Маленькие дети, игра и объектные отношения в семейной психотерапии

Дэвид Е. Шарфф

Дэвид Е. Шарфф, доктор медицины, директор Вашингтонской школы психиатрии.

Психоаналитическая семейная психотерапия, в соответствии с теорией объектных отношений, исходит из предположения, что внутреннюю жизнь индивида лучше всего можно понять в контексте семьи, к которой он принадлежит и которая его поддерживает. Согласно теории объектных отношений (Fairbairn, 1952), в основе личностной мотивации лежит фундаментальная человеческая потребность во взаимоотношениях. Психологическая структура человека складывается в процессе интернализации отношений, а проблемы индивидуального развития связаны, в первую очередь, с превратностями борьбы за принадлежность и, одновременно, сепарацию от своей семейной системы. Индивид нуждается в ощущении безопасности и благополучия, которое может обеспечить ему семья. Причем, это справедливо как в отношении взрослых, так и детей, хотя и по-разному. После возникновения привязанности, наступает время для развития более целенаправленных отношений, предлагающих свои средства для явной и скрытой коммуникации.

В семьях с маленькими детьми, игра является средством общения между ними и остальными членами семьи в процессе любой целенаправленной деятельности, будучи проявлением внутренних объектных отношений. В то же время, игра является качественным показателем способности семьи оказывать друг другу поддержку. Об этом можно судить по степени развития игровых способностей у детей, по характеру взаимодействия сиблингов, по особенностям родительского руководства процессом игры, а также по способу решения проблем, связанных с поддержкой и безопасностью.

Семейный психотерапевт может многому научиться, наблюдая за детской игрой в ходе семейных сессий, благодаря ее способности высвечивать проблемные зоны как самого ребенка, так и семьи в целом. Вместе с тем, для этого совершенно не обязательно иметь полную профессиональную подготовку по игровой психотерапии. Если психотерапевт внимателен к тому материалу, который предлагает ему ребенок, если он пытается найти словесный эквивалент его игровой деятельности, то он находится на верном пути к пониманию значения и смысла детской игры. И все же, наиболее важные послания со стороны семьи психотерапевт получает благодаря ассимиляции семейного переноса. Частично этот процесс можно представить в виде когнитивных усилий психотерапевта по “декодированию” вербальных и игровых сообщений, которые посылает ему семья. Однако, ключевую роль в понимании семьи играет анализ психотерапевтического контрпереноса, который заключается в пристальном изучении чувств и мимолетных отождествлений, индуцированных в психотерапевте семьей в ходе отдельной сессии или на протяжении определенного периода времени. После анализа своих эмоциональных реакций, психотерапевту следует вернуть их семье в словесной или игровой форме.

Ниже следует описание случая, представляющего собой пример семейной сессии на средних стадиях психотерапии. Он демонстрирует возможности использования игры, а также процесс осознания взаимодействия семьи с психотерапевтом путем анализа психотерапевтического контрпереноса.

Семья Симпсонов проходила курс психотерапии в течение года. Их первичное обращение было связано с сексуальной дисгармонией между супругами: Миссис С. заявила, что “ненавидит секс”, тогда как мистер С. страдал от преждевременной эякуляции. Кроме того, у миссис С. периодически возникала депрессия, а ее муж жаловался на провалы в памяти, которые мешали его работе компьютерным программистом. Они охотно согласились придти всей семьей на диагностическую сессию, поскольку беспокоились за своего среднего сына, пятилетнего Алекса, который испражнялся и мочился в свои штанишки и в целом был очень незрелым. В процессе диагностики, я увидел, что их младшая дочь Жанет, которой исполнилось три с половиной года, тоже была незрелой и гипервозбудимой, правильнее сказать, гиперсексуальной и соблазняющей, а старший сын Эрик страдал серьезной задержкой развития.

Однако, год спустя, при проведении повторной диагностики, я обнаружил у Эрика агрессивные тенденции. С помощью мультипликационного героя Супермена он атаковал беспомощные куколки Жанет, а самого Супермена объявил воплощением зла. До этого я никогда не видел Эрика таким агрессивным. Между тем, сами родители чувствовали себя в хорошей форме: интенсивная психотерапия, проводимая с ними в течение года моей коллегой, позволила миссис С. буквально расцвести. Депрессия теперь реже беспокоила ее, хотя обострения все же случались, в связи с чем, несколько дней в апреле она провела в больнице. Она нашла себе работу с неполной занятостью, на которой смогла удержаться, а кроме того, ее снова стал интересовать секс. И хотя супружеская пара по-прежнему нуждалась в сексуальной терапии, на первое место явно выходили семейные проблемы.

Здесь я хочу привести описание семейной сессии, которой предшествовали примерно восемь месяцев еженедельной психотерапевтической работы. Мы не встречались на предыдущей неделе, однако, двумя неделями ранее я исследовал центральную роль, которую играла в семье депрессия матери, а также позиции и роли остальных членов семьи по отношению к ней. Итак, спустя две недели, они снова вошли в мой кабинет. Впереди, как обычно, неслись дети. Эрик сразу же продемонстрировал мне свои рисунки, на которых были изображены роботы-трансформеры. Он называл их “Разрушителями”, один из которых выделялся своей особой разрушительной силой. Затем он начал что-то складывать из цветных кубиков, которые пользовались популярностью у всех троих детей. Алекс начал что-то рисовать. Отец предложил, чтобы он нарисовал Дональда Дака. Когда Алекс заявил, что не сможет этого сделать, отец прокомментировал: “Он может стать Дональдом Даком, но не умеет рисовать его”. Пока Алекс рисовал лицо Микки Мауса, Жанет ела конфеты, а все члены семьи перешептывались.

Я спросил их про конфеты и перешептывания. Что это за тайна, которая заставляет шептаться? На что они заявили, что никакого секрета здесь нет. Просто они приехали на полчаса раньше и мама решила пососать конфету, поскольку у нее совсем пересох рот из-за таблеток, которые она принимает по поводу своей депрессии. Побочные эффекты, в виде нарушения четкости зрения и сухости во рту, уже не казались ей такими ужасными, как прежде. От темы приема лекарств перешли к обсуждению недавней госпитализации миссис С. и той паники, которая послужила ее причиной. Пока она рассказывала, Алекс вручил ей второй рисунок, где был изображен “Чудо-Кит”, проглотивший Джузеппе, отца Пиноккио. Жанет показала маме рисунок, состоящий, по ее словам, из “основных цветов”, которые она с удовольствием для меня перечислила.

До сих пор активность участников была не слишком высокой, что, впрочем, не удивительно для первой половины сессии, которой предшествовала сначала перенесенная, а затем и пропущенная встреча.

Тем временем, сессия шла своим чередом. Эрик занялся строительством небольшого здания, которое он назвал музеем. По своей конструкции, оно ничем не отличалось от построенного в прошлый раз, из чего я заключил, что события будут развиваться по старому сценарию. “Не хватает!” – Эрику потребовалось еще несколько машинок и кубиков для осуществления своего плана, что в первую очередь относилось к Алексу, который должен был поделиться с ним своими игрушками. Вместо этого Алекс вместе с отцом попытались помочь Эрику обойтись тем строительным материалом, который был у него под рукой.

Мать тоже решила вмешаться и сказала: “Эрик, если ты не можешь добиться того, что ты хочешь, попробуй действовать иным способом”.

Эрик не внял ее совету и скорчил недовольную гримасу.

Здесь я заметил, что музей был полон игрушечными солдатиками, чьи винтовки и ружья были направлены в мою сторону: “Кажется, все оружие нацелено прямо на меня!” Это вызвало смех в семье. “Почему я оказался врагом? Что плохого я собираюсь сделать?” – спросил я.

Эрик схватил фигурку Невероятного Халка, огромного зеленого великана с недружелюбным взглядом, и игриво погрозил им в мою сторону. Похоже, нам предстояло нешуточное сражение. Я подумал, что Халка часто выбирают в качестве символа злости и агрессии внутри семьи. На одной из сессий, за несколько месяцев до этого, мы обсуждали, почему мать чувствует себя неконтролируемым Халком, который наносит вред своей семье, несмотря на самые лучшие намерения с ее стороны. Я принялся искать игрушку, которая помогла бы вовлечь Халка в диалог.

Мать вручила мне куклу-малышку с напутствием: “Дети часто ведут себя ужасно”. Увидев в этом жесте свидетельство ее идентификации со мной, как объектом злости со стороны Эрика, я вернул ей куклу, пояснив: “Возможно, малышка сможет понять, в чем состояла моя ошибка”.

Ей ничего не оставалось, как взять куклу и обратиться через нее к зеленому великану: “Ну, хорошо, Халк, что я должна сделать?” “Меня бесит, что ты не разрешаешь мне командовать”, - пожаловался Эрик за Халка.

«Но ты не можешь всегда одерживать верх, нельзя все вопросы решать силой», - возразила мать. После чего кукла и Халк начали драться.

Здесь к игре подключился Алекс. “Малышка потеряла свой подгузник и собирается навалить кучу прямо на полу”, - сказал он, самолично вступая в шуточную борьбу с Халком, объединив, тем самым, тему своего энкопреза с разговором о злости.

Воспользовавшись моментом, я задал вопрос: «Алекс сказал, что когда Халк нападает на малышку, она перестает контролировать свой кишечник. А кто-нибудь в состоянии сдерживать свои позывы, когда борется?»

Минуту спустя, Алекс прекратил борьбу, схватил машинку и принялся колотить ею по музею, построенному Эриком.

Эрик мгновенно разозлился и закричал: “Алекс! Что ты делаешь?” Он отшвырнул Халка и в спешном порядке бросился восстанавливать свой музей.

Я спросил: “Когда Алекс вмешался в борьбу между куклой и Халком, он предупредил, что в такой ситуации некоторые теряют контроль над своим кишечником. Однако, вместо того, чтобы самому наделать в штаны, подобно напуганной малышке, он разрушил музей, приведя в бешенство Эрика. Это имеет какое-то отношение к вашей семейной жизни?”

Мать ответила: “Эрик действует агрессивно, но не любит, когда ему отвечают тем же. Свои собственные поступки он ставит вне критики, тогда как другие у него всегда оказываются неправы”.

Слегка коснувшись плеча Эрика, что, по моей задумке, должно было привлечь его внимание, а также поддержать в этой нелегкой, как мне казалось, для него теме, я произнес: “По вашим словам выходит, что в роли Халка Эрик никак не рассчитывал встретить сопротивление, и был немало удивлен, когда вместо него разбушевался кто-то другой”.

Эрик попросил меня убрать руку с его плеча, сославшись на солнечные ожоги. Из чего я сделал вывод, что он не воспринял мои слова как доброжелательные и хотел бы, чтобы я от него “отстал”. Он достраивал свой музей, когда Алекс усадил в машину кукольную семью и поехал навестить старшего брата. В этот момент я понял, что Алекс оставил привычную для себя роль малыша, который вот-вот наложит в штаны, и готов, в соответствии со своим возрастом, отрабатывать тему агрессии. Словно отвечая моим мыслям, Эрик атаковал своим Разрушителем кукольную семью Алекса.

“Жанет и Алекс не могут остановить Эрика. Он игнорирует их попытки себя защитить и ломает их сопротивление”, - заметил отец.

В этот момент мать побагровела и выпалила: “Я вне себя от ярости. Меня просто бесит, когда он так поступает. Я хочу немедленно отсюда уйти”.

“Лучше расскажите мне об этом”, - остановил я ее.

“Мне пока трудно говорить о своей злости. Он упрямится, даже если говоришь с ним по-человечески. Это любого выведет из себя. Он хочет единолично всем распоряжаться, как этими кубиками. Я готова вдребезги разнести этот музей”, - продолжила она возмущенно.

Я повернулся к Эрику, с которым в данный момент идентифицировался, и спросил: “Эрик, это похоже на то, что происходит у вас дома?”

Со слезами на глазах, он медленно кивнул головой, подтверждая мои слова.

“Обычно, все на этом заканчивается. Эрик отдает несколько кубиков Алексу и Жанет”, - подытожил отец.

“В конце концов, мы всегда вмешиваемся. А он потом ходит расстроенный, что мы заставили его подчиниться”, - добавила мать.

“Поэтому Эрик считает, что мы на стороне Алекса и Жанет”, - сказал отец.

“Это правда?” – спросил я у Эрика.

Он печально кивнул, положил свою голову на стол и замер.

Тогда я обратился к матери: “Миссис С., в вашем детстве было что-то подобное?”

“Мой отец вел себя также”, - сказала она. “Мы с ужасом ждали, когда он вернется домой, чтобы выстроить нас в шеренгу и наорать, выискивая виноватых. А когда кто-нибудь сознавался, он начинал орать на него. Это было ужасно. Он всегда был на взводе. Он сам устанавливал правила, и никто более не имел для него значения. А моя мать ничего не делала, чтобы защитить нас от него. Как и я не могу защитить Алекса и Жанет.”

“Значит, вам кажется, что Эрик похож на вашего отца, который вел себя деструктивно?” – спросил я.

Она кивнула и начала всхлипывать. “Когда я думаю об этом и впадаю в бешенство, то становлюсь похожа на своего отца, а именно этого я боюсь больше всего на свете. Я ненавижу этого человека, но в точности повторяю его действия. А затем я еще сильнее злюсь на Эрика за то, что он заставляет меня так себя вести.”

Глядя на Эрика, распластавшегося по столу, отец позвал его: “Иди сюда, сынок”. Эрик медленно поднялся и угодил в любящие объятия своего отца, который спрятал его у себя на груди и мягко похлопал по спине и плечам. Было ужасно приятно видеть эту картину, хотя она не совсем вписывалась в логику дальнейшей работы. Тем не менее, я был благодарен отцу за поддержку Эрика, поскольку у матери появилась возможность спокойно выговориться, а я смог сосредоточить на ней свое внимание. Обняв Эрика, отцу удалось объединить семью. Жанет подбежала к матери и забралась к ней на колени, тем самым выразив ей свою поддержку. В это время Алекс продолжал играть с оставшимися от музея кубиками, пытаясь построить из них домик попроще для своей кукольной семьи.

“Когда вы чувствуете себя плохой и похожей на своего отца, вы ненавидите Эрика, но в то же время ненавидите саму себя?” - спросил я.

“Да”, - всхлипнула она. “Мне кажется, я мучаю его также, как мой отец мучил меня. И что хуже всего, я не могу это исправить. И даже не вижу выхода.”

В комнате воцарилась тяжелая атмосфера. Просто удивительно, как я довел их до такого отчаяния! В то же самое время, я ощущал почти ликование, что семье удается не сбиваться с пути, проходя через это тяжелое испытание.

Чтобы полнее использовать ресурс, заложенный в этой ситуации, я решил подключить к ней отца, для чего повернулся к нему и спросил: “А у вас это находит какой-либо отклик?”

Он ответил: “Мое детство не было столь драматичным. По крайней мере я не могу вспомнить ничего подобного. Иногда нас пороли ремнем за какую-нибудь провинность, но больше на память ничего не приходит”.

Размышляя о неспособности отца вспомнить что-нибудь стоящее, я спросил: “Конечно, вам нелегко вспоминать о том, с чем вы боролись. А за что вас пороли?”

“Мне вспоминается только один эпизод”, - сказал он. “Меня выпороли за то, что я спрятался в доме у своей подружки, когда мне было примерно столько же лет, сколько Эрику. Мой отец отхлестал меня своим ремнем. Было очень больно. Когда я вспоминаю об этом, мне становится ясно, почему обижается Эрик.”

Я повернулся к Эрику: “Ты знал, что твоего отца пороли ремнем?” Он отрицательно покачал головой.

Еще через пару минут стал понятен сексуальный подтекст этой истории: по крайней мере одной из причин этой порки было то, что он исчез вместе с девочкой.

В этот момент я заявил: “Миссис С., вы злитесь на Эрика, поскольку он напоминает вам вашего отца, но эта же злость делает из вас плохую мать. Тогда Эрик превращается в монстра, который не может рассчитывать на вашу любовь. С учетом сегодняшнего разговора, можно сказать, что мистер С. живет с вами, ощущая, что любой сексуальный интерес с его стороны вызовет к жизни фигуру его рассерженного отца. Вы оба боретесь против одного и того же, когда затрагивается сексуальная тематика. Что же касается детей, то именно Эрику чаще всего выпадает роль напоминать вам о плохом отце. Если он хочет чего-то для себя, он чувствует себя плохим, и ему ничего не остается, кроме как превратиться в Разрушителя. Он поступает так еще и потому, чтобы вам, миссис С., самой не пришлось стать Халком или Разрушителем”.

“Да, вы правы. И мне хочется разрушить его музей, поскольку я не хочу видеть его большим и сильным. После чего, я ужасно себя чувствую”, - произнесла мать. В этот момент Алекс своей машинкой доломал то, что еще оставалось от музея.

“Тогда Алекс берется за Эрика вместо вас, миссис С. Это одна из причин того, почему Алексу трудно остановиться в своем импульсивном разрушительном поведении. Ему привычнее делать это, становясь сердитым, не контролирующим свои импульсы, малышом. Тогда он получает право на прямую агрессию”, - продолжил я.

Жанет спустилась с коленей матери и затеяла какую-то милую игру среди полуразвалившихся зданий.

Отец сидел рядом с Эриком и гладил его по голове. Я спросил его: “Как вам кажется, что сейчас происходит?”

“Эрику сейчас плохо. Он страдает, когда мать переживает из-за него. Ему хотелось бы стать лучше, но он не знает, как это сделать”, - ответил отец.

Я попросил у Эрика подтверждения: “Это так?”

Он кивнул.

“Возможно, он так же ненавидит меня в ответ”, - заметила мать.

Тогда я спросил: “Значит вы боитесь, что он будет ненавидеть вас также, как вы своего отца? А есть ли другие чувства, которые вы испытываете к Эрику?”

“Конечно! Я люблю его. На самом деле. Он замечательный ребенок. Я не знаю, что еще сказать. Я чувствую безысходность, как будто ничего нельзя поправить. Он ведь уже страдает, и я в этом виновата. Я ненавижу себя”, - она снова принялась всхлипывать.

Алекс начал строить из кубиков что-то простое, вроде гаража для машинки.

Я спросил у Эрика: “Ты все еще расстроен?”

“Да”, ответил он. “Мне грустно”.

“Это видно”, сказал я.

“А еще, я думаю, что для каждого из вас это непросто, включая мать. Но все же, важно обсуждать эти вопросы, поскольку они лежат в основе многих домашних проблем. Они препятствуют естественному току любви. В вашей семье, миссис С., вам казалось, что отец ненавидел вас, а вы – его, но все же, вы ждали от него любви. Ведь особую боль в отношениях с Эриком вызывает тот факт, что вы злитесь на того, о ком столь же сильно заботитесь, и что вам приходится видеть его в ситуации, столь напоминающей вашу. Вам также трудно удержаться от сравнений и зависти, ведь он такой способный и ему многое дано, и он хочет большего. Вам кажется, что вы получили гораздо меньше. И в эти моменты дурного расположения духа в вашем сознании возникает образ плохого отца, который мешает вам, мистер и миссис С. почувствовать себя хорошими родителями. Каждому из вас кажется, что вы недополучили любви в детстве и недополучаете ее сейчас, поэтому ее просто не может хватить на всех. Мы видим, чем оборачиваются подобные рассуждения. Если кто-то захочет получить больше, то это выглядит так, будто он забирает любовь у всех остальных. И наконец, это же правило формирует ваши сексуальные отношения, по крайней мере, такой можно сделать вывод, исходя из воспоминаний, о которых поведал нам мистер С. Правда, на этот счет нам лучше поговорить с вами двумя наедине. Что важно было обсудить сегодня, так это тот способ, каким каждый из вас отыгрывает свою злость по поводу нехватки или отсутствия любви в вашей жизни, а также ваши страдания, когда вы видите результаты, к которым эта злость привела. Нам приходится обсуждать эти темы в процессе семейной психотерапии, несмотря на их болезненность, иначе мы никогда не сможем в этом разобраться.”

Этот случай иллюстрирует возможности, предоставляемые игрой на средних стадиях психотерапии, когда становится возможным использование в работе интерпретаций. Семья и психотерапевт делятся своими впечатлениями от детской игры и своего взаимодействия на протяжении сессии. В процессе игры, дети слышат то, о чем говорят взрослые, что в особенности верно для тех комментариев, которые дают их родители или психотерапевт по поводу значения и смысла их игры. В ходе сессии обретает черты и укрепляется общее понимание, стоящей перед семьей дилеммы.

Так происходит, что индивидуальные вклады в одну тему объединяются в совместном опыте семьи и психотерапевта. Контрперенос отразил мою колеблющуюся идентификацию – со старшим мальчиком, с родителями, улаживающими конфликт между сиблингами, с мальчиком, страдающим энкопрезом, а в конце концов со всей семейной системой, с ее борьбой за решение собственных проблем, и заботой о каждом в отдельности и обо всех вместе. В конце сессии мне удалось сформулировать целостное понимание этой семьи, включая ее попытки разрешить противоречия между индивидуальными потребностями и взаимоотношениями внутри семьи, а также найти баланс между стремлением к любви одного и пониманием наличия подобного желания у всех остальных. В этом и состоит задача семейной психотерапии, ориентированной на объектные отношения. Понимание и использование возможностей игры, полная интеграция вложений маленьких детей и их потребностей, а также наличие психотерапевта, способного разобраться во внутренних переживаниях, вместе складываются в то отважное и рискованное совместное предприятие, каким является семейная психотерапия.