Глава 6. В.Куайн. “Онтологическая относительность” Введение: логические операции со значениями, конечно, проще философского постижения смыслов

В свое время Фреге ясно различал понятие значения и смысла слова на примере слов “утренняя звезда” и “вечерняя звезда”, где неодинаковые смыслы словосочетаний обозначают один и тот же объект — планету Венера. Тем не менее, в западной философии позитивистского и аналитического направления (в силу редукции осмысленного знания к одним только значениям, к так называемым “фактам” и к логическим конструкциям, построенным на суждениях голого эмпиризма) утверждается, что смысл имеют только слова с эмпирически подтверждаемым значением. Иначе говоря, в этих подходах смысл слова подменяется его значением, а действительный смысл, скрытый за значением в индивидуальном восприятии человеком того или иного слова, называется бессмыслицей.

Такой упрощенческий подход, порожденный ранним позитивизмом, а далее Расселом, Витгенштейном и последователями, конечно, освободил многих западных философов от сложностей традиционной философии, пытающейся проникнуть в индивидуальный ментальный мир человека и в метафизический мир вне человека.

Ученые этого направления зарядились большим запасом снобизма по отношению к традиционной философии и к метафизике в частности. Вполне понятно, что чем проще и беднее содержание схемы мира, тем легче в нее все вместить. Скажите, что все в мире либо квадратное, либо неквадратное, и с точки зрения такой концепции мы прекрасно и просто классифицируем все в мире. Логика не богата возможностями в отношении к познанию многообразия мира. Логика суха — она оперирует объемами понятий (т.е. универсумом их значений), а не смыслами, поэтому ей легко препарировать мир на бессодержательные фрагменты.

Философско-методологические принципы Куайна

Свое философское кредо В.Куайн выражает так: “Философски я был связан с Дьюи через натурализм... Вместе с Дьюи я считал, что знание, разум и значение суть части того мира, с которым они имеют дело, и что они должны изучаться в том же эмпирическом духе, который оживляет естественные науки. Для первой философии места нет (курсив мой — В.К.).

Когда философ натуралистического склада обращается к философии духа, он обязан говорить о языке. Значения суть значения языка. Язык же является социальным искусством, которым мы овладеваем целиком и полностью (откуда такая уверенность? — В.К.) на основании явного поведения других людей при общественно распознаваемых обстоятельствах” [Куайн, 1996, с.40]. не буду вдаваться в спор с альтернативным тезисом, что далеко не только “эмпирический дух” оживляет естественные науки, но и метафизический дух так же, не буду также повторять аргументы против сведения духовного к языку, а значений языка — к поведению людей (обо всем этом достаточно сказано в других разделах книги), а перейду к анализу основного содержания последующего текста.

Куайн солидаризуется с тезисом Дьюи, что не существует какого-либо личного языка и со сходным тезисом Витгенштейна: “Язык — это специфический модус взаимодействия по крайней мере двух единиц бытия — говорящего и слушающего...…” [Куайн, 1996, с.41].

Выскажу замечание. Язык — это, конечно, средство общения как минимум двоих, но не только. Существует и индивидуальный язык. люди общаются, “перебрасываясь” значениями слов и некоторыми общечеловеческими смыслами, но индивидуальные смыслы слов остаются в сфере ментальности каждого индивидуума. Я могу, например, твердо договориться с кем-то о значении слова “кролик” и, возможно, многих смыслах, с этим словом связанных, но в моем языке и языке собеседника будут содержаться и невыразимые смыслы, определяемые уникальной личной жизнью каждого (у одного был любимый домашний кролик, у другого — нет, один видел серых кроликов, а другой белых, один интересуется животными, а другой нет и т.п.). Следовательно, существует и индивидуальный, невыразимый для другого монологический язык.

Куайн, как видно, является чистым бихевиористом-эмпиристом, и не удивительна поэтому категоричность его характеристики менталистов: “Семантика будет страдать от пагубного ментализма, пока мы рассматриваем семантику человека как что-то, определяемое в уме человека, за пределами того, что может быть явно показано в его поведении” [Куайн, 1996, с.41].

Приведу в дополнение к сказанному критическую оценку С.Т.Тулмина концепции “онтологической относительности” Куайна: “Весьма немногие современные логики пытались согласовать свою позицию с центральным различением между формальными (или “логическими”) сообра- жениями, релевантными в данной теоретической системе, и неформальными (или “диалектическими”) соображениями, релевантными в последовательности теорий. Например, Уиллард ван Ормен Куайн обращается с этим различением по-своему, ограничивая “логическое” формаль- ными отношениями в данной системе понятий и предложений: в тот момент, когда он начинает рассматривать, например, как мы оправдываем замену одного набора терминов или понятий другим, он оставляет математические идиомы символической логики ради прагматических идиом целесообразности. Например, какие “сущности” мы примем в своем объяснении мира, зависит от того, какой формальный язык мы решим применить для его описания (в этом смысле мы обречены на “онтологический релятивизм”), но к своему наилучшему выбору мы никогда не приходим только на “логических основаниях”, т.е. путем формального вывода. Он может быть оправдан только неформально, в утилитарных терминах, на основании экономии, простоты и удобства. Однако, как известно каждому историку идей, этот прагматический подход к концептуальным изменениям в лучшем случае является уступкой грубому упрощению сложного хода познания” [Тулмин, 1984, с.78—79].