Один из двенадцати тысяч шестидесяти шести человек.

В первой половине октября 1941 года в боях под Вязьмой пропали без вести несколько сотен тысяч бойцов и командиров Красной Армии. Абсолютное большинство из них оказалось в немецком плену. Многие не вынесли тягот фашистской неволи и погибли в суровую зиму 1941 – 1942 годов. Тогда в Германии ещё не все осознавали, что война приняла затяжной характер и что вопрос об отношении к военнопленным станет крайне важным для фашистского рейха. В первую для советских военнопленных зиму отношение к ним было самое пренебрежительное и жестоко равнодушное: «Чем больше вас сдохнет, тем меньше у нас будет проблем», - такова была логика поведения немцев в отношении к военнопленным. Циничное отношение к судьбе советских военнопленных объяснялось ещё и тем, что немцы считали их представителями низшей расы. Нам, живущим сегодня, просто не дано понять, через какие мучения пришлось пройти миллионам наших соотечественников, вернувшихся после войны домой. И даже после этого возвращения строка в биографиях и характеристиках «был в плену» как клеймо определяла на долгие годы и даже десятилетия судьбу человека.

Все эти муки с лихвой выпали на долю военврача санроты 902 стрелкового полка 248 стрелковой дивизии Шубина Алексея Сергеевича. Он один из тех двенадцати тысяч шестидесяти шести человек, кто числился в составе 248 дивизии на 1 октября 1941 года. Сколько их попало в плен, сколько выжило, сколько смогло дожить до победного мая 45-го года – не- известно. Во время войны пропадали без вести не просто отдельные люди, но даже дивизии и целые армии. И наш рассказ о судьбе всего одного человека, рядового участника трагических событий октября 1941 года – дань памяти не только военврачу Шубину, но и всем, кто прошёл через суровое горнило Великой Отечественной войны (53).

Своё повествование мы начнём со странного открытия, сделанного сыном Алексея Сергеевича – Сергеем Алексеевичем Шубиным в середине 1990-х годов. К пятидесятилетию Победы в Москве в нескольких томах вышла Книга Памяти погибших и пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны. В 14 томе этого издания на странице 464 Сергей Алексеевич Шубин с удивлением прочитал следующую информацию о своём отце: «Шубин Алексей Сергеевич – 1918 г.р., г. Москва, младший военврач 902 сп 248 сд. Погиб в декабре 1941 года» (54). В этой записи совпадало всё с данными о военвраче 902 полка, кроме одного – в декабре 1941 года Алексей Шубин был жив и находился в немецком плену. Кстати, то, что в декабре 1941 года Алексея Шубина признали погибшим, вполне объяснимо. Дело в том, что 27 декабря приказом Народного комиссара Обороны СССР 248 дивизия, как и многие другие дивизии Красной Армии, была расформирована. Поэтому к данному сроку многих из тех, о чей судьбе не было известно точно или имелись с чьих-либо слов хоть какие-то данные, признавали убитыми или пропавшими без вести. Такая же судьба постигнет, как зафиксировано в Книге Памяти Вяземского района, например, вязьмичей: Борисова Дмитрия Кирилловича, Никонорова Петра Фёдоровича, Прицепова Григория Николаевича (См. «Приложение 3»). И хотя военврач Шубин остался жив и после различных проверок вернулся домой к родным, где-то в недрах архивов было недосуг выверить все необходимые данные, устранить выяснившуюся ошибку, – для нашей Родины этот военврач числился погибшим с декабря 1941 года. Впрочем, только ли один Алексей Шубин был официально вычеркнут из жизни и из памяти во время той страшной войны? Списки призванных в 248 дивизию вязьмичей подтверждают, что нет.

За короткими строчками «Книг Памяти» о том или ином человеке сокрыты целые миры, наполненные красками и звуками. Расскажем о судьбе Алексея Сергеевича Шубина подробнее. Он родился в тревожном и трудном 1918 году в Петрограде 16 июня. Вскоре семья Шубиных переехала в Москву. Его отец – Шубин Сергей Алексеевич был врачом, работал в Свердловском районе города Москвы в разных туберкулёзных диспансерах, был депутатом Свердловского района столицы. После войны Сергей Алексеевич Шубин стал заслуженным врачом РСФСР, был награждён орденом Ленина. С 1955 по 1966 годы работал главным врачом туберкулёзного санатория имени Герцена 4-го Главного управления Минздрава СССР. Мать Алексея Сергеевича – Чеслава Яковлевна – работала техником-рентгенологом и была награждена орденом «Знак почёта». Так что выбор молодого Алексея Шубина – посвятить свою жизнь медицине – был вполне логичен и объясним. Перед самой войной он закончил 2-й Московский медицинский институт. Еще до войны в 1935 году Алексей познакомился с красивой девушкой Ольгой Гусевой, которая также училась в том же институте. Студенты собирались пожениться, но началась война.

Через неделю после её начала 29 июня по повестке военкомата Советского района Москвы Алексей Сергеевич был призван на действительную военную службу и зачислен в качестве военврача в 248 стрелковую дивизию, которая формировалась в Вязьме. Началась новая боевая жизнь. В сентябре 1941 года Алексей Шубин, находясь в командировке в Москве, смог забежать домой, чтобы повидаться с родными. На память у родителей он оставил свою пилотку, которая и сегодня хранится в семье Шубиных как одна из главных семейных реликвий. Один раз в год – 9 мая внучка и правнук надевают её в память о своём деде и прадеде. После того приезда в Москву связь с Алексеем Шубиным прервалась на несколько лет – в начале октября 1941 года дивизия, в которой он служил, попала под стальной каток немецкой 7-й танковой дивизии.

По словам сына, Алексей Сергеевич не любил вспоминать о войне и мало что рассказывал о ней. Но из всех воспоминаний и рассказов отца он так описывает те несколько дней октября 1941 года, определившие судьбу его отца. Выполняя приказ командования, 902 стрелковый полк, в котором служил военврач Шубин, выступил в район железнодорожной станции для погрузки в вагоны. Когда полк прибыл на станцию, поступил другой приказ – срочно вернуться назад. Алексей Шубин был в составе того батальона, который вернулся в район прежней дислокации (у переправы через Днепр в районе деревни Глушково) одним из первых.

Утром 4 октября, когда батальон подходил к глушковской переправе, совершенно неожиданно для наших солдат батальон подвергся обстрелу с противоположного берега Днепра, но самое неожиданное и обидное для наших солдат было то, что обстрел вёлся с их же собственных позиций сутками, ранее оставленными по приказу сверху. Но более страшными, чем артиллерийско-миномётные и пулемётные обстрелы противника, для бойцов 902 полка оказались налёты вражеской авиации. Кто как мог – окапывался по обе стороны от дороги Глушково – Волочёк. От этих налётов полк понёс очень большие потери, ещё не вступив в бой с противником.

4 и 5 октября 902 полк вёл бой, но, не имея поддержки артиллерии и авиации, не смог оказать серьёзного сопротивления врагу. Кстати, как вспоминал Алексей Сергеевич, недалеко от места боя находилась наша артиллерийская батарея, но она не произвела ни одного выстрела.

5 октября Алексея Шубина контузило – немецкий снайпер попал ему в край каски, которую пулей выгнуло вовнутрь, не причинив серьёзного вреда, но несколько часов кроме звона в ушах он ничего не слышал. К вечеру 5 октября, вероятно около 15-30, пехота полка стала покидать свои наспех оборудованные позиции. Попытки офицеров остановить отступающих ни к чему не привели… Через некоторое время оставшиеся на позициях бойцы и раненые увидели, как по дороге от Глушково на Каменец двигалась немецкая танковая колонна. Первый танк стрелял очередями по кустам, по дороге, а на других сидела немецкая пехота. Группа бойцов и офицеров, в которой находился Алексей Шубин, затаилась у обочины дороги в кустах, где они скрывались до темноты, после чего ушли в лес. Поздней ночью эта группа пришла в какую-то деревушку. Что за деревня, Алексей Шубин не знал. Судя по карте и возможностям пройти ночью, это могла быть деревня Филиппово, находящаяся в одном километре южнее Глушково. Хотя как знать, может быть, это могли быть и более отдалённые деревни, например: Тычково, Михалёво, Романьково, Никифоровка, Симаново, Селишки.

Прибыв в деревню, группа расположилась в домах на её обеих окраинах. Спустя некоторое время Алексей Шубин вышел на двор и заметил, что на огороде находятся какие-то люди. По его словам, он спросил: «Кто здесь?» В ответ услышал на русском языке произнесённую фразу: «Не бойтесь, это бойцы русской армии». Для того времени этот ответ был очень странным, поскольку в СССР уже более двадцати лет никакой русской армии не было, а была только Рабоче-крестьянская Красная Армия. Своими сомнениями он поделился с офицером, изучавшим в избе карту, на что услышал приблизительно такой ответ: «Нечего этим клистирным трубкам сеять панику. Немцы ночью не воюют». Несколько бойцов, в том числе и Алексей Шубин, всё же вышли на террасу. А через 20 – 30 минут по дому, в упор, с крыши соседнего дома по ним ударил немецкий пулемёт. Стоявшая рядом с Шубиным молодая медсестра была убита, остальные, упав на пол, остались живы, но были взяты в плен. Группу пленных немцы вывели на картофельное поле. С каждым часом пленных становилось всё больше. У Алексея Шубина немцы при обыске отобрали все перевязочные материалы и часы, но сохранили 2-х литровую бутыль спирта. Советские бойцы, узнав, что у военврача имеется спирт, выпросили его. Разведя костёр, они стали печь в нём выкопанные на поле картофелины. Немцы этому не противились. О чём они думали тогда ночью, поедая печёную картошку и глуша спирт, не запивая его водой? Утром пленных построили в колонну и погнали в лагерь. За время плена Алексею Шубину пришлось пройти через несколько лагерей: Белый, Гжатск (ныне Гагарин), Вязьма, Починок, Орша, Барановичи, Каунас (9 форт), Александорфф, лагерь военнопленных в Германии у самой границы с Голландией.

По словам сына Алексея Сергеевича, одним из самых страшных лагерей, в которых пришлось оказаться его отцу, был Вяземский лагерь военнопленных. У немцев он именовался Дулаг – 184 (55). С первых дней своего существования и вплоть до освобождения Вязьмы в марте 1943 года в этом лагере существовали невыносимые условия для советских военнопленных. После освобождения Вязьмы Чрезвычайная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в городе Вязьме определила что: «… Общее число убитых и замученных советских граждан в городе Вязьме превышает 30 тысяч человек» (56). Точной цифры, к сожалению, сегодня не назовёт уже никто.

Напомним, что после завершения боёв под Вязьмой немцы сгоняли в город огромное количество захваченных пленных. Условия содержания в лагере были невыносимыми. Об этом написала в своих воспоминаниях медсестра 19 армии София Анваер. Пленных почти не кормили, заставляли выполнять тяжёлые работы, не оказывали им надлежащей медицинской помощи. Вот только некоторые цитаты из воспоминаний Софии Анваер: «… Грузовик въезжает во двор и останавливается посередине. Я вижу пленных, которые со всех сторон медленно тянутся к этому грузовику, впившись в него голодными глазами. Пулемёты на вышках тоже, как по команде, поворачиваются в эту же сторону. Гитлеровцы на грузовике поднимают руки со сжатыми в них гранатами. Я медленно встаю. Нужно идти. Там, около грузовика, меня наверняка убьют. Это лучше, чем умирать так, как умирает лежащий рядом на полу боец. Грязные худые руки скребут цементный пол. Полузакрытые, со слипшимися от гноя ресницами глаза смотрят куда-то вверх. По грязному синеватому лицу ползают вши. Изо рта раздаётся натужный хрип. Мёртвых и умирающих больше, чем живых, а живые больше похожи на мёртвых, вставших из могилы. Я не хочу умирать так… И потому мне надо идти… К мукам голода и холода присоединялась жажда. В подвал, где была вода, пройти уже было нельзя, вход в него закрывала гора трупов. Люди пили, отцеживая через тряпку жидкую грязь со двора, перемешанную тысячами сапог…» (57). Как вспоминает один из старожилов Вязьмы – Николай Иванович Романов, лагерь располагался в цехах недостроенного перед войной авиазавода. Но кроме него в городе и ближайшей округе было еще несколько лагерей или мест для содержания советских военнопленных. Пленных было так много, что немцы некоторые места просто огораживали колючей проволокой и так содержали пленных до их отправки в свой тыл. Пленные, одетые кто в чём, вынуждены были ночевать под открытым небом в вырытых кое-как норах (58). И это в октябре – ноябре, когда шли дожди, снег, ударили морозы!

Зимой 1941 – 1942 годов условия жизни в лагере стали ещё не- выносимее, люди умирали от голода, холода, болезней, тяжелых условий работы. Вот как описывает своё пребывание в Вяземском лагере боец 329 стрелковой дивизии Шинкарёв Иосиф Фёдорович, попавший в плен в марте 1942 года в результате боёв частей 33 армии под Вязьмой (стиль автора сохранён):

«…Вяземский концлагерь, тоже встретил неласково. Обмерших (так в тексте, видимо следует читать «замерзших») красноармейцев, которые хотели погреться у печки, полицаи лагерные стали бить касками и угрожать на будущее. На нарах сидели бывшие военнопленные, на которых было страшно смотреть, – живые скелеты. Сколько их погибло в эту зиму? Все кладовые были забиты шинелями погибших, которыми топили печки, для поддержки тепла в бараке. Немцы ещё надеялись покорить нашу Родину и вели себя нахально. С русским народом, а особенно с пленными, обращались хуже и жесточе (так в тексте), чем римские рабовладельцы. Кормили баландой с порченой гнилой картошкой, заправленной березовыми опилками-мукой, хлеб из семян льна, который не удержишь в руках, т.к. он рассыпался как песок. Но и этого давали с очень маленькой нормой – один раз в день. Вот поэтому заключённые были очень истощённые и выходили из жизни (так в тексте И.М.). Работа была очень тяжёлая. Немцы восстанавливали разрушенные здания железнодорожного депо. Вот весь этот мусор, кирпич и должны были пленные грузить на железнодорожные платформы, которые увозили за город. Если не выполняли нормы, то для них применяли палки или резиновые шланги, от которых уже пострадавший был не жилец. За лето из нашей партии, которая была заключена в концлагерь, осталось 5 человек, истощённые, битые, но ещё держались на ногах…» (59).

В самом крупном из лагерей, который находился на территории нынешних машиностроительного завода, хлебозавода и мясокомбината, работал врачом Алексей Сергеевич Шубин. По его воспоминаниям, в лагере ежедневно в те дни умирало до 100 человек. Советские медики создали подпольную группу для спасения пленных. Некоторые из них, в том числе и Алексей Шубин, владели немецким языком и поэтому старались обманывать своих врагов. Зная, кого немцы собираются уничтожить, врачи меняли фамилии этим людям или писали в списках, что данный пленный уже умер – так удалось спасти десятки людей. Никто из группы врачей не оказался предателем, поэтому все остались живы.

За время пребывания в немецком плену Алексей Шубин совершил две попытки побега. О первой расскажем немного подробнее. Когда советских солдат загоняли в вагоны для перевозки по железной дороге, одному из них удалось пронести в рукаве пилку. Во время следования состава было решено пропилить несколько досок и бежать. Но здесь возникла одна непредвиденная проблема. Находящиеся в вагоне пленные разделились на три группы. Самая большая группа не хотела бежать, но и не противилась тем, кто на побег решился, – им было всё равно. Около двадцати человек решили непременно бежать. И ещё одна группа, оказавшаяся в меньшинстве, стала активно протестовать против побега, объясняя это тем, что когда немцы всё узнают, то пострадают все, кто останется в вагоне. Между группами противников и сторонников побега возникла вначале словесная перепалка, которая переросла в настоящую драку. В результате победителями вышли сторонники побега. И вот, выбрав удачный момент, двадцать смельчаков группами по два-три человека в течение нескольких дней бежали из вагона. Поначалу всё вроде бы складывалось удачно. Спустя какое-то время несколько бежавших групп собрались вместе. Все они, в том числе и Алексей Шубин, зашли в какую-то большую деревню, где жители накормили наших солдат. Но, накормив беглецов, жители не сказали главного – рядом с деревней находятся немцы. Ничего не подозревавшие пленные спокойно приняли следующий план: трое или четверо остались в деревне, а четверо других решили сразу идти дальше. На развилке дорог, недалеко от деревни, наши увидели немецких мотоциклистов – нервы не выдержали, и один из солдат бросился бежать в лес, за ним бросились другие. И вот она солдатская судьба на войне: двое из группы бросились вправо от дороги, и как потом, оказалось, попали к партизанам, а двое, в том числе Алексей Шубин, побежали влево. Откуда же им было знать, что в лесу, в котором они искали спасение, находится немецкая часть: двое беглецов прибежали в самые лапы немцев и вновь оказались в плену. Потом Алексей Шубин все-таки совершил ещё один побег и даже смог дойти почти до линии фронта. Но вновь был пойман немцами и отправлен в лагерь.

По воспоминаниям самого Алексея Сергеевича, самыми страшными из лагерей, где пришлось ему побыть, кроме Вяземского лагеря, были ещё два – это лагерь в Каунасе, расположенный в бывшей крепости и лагерь Александорфф. Лагерь в Каунасе назывался «Девятый форт», немцами он именовался «Предприятие № 1005 – Б». Это была настоящая фабрика смерти – в её застенках немцы уничтожили около 80 тысяч человек (60). В лагере «Александорфф» молодой врач Шубин вновь, как и в Вязьме, работал при лагерном госпитале для военнопленных. И здесь Алексей Сергеевич сам, находясь в трудном положении, старался спасать жизни обречённых на смерть пленных. Как мне кажется, будет вполне уместно привести большую цитату из письма бывшего пленного этого лагеря Долинкина Александра Ивановича, спасённого от смерти Алексеем Сергеевичем Шубиным.

«Здравствуйте, дорогой Алексей Сергеевич!

Вы, конечно, не ожидали этого письма, так как прошло уже 17 лет, как прекратилась наша переписка.

Однако все эти годы мысль написать Вам узнать, как Вы живёте, – не даёт мне покоя. Пожалуй, не менее сотни раз, в кругу своей семьи, я рассказывал за эти годы, как Вы спасли меня от смерти, как только благодаря Вам и только Вам я остался жив и вернулся домой, к своей семье, к своим детям…

Я не знаю, чем можно измерить благородство, красоту, силу и глубину Вашего поистине героического поступка. Я не знаю, как благодарить человека, благодаря которому отец вернулся к детям, муж к жене.

Не будет преувеличением, если я скажу, Алексей Сергеевич, что Вы мой спаситель! («Вы мой спаситель» подчеркнуты автором письма. И.М.).

…И представьте себе, Алексей Сергеевич, другой раз как-то не верится, думаешь: «Неужели всё это было? Неужели мы всё это пережили и остались живы? Неужели мы были свидетелями и участниками этих страшных ужасов и страданий?...

Вы, наверное, помните, дорогой Алексей Сергеевич, как нас доходяг привезли целый эшелон в лагерь Александорфф (это было, кажется, весной 1944 года). Я, в числе других, как безнадёжный, был направлен в блок (кажется № 6), это был барак, что налево от главных ворот лагеря… Наш барак был ограждён дополнительно несколькими рядами колючей проволоки и отделён от остальной территории лагеря. Помнится, нас даже не выгоняли на «апель» («плац». – И.М.), мы были безнадёжные и обречённые. Эсэсовцы считали, что мы никуда не денемся, кроме как в ту яму. Помните ту огромную яму – овраг, куда сваливали мертвецов.

Тогда мне было ясно, что дни мои сочтены, надежды на спасение нет. Я чувствовал, что дохожу, что силы меня покидают. От истощения я еле вставал с нар, кружилась голова, полная апатия и безразличие ко всему окружающему. Казалось, еще немного, и меня, как и сотни других, выволокут за ноги в тамбур, затем бросят в вагонетки и отвезут в яму…

Я не буду писать о том, что творилось у нас в бараке, скажу лишь, что было ужасное и невероятное. Вы это знаете. Вы помните, дорогой Алексей Сергеевич, Вы заполнили на меня анкету в штубе («канцелярия». – И.М.) нашего барака. Если память не изменяет, я тогда весил – 48 или 51 кг!?... Груда костей, настоящий музей ….. страшный скелет.

Я помню, Вы сказали, что записываете меня своим земляком. С тех пор Вы меня систематически, последовательно подкармливали и лечили. Ваша поддержка как раз и была той решающей силой, которая дала возможность стать на ноги, выжить, несмотря ни на что. Я помню, как Вы где-то достали мне бутылку рыбьего жира, а это для меня – безнадёжного дистрофика, было неоценимо. И так, час за часом, день за днём, Вы возвращали меня к жизни.

Можно ли это забыть? Может ли это не волновать меня, мою жену, моих шестерых детей?»

Вероятно, в том же 1944 году Алексей Шубин совершил третью попытку побега, но кто-то его выдал немцам, и те жестоко наказали беглеца. К середине года он находился в состоянии крайнего истощения, вплоть до появления трофических язв. И в этой ситуации, когда казалось, что ещё немного – и его ждёт смерть, с точностью повторилась ситуация Вяземского лагеря. Один русский врач согласился помочь Алексею. На соседних нарах умер от туберкулёза один из пленных. Алексей Сергеевич договорился с врачом о том, что тот запишет фамилию умершего на него. Сам Алексей одел одежду с его номером, и с диагнозом туберкулёз был отправлен в другой немецкий лагерь для инвалидов, на границе с Голландией. Режим этого лагеря был гораздо мягче, и Алексей Шубин смог выжить. После войны он искал того самого врача, который спас его от голодной смерти в лагере «Александорфф», но все попытки оказались тщетны.

Приближался конец войны. Зная о том, что где-то на подходе войска союзников, пленные лагеря подняли мятеж. Охрана лагеря (пожилые немцы), которым самим, по всей видимости, не терпелось вернуться домой, сопротивления не оказали. Но на следующий день мимо лагеря проходила колонна немецких войск с танками и пушками, двигающаяся к фронту. Пришлось вновь «вооружить» стариков немцев и выставить их на охрану лагеря. Те не выдали мятежников, и через несколько дней лагерь был освобождён войсками канадской армии. Поначалу Алексей Шубин работал в объединённом госпитале, вместе с канадскими и американскими врачами в городе Ольденбург. Канадцы предлагали русскому врачу уехать в Канаду, обещали дом и работу. К тому времени многие пленные уже были наслышаны об отношении советских властей к тем, кто оказался в плену. Но желание вернуться на Родину, к родным оказалось сильнее любых страхов и опасений. Алексей Шубин принял мужественное решение: «Я - возвращаюсь!»

С августа 1945 по январь 1946 года бывший пленный Шубин находился в советской зоне оккупации в Германии в городе Мальхов, где проходил спецпроверку. Тогда же произошло важное событие в его жизни. В Мальхов через все препоны и трудности приехала его невеста тоже военврач Ольга Гусева. То, что предшествовало этой встрече, требует отдельного короткого рассказа.

В 1943 году Ольга Гусева закончила тот же медицинский институт, что и её жених. С декабря 1943 года она находилась на военной службе – работала врачом эвакогоспиталя 2838. С этим госпиталем Ольга Гусева прошла по Смоленщине, Белоруссии, Польше. Кстати говоря, она даже вместе с госпиталем оказалась поначалу в Вязьме, там, откуда в июле 1941 года вместе с 248 дивизией уходил на фронт Алексей Шубин. Но Вязьма была настолько разрушена, что помещений для госпиталя не нашли, и госпиталь уехал в район Ельни. В сентябре 1944 госпиталь в составе 2-го Белорусского фронта прибыл в Польшу, а затем – в апреле 1945 в Германию. Совершенно случайно в июле 1945 года Ольга встретила другого врача, Татьяну Кулиновскую, которая знала до войны Алексея Шубина. В беседе с Кулиновской Ольга сказала, что её жених пропал без вести. Татьяна Кулиновская запомнила имя и номер госпиталя, в котором служила Ольга. Уже в конце лета в госпиталь приехал офицер, который привёз от Кулиновской письмо, в котором сообщалось, что Алексей нашёлся. Но поскольку на письме не была указана фамилия адресата, офицер передал его замполиту госпиталя, а тот, не утруждая себя дальнейшими выяснениями, письмо сжёг. И, тем не менее, Ольга Гусева узнала – её жених жив и находится в лагере в городе Мальхов. С большими трудностями, в сентябре, она смогла добраться до Мальхова. Как написал в письме её сын Сергей Алексеевич: «Её спасли только офицерские погоны». Тогда же молодые люди и поженились. Вот уж, воистину, любовь сокрушает всё!

В этом месте необходимо сделать одно очень важное пояснение. Может быть, не каждому сегодняшнему читателю будет понятен отважный и до безрассудства смелый поступок молодой девушки. Её жених находился на спецпроверке. Вообще-то это было обычное дело в то время – органы контрразведки СМЕРШ проверяли всех, оказавшихся в плену. При каких обстоятельствах попал в плен, как вёл себя в это время, сотрудничал ли с немцами, сотрудничал ли с власовцами – проверяли всё и очень тщательно. Достаточно было какого-либо доноса, подозрения, и судьба человека могла обернуться не долгожданной свободой, а новым сроком, а, возможно, и расстрелом. И вот в такой ситуации, когда судьба Алексея Шубина еще не была известна окончательно, его невеста даёт согласие выйти за него замуж. Наверняка, она понимала, что если её жениха осудят по какой-либо статье, значит ей, в лучшем случае, достанется доля ждать его, а в худшем, как члена семьи «врага народа», её саму могут репрессировать. И, зная всё, она презрела это, потому что любила его. Мы восторгаемся подвигом жён декабристов. Но этот подвиг простой русской девушки в сентябре победного сорок пятого, не сравним ли с подвигом дворянок Х1Х века? Она победила смерть и страх. Она добилась свидания со своим женихом в Мальхове, и ещё там, в Германии, начальство госпиталя зарегистрировало их брак. Свадьба состоялась в госпитале, в котором служила Татьяна Кулиновская, а жениха привезли туда из той зоны, где он продолжал находиться на спецпроверке. Уже потом в Москве семья Шубиных распишется в ЗАГСе по всем советским законам вторично. Завидуйте, юные и молодые, такой любви и задумайтесь: каждый ли способен на подобный подвиг!?

В 1947 году в молодой семье родился сын, которого в честь деда назвали Сергеем – Сергей Алексеевич Шубин. На этом, как покажется читателю, можно было бы поставить точку. Но это был ещё не финал этой истории.

Только в январе 1946 года для Алексея Шубина закончился период спецпроверки, после чего он выехал с санитарным эшелоном в Москву. И 12 февраля 1946 года он наконец-то вернулся домой. Но мытарства бывшего пленного не закончились. Еще несколько лет, в основном ночью, Алексея Шубина возили на допросы на Лубянку. Следователи всё искали компрометирующие Шубина факты, прибегали к перекрёстным допросам. Но, видимо, еще были живы те, кто мог подтвердить мужественное и достойное поведение в плену Алексея Сергеевича Шубина, рассказать о его побегах и деятельности по спасению пленных. И ведь каждый вызов на допрос был как последнее прощание – никто не знал, вернётся ли он домой. В 1953 году допросы прекратились. А в 1957 году Шубин Алексей Сергеевич был награждён орденом Отечественной войны 2 степени. Ещё раньше в 1945 году его жена, теперь Шубина Ольга Павловна, была награждена орденом Красной Звезды.

После войны Алексей Сергеевич Шубин успешно продолжил медицинскую карьеру. Вместе с выдающимся советским хирургом-онкологом академиком Николаем Николаевичем Блохиным стоял у истоков создания Института экспериментальной и клинической онкологии при Академии Медицинских наук СССР, где и проработал всю дальнейшую жизнь. Стал кандидатом медицинских наук. Одним из первых в СССР применил метод электронной микроскопии. По итогам выполненных исследований опубликовал 46 научных работ. Щедро передавал накопленный опыт другим – под его руководством 5 его учеников защитили кандидатские диссертации. Умер Алексей Сергеевич в 1987 году.

Семья Шубиных и сейчас живёт в Москве. Жена Алексея Сергеевича Ольга Павловна умерла в марте 2009 года. Его сын, благодаря которому автор и узнал об удивительной судьбе военврача 902 полка 248 дивизии Алексея Шубина – Шубин Сергей Алексеевич – ныне пенсионер. Но еще в молодости Сергей Алексеевич решил продолжить медицинскую династию Шубиных. В 1973 году он закончил 1-й Медицинский институт, по окончании которого работал врачом-эпидемиологом в 3-ем управлении при Министерстве здравоохранения СССР. С 1988 года – главный иммунолог одного из районов Москвы. У Сергея Алексеевича двое детей и пятеро внуков. Несмотря на слабое здоровье, он до сих пор живо интересуется военной судьбой своего отца: ищет информацию о 248 дивизии, пытается установить все обстоятельства боёв 4 – 6 октября 1941 года в районе глушковской переправы на Днепре. А в сентябре 2007 года Сергей Алексеевич поехал вместе с сыном по местам боевого пути своего отца. В частности, он посетил Вязьму и возложил цветы к скромному монументу, на место, где когда-то находились огромные ямы-могилы Вяземского Дулага 184. Потом их путь лежал к далеким тихановской и глушковской переправам. Кстати, современные снимки тех мест были сделаны Сергеем Алексеевичем именно во время той поездки. Нить, которая соединяет военное прошлое семьи Шубиных с настоящим, не порвалась.