Резкий диалог в Кремле

В своих воспоминаниях А. Гарриман отводит проблеме Польши очень большое место. Он пишет, в частности, что во время визита к наркому иностранных дел 18 января 1944 г. его прежде всего интересовало, какие возможности видит Советское правительство для урегулирования польского вопроса.

– Лондонское эмигрантское правительство, – ответил В. М. Молотов, – следует реорганизовать, включив в него поляков, живущих сейчас в Англии, Соединенных Штатах и Советском Союзе. Это должны быть честные люди, не имеющие фашистской окраски, дружественно относящиеся к Советскому Союзу.

Тогда же в качестве возможных членов нового польского правительства Молотов упомянул доктора Оскара Ланге, польского экономиста, который в то время читал лекции в Чикагском университете. Были также названы Орлеманский, ксёндз в католическом приходе в Спрингфилде, и Кржицкий, профсоюзный лидер, занимавший в то время пост национального президента американского славянского конгресса. Молотов добавил, что Миколайчик мог бы остаться в составе правительства, но высказал сомнения относительно тогдашнего польского министра иностранных дел Тадеуша Ромера. Гарриман обещал сообщить об этих соображениях в Вашингтон.

Вскоре правительство США выдало О. Ланге и С. Орлеманскому паспорта для поездки в Советский Союз. Они посетили Москву и участвовали в обсуждении вопроса о новом составе польского правительства.

3 марта Гарриман посетил И. В. Сталина – опять же по польскому вопросу. После взаимных приветствий Гарриман сказал, что президент Рузвельт поручил ему поговорить относительно Польши.

– Дело в том, – сказал посол, – что, по мнению правительства США, польская проблема стала неотложной. Однако я буду краток.

– Дело не во времени, – возразил Сталин. – Ведь мы уже, заняли свою позицию и не отойдем от нее. Неужели это не ясно. Мы – за линию Керзона, а лондонские поляки, видимо, считают нас дураками. Сейчас они требуют себе Вильно и Львов. К счастью, польский народ, который нельзя отождествлять с лондонскими эмигрантами, занимает другую позицию. Поляки будут приветствовать Красную Армию как армию‑освободительницу.

Гарриман, конечно, понимал суть проблемы. Сам он не далее как в январе в беседе с корреспондентом газеты «Нью‑Йорк таймс» У. Лоуренсом высказывал вполне здравые суждения. Советский Союз, пояснил он своему собеседнику, не верит польскому правительству в Лондоне, и с точки зрения Москвы это недоверие вполне обоснованно.

В другой беседе, которую Гарриман вскоре имел с американскими репортерами, он сказал: «Я не знаю, что думают поляки в самой Польше, но мы достаточно хорошо знаем, что думает польское правительство в Лондоне. В нем преобладает группа аристократов которые уповают на американцев и англичан и ожидают от них восстановления их позиций и землевладений, а также такой феодальной системы, которая сложилась в период после первой мировой войны. Тогда в основном господствовали отношения подозрительности к Советскому Союзу. Они думают, что единственное будущее для Польши состоит в том, чтобы Великобритания и Соединенные Штаты вступили в войну с русскими для защиты именно такой Польши. Я не думаю, что мы заинтересованы в возвращении такого рода порядков».

Однако на приеме у Сталина американский посол, действуя согласно инструкциям из Вашингтона, пытался побудить Москву возобновить переговоры с лондонским правительством, политическую платформу которого Гарриман столь исчерпывающим образом охарактеризовал в недавней беседе с репортерами. Теперь посол решил сослаться на авторитет Рузвельта.

– Президент, – сказал он, – опасается, что если проблема не будет решена в ближайшее время, то в Польше вспыхнет гражданская война.

– Я не вижу такой опасности, – возразил Сталин. – Гражданская война с кем? Или между кем? Ведь у Миколайчика нет войск.

– А как насчет подпольных войск, известных как Армия крайова? – спросил Гарриман.

– Польское правительство имеет некоторое количество агентов в Польше, но это подполье незначительно.

– Какое же решение Вы предвидите?

– Пока Красная Армия освобождает Польшу, Миколайчик будет по‑прежнему топтаться на месте. Но когда Польша будет освобождена, возникнет следующая альтернатива: либо в правительстве Миколайчика произойдут изменения, либо в Польше возникнет другое правительство.

Гарриман сказал, что Рузвельт опасается, как бы новый режим, сформированный на базе советских предложений, не превратился в правительство случайных людей, которые не будут иметь широкой поддержки. На это Сталин заявил, что он считает лишь необходимым исключить возможность возвращения из эмиграции польских лендлордов, польских тори.

– Польша нуждается в демократах, которые заботятся об интересах народа, а не о привилегиях землевладельцев‑тори, – пояснил Сталин.

Он добавил, что не верит, чтобы Черчилль, который сам является британским тори, мог убедить лондонских поляков реорганизовать свое правительство и изменить политический курс. Но он уверен, что Рузвельт согласится с ним в том, что Польша нуждается в демократическом правительстве.

Впоследствии Гарриман жаловался на то, что руководящие политики Вашингтона не проявляли в тот период достаточной напористости. Государственный секретарь К. Хэлл не был склонен слушать советы Гарримана насчет необходимости «добиться уступок от Кремля, пока еще не поздно». Рузвельт был озабочен президентскими выборами 1944 года и возможным отношением к нему избирателей польской национальности. Поэтому он уклонялся от занятия какой‑то определенной позиции.

Этого, однако, никак нельзя было сказать о Черчилле. В ряде его посланий Сталину, а также в заявлениях британского посла Кларка Керра вновь и вновь звучали угрозы в адрес Советского Союза. Это вынуждало Советское правительство реагировать соответствующим образом. В письме Черчиллю от 23 марта, копия которого в тот же день была направлена президенту Рузвельту, глава Советского правительства обращал внимание на недопустимость подобной практики, противоречившей союзническим отношениям.

«Бросается в глаза, – отмечал он, – что как Ваши послания, так и особенно заявление Керра пересыпаны угрозами по отношению к Советскому Союзу. Я бы хотел обратить Ваше внимание на это обстоятельство, так как метод угроз не только неправилен во взаимоотношениях союзников, но и вреден, ибо он может привести к обратным результатам».

Далее в письме указывалось, что в одном из посланий британского премьера отстаивание советской стороной линии Керзона квалифицировалось как политика силы. Более того, вопреки достигнутой в Тегеране договоренности британское правительство теперь заявляет, что вопрос о советско‑польской границе вообще, дескать, не решен и его «придется отложить до созыва конференции о перемирии».

«Я думаю, – подчеркивал в этой связи И. В. Сталин, – что мы имеем здесь дело с каким‑то недоразумением. Советский Союз не воюет и не намерен воевать, с Польшей. Советский Союз не имеет никакого конфликта с польским народом и считает себя союзником Польши и польского народа. Именно поэтому Советский Союз проливает кровь ради освобождения Польши от немецкого гнета. Поэтому было бы странно говорить о перемирии между СССР и Польшей. Но у Советского Правительства имеется конфликт с эмигрантским польским правительством, которое не отражает интересов польского народа и не выражает его чаяний».

Ссылаясь на сообщение Черчилля о том, что он намерен объявить в палате общин все территориальные изменения отложенными до перемирия или до мирной конференции держав‑победительниц и что Англия не может признать никаких «передач территорий, произведенных силой», И. В. Сталин предостерег британского премьера против подобных акций.

«Я понимаю это так, – писал он, – что Вы выставляете Советский Союз как враждебную Польше силу и по сути дела отрицаете освободительный характер войны Советского Союза против германской агрессии. Это равносильно попытке приписать Советскому Союзу то, чего нет на деле, и тем дискредитировать его. Я не сомневаюсь, что народами Советского Союза и мировым общественным мнением такое Ваше выступление будет воспринято как незаслуженное оскорбление по адресу Советского Союза».

Приведенные выдержки показывают, какого накала достигала порой полемика по польскому вопросу. Это, конечно, не могло не отравлять всю атмосферу отношений внутри антигитлеровской коалиции.

Получив отпор, Черчилль вынужден был несколько сбавить тон. Однако нажим на Советский Союз со стороны западных союзников в польском вопросе продолжался и в последующие месяцы. Между тем успехи Красной Армии на фронтах войны, все возрастающая мощь советского оружия делали беспредметными попытки западных держав вынудить Советский Союз пойти на уступки перед лицом этих угроз.