Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Носов Н.Е.становление сословно-представительных...docx
Скачиваний:
0
Добавлен:
01.05.2025
Размер:
4.6 Mб
Скачать

9� Д. С т е ф а и о в и ч. О Стоглаво, стр. 86.

Иаиболеіз  крупные  владения  митрополитов  и  ыс  только  отделыше

слободы,  села  и  деревни,  а  зачастую  целые  волости  к  станы  находились,

как показывают актовые копийііые кпиги   московского   митрополичьего

дома   XVI   в.,   в   таких   уездах,   как   Московский,   Владимирский,   Коломен¬

ский,   Суздальский,   Ростовский,   Дмитровский,   Волоцкий,   Звенигородский,

Юрьевский,   Переяславль-Залесский,   Нин�егородский,   Костромской,   Горохо-

вецкий,  Галицкий,  Вологодский  и  Белозерский   (см.:  АФЗХ,  ч.  I).

84

нику Устину   Недюреву».®�   Теперь   же   «крестьяне   тое   волости»

в   лице   старосты   Ивашки   Олеіпкова   и   �Еетырех   его   сотоварищей

«пооброчились» у   великокняжеского   дьяка   Угрима   Львова,   что

«дати  им  в...  ка8яу  оброком  за  наместничи  и  тиуновы  кормы,   и

Князь  Д.  Ф.  Вольский,  известдыЁ  боярип  и  воевода еще Василия Ш,

умер   И   января   1551   г.   (Н.   П.   Л и х а ч: е в и   Н.   В.   Мят л ев.   Тысячная

жнига   7059—1550   года.   Орел,   1911,   стр.   78).   Следовательно,   Плесская   во¬

лость   пѳ   могла   церейти   в   ведение   владимирских   городовых   приказчиков

и   ключников   позже   этого   срока. (А.   А.   Зимин   ошибается,   полагая,   что

князь   д.   Ф.   Вельский   был   наместником   во   Владимире   «до»   28   февраля

1551  г.  Кстати,  это  противоречит  и  самому  тексту  грамоты.  См.:  А.  А.  3 и-

мин. Список  наместников  Русского  государства  первой  половины  XVI   в.

«Археографический  ежегодник  за  1960  год»,  М.,  1962,  стр.  28).  Но  когда же

кпязь  Д.   Ф.  Вельский  заступил  на  владимирское   наместничество,   сказать

трудно.  Дело   в   том,  что,   согласно  разрядным  данным,   князь   Д.   Ф.  Вель¬

ский  летом   (в  мае—сентябре)   1550  г.  был  воеводой  иа  Коломне  и  Кашире,

а   раиее   (осенью   1549   г.)   воеводой   в   Суздале   (согласно   летописи,   царь

в  ріоябре  1549 г.  «посылает  вперед  себя  воевод  своих  и  повелевает  им соби-

ратися  с  ліодми  в   окрестных  градах   столного  града   Владимеря:   большого

полку  воеводе  боярину  князю  Дмитрию   Федоровичу  Вельскому  да  князю

Володимеру  Ивановичу  Воротынскому  в  Суздале»),  весной  1548  г.— в  Ко¬

ломне,  зимой   (декабрь  1547  г.)   во  Владимире.  Правда,  возможно,  что   он

состоял   в   1547—1550   гг.   одновременно   и   во   владимирских   наместниках.

Во   всяком   случае   именно   в   таком  двойном   качестве   (воеводы  и  намест¬

ника)   он  уже  был  во  Владимире  в  1539  г.   (Разрядная  книга   1475—1598 гг.

М.,  1966,  стр.  100,  101,   103,  104,  108,  111,  ИЗ.   114,  118,  121,  126,   129;  ПСРЛ,

т.  XX,  вторая  половина,   стр.  466,  476). Время  же назначения  нового   на¬

местника  во  Владимир  нам  неизвестно.  Во  всяком  случае   осенью   (в  ноя¬

бре)   1551   г.  во   Владимире  упоминаются  лишь   великокняжеские   тиуны—■

Есип  Никитин  и  Иван   (Иванец)   Богданов  сын  Веревкип   («Владимирские

губернские  ведомости»,   1909,    24).  Правда,   в  марте   1553  г.   наместршком

Владимира  был  уже  кн.  Иван  Михайлович  Шуйский   (РИО,  т. 59,  стр.  377).

Но   это   уже   период,   как   мы   увидим   ниже,   временных   земских   контр-

реформ, связанных с новым правительственным кризисом 1553 г.

Но  в  данном  случае  для  нас  важен  сам  факт   (а   он  бесспорен),  что  уже

в   середине   января   1551   г.   (во   всяком   случае   не   позднее,   а   возможно,   и

ранее) Плесская   волость   была   отписана   от   владимирского   кормления   и

временно   передана в управление городовому приказчику и   ключпику.

Не   свидетельствует   ли   это   о   том,  что   уже   в   конце   1550—январе   1551   г.

в  правительственных  кругах  реально   стоял  вопрос  о  возможности  отмепы

кормлений  в   черных  волостях  и  поэтому-то   правительство   и  пе   спешило

с   назначением   нового   наместника   во   Владимир.   Что   касается   владимир¬

ского  городового  приказчика   Василия   (Васюка)   Сущова,   то   он  принадле¬

жал  к  местным  дворовым  детям  боярским   (в  Дворовой  тетради  по  Влади¬

миру  записаны  двое   его  родичей  Борис  Алексеев   сын  Суш�ов   и  Никита

Семенов   сын  Сущов   с  сыном  Никифорцем,   оба  первых  значатся  и  в   Ты¬

сячной   книге,   среди   владимирских   детей   боярских   ПІ   статьи.   См.:   ДТ,

л.  117;  ТК,  л. 134  об.—135;  об  их  поместьях  см.:  ПКМГ,  ч. I,  отд.  I,  стр. 12,

51.  Упоминаются   в   источниках   по   Владимиру   и   дети   самого   Василия

Сущова —Семен   и   Алексей. См.; Акты Калачова, т. И,   стр.   349—350),

Городовым   приказчиком   Василий   Сущов   значится   уже   в   тоне   1542   г.,

когда   его   напарником   был   Ташлык   Тимофеев   сын   Всеволожский,   тоже

дворовый   сын  боярский  по   Владимиру   (о  последнем   в   Дворовой   тетради

есть   запись  «Татлык   Тимофеев   сын   Всеволожского.   Сын   его   Вориско.

Стар.   Отставлен.   Служит   сын»;   см.:   ДТ,   л.   117) («Владимирские   губерн¬

ские   ведомости», 1909,     23; Описание   актов   Уварова,     26, стр.   33).

85

за   пятно,   и   за   выводную   куницу,   и   за   новоженной   убрус,   и   за

присуд,   и   за   праведчиковы   и   за   доводчиковы   поборы,   и   за   все

наместничи  и  его  пошлинных  людей  пошлины  на  год   15  рублев».

Поскольку  же  оброк  должен  был  вноситься  в  казну  в  год  на  два

срока:   первая   половина   (семь   с   половиной   рублей)  —на   покров

(1   октября) 1551   г.   и   вторая  на   сборное   воскресенье   1552   г.,

то  акт  перевода  волости  на  откуп  следует  датировать  не  временем

выдачи грамоты (28 февраля), а   ранее —15 февраля 1551 г.

(на этот   день   приходилось в этот   год   сборное воскресенье).��

Сама   же   организация   управления   Плесской   волостью   выгля¬

дит,   согласно   царской   грамоте, так: волость   получает   право   на

«своего  данного  пристава»,  который   «от  них  и  по  них  ездит  и  на

поруки  их  и  ох  них  дает»,   «срок  мечет»  да  «ставит»  обоих  истцов

на Москве перед царем. Но «ставит» толхжо на «два срока

в   году»—на   рождество   и   петров   день.   Это.   как   говорится,   во

взаимоотношепиях с внешним миром. Внутри же волости все

Сохранялись   сведения о   деятельности Василия Сущова   как   владимир¬

ского  городового  прикащика  и  от  1547  г.,  но  теперь  его  товарищами  были

ужо   Афанасий   и   Роман  Языковы   (ГБЛ,   Троицкие   акты,   кн.   527,   л.   466;

«Владимирские   губернские   ведомости», 1909,     23). Любопытно такн�е,

что в 1549 г. Борис Иванов сын Сукин был   дъяком   во   Владимире

(Ю.   В.   Татищев. Местнический   сцравочник   XVII   в.   «Летопись   исто-

рико-родословпого общества в Москве», выц. 2—3, М.,   1910,   стр.   67. 

Б.   И.   Сукин   приходился   родным   братом   известного   казначея   Ивана   IV

50-х  годов  Федора  Ивановича  Сукина.  Происходили  яео  Сукины  из  суздаль¬

ских   вотчинников.   См.:   И.   П.   Лихачев. Разрядные   дьяки   XVI   века,

стр.   216—217).   Факт   сам   по   себе   чрезвычайно   важный,   так   как   указы¬

вает,  что  еще  в   середине  XVI  в.  управление  Владимиром   осуществлялось

подобным  же  образом,  как  и  управление   такими  крупнейшими  городами,

как  например  Новгород,  Псков  и  Нижний  Новгород,  т.  е.  в  городе  был  не

только   великокняжеский   наместник,   но   государев (городовой) дьяк,   ве¬

дающий   наместничьей   канцелярией   и   осуществляющий   вместе   с   городо¬

выми   приказчиками (ему   подведомственными, во всяком случае так

в  Новгороде  и  Пскове)   общий  надзор  за  уездными  землями,  сбором  нало¬

гов   и   отбыванием   населением   государевых   повинностей  посохи,   городо¬

вого  дела  и  т.  д.  То,  что  эти  посты  уже  в  середине  XVI  в.  залимали  мест¬

ные  дети  боярские   (и  весьма  зажиточные)   в  лице  хотя  бы  тех  же  Сущо-

вых, факт тоже немаловажный и весьма симптоматичный б борьбе

уездного  дворянства  за  «свое))  местное  самоуправление.

Плесская  уставная  грамота  28  февраля  1551   г.   была  впервые   обна¬

ружена  и  опубликована  М.  А.  Дьяконовым  в  его  известной  статье  «О  мо¬

сковских  реформах  половины  XVI  века»   (ЖМНП,  1894,    4,  стр.  190—191).

Он  же,  развивая  мысли  В.  О.   Ключевского   о   связи   «собора  примирения»

с   отменой  кормлений,  высказал  предположение,  что   поскольку   «Плесская

грамота  не  содержит  никаких  указаний  и  ссылок  на  Судебник  и  уставную

грамоту»,   утвержденных  Стоглавым   собором,   то  дает   основание  полагать,

«что  еще  до  открытия  Стоглавого   собора  московское  правительство  имело

готовый   план   о   возможной   замене   кормлений   органами   земского   само¬

управления,  ж  весьма  вероятно  предположить,   что  этот  план  был  подска¬

зан правительству па соборе 1550 года» (мы   уже   отмечали,   что   как

М.  А.  Дьяконов,  так  и  Б.  О.  Ключевский  полагали,  что  «собор  примирения»

состоялся  в  этом  году,  поскольку  найденное  С.  Ф.  Платоновым  дополнение

к  хронографу  1512  г.  им  было  неизвестно).   (Там  же,  стр.  192),

86

«дела» между   крестьянами («кому   будет   до кого дело... меж

собя»)   вершат   особый  волостной   староста   и  целовальники,   «кого

(они) собе   избирут   всею   волостью».   Значит,   речь   идет   именно

об  учреждении   (как  и  на  церковных  землях)   нового  земского  вы¬

борного   органа,   а   не   о   наделении   судебными   нравами   обычных

волостных   старост,   ведавших   в   волостях   мирскими   обш;инными

делами,   и   органа   весьма   широких   полномочий,   коли   в   его   руки

переходят  «разбойничи  и  татииы  дела  Плесские  волости»   (губное

ведомство),   которые   волостные   власти (новый   староста   и   цело¬

вальники) должны   «судити   и   управливати   по   губной   грамоте».

И   даже   более  о   всех   делах,   о   которых   «старосте   и   целоваль¬

ником  унравы  учинить  немочно»,  им  предоставляется  право   «до¬

кладывать» непосредственно царю. Распространяется это и на

охрану волости от обид   со стороны «проезжих людей»   «хто

у   них   в   волости  силно   станет  и   корм  учнет   имати   безденежно»,

и  в  этом  случае  царь  гарантировал  свое  прямое  вмешательство 

взыскание  с  нарушителей   («без  суда»)   всех  «учиненных  убытков»

в  пользу  волоп],ан  в  тройном  размере.  И  уж  тем  более  распростра¬

нялось   это   на   дела   о   душегубстве,   единственную   категорию   уго¬

ловных  дел,   не   подсудных   по   грамоте   земским   властям,  ~ и   тут

прямо   и   сразу   московский   великокняжеский   суд   с   предоставле¬

нием   волоп];анам   права   самим   «приводить»   убийцу   в   Москву,   и

«нет»   никаких   «вир   и   продаж».   И   вообп];е   нет   никакой   зависи¬

мости   плеш;ан   от   владимирских   кормленщиков.   Ведь   даже   при

несчастном   случае (убьется   кто или   утонет) или   самоубийстве

«оне  в  городе  в  Володимире  тиуном  нашим  того  не  являют».  Пол¬

ное  доверие!

Но   последняя   оговорка   вая�на   и   в   другом   отношении  она

ясно  показывает,  что  хотя  одним  из  поводов  к  передаче  Плесской

волости  на  откуп  и  было  отсутствие  в  это  время   (с  конца  1550  г.)

наместника  во  Владимире,  а  именно  им  до   этого  управлялась  во¬

лость,   правительство   все   ?ке   предусматривало возможность (на

будуш;ее)   столкновения  волопдап  с  тиунами  владимирских  намест¬

ников, т. е. рассматривало введение земского   самоуправления

в  Плесской  волости  как  явление,  отнюдь  не  связанное  с  наличием

или   отсутствием   наместников   во   Владимире.   Иначе   говоря,   речь

шла   не   о   временной   мере,   а   о   нововведении,   могуш;ем   стать   и

постоянным.

И  этому  отнюдь  не  противоречит,  что  уже  через  год,  в  1552  г.,

как гласит приписка на   обороте грамоты, плесские крестьяне

у   того   же   дьяка   Угрима   Львова   «пооброчилися   на   другой   год»

(1552/53   г.) «дати»   в   царскую   казну   «оброком  'за   наместничи   и

гиуновы   кормы»   и   «за   все   наместничи  и   его   пошлинных   людей

пошлины»   на   год   30   рублей   «наддали   перед   старым   оброком

15  Рублев».  А  заодно  получили  и  разъяснение,  что   «данного   при¬

става»   они  имеют  право   избирать   себе   лишь   «из   площадных  не-

делщиі�ов не их города». Обе оговорки  увеличение размера

37

«оброка»  в  два  раза  и  возможность  избирать  себе  пристава  только

из  иногородцев    говорят  сами за  себя.  Они  ясно  показывают,  что

новая   система волостного   управления была настолько выгодна

волощанам,  что  они  были  готовы  платить   (конечно,   не  без  пону¬

кания   к   этому) даже   двойной   оброк,   лишь   бы   ее   сохранить,   ну

а   правительство   торговалось,   стремясь   получать   максимум   при¬

были   от   нового   земского   устроения,   а   заодно   уже   с   первых   же

шагов   пресечь   возможность   излишнего   контакта   волопдан   с  при¬

ставами   из   местных   детей боярских (с иногородцами все же

надежнее!).   Дело   было   явно   новое.   А   лишний   контроль   никогда

не  помешает.

Исключительно   важны   и   данные   Плесской   уставной   грамоты

1551   г.   о   том   приказном   аппарате,   на   который   было   возложено

правительством  проведение  земской  реформы.   Указание  грамоты,

что в данном   слз�чае   это был   известный   дьяк   Угрим   Львович

Пивов,   в   этом   смысле   особенно   показательно.   Дело в   том, что

если   распределение кормлений между   служилыми людьми, со¬

гласно   «Спискам  на  кормленое  верстанье»,  производилось  обычно

в  Разрядном  приказе,  то  само  веданпе  кормления  выдача  «корм¬

леных  грамот»  и  доходных  списков,  равно  как  и  сам  контроль  за

наместничьими   сборами  и   пошлинами,   а   на   посадах   и   в   черных

волостях  вообшіе  за  всей  их  судебно-административной  деятельно¬

стью  было компетенцией Казенного приказа, между   дьяками

которого  обычно  и  распределялись  города  и  волости,  находящиеся

«в   кормлении»   за   наместниками   и   волостелями.   К   числу   таких

«кормленых   дьяков»,   как   именует   их   Судебник   1550   г. («кото¬

рые  дьяки  у  кормленей  будут»  ст.  47-я),  и  принадлежал  Угрим

Пивов,с   деятельностью   которого,   как   мы   увидим   ниже,   непо¬

средственно связано проведение земской реформы во многих

районах  страны.

Таким   образом, Плесская   уставная   грамота 1551 г. как   бы

фиксирует   момент  рождения  новой   системы   земского   самоуправ¬

ления,   момент,   когда   в   правительственном   аппарате   еще   только

вырабатывались (но   отнюдь   не   были   окончательно   определены)

те  конкретные  правовые  формы  и  принципы,  в  которые  на  прак¬

тике должны быть облечены «соборные уложения» о земстве.

А  проще  говоря,  еще  не  был  создан  тот  формуляр  земских  устав¬

ных грамот  кодекс структуры, прав и обязанностей земских

властей,   который  уже  лежит   в   основе   дошедших  до   нас   земских

уставных   грамот   февраля—марта 1552   г.   и   представляет   собой

образец   «творческой   переработки»   для  потребностей   земского   са¬

моуправления  наместничьих  уставных  грамот  и  принятой  Стогла¬

вом— в качестве дополнения к новому Судебнику  «уставной

грамоты,  которой  в  казне  быти».

О   деятельности   Угрима   Львовича   Пивова   как   «кормленого   дьяка»

см.:  П.  А.  Садиков.   Очерки  по  истории  опричнины,  стр.  239—246,

ГЛАВА   В,Т О Р А Я

«ГЕНЕРАЛЬНАЯ  РЕВИЗИЯ»  ТАРХАНОВ

ОТ  ФЕОДАЛЬНЫХ  ИММУНИТЕТОВ

К  ПОМЕСТПО-ВОТЧИІПЮМУ  РЕ?КИМУ

Принятием «уставной грамоты» далеко   но

исчерпывались   «соборные  уложения»   1551  г.

о  земстве.  Не  менее  важное  значение  для  вы¬

работки   основ   нового   земского   устроения   имела   реализация   на

практике,  и  именно  в  1551  г.,   тоже  руками  «избранной  рады»  

определений  Собора  о  тарханах  и  новых  слободах,  не  только  под¬

твердивших подобные постановления нового Судебника, но и

внеснтх  в  их  истолкование  ряд  существенных  коррективов.

Поэтому,  перед  тем  как  перейти  к  непосредственному  знаком¬

ству   с   земскими   уставными   грамотами   1552   г.,   необходимо   вы¬

яснить,  какие  же  изменения  внес  дерковно-земский  Собор  1551  г.

в   саму   организацию   местного   судебно-административного   и   тяг¬

лого   управления   страны   в   целом,   в   первую   очередь   в   систему

феодальных иммунитетов.

Дело  в  том,  что  широкое  развитие  не  только  земских ~ посад¬

ских  и  волостных,   но  ж  любых  иных  форм   сословного   предста¬

вительства на местах могло иметь место только   при   условии

коренной  реорганизации  действующей  в  стране  системы  феодаль¬

ных иммунитетов   особых   тяглых  и   судебно-административных

привилегий   светских   и   духовных   феодалов  и   создания   на   их

базе (путем   их   ограничения   и   унификации) единых   государст¬

венных   и   частноправовых  норм   сословного типа, регулирующих

жизнь  местных  феодальных  обш:еств  уже  в  рамках  становящегося

в   России   сословно-представительного   строя.   Проще   говоря,   речь

шлЕа  о  выработке  основ  таких  частно-правовых  и  государственных

институтов,  которые" должны  были,   с  одной  стороны,   соответство¬

вать   потребностям   складывающегося   в   стране   нового   поместно-

вотчинного  режима,  все  более  и  более  базирз�гощегося  на  примене¬

нии  крестьянского   труда  непосредственно   в   барском   хозяйстве   и

для   его   потребностей   (отсюда  и   борьба   среднего   и   мелкопомест¬

ного  дворянства  за  закрепощение  крестьян),  а  с  другой-расши-

89

рить рамки   для развития торговли, ремесла и лромышленной

деятельности   поднимающегося третьего сословия  посадских   и

волостных «лучших   людей» ж «торговых мужиков». Это были

разные  тендепции,  как  различны  были  и  классы,  стоящие за ними.

Но   именно   в   их   интересах   и   под   их   ударами   рушилась   старая,

унаследованная   еще   от  удельного   периода,   иерархическая   струк¬

тура  крупного  феодального  землевладения  России  и  порожденная

его  система   феодальных  иммунитетов.   А  именно   она  была   одним

из   главных   тормозов   социально-экономического   и   политического

развития  Русского   государства  XVI   в.,   тормозом,   без  ликвидации

которого  было  по  существу  невозмоншо  ни  создание  самого  цент¬

рализованного  государства, ни завершение   процесса социально-

политической   консолидации   феодальных   сословий   как   классовой

основы  этой  централизации.

Естественно  поэтому,  что  о  широком  развитии   земского   само¬

управления  и представительства  в  России XVI  в.  невозможно  было

говорить  до   тех  пор,   пока  русское   общество   было   сковано   систе¬

мой феодальных иммунитетов, находящей свое проявление и

в   существовании  белых  владельческих  слобод,   и   белого   тягла,   и,

наконец,   бесчисленных  охранительных  и  заповедных  привилегий,

отгораживающих  феодальные  владения  друг  от  друга,   а  их  насе¬

ление " от   черных   посадских   людей   и   крестьян,   В   таких   усло¬

виях  создание  общеземских  местных  органов,  особенно  в  районах

поместно-вотчинного землевладения, было крайне затруднено.

Именно  в   силу  этого   земская  реформа   и  была   самым  тесным

образом   связана   с   реорганизацией   системы   феодальных   иммуни¬

тетов,   а   итоги   последней   в   значительной   степени   определили   и

сам характер развития в России земского   представительства.

Земство и феодальный   иммунитет как   бы противостояли   друг

другу,  точно  так  же  как  противостояли  друг  другу  те  обществен¬

ные   силы,   интересы  которых  они   представляли,   а  именно   посад¬

ские  люди  и  крестьяне,  добивающиеся  хотя   бы  минимальных  го¬

сударственных   и  правовых  гарантий   для   свободы   своей  хозяйст¬

венной  деятельности,  и  не  только  в  рамках  черных  тяглых  миров,

и  бояре  и  дворяне,  отстаивающие  свои  феодальные  привилегии  и

свое право   на   феодальную эксплуатацию. Ото была  классовая

борьба,   борьба   за   разные   пути   развития   России.   И   если   бояре,

как   мы   уже   отмечали,   в   силу   своего   социально-экономического

полоя�ения,   как  крупные   земельные   собственники,   имеюпще   воз¬

можность  приспособить  свое  хозяйство  к  потребностям  рынка  без

закрепощения  іфестьян,   в  своем  большинстве  в  отличие  от  круп¬

ных  монастырей   (избалованных  великокняясескими  привилегиями

и  отстаивающих  право  па  особое  положение  в,  государстве)   были

склонны   на   компромиссы (хотя,   казалось   бы,   как   раз   они-то   и

обладали в своих вотчинах   наиболее полными тарханами), то

дворянство,   наоборот,   стремилось  максимально  использовать   пре¬

имущества   государственной   централизации   и   внеэкономического

90

принуждения (крепостничества),   получить   от   самодержавия   но¬

вые  привилегии,   а  тем  самым  приравнять  себя  социально  и  поли-

тически  к  боярству.   Иначе  говоря,   дворяне  наиболее   активно  до¬

бивались модификаціт феодальных иммунитетов в сословное

право  и  сословные   институты  и  главный  их  смысл  видели  в   воз-

мояшости  присвоения через  них   (вернее,  благодаря  им)   продуктов

крестьянского   труда   насильственным   путем  вотчинный   режим

для  крестьянской  крепости.  Поэтому  они,  как  и  монастыри,  были

основными   противниками   крестьянских   и   посадских   миров   в   их

борьбе   за   создание   «своих»   земских представительных органов,

в   которых   дворянство   не   могло   пе   видеть   главный   и   наиболее

опасный  для  него  оплот  антикрепостничества.

� *

Вопрос   об   отмене   тарханов, как   и   вопрос   о   секуляризаціт

церковных   земееяь,   был   как   бы   стержнем   работы   Стоглавого   со¬

бора   1551   г.   Но   если  в   вопросе   о   секуляризации  церковь  смогла

отстоять   свои   основные   позиции,   то   в   отношении   тарханов   при¬

шлось   пойти  па   уступки   значительно   большие.   Дело   в   том,   что,

ставя  вопрос  об  отмене  тарханов,   правительство  имело   в  виду  их

упразднение   у   всех   категорий   феодалов,   ранее   обладавших   пра¬

вом   на получение тарханов и   несудимых   грамот, а   не   только

у   одних   монастырей.   И   именно   это   общее   правило   было   закреп¬

лено в   утверяеденном   Стоглавом   новом   Судебнике: «тарханных

вперед  не   давати   никому,   а   старые   тарханные   грамоты   поимати

у  всех»   (ст.  43-я).  А  коли  даже  бояре  поступились  в  угоду  своих

общеклассовых   интересов тарханными грамотами (светские же

несудимые  грамоты  реально  были  порушены,  как  мы  видели,  еіце

на   соборе   1549  г.,   когда   было  принято   «уложение»   об   обш;ей  не¬

подсудности  всех  детей  боярских,   «опричь  душегубства,  и  татьбы,

и  розбоя  с  поличным»,   наместникам  и  волостелям),   то   тем  труд¬

нее  было  духовенству  отстаивать   право  на   отарханивание  только

церковных  земель  митрополичьих,  епископских  и  монастырских

вотчин.

То,   что   постановлепие   Судебника   1550   г.   о   тарханах   приме¬

нительно   к   светскому   землевладению   было   выполнено   и   имершо

в  соответствии  с   законом   «старые   тарханные   грамоты  поимати

у  всех»,  а  новых  тарханов  «вперед  не  давати  никому»,   наглядно

видно  уже  из  того  факта,  что  до  нас  вообще  не  дошло  тархашіьтх

грамот,   выданных   светским   феодалам Иваном   IV, или грамот,

выданных его предшественниками, по им подтвержденных,

т.   е.   грамот,   реально   действующих   в   1549—1551   гг. (до   ликви¬

дации по новым «уложениям» податных   иммунитетов).   Более

того,   даже   подобного   рода   грамот   Ивана   III   и   Василия   III,   вы-

91

данных  светским  феодалам,  по  сравнению  с  подобными  же  грамо¬

тами,   выданными  монастырям,   сохранилось   настолько  ничтожное

количество (по   подсчетам   С.   Б.   Веселовского,   8   тарханных   гра¬

мот   Ивана   Ш   и   1   грамота   Василия   III),   что   трудно   не   видеть

в этом результат их насильственного   изъятия (конфискации)

правительством  у  феодалов.   В   равной  степени  это  касается  и  не-

судимых грамот, хотя последних известно от XV—XVI вв.

(до   1549   г.)   и   несколько   больше   (6   грамот   Ивана   ПІ,   20  Ва¬

силия  III  и  20  грамот  Ивана   IV).  Но  это  совершенно  ничтожное

количество,  если  учесть,  что,  но  подсчетам  того  же  С.  Б.  Веселов-

ского,   в   начале   XVI   в.   в   стране   было   более   20   тысяч   светских

феодалов.   А  надо   иметь   в виду, что если  тарханы выдавались,

как   правило,   лишь   крупным   феодалам (бывшим   «вольным   слу¬

гам»),   то   несудимые   грамоты  почти   всем   служилым   людям 

вотчинникам  и  помещикам.

То  же,   что  до   1550  г.   светские   феодалы  пользовались  тархан¬

ными   привилегиями (хотя   выдача   новых   тарханных   грамот  уже

при   Василии   III,   с   1506   г.,   была,   видимо,   резко   сокрапі;епа,   что,

правда,   не   означает,   что   она   была   полностью   прекращена, как

полагает  С.  Б.   Веселовский) вряд  ли  может  вызывать  сомнения

  С. Б.   В е с е л о в с к и й. Феодальное  землевладение  в   Северо-Восточ-

гіой Руси. М.—Л., 1947, стр.   138.  Точка зрения С.   Б. Вѳсѳлойского,

как  известно,  была  поставлена  под  сомнение  рядом  исследователей.  Напри¬

мер,  И.  И.  Смирнов,  особенно  внимательно  изучавший  постановку  вопроса

о  тарханах  в  Судебниіге   1550  г.,  прямо  писал,  что  хотя  С.  Б.  Веселовский

и   «установил»   «на   основании   хронологически   сохранившихся   тарханных

грамот»   (напомним,  что  таких  тарханных  грамот  Ивана  III  ему  известно 8,

Василия   III  одна,   от   1543   г.,   а   Ивана   IV  тоже   одна,   от   1547   г.,--

Я.  /?.),  что  их  выдача  светским  землевладельцам  была  прекращена  около

1506  г.   (явно  шаткий  вывод'  на  базе   10  грамот  и  из  них  двух,  выданных

после   1506   г.,  Я.   Я.),   «однако   тот   факт,   что   среди   дошедших   до   нас

актов отсутствуют  тарханные  грамоты діосле  1506  г.   (это  не  вполне  точпо,

поскольку  все  же  две  грамоты,   а   это  20%   от  сохранившегося  числа,   вы¬

даны  после   1506  г.,  //.  П.),  еще  недостаточен  для  столь  категорического

вывода,   сделанного  Веселовским.  Напротив,  включение  в  Судебник  1550  г.

статьи  о  тарханных  грамотах,  причем  статьи  новой,   отсутствующей  в  Су¬

дебнике   1497  г.,   заставляет  предполагать   обратное,   т.   е.   продолжавшуюся

выдачу  тарханов.  Та  же  ст.  43  дает  возмонпіость  и  для  объяснения  отсут¬

ствия  тарханных  грамот  за  первую  половину  XVI   в.:   это  могло   быть  ре¬

зультатом   реализации   требования   ст.   43   об   изъятии   старых   тарханных

грамот   у   тарханщиков».   Общий   же   вывод   И.   И.   Смирнова,   что   ст.   43-я

Судебника 1550   г.  «важнейшее политическое мероприятие», «ибо она

уничтожила  старьте  тарханы,  т.  е.  нанесла  удар  по  основным  группам  при¬

вилегированных  землевладельцев-тарханщиков»   (И.  И.  Смирнов.  Очерки

политической истории Русского государства 30—50-х годов XVI века.

М.—Л., 1958,   стр.   364.  Подчеркнуто   нами).   К   мысли   И.   И.   Смирнова

в   основном   присоединился и Б.   Л.   Романов,   хотя и с   оговоркой,   что,

«к  сояшлению,  в  отношении  ст.  43  Судебника  мы  не  располагаем  материа¬

лом  общего  значения»   (он  имеет  в  виду  материалы,   относящиеся  к   «слу¬

жилым   землевладельцам») (Б.   Л.   Романов. Комментарий  к  Судебниісу

1550  г.  В  кн.:   Судебпики  XV—XVI  веков.  М.—Л.,   1952,   стр.  223—224).  Что

касается  А.  А.  Зимина,  то  он  разделяет  мнение  С,  Б,  Веселовского.   «Ещо

92

хотя  бы  потому,  что  иначе  теряет  всякий  смысл  включение  поста¬

новления   о   тарханах  именно   в   Судебник   1550   г.   да   еще   со   спе¬

циальной   оговоркой  о   «поимании»   «у  всех»    отнюдь, не  только

у  духовенства) «старых   тарханных   грамот».   Но, главное, надо

иметь   в   виду,   что большинство тарханных грамот, выданных

светским   землевладельцам,   которые   дошли   до   нас   и   на   которых

строит свои хронологические наблюдения   С. Б. Веселовский,

представляет   собой,   как   это   ни   парадоксально,   пожалования   не

крупных   феодалов   (князей  и  бояр),   хотя  вряд  ли  можно   сомне¬

ваться,  что  именно   они  были  основными  обладателями   подобных

привилегий, а служилых детей боярских. Положение весьма

странное   и   явно   противоестественное.   Кстати,   такое   же   ноложе-

С.   Б.   Веселовский   установил,  пишет   Л.   Л.   Зимин   по   этому   поводу,

что  после  1506  г.   светским  землевладельцам  тарханные   грамоты  не  выда¬

вались».   И  делает  вывод:   «Следовательно,   статья  43   своим   острием   была

направлена  против  податных  привилегий  духовных  феодалов» (Л.   А.   Зи¬

мин.   Реформы  Ивана   Грозного.   М.,   1960,   стр.   352).   Правда,   никаких  но¬

вых  аргументов  в  пользу  точки  зрения  С.   Б.   Веселовского   о   ликвидация

светских   тарханов   в   1506   г. А.   А.   Зимин   не   приводит,   ограничившись

ссылками  па  наблюдения  по  этому  поводу  С.  М.  Каштанова.  Но  этого  не¬

достаточно   хотя   бы   потому,   что   в своих   исследованиях о   феодальных

иммунитетах,   о   которых   упоминает   Л.   А.   Зимин,   С.   М.   Каштанов   тоже

не  приводит  никаких  новых  свидетельств  в  пользу  мнения  С.   Б.  Веселов¬

ского   об   отмене   светских   тарханов   в 1506   г. (ПРП,   вып.   IV,   стр.   103;

ср.   историко-правовой   обзор   ст.   43~й   Судебника 1550   г., произведенный

С.   М.  Каштановым:   там  то,   стр.   288—289).   Мнение   же   С.   М.   Каштанова,

что   «тарханными»   грамотами   в   XVI   в.   именовались   только   жаловашіыз

ірамоты,   содержащие «освобождение   от   главных   государственных   нало¬

гов  ямских   денег,   примета,   тамги   и   др.»,   а   грамоты,   содержаіцие   «па-

ряду  с  несудимым  разделом»   «освобождение  только  от  нроторов,  розметов

и   мелких   дв0рд0Е0-кпя?кеских   повинностей», назывались «несудимыми»,

]іо   меньшей   мере   не   точно   (там   же, стр.   288;   ср.: С.   М.   Каштанов.

О   классификации  жалованных   грамот.   «Исторический   архив»,   1956,      3,

стр.   213—216).   О   применении   термина «тархан» («тарханная грамота»)

в   источниках   XV—XVI   вв.   см.   у   С.   Б.   Веселовского   и   Б.   А.   Романова

(С.   Б.   Веселовский. 1)   К   вопросу   о   происхождении   вотчинного   ре-

яшма.   М.,   1926,   стр.   32—33;   2) Феодальное   землевладение,   стр.   132—141;

Б.  А.  Романов. Комментарий  к  Судебнику   1550  г.,   стр.   220—222).  Под¬

водя  итог  этому  рассмотрению,  Б.   А.   Романов  пишет:   «Непременной  при¬

надлежностью   тарханной   грамоты. ..   являлось  освобождение  грамотчика от

того  или  иного   вида  пяатея?ей   и  повинностей,   причем   зачастую   к   этому

освобождению  от  платежей  присоединялось  и  освобождение   от  суда  мест¬

ных  властей   (в  той  или  иной  море)   как  самого  грамот�іика   (с  предостав¬

лением   ему   права   судиться   непосредственно   у   представителя   верховной

власти),  так  и  подвластного  ему  населения   (спредоставлением  грамотчику

права   суда   над  этим  населением). В   том случае,   если  речь   шла   только

о  суде,  жалованная  грамота  носила  обычно  название  „песудимой".   Отсюда

и  различие   С.  Б.  Веселовским  трех  видов  иммупрітетных  грамот:   „тархан¬

ная",   „тарханно-несудимая"  и  „несудимая"».  В   ст.   43-й  Судебника   1550  г.

термин «тарханная грамота» употреблен, как отмечает Б. А. Романов,

в   более  узком   смысле,   а   именно   в   «противоположность   льготным   грамо¬

там   под   тарханными   грамотами   статья   43   разумеет   грамоты,   заключаю-

ш;ие   в   себе   те   или   иные   освобождения   от   платежа   бессрочно» (там   же,

стр.  221,  219=  Подчеркнуто  Б.  А.  Романовым).

93

тіе   и   с   обладателями   песудимых   грамот   XV—первой   половины

XVI   в.   Тут  тоже  явное   засилье   детей  боярских  вотчинников   и

помещиков.

Но   если   признать   подобный   вывод,   как   это   делают   вслед   за

С.   Б,   Веселовским  А.   Е.   Пресняков  и   И.   И.   Смирнов,   за   факт  и

действительно   настаивать   на «преобладанирі   среди   грамотчиков

(XV—XVI   вв.) служилых   людей-помеіциков» (И.   И. Смирнов)

или доказывать, что подобные привилегии   в   середине  XVI   в.

были  уже   «обп],им  правилом»   «служилых  людей...   во   всех   горо¬

дах» (А.   Е.   Пресняков)   и  поэтому-то  якобы   и  прекратилась  вы¬

дача хотя бы тех же песудимых грамот,   то   тогда   возникает

довольно   странная  ситуация,   которая  явно  не   увязывается  с   вы¬

шеизложенными  взглядами,  например,  самого  же  И.  И.  Смирнова

па  отмену  судебных  и  податных  иммунитетов  светских  землевла¬

дельцев,   а   именно,   что   отмена   тарханов   наносила   удар   по   бояр¬

ству   как   представителю   крупного   привилегированпого   землевла¬

дения.   Какой   я�е   это   удар   по   боярству, если   «на   самом   деле»

тарханщиками в большинстве были простые дети  боярские 

вотчинники   и   помещики.   Впервые   на   это   противоречие   обратил

внимание   Б.   А.   Романов,   указавший   на   то,   что   произведенные

С. Б. Веселовским   хронологические   наблюдения   над   светскими

тарханными и несудимыми грамотами «требуют и оговорки и

уточнения»,  так  как  базируются  па  применении   «неприемлемого»

статистического  подхода  «к  случаю,  когда  за  полтора  столетия  мы

располагаем  всего   109  грамотами» (В.   А.   Романов   имеет   в   виду

все  светские  жалованные  грамоты,   в  том  числе  и  грамоты  удель¬

ных  князей  за  период  с  начала  XIV  до  середины  XVI  в.,  включен¬

ные  в  перечень  С.  Б.  Веселовскозю).�

Но  дело  не  только  в  количестве.   Оказывается,  что  вообще  сам

факт,   что   в   распоряяшпии   исследователей   имеются   преимущест¬

венно   жалованные   тарханные   и   песудимые   іфамоты, выданные

представителям  сравнительно  невидных  дворянских  родов,   объяс¬

няется  тем,  что  от  первой  половины  XVI  в.,  а  тем  более  от  XV в.

до   нас   не   дошли   архивы   ни   московских   приказов,   пи   местных

органов   управления   (кроме   отдельных  дел  Новгородской  приказ¬

ной   избы   серёдины  XVI   в.),   ни,   за   редким   исключением,   самих

светских   вотчинников,   те   же   немногие   жалованные   иммуиитет-

ные  грамоты  светским  вотчинникам,   которыми  мы  все  же  распо¬

лагаем,  находятся  в  подавляющем  больпгиистве   (и  это  не  только

за   время   правления   Василия   III,   но   по   существу   за   весь   XV—

первую   половину   XVI   в.) или   в   составе   монастырских   фондов,

или   среди   документов,   сданных   представителями   служилых   фа¬

милий в Разряд   после отмены местничества.� Причем следует

  Б.  А.  Романов.   Комментарий  к  Судебнику  1550  г.,  стр.  262.

  ЦГАДА, Разрядный   приказ, ф.   210, №№  1—163.  Издания: Акты