Культурологический аспект

Свою концепцию Полани переносит и на важный вопрос, относящийся к проблеме теории и истории интеллектуальной культуры и культуры в целом: “Неявные силы, присущие нашей личности, определяют ее приверженность определенной культуре, в рамках которой происходит наше интеллектуальное, художественное, гражданское и духовное становление. Артикулированная жизнь разума человека — это его вклад в жизнь Вселенной, создав символические формы, человек положил начало мышлению и обеспечил условия его непрерывности” [Полани, 1985, с.275]. И далее он пишет: “Критическое мышление, которое сегодня приблизилось к своему концу, было, по-видимому, наиболее плодотворной линией развития человеческого разума. Последние четыре или пять столетий, на протяжении которых был постепенно разрушен весь космос средневековья, принесли интеллектуальные и моральные плоды, которых не знал ни один сравнимый по длительности период человеческой истории. Пламя, создавшее этот накал, питалось христианским наследием, а кислородом в этом процессе служил греческий рационализм; когда это топливо подошло к концу, стала догорать сама критическая система” [там же, с.277].

Полани в сообществе ученых: преемственность и влияние

Полани во многих фрагментах своего труда обстоятельно разрабатывает проблему холизма в человеческом знании и тем самым дает основоположения многим последующим работам по этой проблеме.

В концепции “личностного знания” Полани нетрудно увидеть сходимость с концепцией “жизненного мира” Гуссерля, а в целом, я уверен, есть основания принять обе эти концепции как имеющие смысл и основания, ведь любое знание есть всегда знание не соснового полена, не лешего, но человека. В отношении к проблемам человеческого познания мира программная установка Полани сходна с программной установкой Ницше — Ницше для философии объявил о переоценке всех ценностей и последовательно провел эту переоценку в пользу “очеловечивания” сухого научно-философского знания; сходную программу Полани заявил для науки: “Цель моей книги состоит в том, чтобы показать, что абсолютная объективность, приписываемая обычно точным наукам, принадлежит к разряду заблуждений и ориентирует на ложные идеалы... Имея это в виду, продолжу начатую мной переоценку всех ценностей в науке (курсив мой. — В.К.)” [Полани, 1985, с.40]. Стоит также заметить, что принципиальные установки концепции Куна вполне явно предвосхищены Полани, что видно не только по идеологии работы последнего (историзм и психологизм), но и по вполне конкретным высказываниям, например: “Ученые сплошь и рядом игнорируют данные, несовместимые с принятой системой научного знания, в надежде, что в конечном итоге эти данные окажутся ошибочными или не относящимися к делу” [там же, с.201], или: “Формальные операции, основанные на одной интерпретирующей схеме, не могут доказать какого-либо утверждения тому, кто исходит из другой схемы. Приверженцы первой схемы не смогут даже добиться того, чтобы приверженцы второй их выслушали, поскольку для этого тех надо сначала обучить новому языку, а никто не будет учить новый язык, пока не поверит, что он нечто означает” [Полани, 1985, с.218], а также: “Не может ли дело обстоять так, что процесс ассимиляции новых проблем уже существующей системой (“парадигмой” в терминологии Куна. — В.К.) всего лишь сохраняет науку, в то время как подлинные инновации влекут за собой революционное изменение, посредством которого преобразуется вся структура науки (“парадигма”. — В.К.)?” [там же, с.291].

* * *

В заключение повторю программные идеи Полани его же словами: “Нельзя рассчитывать, что мы примем такого рода теории (теории, обладающие совершенством. — В.К.) без сознательного признания их красоты, которая нас радует, и глубины, которая приводит нас в восторг. В то же время наиболее распространенная сейчас концепция науки, основанная на разделении субъективности и объективности, стремится — и должна стремиться любой ценой — исключить из картины науки это явление страстного, личностного, чисто человеческого создания теорий... …Ибо современный человек избрал в качестве идеала знания такое представление естественной науки, в котором она выглядит как набор утверждений, “объективных” в том смысле, что содержание их целиком и полностью определяется наблюдением, а форма может быть конвенциональной. Чтобы искоренить это представление, имеющее в нашей культуре глубокие корни, следует признать интуицию, внутренне присущую самой природе рациональности, в качестве законной и существенной части научной теории. Поэтому интерпретации, сводящие науку к экономичному описанию фактов, или к конвенциональному языку для записи эмпирических выводов, или к рабочей гипотезе, призванной обеспечить удобство человеческой деятельности, — все они определенно игнорируют рациональную (судя по контексту, органично включающую “личностное знание”. — В.К.) суть науки” [Полани, 1985, с.37—38].

Если выразить основную идею Полани буквально в двух словах, то это будет его словосочетание “эвристическая страстность” [Полани, 1985, с.208].