Первый этап — наполеоновские войны — закончился Венским конгрессом 1815 г. Подчеркивая возрастающее влияние восточной проблемы на международные отношения, советские историки отмечают ее несколько подчиненное зна­чение в связи с европейскими войнами.

¹¹¹ См. общие работы по истории внешней политики России:: Н. С. Киняпина. Внешняя политика России первой половины XIX в. М., 1963; «История СССР с древнейших времен до наших дней», т. IV. М., 1963; «История дипломатии», т. I. M., 1959.

57

Второй этап (1815—1825 гг.) характерен тем, что прави­тельство России, связанное Священным Союзом с некоторы­ми западноевропейскими государствами, пыталось решать проблему совместно с Австрией, Пруссией и Англией.

С 1826 г. русское правительство начало вести курс на постепенный отход от политики коллективного давления на Османскую империю. Наиболее ярким проявлением этой тенденции было подписание Ункиар-Искелессийского догово­ра 1833 г.

С конца 30-х гг. XIX в. начался новый этап, характеризо­вавшийся фактическим ослаблением влияния России на Ближнем Востоке и постепенной сдачей позиций в связи с усилившейся в то время экспансией западных держав. Этот период продолжается вплоть до Крымской войны.

Этапы развития восточного вопроса в первой половине XIX в. исследованы в советской историографии с неодинако­вой полнотой.

Для нас представляют интерес исследования, посвящен­ные 3-му и в особенности 4-му этапам.

В советской историографии еще нет специальной работы по истории внешней политики России в годы турецко-египет­ского кризиса и подписания Лондонских конвенций. Вместе с тем имеется ряд трудов, посвященных восточному вопросу в целом. Кроме того, советские ученые изучают отдельные проблемы политики России на Ближнем Востоке, связанные с темой соперничества европейских держав в Турции в 30-е — 40-е гг. XIX в.

Первым, кто в ряде работ подошел к постановке восточ­ного вопроса с марксистских позиций, вскрыл классовые и -социально-экономические корни международных противоре­чий в Турции и на Балканах, был М. Н. Покровский¹¹². Его концепция на протяжении длительного периода времени пре­терпевала значительные изменения. Если в некоторых ранних работах Покровский считал восточную проблему искусствен­но подброшенной Наполеоном Александру I для того, чтобы устранить Россию от европейской политики, то в других про­изведениях он датировал ее временами Ивана Грозного. «Характерно, что проливы, — писал Покровский, — были интересны для Москвы еще в XVI веке» ^ш.

М. Н. Покровский рассматривает восточный вопрос как комплекс международных проблем, касающихся отношений Турции с европейскими державами и особенно колониальной борьбы последних на Ближнем Востоке. Он совершенно справедливо включал в это понятие проблему судеб много-

¹¹² См. М. Н. Покровский. Внешняя политика. Сб. статей. Пг., J918; его же. Дипломатия и войны царской России. М., 1923; его же. «Восточный вопрос». БСЭ, 1-е изд., т. 13. М., 1929, стр. 308—346.

¹¹³ М. Н. Покровский. Внешняя политика, стр. 8.

численных славянских народов, томящихся под властью Османской империи¹¹⁴. Покровский дал блестящую характе­ристику внешней политики России, показав агрессивность русского самодержавия. Ему удалось вскрыть социально-эко­номические предпосылки русско-английского и англо-фран­цузского соперничества в Турции. Однако, останавливаясь преимущественно на негативных сторонах прошлого, М. Н. Покровский допустил ряд серьезных ошибок в осве­щении русской политики по отношению к Ближнему Востоку. Он полагал, что основной целью самодержавия на протяже­нии всего XIX в. был захват проливов. Отсюда неверная оценка характера русско-турецких отношений во 2-й четвер­ти столетия, ошибочное освещение истории подписания Ункиар-Искелессийского договора. Автор безоговорочно счи­тал, что это соглашение было навязано Турции с помощью русского оружия, что оно явилось частью программы самодер­жавия по превращению Османской империи в покорного вассала России. Он подчеркивал, что Ункиар-Искелессийский деговор открывал широкие возможности для агрессии цариз­ма в Средиземное море. Подобная оценка соглашения прак­тически не расходится с трактовкой западной историографии, желавшей подчеркнуть извечную агрессивность России. В дальнейшем она была решительно пересмотрена советски­ми историками.

В некоторой степени упрощенно трактовал Покровский и Лондонские конвенции 1840—1841 гг., рассматривая их лишь как отступление России «на исходные позиции». Принцип поддержки целостности Турции он считал пустым диплома­тическим приемом царизма, «которому современные историки не могут придавать серьезное значение». Таким образом, не­смотря на ряд верных марксистских положений, концепция М. Н. Покровского в целом по истории восточного вопроса нуждается в серьезной критике.

Большой вклад в изучение восточного вопроса внесли Е. В. Тарле и А. В. Фадеев. Е. В. Тарле, пожалуй, первым из советских историков отметил факт изменения ближневос­точной политики России в конце 30-х гг. XIX в.¹¹⁵. В работе «Крымская война» он дал марксистскую, методологически верную постановку восточной проблемы, осветил классовый характер традиционной политики европейских держав в Тур­ции, показал глубокую связь между внешней и внутренней политикой России, между дипломатией и войнами. В первой главе автор проанализировал Лондонские конвенции и вскрыл причины, приведшие к их подписанию. Дав обзор экономического положения России, Тарле показал, что ослаб"-

¹¹⁴ См. М. Н. Покровский. Восточный вопрос, стр. 308—309. ¹¹⁶ См. Е. В. Тарле. Крымская война. Соч., т. VIII. М., 1958.

58

59

ление внутриполитических позиций царизма повлекло за со­бой внешнеполитические неудачи. Вытеснение России из Турции в 40-е гг. XIX в., по справедливому мнению автора, было непосредственно связано с усилением колониальной экспансии Англии в Османскую империю.

Монография А. В. Фадеева касается проблем внешней политики России на Ближнем Востоке в 20-е гг. XIX в. ^П6. Однако сделанные им выводы имеют важное значение для истории всего восточного вопроса первой половины XIX в. Опираясь на широкий круг источников, автор выдвинул и разрешил ряд важнейших проблем — характер и классовая сущность внешней политики царизма, роль России в созда­нии независимого греческого государства, формирование исторических связей русского народа с народами Балкан­ского полуострова. В работе Фадеева обстоятельно изучены социально-экономические предпосылки внешней политики России. Автор разоблачил реакционную сущность поддержки «status quo» в Турции, которую проводила Англия. Фадеев тем не менее несколько преувеличивает слабость царизма, когда говорит о его дипломатических и военных пораже­ниях. Это расходится с его основным выводом о больших успехах России, достигнутых ею в результате окончания вос­точного кризиса конца 20-х гг. В данном случае более пра­вильно говорить об ослаблении влияния царизма примени­тельно к концу 30-х — началу 40-х гг. XIX в. Следует также указать, что предложение Фадеева расширить территориаль­ные рамки восточного вопроса, включив его в сферу Иран, Египет и Кавказ, не было поддержано в целом советскими историками.

Анализу международного правового режима черномор­ских проливов посвящена книга Б. Дранова¹¹⁷. Чисто юри­дические вопросы тесно связаны у Дранова с противоречиями европейских держав на Ближнем Востоке. Книга Дранова — единственная работа в советской исторической литературе, в которой Л'ондонские конвенции 40-х гг. XIX в. подвергнуты тщательному анализу. Автор справедливо указал на то, что переход к международному'контролю над проливами и вме­шательство нечерноморских держав во внутренние дела Тур­ции явились антиюридическим актом в истории междуна­родных отношений.

Решение комплекса проблем, связанных с подписанием Ункиар-Искелессийского договора 1833 г., дано в статье Н. С. Киняпиной ^ш. Статья направлена против антинаучных

и тенденциозных концепций западных историков. В работе доказано, что инициатива соглашения исходила не от России, а от Турции, заинтересованной в помощи против агрессии египетского паши Мухаммеда Али. Киняпина убедительно опровергла точку зрения англо-американских историков, что договор 1833 г. был навязан султану путем посылки на Бос­фор русского военного отряда. Большое значение имеет поло­жение автора об оборонительном характере соглашения 1833 г. В этом вопросе он также полемизирует с буржуаз­ными историками, которые трактуют это соглашение как агрессивное, открывшее дорогу русской экспансии в район средиземноморского бассейна. Совершенно справедлив вывод Киняпиной и о том, что Ункиар-Искелессийский трактат явил­ся высшей точкой успехов царской дипломатии на Ближнем Востоке, после чего началось ее отступление под натиском западноевропейских держав.

Проблемы внешней политики самодержавия на Ближнем Востоке частично затронуты в статье О. П. Марковой¹¹⁹. Автор исследует связь между египетским пашой Мухаммедом Али и кавказскими феодалами. Маркова делает -общий вывод об обреченности внешнеполитического курса России в связи с разложением феодально-крепостнических отношений внутри страны во 2-й четверти XIX в. В статье преувеличивается значение контактов между египетским пашой и мюридизмом, который ставится в непосредственную связь с выступлением Мухаммеда Али. В связи с этим берется под сомнение про­грессивный характер движения в Египте за создание нацио­нального государства.

В трудах советских востоковедов А. Ф. Миллера, В. Б. Луцкого, И. М. Смилянской отражен кризис феодально-ленной системы в Османской империи, изучено внутреннее положение стран Ближнего Востока — объектов колониаль­ной экспансии европейских держав, рассмотрены народные движения против власти султана и их борьба за отделение Турции ¹²°.

В книге В. Б. Луцкого содержится интересная мысль о том, что 40-е гг. XIX в. явились новой вехой во взаимоотно­шениях стран Арабского Востока с европейскими капитали-

¹¹⁶ См. А. В. Фадеев. Россия и восточный кризис 20-х годов XIX века. М„ 1958.

¹¹⁷ См. Б. Д р а н о в. Черноморские проливы. М., 1947.

¹¹⁸ См. Н. С. Киняпина. Ункиар-Искелессийский договор 1833 г. «Научные доклады высшей школы». М., 1958. Заключительный этап во-

60

сточного кризиса начала 30-х годов XIX века рассматривается в статье Т. В. Еремеевой (Т. В. Еремеева. Заключительный этап египетского кризиса 1831—1833 гг. и великие державы. «Уч. зап. по новой истории Ин-та истории АН СССР», вып. 2. М., 1956).

¹¹⁹ См. О. П. Маркова. Восточный кризис 30-х — начала 40-х го­дов XIX века и движение мюридизма. «Историч. зап. АН СССР», т. 42. М., 1953.

¹²⁰ См. А. Ф. Миллер. Краткая история Турции. М., 1948; В. Б. Л у цк и и. Новая история арабских стран. М., 1965; И. М. С м и--л я иск а я. Крестьянские движения в Ливане в 1-й половине XIX века.

М., 1965.

61

стическими державами. Именно с этого момента началось активное проникновение Англии и Франции в Сирию и Ли­ван.

И. М. Смилянская проанализировала Лондонские конвен­ции с точки зрения интересов коренного населения Сирии и Ливана. Ее выводы полностью совпадают с точкой зрения Луцкого: после 2-го турецко-египетского конфликта произо­шло усиление колониальной экспансии западноевропейских государств на Ближнем Востоке.

Внешняя политика России на Ближнем Востоке в 30— 40-е гг. XIX в. нашла отражение в ряде обобщающих трудов.

В первом издании «Истории дипломатии», в главе, напи­санной Е. В. Тарле, были впервые проанализированы Унки-ар-Искелессийский договор и Лондонская конвенция о про­ливах 1840 г. Говоря об агрессивной политике царизма по отношению к Турции, автор убедительно показал и колони­альную экспансию Англии в страны Ближнего Востока, и обострение в связи с этим русско-английских противоречий в 30-е гг. XIX в. В «Истории дипломатии» дана яркая ха­рактеристика Пальмерстона (типичного представителя бур­жуазной дипломатии) и отражены различные течения в английской исторической науке по восточному вопросу.

Однако турецко-египетский кризис 1839—1840 гг. и евро­пейская дипломатия в годы конфликта освещены слабо. При­чины изменения внешнеполитического курса самодержавия в 1839 г. даны односторонне и объясняются лишь желанием Николая I изолировать «революционную июльскую монар-

хию»

121

Е. В. Тарле подготовил к печати главу по восточному во­просу и для второго издания «Истории дипломатии», которое вышло в свет в 1959 г. Не внеся ничего нового в отражение событий 1839—1840 гг., автор дал в конце главы общую оценку политики Николая I на Востоке со ссылками на ино­странных авторов.

Обзор внешней политики России первой половины XIX в.. сделан в книге Н. С. Киняпиной ¹²². Ставя перед собой зада­чу систематизировать ранее известный материал, автор в главах по восточному вопросу выступает как глубокий иссле­дователь данной проблемы, приводя архивные материалы, иностранные документы и мемуары. Оценивая Ункиар-Искелессийский договор как кульминационную точку успехов

¹²¹ «История дипломатии», т. I. M,, 1941, стр. 421. Эта мысль Е. В. Тарле противоречит более аргументированным положениям, которые он выдвинул в «Крымской войне», исследуя Лондонские конвенции. Ав­тор считает, что именно последние взгляды отражают сущность концеп­ции Е. В. Тарле по восточному вопросу в 30-е—40-е гг. XIX в.

¹²² См. Н. С. Киняпина. Внешняя политика России 1-й половины. XIX века. М., 1963.

русской дипломатии на Востоке, Киняпина показывает спад, этого влияния в конце 30-х — начале 40-х гг. XIX в., вызван­ный общим кризисом крепостничества.

Советские историки, занимавшиеся изучением внешней политики России, дали марксистскую постановку восточного вопроса, вскрыли противоречия европейских держав в Тур­ции, отразили агрессивный характер политики самодержавия и нарисовали яркую картину колониальной экспансии запад­ноевропейских держав на Ближнем Востоке.

Тем не менее тема турецко-египетского кризиса и между­народных отношений в период подписания Лондонских кон­венций в советской литературе изучена сравнительно слабо-Проанализированы всего лишь с юридической точки зрения Лондонские конвенции 40-х гг. XIX в. (Б. Дранов), дано об­щее направление внешней политики России на Востоке в этот период (Н. С. Киняпина), изучено внутреннее положение стран, послуживших ареной борьбы между западноевропей­скими державами (В. Б. Луцкий, И. М. Смилянская) и, на­конец, лишь в общих чертах показана колониальная экспан­сия Англии и Франции в Турцию, Египет, Сирию.

До настоящего времени советскими историками не была воссоздана общая картина дипломатической борьбы держав на Востоке в 1839—1841 гг., не вскрыты в достаточной сте­пени причины изменения восточного курса царизма, не изу­чен ход переговоров, приведших к подписанию Лондонских конвенций. В советской историографии не нашла отражения внешняя политика Турции, направленная на свержение Мухаммеда Али и возвращение Египта под суверенитет сул­тана. История англо-французского кризиса 1840 г. и отноше­ние к нему России может также явиться предметом специ­ального исследования. Наконец, советские историки не дали развернутой критики концепций как русских дореволюцион­ных авторов, так и западных исследователей по этому воп­росу. Решению некоторых из названных проблем посвящена данная работа.

62

Глава I

НАЧАЛО ТУРЕЦКО-ЕГИПЕТСКОГО КРИЗИСА И ЕВРОПЕЙСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ

В 30-х — 40-х гг. XIX в. значительно обострился восточный вопрос. Это было связано с интенсивным разложением мно­гонациональной Османской империи и с усилением колони­альной экспансии европейских держав на Ближнем Востоке. Если 20-е гг. XIX в. ознаменовались борьбой Греции за не­зависимость, то в 30-е гг. внимание привлек Египет, стремив­шийся отделиться от Турции.

Еще в начале века в Египте установил свою власть на­местник султана албанец по происхождению паша Мухаммед Али¹. Уничтожив в 1811 г. мамелюков, он стал правителем этой провинции, лишь номинально зависящей от Османской империи. Мухаммед Али провел ряд важных реформ, создал сильную армию и флот. Непрерывными войнами он посте­пенно расширял подвластную ему территорию. При нем в Египте усилилось влияние Франции, основу которого зало­жил Наполеон I во время египетского похода 1799 г. Фран­цузская буржуазия рассматривала Египет как стратегиче­ский плацдарм для установления господства на Средиземном море. Кроме того, Египет был первоклассным рынком сбыта и источником сырья для развивающейся промышленности Франции. Правительство Тьера, служа растущим аппетитам буржуазии, всячески поощряло стремление Мухаммеда Али к отделению от Турции.

Во время греческого восстания 20-х гг. египетский паша поддержал своего сюзерена Махмуда П. В битве при Миссо-лунгах его сын Ибрагим нанес решительное поражение гре­ческим повстанцам. За помощь султану Мухаммед Али по­требовал присоединения Сирии к его владениям. Получив отказ, он начал деятельную подготовку к войне с султаном.

Первый турецко-египетский конфликт начался в 1832 г. Сирийский вопрос послужил лишь формальным предлогом. В основе этого конфликта лежали сепаратистские намерения Мухаммеда Али. Ибрагим-паша одним ударом разгромил турецкие войска под Копией, дорога на Константинополь была открыта.

¹ Лучшая и наиболее документированная работа о внутренней и внеш­ней политике Мухаммеда Али: М. S a b г у. L'Empire egyptien sous Mo-hamed Ali et la question d'Orient (1811—1849). Paris, 1930.

64

Перепуганный султан срочно обратился за помощью к великим державам. Однако Франция, поддерживавшая еги­петского правителя, не спешила с ответом. Английский госу­дарственный секретарь лорд Пальмерстон не хотел вмеши­ваться в восточные дела и не проявил никакой инициативы. Одна Россия немедленно откликнулась на просьбу султана. К этому ее побудили различные факторы, наиболее важным из которых было решение Секретного Комитета от 1829 г. о поддержании целостности Османской империи². В Констан­тинополь в спешном порядке был послан генерал-адъютант царя Н. Н. Муравьев для вручения ультиматума египетскому паше с требованием прекратить марш на Константинополь³. Вслед за ним на Босфор прибыл 30-тысячный русский де­сантный корпус, призванный защищать столицу Турции. Ультиматум был поддержан непосредственно силой ору­жия.

Европейские державы восприняли этот факт чрезвычайно болезненно. Французский посол в Константинополе адмирал Руссен потребовал допуска в Дарданеллы французской эскадры и даже угрожал в случае отказа прорваться туда силой. Британский посол попытался повлиять на турецкое правительство для того, чтобы оно отказалось от русской помощи. Однако султан отклонил требования западноевро­пейских дипломатов. Англии и Франции пришлось, используя свое влияние на Ближнем Востоке, добиваться заключения скорейшего перемирия между Египтом и Турцией. Оно было подписано в мае 1833 г. в местечке Кютахи. В результате его Мухаммед Али не получил ни независимости, ни новых территорий. Однако его войска оставались в захваченной им Сирии. По справедливому замечанию египетского историка Сабри, Кютахийское соглашение не могло удовлетворить ни ту, ни другую стороны и создавало предпосылки для даль­нейшего обострения турецко-египетских противоречий⁴.

Помощь, оказанная Россией Турции, изменила характер их взаимоотношений. На заключительном этапе кризиса был подписан Ункиар-Искелессийский договор, согласованный турецкими министрами с графом А. Орловым, специально для этой цели прибывшим в Константинополь. Соглашение гарантировало помощь Турции со стороны России в случае нового турецко-египетского конфликта. Взамен Россия полу­чала наиболее выгодный для нее режим черноморских про-

² См. Ф. Мартене. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. IV. СПб., 1878, стр. 438—439.

³ В своих воспоминаниях Н. Н. Муравьев дает подробнейшее описа­ние событий 1833 г. К мемуарам приложена инструкция МИД России, раскрывающая характер политики царизма по отношению к турецко-еги­петскому конфликту (Н. Н. Муравьев. Русские на Босфоре в 1833 го-ДУ. М., 1869).

⁴ М. Sabry. Op. cit, p. 76.

В. А. Георгиев

65

ливов. По секретной статье договора султан брал на себя обязательство держать Босфор и Дарданеллы закрытыми для военных кораблей западноевропейских держав. Русские военные корабли получали право выхода через проливы в Средиземное море⁵.

Турецко-египетский конфликт 1832—1833 гг., таким обра­зом, ослабил влияние западноевропейских держав в Турции и установил преобладание русского самодержавия на Ближ­нем Востоке. Это послужило толчком для обострения отно­шений между Россией и западноевропейскими державами.

Лорд Пальмерстон призвал Францию создать антирусский блок, чтобы помешать ратификации Ункиар-Искелессийского договора. В это время между морскими державами сущест­вовали серьезные разногласия по вопросу о Египте. Франция поддерживала Мухаммеда Али, имела большое влияние в Египте и добивалась его независимости. Великобритания, наоборот, считала, что султан должен остаться верховным правителем многочисленных областей, составляющих Осман­скую империю, и не хотела предоставлять независимость Мухаммеду Али.

Тем не менее обе державы забыли на время о своих спо­рах и, как отмечал Гизо, объединили усилия в протесте про­тив Ункиар-Искелессийского договора⁶. В сентябре 1833 г. Англия и Франция направили в Петербург ноты следующего содержания:

«Если условия этого соглашения повлекут вооруженное вмешательство России во внутренние дела Турции, то евро­пейские кабинеты оставляют за собой право действовать в подобном случае любыми способами, так, если бы договора вообще не существовало»⁷.

Совместное выступление западных держав (к протесту присоединилась и меттерниховская Австрия) не запугало русское правительство. К. Нессельроде, по требованию Ни­колая I, дал резкий ответ английскому и французскому правительствам, в котором говорилось, что, если потребует обстановка, «император будет действовать так, как будто англо-французских нот не существовало вовсе»⁸. На этот раз европейским державам пришлось смириться. Но это не

⁵ См. Т. Юзефович. Договоры России с Востоком. СПб.,

стр. 67; подробнее об этом конфликте см.: Н. С. К и н я п и н а. Ункиар-Искелессийский договор 1833 г. «Научные доклады высшей школы». М., 1958.

⁶ М. G u i z о t. Memoires pour servir a 1'histoire de mon temps P , 1863, t. IV, p. 51.

⁷ F. В a i 1 y. British Policy and the Turkish Reform Movement. Cam­bridge, 1942, p. 53.

⁸ Ibid., p. 54 (Бейли приводит текст англо-французских и русской нот полностью, тогда как С. С. Татищев лишь цитирует отдельные выдержки. См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 383).

66

означало, что они фактически признали Ункиар-Искелессий-ский договор, который нарушал равновесие сил на Ближнем Востоке ⁹.

Договор не мог не усилить русско-английских противо­речий. Лорд Пальмерстон, по признанию самих английских историков, потерпел крупное дипломатическое поражение¹⁰. Он решил не вмешиваться в турецко-египетский конфликт, надеясь укрепить влияние Великобритании в Египте и не желая ссориться с Мухаммедом Али. Египет был поставщи­ком хлопка, необходимого английской промышленности.

Вмешательство России в восточный кризис и подписание Ункиар-Искелессийского договора спутало британскому министру все карты. Отныне политика Англии была направ­лена на то, чтобы уничтожить русское влияние в Констан­тинополе. К. Маркс, используя слова Шекспира, насмешли­во спрашивал английского министра иностранных дел: «Какую же хитрость, какую уловку или лазейку приду­маешь ты теперь, чтобы прикрыть свой очевидный и явный позор? Ну, Джек, какую же хитрость ты придумаешь?»¹¹. К. Маркс отмечал также, что после 1833 г. Англия значи­тельно активизировала свою политику на Ближнем Востоке. Это происходило, с одной стороны, в связи с усилением ко­лониальной экспансии английской буржуазии, с другой — страх перед «русской опасностью» в Турции толкал мини­стерство иностранных дел Великобритании всемерно укреп­лять свои позиции в Константинополе.

Русско-английские отношения в это время резко обостри­лись. 3 декабря 1833 г., через полгода после подписания Ункиар-Искелессий-ского договора, лорд Пальмерстон писал своему брату, что Турция — самый вероятный повод к столкновению между двумя державами, хотя существовали и другие спорные вопросы между Россией и Англией ¹².

Во второй половине 30-х гг. XIX в. обострились русско-английские противоречия в Средней Азии и на Кавказе. Анг-

⁹ Правительства Англии, Франции и Австрии не захотели признать за­конность нового русско-турецкого соглашения, исходя из того, что оно было якобы навязано султану графом А. Орловым при помощи десант­ного отряда, находящегося в Константинополе. Западная историография не только поддерживает, но и развивает эту точку зрения. Советские историки придерживаются других взглядов. Н. С. Киняпина убедительно доказала, что инициатива соглашения исходила от. Турции, которая стре­милась к обеспечению русской поддержки на случай нового турецко-еги­петского конфликта. (См. Н. С. Киняпина. Внешняя политика России в первой половине XIX века. М., 1963, стр. 184).

¹⁰ G. В о 1 s о v e r. Great Britain, Russia and the Eastern Question 1832—1841, «Institute of Historical research». Bulletin, vol. XI, No. 32, 1933, p. 48.

¹¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 9, стр. 401.

¹² Н. В u I w e r. The life of Henry John Temple, viscount Palmerston, vol. II. L., 1872, p. 256.

5* 67

лийское правительство поддерживало горцев Кавказа в их борьбе с царизмом. В 1836 г. произошел известный эпизод с английской шхуной «Виксен», доставлявшей британское оружие на Кавказ. Конфискация шхуны русским правитель­ством вызвала резкое недовольство в Англии ¹³. В этот пе­риод в Лондоне усилились антирусские тенденции, умыш­ленно раздуваемые правительством в парламенте и прессе. Ункиар-Искелессийский договор явился основной мишенью для нападок. Образовалась даже определенная группа, воз­главляемая крайне реакционным публицистом Давидом Ур-картом, выступавшим за уничтожение этого соглашения и подрыв позиций России на Востоке ^м. В нее входили извест­ные британские общественные деятели, такие, как полков­ник Росс и славившийся не только своей русофобией, но и личной враждой с Николаем I дипломат Стретфорд Ред-клив ¹⁵. Их программа была крайне агрессивной и отражала интересы наиболее экспансионистски настроенной части бур­жуазии. Главной политической задачей уркартисты считали подрыв и уничтожение русского влияния на Ближнем Вос­токе. Некоторые из них высказывали даже мнение о необхо­димости захвата отдельных провинций Османской импе­рии ¹⁶. Однако реальная политика английского правитель­ства в тот период значительно отличалась от взглядов груп­пы Уркарта. Она была тесно связана с политикой тюиль-рийского кабинета. Союз Англии и Франции был оформлен в основном в начале 30-х гг. XIX в. и вошел в историю под названием «entente cordiale». «Сердечное согласие» распро­странялось как на Восток, так и на Запад. Однако, если в Европе союзники могли прийти к общему решению- по тем или иным вопросам, на Ближнем Востоке их интересы были различны. Основным камнем преткиовфия были Египет и Сирия. Но желание сохранить союз как могучее оружие борьбы против России заставляло Пальмерстона и Тьера избегать до поры до времени новых обострений восточного вопроса ¹⁷. Дальновидный министр иностранных дел Велико­британии прекрасно понимал, что, как только вспыхнет но­вая турецко-египетская война, Франция выступит в защиту Мухаммеда Али, продемонстрировав, таким образом, всю эфемерность достигнутого соглашения. Рассчитывая на тюильрийский кабинет в мирное время, Пальмерстон не мог

¹³ См. подробнее «Красный архив», 1940, № 5; Е. В. Т а р л е. Соч., т. VIII, стр. 92.

¹⁴ J. G 1 е a s о п. The genesis of russophobia in Great Britain Cam­bridge, 1950, p. 142.

¹⁶ Robinson. The life of D. Urcuhort. L, 1936, p. 131. ¹⁶ J. G 1 e a s о n. Op. cit., p. 82.

¹¹ См. статью Тьера, которой он обосновывает необходимость тесного сотрудничества с Великобританией: «Revue etrangere», 1837, No. 5, p. 48.

68

на него опереться в случае новой распри между султаном и его вассалом. Поэтому британский кабинет выступал в 1833—1838 гг. в поддержку «status quo» на Ближнем Вос­токе.

Франция, воспользовавшись окупацией Сирии египетски­ми войсками, начала экономическое и политическое про­никновение в эту страну. Новый конфликт мог сорвать ее экспансионистские планы. Тьер, таким образом, был пол­ностью солидарен с Пальмерстоном по вопросу о поддержке «status quo» на Ближнем Востоке.

Что касается России, то ее политика в 1834—1838 гг. была направлена на укрепление своих позиций в Турции. После 1833 г. международное положение в Европе не было благоприятным для России. Западные державы не призна­вали Ункиар-Искелессийский договор. Австрия тоже была недовольна усилением влияния царизма в Турции. Понимая, что союз морских держав является решающей силой в Ев­ропе, Николай I попытался привлечь на свою сторону Мет-терниха, с одной стороны, а с другой — создать предпосылки для будущего сближения с Великобританией. Уже в конце 1833 г. русский посол в Лондоне Ливен стал успокаивать Пальмерстона относительно Ункиар-Искелессийского до­говора. Его задачей было доказать, что новое русско-турец­кое соглашение не носит агрессивного характера и не угро­жает британским интересам в Средиземноморье¹⁸. Царская дипломатия, таким образом, сознательно преуменьшала зна­чение Ункиар-Искелессийского договора, настаивая скорее на соблюдении принципа закрытия проливов для военных кораблей западноевропейских стран, чем на пропуске своих в Мраморное море.

Для того чтобы сохранить в силе необходимое ему согла­шение, русское самодержавие шло на некоторые уступки британской дипломатии. Николай I, например, отозвал из Кабула поручика Виткевича и заявил, что он не утвердит договора, заключенного между Россией и Афганистаном ¹⁹. В 1834 г. русские войска очистили дунайские княжества, а 30 августа 1836 г. Турции была передана Силистрия. Эти шаги были предприняты не только для того, чтобы упрочить русско-турецкий союз, но и для того, чтобы успокоить Анг­лию, которую чрезвычайно волновало присутствие русских войск в этих районах²⁰.

В конце 1833 г. Николай I подписал с Австрией Мюнхен-гретскую конвенцию. Это помогло России выйти из состоя-

¹⁸ См. Ф. М а р т е н с. ук. соч. т. XII, стр. 82.

¹⁹ Там же, стр. 65. Этот договор положил бы начало установлению дипломатических отношений между Россией и Афганистаном.

²⁰ См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 383—384.

69

ния политической изоляции, в котором она оказалась после заключения Ункиар-Искелессийского договора²¹.

Русское правительство продолжало укреплять союз с Турцией. Порте был предоставлен ряд финансовых и поли­тических уступок. В те годы А. Бутенев пользовался боль­шим влиянием в Диване. Правительство России последова­тельно проводило в жизнь решение, принятое Секретным Комитетом в 1829 г., т. е. сохраняло «status quo» и целост­ность Османской империи.

Однако английское правительство делало все возмож­ное, чтобы подорвать позиции России на Ближнем Востоке и использовало борьбу между Египтом и Турцией, которая неизбежно вела к вооруженному столкновению.

В 1834 г. египетский паша разработал новый план полу­чения независимости. Видя глубину противоречий между Россией и Англией, он решил выступить в качестве .борца против русского влияния на Ближнем Востоке. Мухаммед Али предложил лорду Пальмерстону «разбудить мусуль­манское население от летаргии, поднять Малую Азию, при­звать к оружию персов для того, чтобы освободить султана от «унижения», которое он терпит в результате Ункиар-Искелессийского договора»²². В обмен на столь важную услугу паша хотел получить независимость от турецкого султана.

Но английское правительство отвергло это предложение. Оно понимало, что в процессе борьбы против России Му­хаммед Али мог осуществить программу панарабизма -объединения мусульманского мира под своей властью. В этом случае египетский паша выдвинул бы притязания ,на пре­стол Османов. Усиление Мухаммеда Али влекло за собой укрепление позиций Франции на Ближнем Востоке.

После решительного отказа Англии Мухаммед Али по­нял, что рассчитывать на помощь европейских держав не приходится. В то же время прямые контакты Турции и Египта, во время которых были предприняты попытки ре­шить миром территориальный вопрос, не приносили никаких плодов. В 1837 г. переговоры между Мухаммедом Али и великим визирем, которые начались еще в 1835 г., оконча­тельно зашли в тупик и были прекращены²³. Поэтому паша решил действовать вооруженным путем. В 1838 г. это реше­ние окончательно созрело. В начале 1839 г. русский консул в Александрии доносил, что Мухаммед Али, несмотря на внешнее стремление к мирным переговорам с султаном, деятельно готовится к вооруженной агрессии против Тур-

²¹ См. Н. С. К и н я п и н а. Внешняя политика России.., стр. 208.

²² «Revue de deux Mondes», 1841, No. 4, p. 527.

²³ См. К. М. Б а з и л и. Сирия и Палестина под турецким правитель­ством в историческом и политическом отношениях. М., 1962, стр. 152—153.

70

ции²⁴. Полковник Кемпбел, его британский коллега, сооб­щал в Лондон о том же самом²⁵.

Турецкий султан Махмуд II также на протяжении не­скольких лет деятельно готовился к войне. Его армия была реорганизована по европейскому образцу. Во главе ее стоя­ли прусские военные офицеры²⁶. Однако, несмотря на про­веденную реформу, турецкая армия продолжала оставаться типичным продуктом отсталой феодальной империи и пора­жала современников своей слабостью. Командование ею было поручено Хафиз паше, который был сторонником ре­шительных мер против Мухаммеда Али. Этот бездарный военачальник хвастливо уверял слутана в несомненной победе, которую одержат турецкие войска в случае новой войны²⁷. Его армия к началу 1839 г. была стянута к грани­цам оккупированной Ибрагим-пашой Сирии. Эта провинция, являвшаяся предметом разногласий как на Востоке, так и на Западе —между Англией и Францией, должна была неиз­бежно стать ареной новой войны. В феврале 1839 г. Бу­тенев с тревогой доносил о «всевозрастающей злобе сул­тана против непокорного вассала»²⁸.

Политика Махмуда II в это время была характерна для государства, находившегося в стадии разложения. При по­мощи победоносной войны турецкое правительство надея­лось упрочить внутреннее положение страны и приостано­вить начавшийся распад многонациональной империи.

В январе 1839 г. для европейских государств стало ясно, что кризис на Востоке вспыхнул с новой силой. До начала военных действий кабинеты России и Франции еще надея­лись повлиять на султана и не допустить столкновения армий Хафиза и Ибрагим-паши. Махмуд II тоже не спешил нападать на Мухаммеда Али и пытался дипломатическим путем обеспечить поддержку европейских держав.

Вопрос о виновниках того или иного конфликта, войны или просто вооруженного столкновения всегда представляет сложность для историков. Отсутствие достоверных источни­ков, тайны закулисной дипломатии, неискренность политиче­ских деятелей еще больше затрудняют прояснение истины. Начало турецко-египетской войны 1839 г. не представляет в

²⁴ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, л. 38, Бутенев Нессельроде, 17 янва­ря 1839 г.

²⁶ «Revue de deux Mondes», 1841, No. 4, p. 527.

²⁶ «Военный журнал», 1837, № 2, стр. 36.

²⁷ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, л. 55, Бутенев Нессельроде, 8 февра­ля 1839 г.

²⁸ Там же.

71

данном случае исключения. То, что за восточными государ­ствами стояли европейские державы, не вызывает сомнения у историков. Однако, кто — Англия или Россия, Франция или Австрия провоцировали конфликт, кто подталкивал восточных деспотов к началу военных действий — этот во­прос, по мнению автора, не разрешен до конца.

Западные историки, особенно английские и американ­ские, посвятили много страниц своих исследований данной проблеме. Американский ученый Ф. Мосли написал целую монографию, в которой доказывал виновность России в раз­жигании конфликта. Основываясь на тенденциозных донесе­ниях английского посла в Константинополе лорда Понсонби, автор считал, что русское правительство готовилось в то время к захвату Константинополя и лишь ждало начала войны между султаном и египетским пашой для выполне­ния своих планов²⁹. Подобные же утверждения, и тоже с сылками на Понсонби, присутствуют в работах и других англо-американских историков, правда, не в столь катего­ричной форме³⁰.

Однако для того чтобы до конца разобраться в позиции русского правительства, несомненно, необходимо привлечь русские дипломатические источники, и в первую очередь переписку между Нессельроде и Бутеневым. Важными доку­ментами для решения этой проблемы представляются до­клады Нессельроде, относящиеся к тому времени.

В начале 1839 г. Николай I и Нессельроде пристально следили за развитием событий на Ближнем Востоке. Из до­несения Бутенева им было известно о подготовке султана к военным действиям. Из Константинополя даже пришел за­прос о предполагаемой позиции России³¹. Как позднее отме­чал Нессельроде, у императора состоялся ряд совещаний, на которых обсуждалась проблема Турции. Была подтверждена необходимость сохранить целостность Османской империи и не допустить агрессии Мухаммеда Али против Константино­поля³². «Сообщение о враждебных планах, которые султан вынашивает против египетского паши, — писал Нессельроде Бутеневу, — имеет огромную важность и привлекает все наше внимание. Его величество думает, что сохранение мира между Турцией и Египтом отвечает как нашим прямым

²⁹ Ph. Moseley. Russian Diplomacy and the Opening of the Eastern Question in 1838—1839. Cambridge, 1934, p. 52.

³⁰ F. Baily. Op. cit., p. 146; G. H. В о 1 s о v e r. Great Britain, Russia and the Eastern Question 1832—1841.., p. 46.

³¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, л. 56, Бутенев Нессельроде, 20 янва­ря 1839 г.

³² АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, лл. 99—101, записка Нессельроде царю, апрель 1839 г. Эта записка, как и последующие доклады Нессель­роде, до конца проникнута идеей необходимости предотвратить конфликт и не дать Мухаммеду Али совершить агрессию против Турции.

интересам, так и безопасности Османской империи»³³. Этот документ наряду со многими другими, не известными англо­американским историкам, убедительно доказывает незаинте­ресованность России в разжигании конфликта. Кроме того,. Николаю I новое осложнение на Ближнем Востоке было-вообще нежелательно. Прочные союзные связи с Турцией, закрепленные Ункиар-Искелессийским договором, рассмат­ривались императором как наиболее благоприятная ситуа­ция на Востоке. В новом конфликте он справедливо усмат­ривал прямую угрозу своему любимому детищу — соглаше­нию 1833 г.

В связи с этим русское правительство разработало про­грамму действий, направленных на урегулирование кон­фликта. Надеясь на то, что западноевропейские державы в свою очередь будут препятствовать воинственным намере­ниям султана, Нессельроде предложил Бутеневу рассказать о планах Дивана (которые строились в большой тайне) своим коллегам в Константинополе³⁴. Однако русское пра­вительство считало нежелательным связывать себя какими-либо общими действиями с западными кабинетами. Оно предвидело вероятность попыток Англии навязать России общее соглашение по восточному вопросу. Это не входило в его планы, так как наносило удар по системе отношений,, существовавших с 1833 г. Поэтому в отношениях с Турцией Николай I предпочитал действовать самостоятельно, не от­вергая, однако, помощи западноевропейских держав в борь­бе за мирное урегулирование вопроса³⁵. Правительство Австрии, связанное с Николаем I Мюнхенгретской конвен­цией, в начале конфликта решило выступить совместно с Россией³⁶.

Тяжелое и двойственное положение было у Франции. С одной стороны, она являлась покровительницей Мухамме­да Али. Французская торговая буржуазия была тесно свя­зана с египетскими рынками. Отказ от поддержки египет­ского паши грозил вызвать падение кабинета. С другой стороны, действовало «сердечное согласие», и Франция не хотела порывать с Англией. Однако в Париже, как, впрочем, и в Лондоне, преувеличивали опасность вмешательства Рос­сии во внутренние дела Турции вооруженным путем. Фран­цию в тот период волновало одно — оккупируют ли русские Константинополь в случае вооруженного столкновения сул-

³³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, л. 3, Нессельроде Бутеневу, 14 фев­раля 1839 г.

³⁴ АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, лл. 5—6, Нессельроде Бутеневу, 14 февраля 1839 г.

^в Там же. ³⁶ Там же.

72

73-

тана с Мухаммедом Али или нет³⁷. Французское правитель­ство, страшась «русской опасности», не могло идти на обострение отношений с Англией. По справедливому заме­чанию Бульвера, маршала Сульта устраивала власть сул­тана над Турцией и Мухаммеда Али над Египтом, то есть полное сохранение «status quo»³⁸. Поэтому Франция, как и другие европейские державы, в самом начале конфликта .заняла выжидательную позицию и была готова сотрудни­чать в деле его предотвращения.

Британское правительство, несомненно, также испытыва­ло большие затруднения. Оно было черезвычайно недоволь­но Мухаммедом Али, отказавшимся распространить условия англо-турецкого договора 1838 г. на территорию Египта. «Паша хочет быть монополистом в своей стране», — возму­щался Г. Бульвер³⁹. Возвращение Мухаммеда Али под сюзеренитет султана было выгодно прежде всего британ­ской торговой буржуазии. Однако это могло произойти толь­ко в случае военного поражения египетского паши. Сущест­вовала и другая немаловажная причина, по которой Паль-мерстон мог желать нового конфликта между Турцией и Египтом. В ходе кризиса он надеялся, оказав помощь Тур­ции, уничтожить Ункиар-Искелессийский договор и подорвать влияние России в Константинополе. «Война стоит дорого,— цинично замечал Бульвер, — и если Англия заплатит, в ко­нечном счете ее позиции на Ближнем Востоке значительно усилятся»⁴⁰. Поэтому Пальмерстон в это время оказывал Турции значительную поддержку. «В Константинополе в на­стоящее время сильно влияние России, — считал Пальмер­стон, — но стоит уничтожить Ункиар-Искелессийский до­говор, и султан будет в руках Великобритании»⁴¹. На вы­бор его позиции оказывали влияние не только русско-анг­лийские, но и англо-французские противоречия. Поддержи­вая Турцию, Англия боролась и против распространения влияния тюильрийского кабинета в Сирии и Ливане. Однако поддержка султана не означала открытого одобрения его агрессивных замыслов. Это могло бы вызвать ненужные осложнения с другими европейскими державами. Британ­ские министры были против нового конфликта и советовали Пальмерстону проводить на Востоке умеренную политику, направленную на сохранение «status quo». Однако сам Паль­мерстон был уверен в том, что новая война на Ближнем

³⁷ I. Testa. Recueil des Traites de la Porte Ottomane avec les Puis­sances Etrangeres, t. II. Paris, 1872, pp. 422—423.

³⁸ H. В u 1 v e r. Op. cit, vol. II, p. 292,

³⁹ Ibid., p. 271.

⁴⁰ Ibid., p. 276.

⁴¹ «Correspondence relative to the Affairs of the Levante», vol. I. L., , 1841, p. 68 (далее «Correspondence...»).

Востоке будет отвечать интересам Великобритании⁴². Лорд ' Понсонби, представитель Пальмерстона в Константинополе, начал подталкивать султана к нападению на египетские войска в Сирии. Он был одиозной фигурой среди британских дипломатов, черезвычайно подходящей для той роли, кото­рую ему предоставил Пальмерстон. Упрямый, своевольный и решительный, Понсонби был одним из непримиримых вра­гов России. Главной задачей он считал уничтожение Ун-киар-Искелессийского договора и подрыв русского влияния в Константинополе. Положение дел на Востоке представля­лось ему в мрачном свете. Оккупацию Сирии войсками Мухаммеда Али он считал подготовкой к завоеванию всего Аравийского полуострова и Мессопотамии — важнейших подступов на пути к Индии⁴³. Сознательно преувеличивая опасность, Понсонби запугивал министерство и британский парламент угрозой русской и египетской агрессии⁴⁴.

В феврале 1839 г. английский посол прямо предложил султану напасть на Мухаммеда Али, обещая ему военно-морскую поддержку Англии⁴⁵. Однако в Лондоне Пальмер­стон говорил обратное: «Я вас уверяю, — заявлял он в бе­седе с французским послом, — что мы постоянно требуем от Понсонби остановить назревающую войну. Но я не буду отрицать, что личное мнение Понсонби, мнение, которого я, впрочем, не разделяю, всегда выступать против существую­щего положения вещей, установленного Кютахийским согла­шением»⁴⁶. Позднее англо-американские историки на осно­вании подобных высказываний британского министра ино­странных дел создали легенду о непричастности Англии к разжиганию турецко-египетских противоречий в 1839 г. Они попытались доказать, что Пальмерстон не нес ответственно­сти за действия своего представителя в Константинополе⁴⁷. На ошибочность подобной концепции обратил внимание дру­гой английский историк — Г. Темперли. Он отметил, что Пальмерстон не мог добровольно допустить такое непослу­шание, что действия британского министра были всего на-всего дипломатическим приемом, который помог Англии, не

⁴² Пальмерстон цинично рекомендовал султану подождать нападения Мухаммеда Али на Турцию, тогда руки британского кабинета будут раз­вязаны и он окажет поддержку Махмуду II. «Correspondence...», vol. I, p. 4, Пальмерстон Понсонби, 15 марта 1839 г.

⁴³ H. Bell. Lord Palmerston, vol. I. N. Y., 1936, p. 315.

⁴⁴ Ch. Webster. The foreign Policy of Palmerston, vol. II. L., «Ap­pendix», 1951, p. 315.

⁴⁵ Об этом сообщал Темперли, ссылаясь на личный архив Пальмерсто­на в Броэдленде. Интересно, что это письмо Понсонби не вошло в «Cor­respondence...». См. H. Temperley. England and the Near East. The Crimia. L., 1936, pp. 441—442.

^4e I. Testa. Op. cit., t. II, p. 442.

⁴⁷ См. по этому вопросу: F. R о d k e у. The Turko-Egyptian Question in the Relations of England, France and Russia, p. 86.

74

75

обостряя отношений с другими европейскими державами, добиться желаемого результата⁴⁸.

Мнение Темперли кажется убедительным, так как Паль-мерстон не только не предпринимал никаких шагов к изме­нению точки зрения Понсонби (а он имел для этого широ­кие возможности), но и не собирался смещать своего посла в Константинополе, который его, видимо, вполне устраивал. На предложения королевы отозвать Понсонби в Лондон министр иностранных дел Англии ответил категорическим отказом⁴⁹.

Советские историки считают, что английское правитель­ство накануне кризиса и в самом его начале отошло от тра­диционной политики поддержки «status quo» на Востоке и встало на путь разжигания вражды между Турцией и Егип­том ⁵⁰.

Таким образом, в начале 1839 г. задачи английской и русской политики на Ближнем Востоке были далеко неоди­наковы. Изменение позиций этих держав, приведшее к дип­ломатическому контакту между ними, было связано с новы­ми обстоятельствами, которые будут изложены в дальней­шем.

Позиция Турции не являлась еще предметом специаль­ного изучения. Большинство русских дореволюционных и за­падных историков считали ее правительство неспособным к проведению самостоятельной политики.

Первым, кто поднял вопрос о роли турецкой дипломатии в международных отношениях, был Б. Э. Нольде, который писал: «Турция никогда не была просто пешкой в руках Запада. Напротив, она с величайшей настойчивостью вела свою линию. Приходится удивляться проявленной ею энер­гии, когда вспомнишь, что она боролась в условиях крайне тяжелых, переживая процесс внутреннего разложения»⁵¹.

Действительно, материалы, хранящиеся в АВПР, позво­ляют говорить об активной и целеустремленной дипломатии турецкого правительства накануне конфликта, причем, глав­ная ставка делалась на использование противоречий между европейскими державами.

⁴⁸ Н. Т е m р е г 1 е у. England and the Near East.., p. 442.

⁴⁹ «The letters of Queen Victoria», vol. I, p. 230.

⁵⁰ См. В. Б. Л у цк и и. Новая история арабских стран. М., 1965, стр. 182; И. М. Смилянская. Крестьянское движение в Ливане в первой половине XIX века. М., 1965, стр. 61 и др.

⁵¹ Б. Э. Нольде. Внешняя политика. Исторические очерки.'Петро- , град, 1915, стр. 71.

76

Основной задачей в 30-е гг. XIX в. для Турции было лик­видировать ту угрозу, которую создавала армия Ибрагима-паши в Сирии и, в конечном счете, низложить Мухаммеда Али. Борьба против египетского паши без поддержки вели­ких держав была невозможна. Поэтому Порта искала по­мощи у Англии и России.

Однако правительство султана видело, что Россия реши­тельно возражала против возобновления войны на Востоке. От имени царя Бутенев заявил султану, что «в'овсе не оспа­ривает право Турции на возвращение Сирии, нисколько не хочет защищать независимость египетского паши, но Россия всемерно стремится поддерживать «status quo» единственно в интересах безопасности султана»⁵².

После столь решительного заявления, повторенного, при­чем, неоднократно, турецкому правительству оставалось обратиться за помощью к британскому кабинету. Однако среди приближенных султана существовали серьезные раз­ногласия. Окончательно вопрос должен был решить Совет министров, который был собран в январе 1839 г. На Совете присутствовал султан. Решение Махмуда II начать войну против Мухаммеда Али к этому времени значительно окреп­ло. Он призвал Совет принять решение по вопросу о войне. Мнение Совета разделилось. Одна группировка, лидерами которой были Нури ефенди и Мустафа-бей, высказалась за сохранение существующего положения и тесный союз с Рос­сией, другая — возглавляемая самим султаном, решительно выступила за начало военных действий ⁵³.

Несмотря на противодействие части Совета, мнение вто­рой группировки победило. Решив воевать, султан предло­жил заключить тесный союз с Англией, выразив надежду, что к нему присоединится и Франция⁵⁴. Он довел до сведе­ния Совета, что в Лондон отправился министр иностранных дел Турции Решид-паша. Это явилось неожиданностью для многих министров султана, так как миссия Решида была подготовлена в глубокой тайне⁵⁵. Переговоры в Лондоне, начавшиеся в конце 1838 г., рассматривались Махмудом II как решающая фаза дипломатической подготовки войны с Мухаммедом Али.

Фактически неизвестная в советской исторической лите­ратуре миссия Решида-паши в Лондон представляет значи-

⁵² АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, л. 56, Нессельроде Бутеневу, 14 фев­раля 1839 г.

⁵³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, л. 73, Бутенев Нессельроде, 8 фев­раля 1839 г. (Данные о Совете турецких министров Бутенев получил от Нури ефенди. Те же сведения приводит и Бульвер в своих мемуарах, поэтому их можно считать более или менее достоверными).

⁵⁴ Н. В u I w е г. Op. cit., vol. II, p. 257.

⁵⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, л. 305, Бутенев Нессельроде, 7 мар-а 1839 г.

77

тельный интерес не только с точки зрения истории и дипло­матической подготовки войны с Турцией, но также и с точки зрения истинной позиции Великобритании накануне турецко-египетского кризиса.

Прежде чем отправиться в Великобританию, Решид-па-ша вел продолжительные переговоры с Г. Бульвером, авто­ром англо-турецкого торгового договора 1838 г., и послед­ний, видимо, заверил его в том, что Пальмерстон готов идти навстречу Турции. Во всяком случае Бульвер доносил в Лондон еще в июле 1838 г.: «Турция готова пойти на до­говор с Англией для того, чтобы уничтожить Мухаммеда Али. Вам только следует оказать свою протекцию»⁵⁶.

Пальмерстон был готов идти навстречу желаниям сул­тана. Мало того, он писал: «Что бы мне хотелось и о чем: я постоянно думаю — это маленькая конвенция между Анг­лией и Францией, с одной стороны, и Турцией, с другой, по которой две державы помогут Турции защищать ее терри­торию как против России, так и от Мухаммеда Али»⁵⁷.

Строя свои внешнеполитические расчеты на союзе с Тур­цией, Пальмерстон с нетерпением ждал посланника султана. Решид-паша прибыл в Лондон в ноябре 1838 г. Описывая прибытие турецкого министра иностранных дел в Лондон, Г. Темперли отметил, что желание Пальмерстона заключить договор было настолько велико, что он помог Решиду ввезти в Англию свой табак и 600 бутылок французского вина без таможенного обложения. Темперли указывает, что «это яви­лось началом дружеских отношений», которые, однако, не вылились в заключение союзного договора⁵⁸. Очень .быстро Пальмерстон и Решид-паша поняли, что реальной базы для заключения англо-турецкого политического соглашения нет. Турция хотела при помощи Англии низложить Мухаммеда Али, а Великобритания, прежде всего, думала об усилении своих позиций в Османской империи. Как отмечает Ч. Веб­стер, переговоры между Решидом и Пальмерстоном были мертворожденными с самого начала⁵⁹. Тем не менее бри­танский министр выработал предварительные условия со­глашения. Ни в русской, ни в западной литературе этот интересный документ не опубликован, поэтому целесообраз­но привести его полностью:

«В том случае, если египетский паша объявит независи­мость, пренебрегая обязанностями, которые накладывает на

⁵⁶ Н. Bulver. Op. cit., vol. I, p. 276, Бульвер Пальмерстону, 30 июля. 1838 г.

⁵⁷ Ibid., p. 262, Пальмерстон Гренвилю, 8 июня 1838 г.

⁵⁸ Н. Т е m р е г 1 е у. England and the Near East.., p. 99.

⁵⁹ Ch. W e b s t e r. Op. cit., vol. II, p. 456.

78

него его положение вассала Блистательной Порты, а также в случае его смерти или каких-либо других событий, его дети, члены его семьи или кто-либо другой будут виновны и не подчинятся воле и желаниям его величества султана, в этом случае вступают в силу нижеследующие статьи между двумя правительствами:

1) его величество султан, являясь сувереном Египта и Сирии, уполномочивает английский флот захватить военные и торговые суда, которые принадлежат паше.

Поскольку известно, что Мухаммед Али отправляет в Сирию войска и снаряжение, прибегая к услугам торгового флота союзных и нейтральных держав, оттоманский флот, согласно своему праву, может осмотреть вышеуказанные корабли и даже требовать конфискации груза;

2) английский и турецкий флоты действуют совместно, для того, чтобы разбить Мухаммеда Али в Сирии»⁶⁰.

Статьи договора как нельзя более точно отвечали требо­ваниям Турции: они гарантировали военно-морскую помощь Англии. Но вводная часть меняла смысл этого соглашения. По мнению Пальмерстона, соглашение должно было войти в силу в случае объявления независимости со стороны Му­хаммеда Али или его наследников. Англия предлагала по­мощь, которую она должна была оказать в этом случае, послав военные корабли в Средиземное и Мраморное моря. Таким образом, Пальмерстон надеялся нейтрализовать Рос­сию во время нового восточного кризиса и заключить с Турцией договор, аналогичный Ункиар-Искелессийскому со­глашению 1833 г. Однако в то время Мухаммед Али не на­меревался объявлять о своей независимости. Его главной целью было удержать в своих руках Сирию. Проект англо­турецкого договора не давал гарантии султану на возвра­щение этой провинции, а, наоборот, оставлял неизменным существующее положение вещей на Востоке. Надежды Тур­ции получить официальную поддержку Англии для борьбы против Мухаммеда Али не оправдались. В беседе с Тьером турецкий дипломат Нури эфенди отмечал: «Порта не может быть удовлетворена подобным договором, так как это совсем не то, на что рассчитывал Решид-паша. Договор, который предлагает Пальмерстон, обрекает Турцию на бес-

⁶⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, лл. 75—76, Бутенев Нессельроде, 8 февраля 1839 г. (Копия англо-турецкого договора на английском языке приложена к донесению Бутенева. Русский посол в Константинополе не сообщает источника поступления этого документа. Проект этого соглаше­ния не опубликован полностью ни в русской, ни в западной литературе. Однако его частично цитирует Г. Темперли. Сравнение текста договора, хранящегося в АВПР, и текста, приведенного у Темперли, доказывает подлинность его).

79

конечное ожидание... Он помешает ей воспользоваться бла-топриятнымл обстоятельствами, которые могут сложиться .для нее в будущем»⁶¹.

Таким образом, главной задачей британской дипломатии в этот период было укрепление своего влияния в Констан­тинополе. Пальмерстону было нужно соглашение с султа­ном, аналогичное Ункиар-Искелессийскому договору. Анг­лии была необходима война между Турцией и Египтом для того, чтобы подорвать влияние России и Франции на Ближ­нем Востоке. Однако совместное выступление Турции и Великобритании против Египта означало для последней разрыв с Францией. Эта сложная политическая ситуация привела к тому, что уже выработанное соглашение, горячо поддержанное как Пальмерстоном, так и Решидом пашой, не было подписано и сохранилось в архивах как любопыт­ное свидетельство лицемерия и двойственности британской политики в восточном вопросе.

Этот факт заставил Диван вновь обратиться к России и попытаться сыграть на русско-английских противоречиях.

Мустафа-бей, который тщательно поддерживал с А. Бу-теневым дружественные и доверительные отношения, сооб­щал ему довольно подробно о ходе переговоров в Лондоне. В разговорах с послом турецкий министр всячески подчер­кивал, что англо-турецкие переговоры не могут нанести ущерб русскому императору, а предполагаемое соглашение не заменит Ункиар-Искелессийский договор. В то же время Мустафа довольно недвусмысленно намекал, что Турция вовсе откажется от переговоров с Англией в том .случае, если Россия более решительно выступит в поддержку сул­тана ⁶². Дипломатическая комбинация турецких министров до конца раскрывается при сравнении русских и английских документов. В Константинополе они шантажировали Буте­нева возможностью англо-турецкого союза. В Лондоне обе­щали Пальмерстону порвать с Россией. Шантаж оказал некоторое влияние на Бутенева. Он не знал о том, что пере­говоры Решида с Пальмерстоном зашли в тупик, и думал, что только демарш России в поддержку султана может

⁶¹ «Revue de deux Mondes», 1841, № 2, p. 528 (из воспоминаний Тьера). Недовольство текстом предполагаемого соглашения турецкие министры в тех же словах выразили Понсонби в Константинополе. (См. «Correspon­dence...», vol. I, p. 11, Понсонби Пальмерстону, 27 апреля 1830 г.).

⁶² АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 52, «Записка о содержании пере­говоров между Англией и Турцией», Бутенев Нессельроде, 25 апреля 1839 г. В этом документе Бутенев подробнейшим образом излагает ход переговоров в Лондоне. Однако отдельное сообщение о них есть и в мартовских и более ранних апрельских донесениях 1839 г. (см. там же, л. 25, Бутенев Нессельроде, 5 апреля 1839 г.).

80

предотвратить заключение англо-турецкого союза⁶³. Таков был общий тон донесений Бутенева в марте 1839 г.

Попытки русского посла оказать давление на турецких министров были довольно энергичными. «Цель, которую Великобритания выдвигает в подобной комбинации, — писал он султану, — ясна. Политика Англии характеризуется гнус­ными инсинуациями по отношению к России и обманными заверениями в дружбе по отношению к Порте. Наш союз находится под угрозой»⁶⁴. Но подобные демарши не произ­водили, казалось бы, впечатления на султана. Решид паша по-прежнему оставался в Лондоне. Бутенев в этих условиях вновь потребовал от своего правительства решительных заявлений ⁶⁵.

Анализ депеш Нессельроде Бутеневу дает представление о том, насколько в Петербурге были обеспокоены миссией Решида-паши и сколь серьезное значение придавал ей Нико­лай I. «Император черезвычайно обеспокоен.., внимание его величества привлечено в данный момент к Лондону.., импе­ратор считает, что надо действовать, чтобы предотвратить англо-турецкий союз», — эти фразы последовательно извле­чены из посланий Нессельроде в Константинополь в марте 1839 г.⁶⁶.

В условиях надвигающейся угрозы войны на Востоке, интриг Англии в Константинополе, переговоров Решида паши в Лондоне русское правительство взяло на себя ответ­ственность первым публично выступить с демаршем против Мухаммеда Али. 10 апреля 1839 г. Нессельроде направил ноту египетскому паше с требованием прекращения кон­центрации военных сил в Сирии и отвода армии Ибрагима паши к Дамаску⁶⁷.

Исследователи восточного вопроса по-разному оценивают апрельскую ноту России, придавая ей, на наш взгляд, боль­шое значение, чем она того заслуживает. С. Татищев, вер-

⁶³ Эти идеи были подробно изложены в записке Мустафы бея, пере­данной Бутеневу 29 марта 1839 г. Именно к ней был приложен проект англо-турецкого соглашения (АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, лл. 72—76).

Интересен тот факт, что все сведения об англо-турецких переговорах узнавали в Петербурге только от Бутенева. Поверенный в делах в Лон­доне Киселев ничего не знал о переговорах, проходивших в обстановке большой секретности. Эта секретность была необходима как Англии, для того чтобы не раздражать тюильрийский кабинет, так и для Турции, шан­тажировавшей русское правительство.

⁶⁴ АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 64, Бутенев Риза бею, 29 марта 1839 г.

⁶⁵ Там же, л. 587, секретная депеша Бутенева, 6 апреля 1839 г.

⁶⁶ АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, лл. 50—51, депеши Нессельроде Буте­неву от февраля—марта 1839 г.

⁶⁷ Там же, Нессельроде Бутеневу, 10 апреля 1839 г. В связи с тем, что содержание ноты от 10 апреля 1839 г. широко известно как в рус­ской так и в зарубежной литературе, нет необходимости цитировать этот документ.

В. А. Георгиев

81

ный своей манере возлагать вину на отдельные личности, порицает Бутенева за то, что он ввел в заблуждение свое правительство, считая Мухаммеда Али единственным агрес­сором ⁶⁸. Однако архивные материалы опровергают эту точ­ку зрения. «Не Мухаммед Али, а именно султан угрожает в настоящее время нарушить «status quo» и начать войну в Сирии», — доносил Бутенев еще в январе 1839 г.⁶⁹.

Американский историк Ф. Мосли, указывая на ноту 10 апреля 1839 г., пытается доказать, что Россия спровоци­ровала турецко-египетский конфликт. Он считает, что Ни­колай I в этом демарше обещал поддержку Махмуду II и тем самым подталкивал его начать военные действия про­тив Мухаммеда Али⁷⁰. Однако Мосли «забывает» об англо­турецких переговорах в Лондоне, которые не могли не от­разиться на позиции России.

Русское правительство для предотвращения подобного соглашения вынуждено было дать публичные гарантии Тур­ции в том, что оно целиком находится на стороне султана. «Этот демарш, — отмечал Нессельроде, — призван был соз­дать видимость поддержки и заставить державы, особенно Англию, действовать совместно с нами, так как Махмуду II стало ясно, что мы защищаем его интересы»'¹.

Апрельская нота России явилась первым официальным документом европейской державы, в котором выражалось отношение к назревающему конфликту⁷². На западные дво­ры это самостоятельное выступление России произвело силь­ное впечатление⁷³.

Австрийский кабинет решительно поддержал ноту рус­ского правительства. Лорд Пальмерстон тоже предложил своему консулу в Александрии присоединиться к демаршу императора⁷⁴. Поэтому нота 10 апреля, хотя и не способст­вовала своему прямому назначению, установила контакты между европейскими державами, особенно между Россией и Англией, накануне турецко-египетского -конфликта.

В конце апреля 1839 г. турецкое правительство дало по­нять Бутеневу, что оно отказалось от мысли заключить англо-турецкий договор. При этом как бы подчеркивалось,

⁶⁸ См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 429.

⁶⁹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, л. 55, Бутенев Нессельроде, 20 янва­ря 1839 г.

⁷⁰ F. М о s е 1 е у. Op. cit., p. 58.

⁷¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, л. 5), Нессельроде Бутеневу, 10 ап­реля 1839 г.

⁷² Несмотря на то, что нота 10 апреля не смогла приостановить на­зревающий конфликт на Востоке, она, подтвердив верность России Унки-ар-Искелессийскому договору, способствовала предотвращению марша еги­петских войск на Константинополь после роковых для Турции событий июня 1839 г. (см. К. М. Б аз и л и. ук. соч., стр. 174).

⁷³ Н. Bulver. Op. cit., p. 261.

⁷⁴ См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 431.

82

что это решение диктовалось лишь желанием установить более тесные отношения между Россией и Турцией. Махмуд II заявил, что под влиянием Николая I он отказы­вается от якобы достигнутого союза с Англией, но взывает к дружеским чувствам императора, которого просит помочь изгнать египетского пашу из Сирии⁷⁵. Однако русское пра­вительство снова отказалось дать какие-либо твердые гаран­тии помощи.

Таким образом, дипломатическая подготовка войны на Востоке закончилась для турецкого правительства полным поражением. Ни Россия, ни Англия не представили султану никаких гарантий на случай нового конфликта на Ближнем Востоке. Попытка Турции сыграть на русско-английских противоречиях не удалась. Апрельская нота Николая I вы­нудила европейские державы действовать совместно с Рос­сией в том направлении, которое было выбрано царской дипломатией. Этому немало также способствовал срыв англо-турецких переговоров в Лондоне. Влияние России в Константинополе по-прежнему оставалось незыблемым.

Однако русскому правительству не удалось предотвра­тить новой войны между Турцией и Египтом. Английская дипломатия сумела, не давая никаких формальных обеща­ний о помощи, внушить султану мысль о том, что Велико­британия поддержит его против Мухаммеда Али. Это в ко­нечном счете явилось решающим фактором для Турции, готовившейся к началу военных действий.

Первый этап восточного кризиса отразил и усиление англо-французских противоречий на Ближнем Востоке. Он показал, что сент-жемский и тюильрийский кабинеты не могут придти к соглашению по египетской проблеме. Стало очевидным, что по мере углубления кризиса позиции Англии и Франции будут все более и более расходиться. Это рас­хождение усугублялось и их противоречиями в Европе. По мнению многих современников, конец «сердечного согласия» проявился уже в решении бельгийского вопроса ⁷⁶.

Несомненно, Николай I в своих политических расчетах делал ставку на ухудшение англо-французских отношений. К. Маркс отмечал, что Россия будет действовать более ак­тивно на Востоке до тех пор, пока она убеждена, что союз между Англией и Францией носит преходящий характер.

⁷⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 48, Бутенев Нессельроде, 25 марта 1839 г.

⁷⁶ В 1838 г. в Лондоне происходила конференция великих держав, на которой решались спорные вопросы между Бельгией и Голландией. Анг­лийское и русское правительства вынудили короля Леопольда подписать невыгодный ему договор. Это вызвало резкое обострение отношений меж­ду тюильрийским и сент-жемским кабинетами, так как в ходе переговоров Франция активно поддерживала Бельгию (см. А. Дебидур. Диплома­тическая история Европы.., т. 1. М., 1947, стр. 382—383).

83

Нота 10 апреля 1839 г. и ответные действия английского правительства показали, что начало улучшения русско-английских отношений достигнуто.

Военные действия на Ближнем Востоке начались в конце апреля 1839 г. Официально война не была объявлена. Ар­мия турецкого военачальника Хафиза паши 21 апреля всту­пила в Сирию и, перейдя Евфрат, встретилась с египетскими войсками⁷⁷. «Status quo» было нарушено. Вопреки ожида­ниям Мухаммеда Али конфликт немедленно стал общеевро­пейским. «Разрыв Порты с пашой египетским, — писал С. Татищев, — послужил исходной точкой к продолжитель­ным и сложным переговорам между великими державами, приведшими к так называемому европейскому соглашению по делам Востока» ⁷⁸.

Влиятельный французский журнал справедливо отмечал, что «египетский конфликт вырос в общеевропейский и соз­дал для всех держав, а для Англии и Франции в особенно­сти, новую ситуацию»^7Э. В тот момент, когда турецкие вой­ска пересекли границы Сирии, когда еще был не ясен результат столкновения между армиями Хафиза паши и Ибрагима, когда наибольший страх в Европе вызывала воз­можность новой русской экспедиции на Босфор, предприня­той в силу Ункиар-Искелессийского договора, английское и французское правительства сделали последнюю попытку договориться по восточному вопросу. Сент-жемский и тюильрийский кабинеты, несмотря на противоречия,- объеди­няло горячее желание подорвать русское влияние в Кон­стантинополе и уничтожить соглашение 1833 г. Кроме того, Пальмерстон боялся, что Россия может договориться с Францией о разделе Османской империи, а тюильрийский кабинет опасался улучшения русско-английских отноше­ний ⁸⁰.

Пресса обеих стран единодушно выступила за тесный англо-французский союз и с этой целью сознательно преуве­личивала русскую опасность. «Император, - - писала «Тайме», — в настоящее время посадил на корабли свои войска и отправил их в Константинополь для выполнения условий Ункиар-Искелессийского договора»⁸¹. Следователь­но, одной из наиболее существенных причин, заставлявших

⁷⁷ АВПР, ф. Канцелярия, д. 45, л. 611, Бутенев Нессельроде, 4 июня 1839 г.

⁷⁸ С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 430.

⁷⁹ «Revue de deux Mondes», t. 1, 1841, p. 469.

⁸⁰ H. В e 11. Op. cit., vol. I, p. 295.

⁸¹ «Times», 4/VII 1839.

84

объединиться Англию и Францию, была боязнь русской интервенции в Константинополь. Кроме того, как отмечала пресса, общественное мнение Англии было на стороне фран­цузов, а не русских⁸².

В этих условиях в конце мая 1839 г. произошло совеща­ние английских министров по восточному вопросу, на кото­ром было решено действовать в полном согласии с Фран­цией. Для этого английское правительство согласилось на передачу Египта в наследственное владение Мухаммеда Али, что было серьезной уступкой тюильрийскому кабинету. Кроме того, были разработаны меры на случай русской оккупации Константинополя. Было решено, что англо-фран­цузская эскадра с войсками на борту пройдет в Дарданеллы с согласия султана или без него⁸³. Для этого предполага­лось послать в Средиземное море объединенную англо-французскую эскадру. Французское правительство одобрило планы Пальмерстона. Но наиболее важным оно считало добиваться отмены Ункиар-Искелессийского договора и под­писания общей конвенции по восточному вопросу. Кабинет маршала Сульта, видимо, не очень рассчитывал на дли­тельность англо-французского взаимопонимания, если пред­лагал прийти к общему соглашению 5 державам.

Австрийское правительство с жаром поддержало мнение французского кабинета. Оно немедленно предложило собрать конференцию в Вене по восточному вопросу.

Английский историк Ч. Вебстер справедливо отмечал, что англичане и французы хотели использовать Австрию для того, чтобы вынудить Россию выступить совместно с дру­гими державами⁸⁴.

Идея конференции в Вене была горячо одобрена запад­ными державами. Согласие между Англией, Австрией и Францией было в основном достигнуто⁸⁵. Оставалось прив­лечь к нему Россию. Меттерних в провокационных целях распространил слух, что Россия сама подала идею конфе­ренции в Вене⁸⁶. Кроме того, чтобы привлечь Николая I, он попытался договориться с Пальмерстоном пропустить в Средиземное море несколько русских кораблей для совмест­ной защиты проливов. Однако британский министр иност­ранных дел заявил, что он не видит никакой необходимости

- ₀ „ су

в том, чтобы создавать такой дипломатический прецедент^й/, Пока шли переговоры по поводу конференции в Вене.

⁸² «Revue de deux Mondes», 1841, t. 1, p. 477.

⁸³ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 424; «Correspondence...», vol. I, p. 84. инструкция Пальмерстоиа командующему английским флотом в Средизем­ном море адмиралу Стопфорду.

⁸⁴ Ch. W e b s t e r. Op. cit., vol. II, p. 629.

⁸⁵ Н. В e 11. Op. cit., vol. I, p. 293.

⁸⁶ См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 440.

⁸⁷ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 438.

85

английский и французский послы в Константинополе вели активную антирусскую политику. Единственной целью они считали недопустить высадки русского десанта на берегу Босфора. В июне 1839 г. барон Руссен направил Порте ноту, в которой требовал пропуска через Дарданеллы француз­ских кораблей на случай появления у Константинополя рус­ской эскадры⁸⁸. Понсонби решительно поддержал это тре­бование.

Между тем военные действия между Турцией и Египтом разрастались. В начале июня 1839 г. турецкая армия, со­стоявшая из двух корпусов, была сконцентрирована у Беленджика. Египетские войска были сосредоточены неда­леко от Алепо. Расстояние между армиями достигало всего 12 миль⁸⁹. Для того чтобы усилить свои позиции в Сирии, турецкие министры отдали приказ о выходе флота под командой Капудана паши в море. Лорд Понсонби заявил, что английские военные корабли будут поддерживать дейст­вия турецкого флота. Адмирал Руссен не дал, однако, по­добного обещания. Бутенев писал по этому поводу: «Взгля­ды и заявления двух послов великих морских держав пред­ставляют резкий контраст, так как лорд Понсонби чувствует большое расположение к политике султана, а адмирал Руссен защищает интересы Мухаммеда Али. Будет очень интересно посмотреть, если этот же контраст проявится относительно поведения и действий английской и француз­ской эскадр в Средиземном море, когда оттоманский флот прибудет туда»⁹⁰. Благодаря русскому послу в Константи­нополе, до нас дошла интереснейшая подробность. Несмотря на достигнутое соглашение о единстве действий в Лондоне и Париже, послы в Константинополе говорили на разных языках. Противоречия между державами, спешно забытые в Европе, выступали со всей очевидностью в турецкой столице.

Потерпев неудачу в Константинополе, Франция попыта­лась повлиять на Мухаммеда Али с тем, чтобы военные дей­ствия на Ближнем Востоке были прекращены. В Александ­рию был спешно отправлен личный адъютант маршала Сульта капитан Калье. Он сумел уговорить египетского пашу отвести свои войска к Дамаску, но уже было поздно⁹¹.

23 июня Ибрагим-паша начал сосредоточивать армию вблизи города Диаберкира, в междуречье Тигра и Евфрата, для нападения на турецкие силы.

⁸⁸ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 445.

⁸⁹ АВПР., ф. Канцелярия, д. 46, л. 223, Бутенев Нессельроде, 4 июня 1оо9 г.

⁹⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 279, Бутенев Нессельроде, 18 июня 1839 г.

⁹¹ М. S a b г у. Op. cit., p. 445.

86

24 июня 1839 г., через два часа после восхода солнца, разразилась битва при Незибе. В этом сражении, которое сопровождалось ожесточенной артиллерийской дуэлью, ту­рецкие войска были разбиты и обращены в повальное бег­ство. «Восточный Наполеон» Ибрагим-паша одержал новую блестящую победу, равную битвам при Миссалунгах и Ко-нии. Две недели спустя Капудан-паша со всем турецким флотом бежал в Александрию и выдал эскадру Мухаммеду Али⁹².

Существует версия, что передача турецкого флота еги­петскому паше совершилась с одобрения и при содействии французских адмиралов Руссена и Лаланда. Этой точки зрения придерживается либеральный французский историк А. Дебидур⁹³. Косвенные подтверждения правильности вы­водов Дебидура мы находим в донесениях Бутенева из Кон­стантинополя ⁹⁴.

30 июня 1839 г., так и не получив известий о разгроме при Незибе, умер султан Махмуд, инициатор войны в Сирии. По меткому замечанию Гизо, Турция меньше чем за месяц

< ОС

потеряла государя, армию и флот^ао.

На трон вступил молодой Абдул Меджид, сын умершего султана. Был сформирован новый кабинет министров. Вели­ким визирем стал Хозреф паша вместо разбитого Хафиза паши. Пост министра иностранных дел снова занял возвра­тившийся из Лондона Решид-паша —сторонник западной ориентации и дипломат, симпатии которого всегда распро­странялись на морские державы, в особенности на Анг­лию⁹⁶. Политика нового кабинета была направлена на прекращение вражды с Мухаммедом Али. Первые распоря­жения молодого султана предписывали Хафизу паше оста­новить движение войск в глубь Сирии (битва при Незибе уже была проиграна), а Ахмеду-паше не покидать Дарда­неллы (флот уже находился в руках Мухаммеда Али). Сул­тан направил в Александрию своего представителя Акиф ефенди с мирными предложениями⁹⁷. Однако заключить мир после военных поражений на приемлемых для Турции усло­виях было чрезвычайно тяжело. Требовалось вмешательство европейских держав.

⁸² АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 235, Бутенев Нессельроде, 4 июля 1839 г.

⁹³ См. А. Дебидур. ук. соч., т. 1, стр. 389.

⁹⁴ АВПР. ф. Канцелярия, д. 46, л. 244, Бутенев Нессельроде, 29 июля 1839 г.

⁹⁵ М. G u i z о t. Op. cit., t. IV, p. 342.

⁹⁶ АВПР, ф Канцелярия, д. 46, л. 373, Бутенев Нессельроде, 2 июля 1839 г. i

⁹⁷ Там же.

87

Как только в Париже, Лондоне и Вене узнали о разгро­ме турецкой армии, смерти султана и предательстве Ахме­да паши, в Европе срочно забили тревогу. Русская оккупа­ция Константинополя казалась теперь неизбежной. Князь Меттерних писал графу Эстергази, что «нечего терять время на рыдания» и что настала минута скрепить узы великих держав в переговорах, которые должны открыться в Вене⁹⁸. Но австрийский канцлер ошибся в своих расчетах — Россия наотрез отказалась принять участие в совещании великих держав.

Нет необходимости специально подчеркивать, что внима­ние русского правительства было приковано к восточному вопросу с самого начала кризиса. Николай I пристально наблюдал за развитием событий в Сирии. Политика Петер­бурга была направлена на скорейшее урегулирование кон­фликта. Русское правительство чрезвычайно опасалось, что кризис повлечет за собой изменение существующего режима проливов и ослабит влияние России на Востоке. Кроме того, была еще одна серьезная причина. Николай I помнил, какой удар нанесла русской экономике затянувшаяся греко-турец­кая война 20-х гг. XIX в. Он опасался, что турецко-египет­ский конфликт помешает экономическому развитию южных провинций России. «Его величество желает, — писал Нес­сельроде,— чтобы кризис на Востоке был скорее окончен, не оказав пагубного влияния на индустриальное и коммер­ческое процветание империи»⁹⁹. Таким образом, перед рус­ским правительством встала задача как можно скорее положить конец войне на Востоке, сохранить свое привиле­гированное положение в Константинополе и обеспечить дальнейшее экономическое процветание южных районов России.

Для достижения мира на Востоке были различные спо­собы. В силу Ункиар-Искелессийского договора Россия могла вмешаться в конфликт и заставить Ибрагима-пашу очистить Сирию. Правительство Николая I могло также пойти на соглашение с одним из кабинетов, скорее всего с английским, в силу усиливающихся противоречий между Великобританией и Францией. Наконец, не было ничего не­возможного в заключении прямого соглашения между Тур­цией и Египтом при посредничестве Петербурга. От выбора пути для достижения своих целей зависела дальнейшая

судьба русского влияния в Турции. В этом важном вопросе наметилось некоторое разногласие между императором и его министром иностранных дел.

Никогда не отличаясь смелостью, решительностью и ши­ротой взглядов, Нессельроде был прекрасным министром при таком императоре, как Николай I. Внешне повинуясь воле царя, вице-канцлер, тем не менее, сдерживал слишком аван­тюрные планы своего государя. Для Николая I казалось возможным и желательным повторить 1833 г. и высадить свои войска в Константинополе для защиты турецкой сто­лицы от Ибрагима-паши. Эта мера казалась необходимой в виду возможного распада Османской империи. «Посмот­рим, долго ли больной проживет, — писал Николай фельд­маршалу Паскевичу,— но боюсь, что, несмотря на все наши лекарства, вряд ли ему долгий живот» ^|0°. Император в 30—40-е гг. считал, что крушение Турции неминуемо, и в своих политических расчетах исходил именно из этого убеж­дения. Более осторожный Нессельроде расходился с Нико­лаем во взглядах на данную проблему. Он был уверен, что даже в случае распада Османской империи западные дер­жавы не позволят России захватить Константинополь. Именно из этого убеждения он и исходил, представив в апреле 1939 г. Николаю обширный доклад, в котором сфор­мулировал свою точку зрения на позицию России в новом обострении восточного вопроса.

Этот документ, в отличие от более поздних августовских докладов, до настоящего времени не был известен в истори­ческой литературе¹⁰¹. В нем Нессельроде поясняет свою точку зрения на политику по отношению к Турции. Основ­ной помехой для России Нессельроде считал Ункиар-Иске-лессийский договор. Англию он рассматривал как потенци­ального противника на Востоке. «Мы не можем помочь султану, не приготовившись к военным действиям против англичан», — писал он ¹⁰². Нессельроде в докладе прямо не ставил вопроса об отказе от Ункиар-Искелессийского до­говора, но считал новую военную экспедицию в Константи­нополь невозможной. Он полагал необходимым способство­вать заключению прямого соглашения между султаном и

³⁸ См. С. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 443. ⁹⁹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, л. 115, Нессельроде Бутеневу, 13 июня 1839 г.

88

¹⁰⁰ Щербатов. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич. Приложе­ния к V т. СПб., 1896, стр. 162.

¹⁰¹ АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, лл. 99—201, доклад Нессельроде Царю 23 апреля 1839 г. (Свои взгляды на проблему восточного вопроса в этот период Нессельроде развивает также в письме к Струве, которое С. Горяинов цитирует в книге «Босфор и Дарданеллы». См. С. Г о р я и -нов. Босфор и Дарданеллы. М., 1947).

¹⁰² АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, л. 100, доклад Нессельроде царю,. 23 апреля 1839 г.

89,

.Мухаммедом Али на основе передачи последнему Египта в наследственное владение¹⁰³.

Наиболее важными являются взгляды Нессельроде на проблему поисков союзников в решении восточного вопроса. Он предлагал Николаю попытаться договориться с Англией. По мнению вице-канцлера, подобный союз мог нейтрализо­вать противодействие Великобритании агрессивным замыс­лам царизма в Турции. Он считал, что в ходе переговоров можно будет успешно разрешить русско-английские проти­воречия и разграничить сферы влияния на Ближнем Вос­токе.

Доклад был благосклонно принят императором, и его основные положения в дальнейшем стали руководством к действию для русской дипломатии. Было решено не посы­лать экспедиционный корпус в Константинополь для защиты турецкой столицы.

«В обстановке всеобщего возбуждения, — писал Нессель­роде графу Медему, — которое породил ливанский кризис, не следует проявлять ни беспокойства, ни нетерпения. Не нужно никаких демонстраций. Не следует посылать в Кон­стантинополь ни одного корабля, ни одного солдата. Импе­ратор глубоко убежден, что его спокойствие будет для Пор­ты значительно полезнее, чем его армия и его флот» ^1<м.

В мае 1839 г. Нессельроде передал русскому послу в •Лондоне приказ императора прощупать возможность буду­щего соглашения с Великобританией ¹⁰⁵.

Окончательно решив не предпринимать военно-морской •экспедиции в Турцию, Николай I, тем не менее, не думал пока отказываться от тех выгод, которые представлял ему "Ункиар-Искелессийский договор. Бутенев получил строгие предписания держаться обособленно и не связывать себя никакими обещаниями с другими дипломатическими пред­ставителями.

«Позиция независимости, в которой вы будете находить­ся,— писал ему Нессельроде, — дает вам надежное сред­ство подчеркнуть в глазах Порты разницу в принципах, ко-•торых она сможет ожидать от Петербурга, с одной стороны, и от Парижа и Лондона, с другой» ¹⁰⁶. Большое раздражение русского двора вызвала военно-морская демонстрация англо-французского флота вблизи Дарданелл¹⁰⁷. Получив

¹⁰³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, л. 101, доклад Нессельроде царю, ;23 апреля 1839 г.

¹⁰⁴ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 407.

¹⁰⁵ АВПР, ф. Канцелярия, д. 121, л. 340, Нессельроде Поццо-ди-Борго, 17 мая 1839 г.

^т АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, л. 8, Нессельроде Бутеневу, 4 мал 1839 г.

¹⁰⁷ См. К. М. Б а з и л и. ук. соч., стр. 180.

•известие о ноте, переданной султану Руссеном 5 июня, импе­ратор немедленно приказал Бутеневу покинуть Константи­нополь в случае, если султан согласится выполнить требо­вания французского посла ^Ш8.

Но так как султан ответил отказом, Бутенев остался в Константинополе. Смерть султана Махмуда заставила евро­пейские державы торопиться с конференцией в столице Австрии. Однако ни английское, ни французское правитель­ства не были уверены в согласии России ^шэ. Не сомневался .в этом один Меттерних, которого поддерживал Нессельроде. В июне 1839 г. канцлер доносил императору: «Я счастлив .доложить Вашему величеству, что идеи князя Меттерниха по восточной проблеме полностью совпадают с нашими»¹¹⁰. Однако Николай I не разделял эту точку зрения. В начале июня в Петербурге было получено известие, которое еще больше укрепило решение русского правительства отказать­ся от предполагаемой конференции. Дело в том, что по предложению австрийского канцлера западные державы обменялись декларациями о совместном ручательстве за це­лостность и независимость Турции¹¹¹. Этот демарш был целиком направлен против России.

В условиях сговора между Англией, Австрией и Фран­цией, а также демонстративных действий кораблей морских держав в Средиземном море русское правительство реши­тельно отказалось принять участие в конференции держав. Николай I торопил с заключением прямого договора меж­ду Турцией и Египтом. «Вы должны использовать все свое влияние на Хозреф-пашу,— инструктировал Нессельроде Бутенева, — чтобы убедить его, что спасение Турции зависит от скорейшего перемирия с Египтом»¹¹². Правительство Рос­сии решило предоставить султану полную свободу для ведения непосредственных переговоров, поддерживая его лишь «добрыми услугами» в Александрии¹¹³.

Таким образом, желание русского правительства покон­чить с разгоревшейся войной на Востоке было очевидным, так как международная конференция не устраивала Нико­лая I. Провозгласив политику «добрых услуг», царизм при-

¹⁰⁸ АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, л. 112, Нессельроде Бутеневу, 30 ию­ня 1839 г.

³⁹ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 426.

¹¹⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 229, л. 155, Нессельроде царю, 13 июня :1839 г.

¹¹¹ См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 446.

¹¹² АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 373, Нессельроде Бутеневу, 22 ию­ня 1839 г.

¹¹³ АВПР, ф. Канцелярия, д. 48, л. 114, Нессельроде Бутеневу, '30 июня 1839 г.

;эо

91

звал западные державы выступить посредниками при за­ключении прямого соглашения между Турцией и Египтом.

Однако действия русского правительства, как будет вид­но дальше, натолкнулись на серьезные препятствия, которые чинила западная дипломатия в надежде на изменение суще­ствующего положения на Ближнем Востоке, так как, несмот­ря на серьезные противоречия, Лондон и Париж в этот пе­риод выступали единым фронтом.

Для Пальмерстона срыв венской конференции был серь­езной неприятностью, так как он строил свои политические расчеты на выступлении 5 держав по восточному вопросу¹¹⁴. Французский поверенный в делах в Лондоне Буркине заве­рил Пальмерстона, что французское правительство пол­ностью солидарно с Англией по этому вопросу и счита­ет, что возможно выступление западных держав без Рос-

сии

115

Донесения английских и французских дипломатов того времени показывают, что между Парижем и Лондоном ве­лись лихорадочные переговоры по поводу совместного раз­решения восточного вопроса¹¹⁶. Пальмерстон считал, что единственно возможным вариантом является европейская конвенция. В июле 1839 г. «Тайме» призывала как можно скорее выработать соглашение 5 держав по Египту¹¹⁷.

Однако, судя по заявлению русских дипломатических представителей и по тону официальной прессы, русское пра­вительство не собиралось принимать участие в европейской конференции¹¹⁸. Поэтому Пальмерстон предложил план изо­ляции России путем заключения англо-франко-австрийского соглашения. В 20-х числах июля договоренность между тремя западными державами была в принципе достигнута ¹¹⁹. Это явилось основой для подписания коллективной ноты держав в Константинополе.

Россия ничего не знала о сговоре Англии, Франции и Австрии. Ее политика была по-прежнему направлена на урегулирование конфликта при помощи прямых переговоров между Турцией и Египтом. Однако эти переговоры натолк­нулись на серьезные трудности. Мухаммед Али, получивший известие о победе при Незибе, потребовал утверждения его наследственных прав не только над Египтом, но и над

"< Н. Bell. Op. cit., vol. I, p. 296.

¹¹⁵ Ed. D r i a u It. La question d'Orient depuis les origines jusqu'a nos jours. Paris, 1912, p. 264.

¹¹⁶ I. T e s t a. Op. cit., t. II, pp. 445, 447, 450.

¹¹⁷ «Times», 5/VII_ 1839.

¹¹⁸ «Санкт-Петербургские ведомости», 16 июля 1838 г.

¹¹⁹ I. Testa. Op. cit., t. II, p. 458.

Сирией, Аданом и островом Кандией (Крит) ¹²°. Молодой султан ответил решительным отказом на эти притязания. Кроме того, западные державы потребовали немедленного прекращения прямых переговоров. Это требование они сформулировали в ноте, в которой заявили, что Турция пока не способна самостоятельно добиться благоприятных усло­вий соглашения, и обещали ей свою помощь¹²¹.

В это же время в Вене Меттерних вел активные пере­говоры с представителями Англии и Франции. В середине июля он неожиданно послал курьера в Константинополь с известием о том, что договоренность между всеми европей­скими державами, включая Россию, достигнута ^ш. Австрий­ский курьер прибыл в столицу Турции 27 июля 1839 г. Барон Штюрмер собрал своих коллег и предложил немед­ленно сообщить Турции о том, что европейские державы пришли к общему соглашению. Бутенев подписал предло­женную ноту вместе со своими коллегами. Она гласила: «Нижеподписавшиеся имеют честь известить «Блистатель­ную Порту» во исполнение инструкций, полученных от своих правительств, что солидарность пяти великих держав по восточному вопросу является обеспеченной и что поэтому им поручено просить «Блистательную Порту» воздержаться от принятия без их содействия каких бы то ни было оконча­тельных решений и выжидать результатов того интереса, который эти державы проявят к Порте» ¹²³. Таково содержа­ние документа, изменившего на длительное время политику «европейских кабинетов в восточном вопросе. Турция была поставлена под коллективное покровительство Европы. Сул­тану ничего не оставалось делать, как смириться с этим положением.

Поражение армии Махмуда II и подписание коллектив­ной ноты держав завершило первый период восточного кри­зиса, который начался в апреле — мае 1839 г. военным столкновением в Сирии между турецкими и египетскими войсками. Восточный конфликт быстро перерос в общеевро­пейский кризис и привел к активному вмешательству вели­ких держав во внутренние дела Турции.

Царизму не удалось предотвратить турецко-египетский конфликт и после военного поражения Турции добиться

¹²⁰ АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 631, Мухаммед Али Хозреф паше, 24 июля 1839 г. (в донесении Бутенева от 30 июля 1839 г. Перевод на французском языке).

¹²¹ I. Testa. Op. cit., p. 458.

¹²² См. С. Татищев. Внешняя политика.., стр. 455.

¹²³ Впервые была опубликована в «British and Foreign state Papers». L., 1840, vol. XVIII, pp. 408—409; АВПР, ф. Канцелярия, д. 46, л. 530, 1839 г. (Копия на французском языке приложена к донесению Бутенева от 30 июля 1839 г.).

92

93

заключения прямого соглашения между султаном и Мухам­медом Али.

Срыв англо-турецкого союза, отказ участвовать в вен­ской конференции и сохранение, таким образом, «свободных, рук» по отношению к Османской империи помогли России отстоять на первом этапе кризиса свои позиции на Ближ­нем Востоке.

Однако отказ от военной экспедиции в Константинополь привел к нежелательным последствиям для царизма. Он по­высил роль западноевропейских держав в решении ближне­восточных проблем и заставил Николая I в значительной степени пересмотреть свои взгляды на взаимоотношения с Турцией и на Ункиар-Искелессийский договор 1833 г. Это со­глашение предполагало вооруженное вмешательство Рос­сии в турецко-египетский конфликт. Отказ от него означал сам по себе потерю полной самостоятельности, так как предполагал дипломатическое сотрудничество России с дру­гими европейскими державами. Наметилась, таким образом, новая тенденция поисков союзников для решения ближне­восточных проблем.

Разногласия Англии и Франции в испанском, бельгийском и, в основном, в восточном вопросах подсказали самодержа­вию, что Великобритания может стать потенциальным союз­ником России на Востоке. Это был серьезный просчет цар­ской дипломатии.

Первый этап кризиса наглядно продемонстрировал, что основной целью английского правительства был подрыв и уничтожение русского влияния в Турции. Для этого было установлено соглашение с Францией, к которому привлекли и Австрию. Западные державы по-прежнему выступали еди­ным фронтом против России на Ближнем Востоке.