Рационалист по убеждению и психологист по сути

Завершается работа Лакатоса следующими высказываниями: “Догматическая установка науки, которой объясняются ее стабильные периоды, взята Куном как главная особенность “нормальной науки”. Концептуальный каркас, в рамках которого Кун пытается объяснить непрерывность научного развития, заимствован из социальной психологии; я же предпочитаю нормативный подход к эпистемологии. Я смотрю на непрерывность в науке сквозь “попперовские очки”. Поэтому там, где Кун видит “парадигмы”, я еще вижу и рациональные “исследовательские программы” (не удержусь заметить: а я еще и свои — “внутринаучные идеологии”. — В.К.) [Лакатос, 1995, с.148].

С моей точки зрения, декларация Лакатоса о том, что он в философии науки рационалист, а не психологист, не соответствует действительности. Работа его насыщена антропологизмами и психологизмами — это и “защитный пояс”, и “победа программы”, и “автономия теоретической науки”, и “поле борьбы теорий”.

Наконец, что можно сказать о главном элементе концепции Лакатоса — о “твердом ядре”? Что обеспечивает его “твердость” и на основании какого рода мотивов? Получается, что мотивы эти психологические, а не рационально-логические (как, например, у Поппера). Ведь сам Лакатос пишет, что “твердое ядро” программы по решению ее сторонников полагается неопровержимым (см.: [Лакатос, 1995, с.137]).

Глава 8. С.Т.Тулмин. “Человеческое понимание” Исходная концепция:“Открытие велосипеда” и субъективистский прагматизм

В “Общем введении” к работе С.Т.Тулмин по сути излагает что есть сознание (и самосознание); странно, что явно это он не обозначает, а обозначить проблему известными терминами следовало бы. По первому пассажу получается, что Тулмин вкладывает в понимание давно установленный смысл понятий “сознание”, ведь “со-знание” — это знание и знание об этом знании у одного и того же субъекта. Первая фраза Тулмина — это по сути хрестоматийное определение понятия “сознание” с умолчанием этого факта: “Проблема человеческого понимания имеет двоякий характер. Человек познает, но также и осознает то, что он познает. Мы приобретаем знания, обладаем ими и используем их; но в то же время мы сознаем свою собственную деятельность как субъектов познания. Следовательно, человеческое понимание исторически развивалось двумя путями, дополняющими друг друга: оно росло и в то же время углублялось, становясь, таким образом, и все более экстенсивным, и все более рефлективным” [Тулмин, 1984, с.23].

Я бы назвал подход Тулмина субъективистским прагматизмом.

Это следует из следующего его заявления: “...общая проблема человеческого понимания состоит в том, чтобы нарисовать эпистемологический автопортрет, который является одновременно и хорошо обоснованным, и достоверным, который эффективен, потому что его теоретическая основа реалистична, а реалистичен, потому что его практическое применение эффективно” [Тулмин, 1984, с.25].

Эволюция человеческого понимания — коллективные понятия

Центральный термин работы “понимание” Тулмин прямо связывает с центральным элементом понимания — понятием: “Чтобы сосредоточить внимание на центральном элементе человеческого понимания, мы должны в частности спросить:

Каковы навыки или традиция, деятельность, процедуры или инструменты интеллектуальной жизни и воображения человека — словом каковы понятия, в которых достигается и выражается человеческое понимание?” [Тулмин, 1984, с. 32].

Для этого, считает Тулмин, необходимо рассмотреть рост понятий в их исторической эволюции, усвоение понятий (развитие понимания), ценности понятий (основания их интеллектуального авторитета) [Тулмин, 1984, с. 32].

Далее Тулмин, как и большинство авторов, почти на каждой странице на разные лады повторяет свои программные положения. так, например, в специальном разделе “Программа новой теории человеческого понимания” он пишет: “Позвольте мне суммировать задачи, которые предстанут перед нами в последующих исследованиях. Общая цель — составить новый “эпистемологический автопортрет”, то есть заново объяснить способности, процессы и деятельность, благодаря которым человек обретает понимание природы, а природа в свою очередь становится доступной разуму человека” [Тулмин, 1984, с. 45].

Создается этот программный автопортрет концептуальным инструментарием, прямо заимствованным из эволюционных концепций в биологии. Так, вводятся термины “эволюция человеческого понимания”, “популяция понятий”, “коллективные понятия”, “концептуальные популяции”, “интеллектуальный отбор”, “интеллектуальная экология”, “интеллектуальная ниша”. В частности, он пишет: “Центральная тема части 1 — эволюция человеческого понимания, как она представлена в историческом росте понятий. Ее содержание — изменение популяций понятий и процедур, характеризующих коллективную интеллектуальную деятельность…...” [Тулмин, 1984, с. 46].

Кроме метафор, заимствованных из эволюционной биологии и выдаваемых за реалистические концепции истории науки, Тулмин вводит совершенно неочевидный и спорный постулат: знание и понимание могут быть только коллективными. А что мы скажем об одиночках-первооткрывателях? Ведь формулируемое каждым их них принципиально новое знание по определению не имеет прообразов в “популяции понятий”, и, как следует из интеллектуальной истории человечества, такое знание не находит ни одного единомышленника в “популяции ученых” с их “коллективной интеллектуальной деятельностью”.

Вся модель науки, по Тулмину, развалилась, если бы он также не ввел постулат, что “...язык, на котором мы говорим, является общественным достоянием” [Тулмин, 1984, с. 51]. Куайн со своей “онтологической относительностью” вряд ли бы с этим согласился. Но даже без крайней точки зрения Куайна постулат Тулмина не выдерживает критики. Если даже допустить, что люди в споре о словах все-таки могут договориться об идентичных значениях слов — это вполне реально (см. наш анализ “онтологической относительности” Куайна), то о смыслах — никогда. Слово-знак “химия” для школьника, ученого химика, физика, биолога, обывателя и т. д. содержит разные смыслы, договориться о которых в принципе невозможно по той простой причине, что мы не можем прожить жизнь другого человека и соответственно наполнить слово “химия” смыслом, который содержится в ментальной сфере этого другого.

Слабая аргументация, как правило, сопровождается многократными повторами, или “заклинаниями”. Так поступает и Тулмин. В установочном для всей книги разделе “А” в заключение он вновь декларирует: “Ни старые, ни новые понятия не служат проявлением только универсальных генетических свойств или только нашего личного опыта. И так мы возвращаемся к нашему первому пункту, которого нельзя избежать (курсив мой. — В.К.). Наши личные убеждения находят свое выражение только через употребление коллективных понятий” [Тулмин, 1984, с. 56].