Юность и зрелость ренессансной науки

Существует определенная аналогия между проблемами, которыми задается человек на каждом этапе своего индивидуального существования по мере перехода от юности к зрелому возрасту, и проблемами, которыми задается научное сообщество в процессе развития самосознания науки по мере ее перехода от начального к развитому состоянию. В этом смысле, если считать современную науку продолжением “ренессансной науки”, нетрудно отметить период ее юношеского оптимизма (XVI—XVIII вв.), молодости (XIX—XX вв.) и переход к зрелому состоянию трезвых самооценок (XX—XXI вв.). Именно в наше время сложилась достаточная база специально-научных и философско-методологических знаний для трезвого и смелого осознания “ренессансной наукой” своих абсолютных пределов в познании Мира, а не только временных трудностей и текущих проблем. При этом снова и снова встает проблема значимости для человеческого знания трех возможных его источников: эмпирико-рационалистического, априорно-трансцендентального и откровений. Вполне понятно, что для двух последних источников невозможна постановка проблемы обоснования знаний, из них получаемых, если понимать процедуру обоснования в рамках парадигмы “ренессансной науки”. При этом, однако, будет существенным замечание о том, что результаты всей этой работы показывают присутствие в эмпирико-рационалистических знаниях как постулатов (непроверяемых посылок), т.е. знаний, основанных на вере, так и метафизических концепций. Поэтому, подходя к проблеме действительно строго научно, мы не можем не принять предположения о том, что природа постулатов и убежденности в их истинности кроется в сверхрациональных способностях человека познавать Мир. Многовековые традиции человеческой мысли, в которых доступность человеку Истины непосредственно в Слове принимается как онтологическая сущность, а не просто как антропосоциогенный феномен, имеют основания.

Конечно, в целом высказанные здесь размышления можно назвать в какой-то мере “скептицизмом”. Пусть так, ведь человеческая мысль развивается циклически с периодическим переосмыслением прежних взглядов на возможности познания Мира. Тогда высказанные взгляды можно, если угодно, назвать “неоскептицизмом”. Более точное наименование изложенной позиции — “критический сциентизм”, что означает ее отличие от ортодоксальных позиций, называемых в философии науки XX в. “сциентизмом” и “антисциентизмом”.

Наконец, не будучи чуждым здоровому человеческому оптимизму, хочу сказать, что, вполне возможно, в непредсказуемом будущем перед человеком раскроются совершенно новые возможности миропонимания, не вмещающиеся в наши сегодняшние представления.

Глава 5. Нет английского закона всемирного тяготения и нет русской периодической системы элементов, но есть ли все же национальные особенности науки?

Научное знание, конечно, космополитично, но национальные предпочтения, пристрастия, склонности к соотвествующим областям знания и познавательной научной деятельности так же, конечно, есть. В этой канстатации нет никаких лазеек к шовинизму и национализму, так же как мы вынуждены констатировать, что есть люди склонные к математике, а есть и к музыке, а есть и к печению пирожных, но при этом у нас нет ниаких оснований говорить о превосходстве одних в сравнении с другими.

Я не буду здесь многословен так как по данной проблеме нужно создавать отдельную книгу. Отмечу только явно видимые сконности и соответсвующие мировые приоритеты: русских, немцев, французов и итальянцев в классической музыке и математике; англичан в физике, геологии и политической экономии; североамериканцев в научном менеджменте, т.е. способности покупать чужие умы.

Эта проблема занимала отчесественного мыслителя Н.Я.Данилевского, который писал: «Таким образом мы находим три причины, по которым и наука, наравне с прочими сторонами цивилизации, необходимо должна насить на себе печать национальности, несмотря на то, что в научном отношении влияние народа на народ и влияние прошедшего на настоящее сильнее, чем в прочих сторонах культурно-исторической жизни. Причины эти суть: 1) предпочтение, оказываемое разными народами разным отраслям знания; 2) естественная односторонность способностей и мировоззрения, отличающая каждый народ и заставляющая его смотреть на действительность со своей особой точки зрения; 3) некоторая примесь субъективных индивидуальных особенностей к объекктивной истине, - особенностей, которые (как и все прочие нравственные качества и свойства) не случайно и безразлично разделены между всеми людьми, а сгруппированы по народностям и в своей совокупности составляют то, что мы называем народным харакитером» [Данилевский, 1991, с.135-136].

Помимо национальных детерминант развития науки и техники можно обсуждать еще вопрос необходимости и случайности в формировании науки и техники. После открытия Америки, или Нового Света, стало ясно, что наука и техника развиваются человеком не по одной наперед заданной траектории. Так аборигены Южной и Северной Америки, представленные в том числе народами с весьма выско развитой культурой, по признакам государственно-политического устройства, письменности, агротехнике, архитектуре и строительству. Культура майя отличалась развитием математики и астрономии, письменностью, величественными сооружениями, созданием иллюстрированных книг, но металлов майя не знали и оставалдись в каменном веке. На таком же приблизительно уровне находилась культура ацтеков и инков, у которых даже были водопровод и канализация.

Но! Колеса аборигены америки не изобрели! Уже одного только этого факта достаточно для предположения, что наука и техника Старого Света, т.е. нам известная наука, ставшая теперь глобальной, вероятно не единственно возможная ни по направлениям развития, ни по сущесьтвенным достижениям.