Наука и научное знание: характерные черты

Существует множество определений понятий “наука” и “научное знание”, в которых выделяются не всегда одни и те же родовые и видовые признаки. Что касается “родовой принадлежности” науки, то здесь сходимости в различных определениях больше, чем в определениях ее видовых признаков : как правило, наука рассматривается как составная часть человеческой культуры, цивилизации, как реализация основного видового признака человека — наделенность разумом (homo sapiens — человек разумный).

Вначале приведем устоявшиеся определения, введенные в справочные издания.

В “Философском энциклопедическом словаре” 1983 г. издания дано следующее определение понятия “наука”:

“Наука — сфера человеческой деятельности, функцией которой является выработка и теоретическая систематизация объективных знаний о действительности. В ходе исторического развития наука превращается в производительную силу общества и важнейший социальный институт. Понятие “наука” включает в себя как деятельность по получению нового знания, так и результат этой деятельности — сумму полученных к данному моменту научных знаний, образующих в совокупности научную картину мира. Термин “наука” употребляется также для обозначения отдельных отраслей научного знания” [Словарь, 1983, с. 403].

В “Краткой философской энциклопедии”, изданной в 1994 г., приводится схожее определение:

“Наука (греч. episteme, лат. scientia) — сфера человеческой деятельности, функцией которой является выработка и теоретическая схематизация объективных знаний о действительности; отрасль культуры, которая существовала не во все времена и не у всех народов. Родоначальниками науки как отрасли культуры, выполняющей самостоятельную функцию, были греки, передавшие затем ее в качестве особого идеала культурной жизни европейским народам (точнее сказать, европейские народы приняли этот идеал. — В.К.). Наука образует сущность человеческого знания” [Энциклопедия, 1994, с. 287—288].

Рассмотрим в связи с этим некоторые известные дефиниции понятий “наука” и “научное знание”, даваемые известными мыслителями. Вполне понятно, что, выделяя характерные признаки научности знания, мы одновременно решаем вопрос и об отнесении той или иной деятельности к научной и ненаучной сферам, смотря по тому, какого рода знания получаются в результате соответствующей деятельности.

Начнем с Аристотеля и обратимся к его высказываниям еще раз. Об особенностях человеческого знания Аристотель пишет в самом начале “Метафизики”: “А наука и искусство возникают у людей через опыт. Ибо опыт создал искусство…..., а неопытность — случай. Появляется же искусство тогда, когда на основе приобретенных на опыте мыслей образуется один общий взгляд на сходные предметы” [“Метафизика”, 981а, 5]. Итак, основа науки — это опыт и рациональная генерализация опыта, т.е. у Аристотеля вполне позитивистский подход. Особенность заключается в том, что критерием науки и научности знания, по Аристотелю, является познание причин, т.е. второй неотъемлемый критерий научности знания — критерий объект-предметный. Он пишет: “Но все же мы полагаем, что знание и понимание относятся больше к искусству, чем к опыту, и считаем владеющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт... В самом деле, имеющие опыт знают “что”, но не знают “почему”; владеющие же искусством знают “почему”, т.е. знают причину” [“Метафизика”, 981а, 25—30].

Далее Аристотель указывает четыре рода причин, познание которых должно составлять предмет любой науки: “Совершенно очевидно, что необходимо приобрести знание о первых причинах: ведь мы говорим, что тогда знаем в каждом отдельном случае, когда полагаем, что нам известна первая причина. А о причинах говорится в четырех значениях: первой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи (ведь каждое “почему” сводится в конечном счете к определению вещи, а первое “почему” и есть причина и начало); второй причиной мы считаем материю, или субстрат (hypokeimenon); третьей — то, откуда начало движения; четвертой — причину, противолежащую последней, а именно “то, ради чего”, или благо (ибо благо есть цель всякого возникновения и движения” [“Метафизика”, 983а, 25—30].

Кант основным признаком научности знания и науки считал систематичность. По Канту, научные знания — это знания, представляющие собой обязательно систему согласно “архитектонике чистого разума”. Особенно ясно эти мысли выражены в разделе “Трансцендентальное учение о методе” в “Критике чистого разума”: “Под архитектоникой я разумею искусство построения системы. Так как обыденное знание именно лишь благодаря систематическому единству становится наукой, т.е. из простого агрегата знаний превращается в систему, то архитектоника есть учение о научной стороне наших знаний вообще, и, следовательно, она необходимо входит в учение о методе” [Кант, 1994к, с.486]. Важно, что во всех определениях Кантом науки выделяемым инвариантом является ее систематичность. Так, он пишет: “Что касается сторонников научного метода, то перед ними выбор: действовать либо догматически, либо скептически, но они при всех случаях обязаны быть систематичными” [Кант, 1994к, с.498].

Что касается идеала научности знания, то для Канта, как мы знаем, это была математика: “В любом частном учении о природе можно найти науки в собственном смысле столько, сколько имеется в нем математики” [Кант, 1963, с.58].

Шопенгауэр, отрицая идеал математического знания как эталона научности, близок к Канту в выделении основного признака научного знания. Если у Канта это систематичность, то у Шопенгауэра — близкое по смыслу понятие общности. Шопенгауэр писал: “...Цель науки не большая достоверность (ибо последнюю может иметь и самое отрывочное отдельное сведение), но облегчение знаний посредством его формы (вспомним здесь об “архитектонике” Канта. — В.К.) и данная этим возможность полноты знания. Поэтому ложно рассматривать мнение, что научность знания заключается в большей достоверности, и столь же ложно вытекающее отсюда утверждение, будто лишь математика и логика — науки в подлинном смысле слова, так как только они, в силу своей априорности, обладают неопровержимой достоверностью познания. Этого последнего преимущества у них нельзя оспаривать, но оно вовсе не дает им особого права на научность, которая состоит не в достоверности, а в систематической форме познания (прямая преемственность с мыслями Канта. — В.К.), основанной на постепенном восхождении от всеобщего к особенному” [Шопенгауэр, 1992, с.104].

Мыслитель ХХ в. Ясперс, как Кант и Шопенгауэр, выделяет один из главных признаков науки — общезначимость, однако принципиально расходится с Шопенгауэром, выделяя еще и достоверность научного знания, а также наличие методов. В разделе “Характеристики современной науки” он писал: “Науке присущи три необходимых признака: познавательные методы, достоверность и общезначимость.

Я обладаю научным знанием лишь в том случае, если осознаю метод, посредством которого я это знание обретаю, следовательно, могу обосновать его и показать в присущих ему границах.

Я обладаю научным знанием лишь в том случае, если полностью уверен в достоверности моего знания. Тем самым я обладаю знанием и о недостоверности, вероятности и невероятности.

Я обладаю научным знанием лишь тогда, когда это знание общезначимо.

В силу того, что понимание научных знаний, без сомнения, доступно рассудку любого человека, научные выводы широко распространяются, сохраняя при этом свое смысловое тождество. Единодушие — признак общезначимости. Там, где на протяжении длительного времени не достигнуто единодушие всех мыслящих людей, возникает сомнение в общезначимости научного знания” [Ясперс, 1994, с.101].

Заметим, что общезначимое или “единодушное” знание не есть удовлетворительный критерий достоверности и тем более истинности, т.е. объективности знания. Скорее это конвенциалистский критерий, а здесь мы уже приходим к точке зрения конвенционализма, выраженного наиболее определенно Пуанкаре.

В неопозитивизме критерием научности знания является его подтверждаемость (верифицируемость), что связывается с логически непротиворечивыми языком и логикой описания данных опыта, представленных в “протокольных суждениях” (т.е. суждениях, описывающих непосредственный опыт).

В свою очередь представитель постпозитивизма Поппер выдвинул противоположный позитивистскому критерий научности знания — так называемый “принцип фальсификации”, согласно которому знание может приниматься как научное, “если класс его потенциальных фальсификаторов не равен нулю”.

Наконец, Фейерабенд в “анархистской теории научного знания” утверждает, что подлинной науке должна быть свойственна “пролиферация научных теорий”, т.е. не только допустимо, но и необходимо создавать самые разные варианты для описания и объяснения тех или иных исследуемых в науке объектов.

К этому надо также добавить преемственность научного знания, что выражено в известном принципе соответствия.

В итоге можно перечислить основные критерии научности знания, выделяемые для их анализа в контексте истории науки на предмет их инвариантности:

■общность и систематичность;

■ общезначимость (интерсубъективность);

■ объективность (независимость от субъекта познания);

■ наличие специальных осознанных познавательных методов (теоретических и экспериментальных);

■ достоверность (верифицируемость);

■ критикуемость (фальсифицируемость);

■ дополнительность (от корпускулярно-волнового дуализма до методологического анархизма П. Фейерабенда);

■ преемственность (выражается принципом соответствия).

Вначале среди отобранных критериев научности знания попробуем выбрать абсолютно инвариантные. К таковым не будут относиться, казалось бы, с первого взгляда “самые научные” критерии: объективность и достоверность. Действительно, если понимать объективность знания как наличие в нем элементов знаний об объекте каков он есть на самом деле, “сам по себе”, без влияния познавательной системы (человека с экспериментально-теоретическим инструментарием), то этот идеал уходит по мере развития науки. Можно ориентироваться, например, на периодизацию изменения норм научности знания в терминах: классическая наука, неклассическая наука и постнеклассическая наука (соответственно: классическое, неклассическое и постнеклассическое научное знание) [Степин, 1992].

Наблюдая развитие науки от классического периода (классическая механика, электродинамика) к неклассическому периоду (квантовая механика как описание единой системы “исследуемый объект-человек и его инструменты”), а далее к постнеклассическому периоду (человек во взаимодействиях с открытыми саморазвивающимися системами, возрастание роли аксиологических критериев оценки научного знания), мы видим утрату классического идеала объективного знания. В физике микрочастиц, квантовой механике “наблюдаемую систему” (объект и его окру- жение) и “наблюдающую систему” (субъект и его инструменты) невозможно разделить ни в экспериментальной ситуации, ни в теоретическом описании.

Здесь знание остается объективным только в смысле, придаваемом этому понятию Кантом как общезначимому знанию, имеющему основания в пределах возможного опыта (т.е. можно сказать, что научное знание ХХ в. весьма приблизилось к критериям Канта). Понятие “объективное” у Канта поясняется так: “Таким образом, объективное значение и необходимая всеобщность суть тождественные понятия, и хотя мы не знаем объекта самого по себе, но когда мы придаем суждению всеобщность и через то необходимость, то этим самым придаем ему и объективное значение” [Кант, 1993, с.75].

Что касается достоверности, то в истории науки имеется масса примеров, когда научные знания впоследствии были опровергнуты или принципиальным образом пересмотрены (отсюда они не стали ненаучными, иначе большую часть истории науки следовало бы вычеркнуть как не ее историю: геоцентризм, учение о стихиях и эфире в античности, учения о флогистоне и теплороде).

Надо отметить, что научное знание, строго говоря, не претендует на постижение Истины, поскольку в науке принимаются не абсолютные, а условные критерии достоверности знания (критерии верифицируемости): практичность (характерна для экспериментальных наук), прагматичность (характерна для технических наук), понятийно-терминологическая строгость и логическая непротиворечивость (характерны для теоретических наук, особенно для математики, логики, теоретической физики), простота (один из вариантов — принцип экономии мышления у Э.Маха), очевидность, красота, соответствие здравому смыслу. Эти критерии принимаются различными группами ученых в различные времена, как правило, на основании ситуационных предпочтений (определяемых областью знания, традициями, исторической ситуацией), что подтверждает их условность и относительность.

Не всякое научное знание преемственно, не всякие научные описания одного и того же объекта можно считать дополнительными (если одно явно ошибочное или просто не воспринимается представителями альтернативной концепции, или вообще никакого дополнительного описания объекта нет, а есть только одно).

Не всякое научное знание общезначимо (особенно это касается принципиально новых идей, которые могут быть длительное время значимы только для единиц или только для автора).

Что касается принципов верификации и фальсификации, то их можно объединить в принцип проверяемости знания: любое знание может считаться научным, если его можно потенциально подтвердить или опровергнуть. Но проверить, к сожалению, можно не все знания, которые относятся традиционно к научным: космогонические теории, исторические реконструкции, ненаблюдаемые элементарные частицы (реальность которых постулируется для “склейки” теоретических и экспериментальных положений физики элементарных частиц).

Если теперь выделить инвариантный видовой признак научного знания на основании всех вышеприведенных анализов, определений и характеристик, то это будет, безусловно, систематичность, а не достоверность, общезначимость и т. д., как представляется многим на первый взгляд.

История науки подтверждает это: многие знания, получаемые в сфере науки, устаревали, пересматривались заново, просто опровергались, но они входят в контекст научного познания как научные ввиду их претензии на систематичную форму представления. Если говорить словами Канта, то специфика научного знания и научного метода — это специфическая архитектоника.

Наконец, системность (целостность, а не агрегативность) науки и научного знания возможна только при наличии определенного осознанного метода. Об этом хорошо сказано в “Логике” И.Канта: “Познание как наука должно руководствоваться методом. Ибо наука есть целое познание в смысле системы, а не в смысле лишь агрегата. Поэтому она требует познания систематического, следовательно, осуществленного по обдуманным правилам (т.е. на основании осознанного метода. — В.К.) ...Как учение об элементах имеет в логике своим содержанием элементы и условия совершенства познания, так, напротив, общее учение о методе в качестве другой части логики должно трактовать о форме науки вообще или о способе и виде соединения многообразия познания в науку” [Кант, 1994в, с. 388—389].

В результате мы приходим к тому, что единственным инвариантом науки и научного знания является их основа на определенном и осознанном методе, или можно сказать так: только та область познавательной деятельности является наукой в собственном смысле слова, которая включает в себя методологию, или учение о собственном методе.

В результате инвариантными критериями научности знания являются:

1) его системность,

2) наличие осознанного метода (системы познавательных методов, познавательного экспериментального и/или теоретического инструментария).

Следующими по значимости критериями научности знания можно назвать их историческую преемственность и фальсифицируемость. Это обусловливает общенаучную значимость “принципа соответствия” и “принципа фальсификации”.

Что касается философии и философских знаний, то нетрудно заметить, что философское знание не соответствует всем критериям научности знания, представленным выше. В философском знании есть, безусловно, общность и системность, есть и специальные познавательные методы (гносеология), и верифицируемость с фальсифицируемостью, и дополнительность, но не было и нет таких существенных признаков, как общезначимость и преемственность. В физике подавляющим большинством представителей научного сообщества принимаются, например, законы классической механики Ньютона, электродинамика Максвелла, уравнение Шредингера, законы сохранения, равно как в химии атомно-молекулярное учение или в биологии учение о наследственности и молекулярных носителях генетической информации (нуклеиновых кислотах РНК и ДНК). В философии, напротив, во все времена культивировались противоречащие друг другу учения, полностью принимаемые одними мыслителями и полностью отвергаемые другими.

Философия, являясь основой методологии всех других областей человеческой деятельности, не лучшим образом обеспечивает методологическими разработками свою собственную область — методологию философского образования. Это видно по содержанию отечественных курсов философии в недавнем прошлом. Избыток преподавания диалектического материализма был обусловлен не только идеологическими причинами, но и тем, что философия считалась наукой, хотя наукой она является только в некоторых ее областях. Отсюда и взгляд на развитие философии как на науку с последовательной заменой старого и несовершенного знания новым, более совершенным, в котором старое знание присутствует как составная часть, элемент, момент. Другими словами, развитие философии рассматривалось с точки зрения принципа соответствия. В этом случае, конечно, как и при преподавании других наук (математики, физики, биологии), в курсах философии основной акцент делался на изучении ее последних достижений — диалектического материализма. Но философия не во всех важных частях есть наука, это очевидно уже по тому неоспоримому факту, что в философском знании не наблюдается прогрессивного развития на основе принципа соответствия (прежнее знание не входит как составная часть в более новое и совершенное, а сохраняет свою актуальность). Так, для философа изучение диалогов Платона, “Метафизики” Аристотеля, “Исповеди” Августина, “Рассуждений о методе” Декарта не менее (а иногда и более) важнее, чем изучение трудов современников. В то же время образование хорошего физика может состояться без изучения “Диалога о двух важнейших системах мира” Галилея или “Математических начал натуральной философии” Ньютона. Этот аспект является хорошим примером важности философско-методологических проблем образования, в том числе и философского образования.

При этом важно подчеркнуть, что философская мысль, в том числе и такие ее “прикладные” области, как, например, социальная философия, не предназначены, вопреки распространенному мнению, в своем высшем человеческом назначении создавать для практиков “технологии” переустройства общества или “руководства” по влиянию на ход истории (вспомним неудачный опыт применения философских концепций в социальной практике в историческом размахе от Платона в Сиракузах до Ленина в России). Философия выполняет более существенную и несуетную задачу — она открывает путь к пониманию человеком смысла истории и самоопределению себя в ней. Для такого самоопределения человек обладает свободой воли и сверхприродной сущностью, что дает ему возможность приблизиться к свету Истины и Добру. То есть и в той части, где философию можно отнести к науке, она — наука, призванная производить духовные ценности и удовлетворять духовно-познавательные, а не материально-практические запросы человека.

Наконец, важно сказать об общей черте всех областей человеческого познания мира: философского, научного, технического, эстетического, обыденного. Знания во всех этих областях не имеют полного завершения, и это хорошо для человека тем, что человеческая любознательность всегда может удовлетворяться постижением еще не постигнутого нового и интересного.

С точки зрения деятельностного подхода, с учетом результатов проведенного анализа смысла и значения понятия “наука”, могу предложить следующее краткое определение:

наука — это целенаправленная познавательная деятельность, вырабатывающая системное знание на основании осознанных познавательных методов. Научное знание потенциально фальсифицируемо и, как правило, преемственно.

Здесь напомним, что, например, по Канту, “метод есть способ действия согласно основоположениям”.

Проблемы самопознания (рефлексии) науки и образования, осложняемые их собственной исторической динамикой, хорошо выражены у Хайдеггера: “Пути осмысления постоянно изменяются смотря по месту начала движения, смотря по отмеренной доле пути, смотря по далекости открывающихся в пути перспектив на достойное вопрошание. Хотя науки на своих путях и своими средствами как раз никогда не могут проникнуть в существо науки, все же каждый исследователь и преподаватель, каждый человек, занятый той или иной наукой, как мыслящее существо способен двигаться на разных уровнях осмысления и поддерживать его... Осмысление требуется ему как отзывчивость, которая среди ясности неотступных вопросов потонет в неисчерпаемости того, что достойно вопрошания, в чьем свете эта отзывчивость в урочный час утратит характер вопроса и станет простым сказом” [Хайдеггер, 1993, с.252—253].

Выше я кратко ответил на вопросы: Что есть наука? и Что есть научное знание? Следующий естественный вопрос — о способах человеческого “вопрошания” (если выражаться словами Хайдеггера), или: Что есть методология научного познания?