0'Чгелъс ф Письмо п. Блоху, 31—22 сентября 18so г.— Маркс к., Энгельс ф. Соч., т. 37, с. 394—3ss

Общество порождает известные общие функции, без которых оно не может обойтись. Предназначенные для этого люди образуют новую отрасль разделения труда внутри общества. Тем самым они приобретают особые интересы также и по отношению к тем, кто их уполномочил; они становятся самостоятельными по отношению к ним, и — появляется государство... Новая самостоятельная сила, правда, в общем и целом должна следовать за движением производ­ства, но она, в свою очередь, оказывает обратное воздействие на условия и ход производства в силу присущей ей или, вернее, од­нажды полученной ею и постепенно развивавшейся дальше отно­сительной самостоятельности. Это есть взаимодействие двух неоди­наковых сил: с одной стороны, экономического движения, а с другой — новой политической силы, которая стремится к возмож­но большей самостоятельности и, раз уже она введена в действие,

обладает также и собственным движением. Экономическое движе­ние в общем и целом проложит себе путь, но оно будет испытывать на себе также и обратное действие политического движения, ко­торое оно само создало и которое обладает относительной самостоя­тельностью. На экономическое движение оказывает влияние, с одной стороны, движение государственной власти, а с другой — одновременно с нею порожденной оппозиции. Как на денежном рынке отражается в общем и целом и с указанными выше оговор­ками движение промышленного рынка, и, конечно, отражается превратно, так и в борьбе между правительством и оппозицией отражается борьба уже до этого существующих и борющихся клас­сов, и точно так же превратно: уже не прямо, а косвенно, но как борьба классов, а как борьба за политические принципы, и притом так превратно, что потребовались оысячелетия для того, ччобы нам стало ясно, в чем суть.

Обратное действие государственной власти па экономическое развитие может быть троякого рода. Она может действовать в том же направлении — тогда развитие идет быстрее; она может дей­ствовать против экономического развития — тогда в настоящее время у каждого крупного народа она терпит крах через извест­ный промежуток времени; или она может ставить экономиче­скому развитию в определенных направлениях преграды и толкать его в других направлениях. Этот случай сводится в конце концов к одному из предыдущих. Однако ясно, что во втором и третьем случаях политическая власть может причинить экономическому развитию величайший вред и может вызвать растрату сил и ма­териала в массовом количестве.

Кроме того, имеется еще случай завоевания и грубого уничто­жения экономических ресурсов, вследствие чего прежде при из­вестных обстоятельствах бесследно гибли все результаты эконо­мического развития целой местности пли нации. Теперь этот слу­чай имеет по большей части противоположные последствия, по крайней мере у больших народов. Побежденный в итоге выигры­вает иногда и в экономическом, и в политическом, и в моральном отношениях больше, чем победитель.

С правом дело обстоит точно так же. Как только становится необходимым новое разделение труда, создающее профессиональ­ных юристов, открывается опять-таки новая самостоятельная область, которая при всей своей общей зависимости от производ­ства и торговли все же обладает особой способностью обратно воздействовать на эти области. В современном государстве право должно не только соответствовать общему экономическому по­ложению, не только быть его выражением, но также быть вгут-ренне согласованным выражением, которое не опровергало бы само себя в силу внутренних противоречий. А для того чтобы этого до-

42Я

стичь, точность отражения экономических отношении нарушается все больше и больше. И это происходит тем чаще, чем реже слу­чается, что кодекс законов представляет собой резкое, несмягчен­ное, неискаженное выражение господства одного класса: ведь это противоречило бы «понятию права». Чистое, последовательное понятие права революционной буржуазии эпохи 1792—1796 гг. фальсифицировано во многих отношениях уже в Кодексе Наполео­на, а в той мере, в какой это понятие права в нем воплощено, оно должно претерпевать ежедневно всяческие смягчения благодаря возрастающей силе пролетариата. Но это не мешает тому, что Ко­декс Наполеона является тем сводом законов, который лежит в основе всех новых кодификаций во всех частях света. Таким образом, ход «правового развития» состоит по большей части только в том, что сначала пытаются устранить противоречия, вы­текающие из непосредственного перевода экономических отноше­ний в юридические принципы, и установить гармоническую право­вую систему, а затем влияние и принудительная сила дальнейшего экономического развития опять постоянно ломают эту систему и втягивают ее в новые противоречия (я здесь говорю пока только о гражданском праве).

Отражение экономических отношений в виде правовых прин­ципов точно так же необходимо ставит эти отношения на голову. Этот процесс отражения происходит помимо сознания действую­щего; юрист воображает, что оперирует априорными положениями, а это всего лишь отражения экономических отношений. Таким об­разом, все стоит на голове. А что это извращение, представляющее собой, пока оно еще не раскрыто, то, что мы называем идеологи­ческим воззрением, в свою очередь, оказывает обратное действие на экономический базис и может его в известных пределах модифи­цировать,— это мне кажется само собой разумеющимся. Основа наследственного права — экономическая, если предположить оди­наковую ступень развития семьи. Несмотря на это, будет очень трудно доказать, что, например, в Англии абсолютная свобода завещаний, а во Франции сильное ее ограничение объясняют­ся во всех частностях только экономическими причинами. Но и то и другое оказывает очень значительное обратное действие на эко­номику благодаря тому, что влияет на распределение имуществ.

Что же касается тех идеологических областей, которые еще выше парят в воздухе — религия, философия и т. д.,— то у них имеется предысторическое содержание, находимое и перенимаемое историческим периодом,— содержание, которое мы теперь назва­ли бы бессмыслицей. Эти различные ложные представления о при­роде, о существе самого человека, о духах, волшебных силах и т. д. имеют по большей части экономическую основу лишь в отри­цательном смысле; низкое экономическое развитие предыстори-

/.9Л

ческого периода имеет в качестве дополнения, а порой в качестве условия и даже в качестве причины ложные представления о природе. И хотя экономическая потребность была и с течением времени все более становилась главной пружиной прогресса в познании природы, все же было бы педантизмом, если бы кто-ни­будь попытался найти для всех этих первобытных бессмыслиц эко­номические причины. История наук есть история постепенного устранения этой бессмыслицы или замены ее новой, по все же менее нелепой бессмыслицей. Люди, которые этим занимаются, принадлежат опять-таки к особым областям разделения труда, и им кажется, что они разрабатывают независимую область. И по­скольку они образуют самостоятельную группу внутри общест­венного разделения труда, постольку их произведения, включая и их ошибки, оказывают обратное влияние на все обществен­ное развитие, даже на экономическое. Но при всем том они сами опять-таки находятся под господствующим влиянием эко­номического развития. В философии, например, это можно легче все доказать для буржуазного периода. Гоббс был первым со­временным материалистом (в духе XVIII века), но он жил в то время, когда абсолютная монархия во всей Европе пережи­вала период своего расцвета, а в Англии вступила в борьбу с народом, и был сторонником абсолютизма. Локк был в религии, как и в политике, сыном классового компромисса 1688 года. Английские деисты и их более последовательные продолжатели — французские материалисты были настоящими философами бур­жуазии, французы — даже философами буржуазной революции. В немецкой философии от Канта до Гегеля отразился немецкий обыватель — то в позитивном, то в негативном смысле. Но, как особая область разделения труда, философия каждой эпохи рас­полагает в качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который передан ей ее предшественниками и из ко­торого она исходит. Этим объясняется, что страны, экономически отсталые, в философии все же могут играть первую скрипку: Фран­ция в XVIII веке по отношению к Англии, на философию которой французы опирались, а затем Германия по отношению к первым двум. Но как во Франции, так и в Германии философия, как и всеобщий расцвет литературы в ту эпоху, была также результа­том экономического подъема. Преобладание экономического раз­вития в конечном счете также и над этими областями для меня не­оспоримо, но оно имеет место в рамках условий, которые предпи­сываются самой данной областью: в философии, например, воз­действием экономических влияний (которые опять-таки оказывают действие по большей части только в своем политическом и т. п. выражении) па имеющийся налицо философский материал, до­ставленный предшественниками. Экономика здесь ничего не соз-

425

дает заново, но она определяет вид изменения и дальнейшего раз­вития имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она производит по большей части косвенным образом, между тем как важнейшее прямое действие на философию оказывают политические, юридические, моральные отражения.

О религии я сказал самое необходимое в последней главе брошюры о Фейербахе.

Следовательно, если Барт полагает, что мы отрицали всякое обратное влияние политических и т. д. отражений экономиче­ского движения на само это движение, то он просто сражается с ветряными мельницами. Ему следует заглянуть лишь в «18 брю­мера» Маркса, где речь и идет почти только о той особой роли, ко­торую играют политическая борьба и события, конечно, в рамках их общей зависимости от экономических условий; или посмотреть «Капитал», например отдел о рабочем дне, где показано, какое решительное действие оказывает законодательство, которое ведь является политическим актом, или отдел, посвященный истории буржуазии (24-я глава). К чему же мы тогда боремся за политиче­скую диктатуру пролетариата, если политическая власть экономи­чески бессильна? Насилие (то есть государственная власть) — это тоже экономическая сила!..

Чего всем этим господам не хватает, так это диалектики. Они постоянно видят только здесь причину, там— следствие. Они не видят, что это пустая абстракция, что в действительном мире такие метафизические полярные противоположности существуют только во время кризисов, что весь великий ход развития про­исходит в форме взаимодействия (хотя взаимодействующие силы очень неравны: экономическое движение среди них является са­мым сильным, первоначальным, решающим), что здесь нет ниче­го абсолютного, а все относительно. Для них Гегеля не суще­ствовало.

Энгельс Ф. Письмо К, Шмидту, S7 октября 1890 г.— Март К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 41S—421

Из всего сказанного ясно, какую роль играет в истории наси­лие по отношению к экономическому развитию. Во-первых, вся­кая политическая власть основывается первоначально на какой-нибудь экономической, общественной функции и возрастает ао мере того, как члены общества вследствие разложения первобыт­ных общин превращаются в частных производителей и, следова­тельно, еще больше увеличивается отчужденность между ними и носителями общих, общественных функций. Во-вторых, после того как политическая власть стала самостоятельной по отношению к обществу и из его слуги превратилась в его господина, она мо­жет действовать в двояком направлении. Либо она действует в

426

духе и направлении закономерного экономического развития. Тогда между ней и этим развитием не возникает никакого конфлик­та и экономическое развитие ускоряется. Либо же политическая власть действует наперекор этому развитию, и тогда, за немноги­ми исключениями, она, как правило, падает под давлением эко­номического развития. Этими немногими исключениями являются те единичные случаи завоеваний, когда менее культурные завое­ватели истребляли или изгоняли население завоеванной страны и уничтожали его производительные силы или же давали им за­глохнуть, не умея их использовать. Так поступили, например, христиане в мавританской Испании с большей частью ороситель­ных сооружений, которым мавры обязаны были своим высокораз­витым хлебопашеством и садоводством. Каждый раз, когда завое­вателем является менее культурный народ, нарушается, как само собой понятно, ход экономического развития и подвергается уни­чтожению масса производительных' сил. Но при длительном за­воевании менее культурный завоеватель вынужден в громадном большинстве случаев приспособиться к более высокому «хозяйст­венному положению» завоеванной страны в том виде, каким оно оказывается после завоевания; он ассимилируется покоренным народом и большей частью вынужден усваивать даже его язык. А если оставить в стороне случаи завоеваний, то там, где внутренняя государственная власть какой-либо страны вступала в антагонизм с ее экономическим развитием, как это до сих пор на известной ступени развития случалось почти со всякой политической вла­стью,— там борьба всякий раз оканчивалась ниспровержением политической власти. Неумолимо, не допуская исключений, эко­номическое развитие прокладывало себе путь; о последнем, наи­более разительном примере в этом отношении мы уже упоминали:

это великая французская революция. Если бы «хозяйственное положение», а вместе с ним и экономический строй какой-либо страны попросту зависели, в согласии с учением г-на Дюринга, от политического насилия, то было бы невозможно понять, поче­му Фридриху-Вильгельму IV не удалось после 1848 г., несмотря на всю его «доблестную армию», привить средневековое цеховое устройство и прочие романтические причуды железнодорожному делу, паровым машинам и начавшей как раз в это время разви­ваться крупной промышленности его страны; или почему русский царь (Александр II.— Ред.), который действует еще гораздо более насильственными средствами, не только не в состоянии уплатить свои долги, но не может даже удержать свое «насилие» иначе, как беспрерывно делая займы у «хозяйственного положения» Запад­ной Европы.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг.— Маркс К., Энгельс Ф, Соч., т. SO, с. 188—189

427

Всякая демократия, как вообще всякая политическая надстрой­ка (неизбежная, пока не завершено уничтожение классов, пока не создалось бесклассовое общество), служит, в конечном счете, про­изводству и определяется, в конечном счете, производственными отношениями данного общества.

Ленин В. И. Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина.— Поли. собр. соч., т. 42, с. SS7S

Развитие демократии до конца, изыскание форм такого разви­тия, испытание их практикой и т. д., все это есть одна из состав­ных задач борьбы за социальную революцию. Отдельно взятый, никакой демократизм не даст социализма, но в жизни демократизм никогда не будет «взят отдельно», а будет «взят вместе», оказывать свое влияние и на экономику, подталкивать ее преобразование, подвергаться влиянию экономического развития и т. д. Такова диалектика живой истории.

Ленин В. И. Государство v революция.— Поли. собр. соч., т. S3, с. 79

Требование «свободы промышленности» означает всегда не­соответствие между юридическими нормами (отражающими произ­водственные отношения, отжившие уже свой век) и новыми произ­водственными отношениями, которые развились вопреки старым нормам, выросли из них и требуют их отмены.

Ленин В. И. Кустарная перепись в Пермской губернии.— Полн. собр. соч., т. 2, с. 4SO