Игра с маленькими детьми в семейной психотерапии: расширение поддерживающей способности психотерапевта

Джил Сэвидж Шарфф

Игра, как один из аспектов поддерживающей способности психотерапевта

В задачу семейного психотерапевта входит создание благоприятной рабочей среды, в которой смогла бы принять участие вся семья, формируя ее в соответствии со своим уникальным набором потребностей, представлений и переживаний. Эта среда складывается из оформления кабинета, из первых впечатлений, полученных в процессе достижения договоренности о предстоящей встрече, а также из способности психотерапевта внимательно слушать, включаться, заражаться эмоциями, справляться с тревогой, бросать вызов обыденности и внушать всем своим видом желание понять проблемы своих клиентов. Совокупность этих качеств получила название “контекстуальной поддерживающей способности” психотерапевта (Scharff, 1987). С ее помощью, психотерапевт создает подходящий контекст для воспроизведения привычной модели взаимодействий, которая отражает сложную картину реальных взаимоотношений внутри семьи, а также предыдущий опыт отношений со значимыми другими, приобретенный каждым из супругов в тех семьях, в которых они родились, ну и наконец, опыт их новой семьи, накопленный на ранних периодах ее развития.

Первым шагом в создании контекста является ясно выраженное пожелание психотерапевта увидеть всю семью целиком. Для достижения “целостного понимания семьи” (Zilbach, 1986), психотерапевту необходимо присутствие на сессии всех членов семьи. Если одним из членов семьи является плачущий младенец, или неуправляемый полуторагодовалый, или без умолку щебечущий трехлетний малыш, то создаваемый контекст должен удовлетворять их потребностям, чтобы в голове у психотерапевта могла сложиться целостная картина данной семьи. Это та точка, где в работу включается игра. Психотерапевт должен уметь играть с семьями, в которых есть маленькие дети. Контекстуальная поддерживающая способность одним из своих аспектов предполагает позитивное восприятие игры и сопутствующего ей шума, беспорядка и регрессивных переживаний, другими словами, типичных составляющих обычной семейной жизни.

Даже удивительно, что об этом приходится говорить, настолько это кажется очевидным. Трудно поверить, что семейный психотерапевт может не видеть в маленьких детях полноценных членов семьи, которых необходимо приглашать на общую встречу. Вместе с тем, можно понять семейных психотерапевтов, получивших подготовку только для работы со взрослыми и подростками, которые с неохотой включают маленьких детей в семейные сессии. Некоторые выходят из положения, посылая такую семью к коллеге, который специализируется на работе с детьми. Другие, к сожалению, просто исключают из поля своего зрения детей до 13 лет, чтобы подогнать семью под свои навыки, поскольку не имеют опыта работы в детской психотерапии. Таким образом, семья и ее маленькие дети, а также сам психотерапевт теряют огромные возможности. Семья не может продемонстрировать свое бытие во всей его полноте, маленькие дети подвергаются дискриминации, а психотерапевт оказывается не в состоянии приобрести целостное понимание семьи, чтобы затем поделиться своим видением с семьей.

Психотерапевты, получившие профессиональную подготовку в области работы с детьми, часто ограничиваются индивидуальной игровой психотерапией, не продолжая своего обучения в направлении работы с семьями. Кроме того, литературные источники, описывающие работу с маленькими детьми в рамках семейной психотерапии, крайне немногочисленны и редко встречаются. Поэтому многие психотерапевты, по крайней мере, до настоящего времени, оставались в неведении, относительно возможностей, которые открывает использование игры в семейной психотерапии (Scharff, 1987; Zilbach, 1986).

Оборудование игрового пространства

Для проведения семейной психотерапии необходим кабинет, достаточно просторный, чтобы вместить шесть-восемь посадочных мест, а также свободное место на полу или за столом, используемое для игры. Лучше всего, если игровое пространство будет расположено в центре круга, образованного креслами, чтобы сидящие в них взрослые, а также психотерапевт, могли наблюдать за игрой или же принять в ней участие, прямо в ходе беседы. Неудачным можно назвать расположение места для игры в конце комнаты или в одном из ее углов, поскольку это может расцениваться, как послание “не мешай нам, а лучше пойди, поиграй”, которое обесценивает игру. Игра не является отклонением в поведении, напротив, ей принадлежит центральное место в семейной психотерапии с участием маленьких детей.

Обычно я предлагаю совсем немного игрушек, чтобы не озадачивать ребенка проблемой выбора. Бумагу, вместе с набором цветных карандашей или фломастеров, можно использовать в любом возрасте, хотя некоторые матери вполне обоснованно возражают против того, чтобы давать фломастеры своим малышам. Кубики также входят в обязательный набор, куда я добавляю несколько фигурок животных и транспортных средств, что повышает их привлекательность для четырехлеток и детей постарше. Как правило, я ограничиваюсь этим набором, когда собираю сумку для проведения обучающего интервью в домашних условиях. Но, в своем кабинете, мне нравится иметь большие листы бумаги, набор маленьких кукол, с черной и белой кожей, представляющих всех членов семьи, куклу обычного размера и кроватку для нее, а также несколько кукол-марионеток. Конструкторы Лего прекрасно подходят для детей постарше, однако, не следует забывать, что мелкие детали нельзя давать малышам. Я не использую настольных игр, поскольку предпочитаю живую фантазию, однако, мне довелось наблюдать за работой молодого коллеги, который весьма остроумно использовал их в семейной психотерапии.

Этот набор предлагает широкий диапазон средств для самовыражения, а кроме того, служит семье сигналом, что можно обсуждать серьезные темы, не отказывая при этом себе в удовольствии. Таким образом, само предложение игрового материала и его доступность создает игровую атмосферу, которая отражает внутреннюю готовность со стороны психотерапевта участвовать в игре.

Обычно в ходе семейной психотерапии дети играют, а взрослые разговаривают, сидя в креслах, иногда присоединяясь к детям на полу, или разнимая споры по поводу игрушек. Таким образом, домашний микрокосм воссоздается в рабочем кабинете. Мы можем наблюдать, как родители подавляют или поддерживают игру, как они реагируют на соперничество между сиблингами, и как они взаимодействуют со своими детьми. Психотерапевт моделирует пристрастный, но, вместе с тем, ненавязчивый метод исследования и развития предъявленной в ходе игры проблематики, тем самым, используя на пользу семьи вклад детей. В то же самое время, родители учатся внимательно относиться к игре своих детей, что улучшает их способность заботиться о собственной семье.

Что такое игра?

Игра представляет собой естественное средство самовыражения для маленького ребенка, когда он двигается, прыгает или ползает по комнате с игрушками. Ребенок выражает свои мысли и чувства, путем их символического переноса на игрушечные персонажи или игровую среду в целом. Не следует забывать о важности двигательной активности; ведь если ребенку не созданы условия для физической разрядки, он будет сдерживать все остальные свои проявления. Двигательный и символический пути самовыражения необходимы ребенку для снижения тревоги, а следовательно создания у него ощущения комфорта и безопасности. Игра также предоставляет психотерапевту, способному творчески на нее реагировать, возможность развития таких семейных тем и проблем, важность которых семьей не осознается, включая феномен бессознательного переноса на психотерапевта, часто задолго до того, как они будут высказаны вслух взрослыми. Игру можно представить, как яркую иллюстрацию словесного обсуждения тех или иных тем; она может служить подтверждением понимания, или же сама стать поводом для открытой дискуссии по важнейшим семейным вопросам или конфликтам, получившим свое первоначальное выражение через символический игровой перенос.

Игра способна, в большей или меньшей степени, становиться центром внимания на психотерапевтической сессии. Характер игры может существенно меняться в зависимости от возраста детей и их количества. Например, в семье с маленьким ребенком игра не будет носить яркой тематической направленности, но окажется способной высветить такие семейные темы, как поддержание границ, отношение к беспорядку и разрушению, приучение ребенка к туалету, его способность к концентрации внимания, а также его потребность в поддержке и надзоре со стороны родителей. В то же время, в семье, воспитывающей ребенка с задержкой развития, игра будет содержать меньше активных действий и носить, по преимуществу, символический характер. Подростки могут играть со своими тапочками или джинсами, прорезая в них дыры или раздирая их на клочки, крутить волосы, а также что-нибудь рисовать или записывать в процессе беседы. Разные семьи неоднозначно воспринимают важность игры, которая может существенно изменяться с течением времени для одной и той же семьи или даже для одного и того же психотерапевта, который просто не в состоянии всегда одинаково хорошо включаться в игру. При этом, знание механизма психотерапевтического контрпереноса совершенно необходимо для понимания феномена игры, особенно в неясных, запутанных случаях, когда налицо сильное вытеснение со стороны семьи или у самого психотерапевта возникли трудности в понимании.

Подобно тому, как игра способна отражать ту или иную глубину вытеснения первопричины конфликта, так и степень включенности психотерапевта варьирует от простого наблюдения, не сопровождаемого комментариями, до полной и исчерпывающей интерпретации. Между этими полюсами психотерапевт может молча анализировать свои реакции на игру, задавать вопросы, активно вмешиваться в ход игры или же использовать ее как метафору для иллюстрации актуальной семейной проблематики. Игра может преподносить новые темы для обсуждения. Игра может стать безопасным пространством для оглашения психотерапевтом своих интерпретаций относительно семейных конфликтов, взаимоотношений или же скрытой тревоги. Затем приходит черед работы по реконструкции, в ходе которой откровения, полученные благодаря наблюдению за игрой, связываются с повседневной жизнью семьи. После чего опять следует наблюдение за очередным эпизодом игры, включающей, на этот раз, реакцию семьи на интерпретацию психотерапевта.

Игра в ходе диагностической консультации

Следующий пример, состоящий из двух диагностических сессий, записанных на видеопленку, иллюстрирует многообразие возможностей по использованию игры в семейной психотерапии с участием детей самого юного возраста. Он также демонстрирует эффективность ко-терапевтической модели для таких ситуаций.

Миссис В. обратилась к социальному работнику клиники с жалобой на гиперактивность ее шестнадцатимесячной дочери Брук, которая своим любопытством сильно ее утомляла. Вместе с тем, она признавала, что ее старшая дочь Терри, которой исполнилось четыре года, тоже являлась довольно требовательным ребенком. Когда мать ей в чем-то отказывала, она выходила из себя, не желая слушать никаких объяснений. Поскольку миссис В. страдала от тяжелых головных болей, связанных с непрекращающейся мигренью, то в последние два месяца ее второй беременности она регулярно принимала кодеин, в результате чего ребенку после рождения пришлось пройти через синдром отмены. Помимо переживания своей вины, мать беспокоило то, что «рождение в зависимости» нанесло непоправимый вред ее дочери, вследствие чего она так много плачет. Кроме того, ее муж, приходивший домой к концу рабочего дня, критиковал ее методы воспитания обоих детей и ругал за разбросанные повсюду игрушки. Она чувствовала себя под обстрелом со всех сторон.

Социальный работник порекомендовала миссис В. обратиться, по поводу семейной диагностики, к своему консультанту, д-ру Дэвиду Шарфу и к автору этой статьи. Кстати, следует заметить, что хотя мы вместе преподаем и написали несколько совместных статей, но работать предпочитаем поодиночке. Однако, этот социальный работник в учебных целях был заинтересован увидеть пример работы в ко-терапевтической модели, поэтому рекомендовал нас обоих.

Миссис В. приехала с двумя очаровательными и нарядно одетыми детьми. Едва войдя, она ловко переложила наши замечательные фломастеры, чтобы они оказались вне досягаемости. В тот же миг малышка Брук начала вопить. Мать предложила ей цветные карандаши, которые были отвергнуты, и соску-пустышку, остановившую ее пронзительный крик. Четырехлетняя Терри целенаправленно уселась рисовать, однако ее маленькая сестра перечеркивала все ее рисунки, пока та не оттолкнула ее. Каждый раз, когда Брук что-то мешало, она открывала свой рот и принималась вопить, пока отец или мать не умиротворяли ее с помощью пустышки или бутылочки. Ее рот зиял огромной черной дырой, а горе могло найти только временное утешение.

Мать объяснила, давая орущей Брук пустышку, что та родилась с кодеиновой зависимостью, и что ей пришлось пройти через синдром отмены. «Первые месяцы мне приходилось каждый час вставать к ней, чтобы удовлетворять ее капризы», - поведала она нам. «Даже сейчас», - добавила она, «если я выхожу из комнаты, Брук плачет». Как будто желая доказать неправоту ее слов, Брук преспокойно подошла к Дэвиду, чтобы вручить ему куклу-малышку, которую они стали передавать друг другу взад и вперед, получая заметное удовольствие от этой игры. Мать вскрикнула от удивления: «Она здесь не цепляется за меня!» [В ее голосе мне послышались нотки невольного возмущения и разочарования.] Здесь в разговор вступил отец: «Я просто оставляю Брук, когда она кричит. Почему моя жена не может поступать также?» «Это невозможно. Ведь она почти всегда плачет для меня, а не для тебя», - пожаловалась мать. [В этом замечании матери я заметила определенное чувство гордости. У меня появилось ощущение, что родители соревнуются, причем, мать расценивает плач, как доказательство привязанности и любви со стороны дочери, в то время как отец добивается его прекращения, чтобы доказать свою компетентность].

Словно по команде, Брук снова начала кричать, но с помощью бутылочки была успокоена, в то время как Терри, играя с марионетками, затеяла борьбу между лошадкой и кроликом за право обладания карандашами. Между тем, родители обсуждали намерение отца контролировать расходы по чековой книжке, а также видеть чистоту и порядок в их доме, а также невыполнимость этих требований, поскольку, по словам матери, никто не будет вместо нее заниматься хозяйством и прибирать в доме. Затем Терри попыталась что-то нарисовать для Дэвида, но не смогла закончить свою картину, потому что ее испортила Брук. [Здесь в игре отразилась тема семьи, поскольку дети своими действиями поддержали жалобы матери на беспорядок и невозможность заниматься своими делами.] Мать продолжила: “Я не могу делать все, что от меня требуется. Я остаюсь без сил, потому что Брук поднимает меня пять раз за ночь”. В этот момент Брук обнаружила игрушечный мусорный бак, внутри которого сидел Оскар-брюзга. Когда крышка бака открывалась, Оскар выскакивал наружу, когда закрывалась – он прятался. Брук вдоволь наигралась с ним и отдала своему отцу.

[Здесь я хотела указать на то, что Брук, по всей видимости, провела параллель между своей матерью и брюзгой, но подумала, что это может оказаться чересчур болезненным для нее. Более важным, на мой взгляд, был сам смысл этой игры: “показался-спрятался”, которая, таким образом, воспроизводила ночные воссоединения и прощания Брук с матерью. В этих повторяющихся движениях отразились попытки Брук перевести в игровую форму конфликт, в основе которого лежал процесс сепарации. Вручив отцу этот ящичек с секретом, Брук показала, что надеется на его поддержку в своей борьбе. Я подумала, что Брук указала также на свою готовность к большей независимости, если только ее родители откажутся от потакания своему чувству вины, вызванному ее прилипанием.]

Вслух же я сказала: “Вам трудно воспринимать недовольство со стороны Брук, потому что вам самим нелегко справляться с тем чувством вины, которое в вас вызывают ее продолжающиеся страдания. Я также думаю, что вам тяжело признать свою злость на нее, за все те страдания, которые она вам причинила”.

“Ну, я то знаю, что злюсь на нее, поэтому и отвожу ее в детскую комнату, а иначе мог бы ее ударить”, - сказал отец, в то время, как мать неодобрительно посмотрела на него.

Родители продолжили обсуждать свои жалобы друг на друга, в основе которых, по их словам, лежал конфликт между его этикой переселенца со Среднего Запада и ее неторопливыми калифорнийскими манерами. Отец разразился едкой критикой в отношении матери и Брук, взобравшейся к ней на колени. Брук явно была чем-то обеспокоена, в то же время, ее отец хохотал, а мать в шутку шлепала его по руке. “Вам кажется, что злость нужно обратить в шутку, однако, Брук замечает, что мама расстроена и нуждается в утешении”, - заметила я родителям. Мои слова их рассердили. В этот момент Терри сумела отвлечь их внимание, расскрасив все ногти на своих ногах фиолетовым фломастером. Брук тоже не осталась в стороне, начав плакать и потребовав, чтобы кто-нибудь снял с нее ботинки.

Стремясь сократить свое изложение, я не отразила действительное количество раз, когда Брук начинала плакать. Но в ходе сессии, когда я принималась подсчитывать их число, я отдавала себе отчет, что таким образом я защищаюсь от собственной боли. Когда она открывала рот, он становился зияющей черной дырой, занимающей почти все лицо, а ее визг прорывался в меня, раздирая мою грудь. Обычно, плачущие дети, если, конечно, они не мои собственные, не оказывают на меня сильного воздействия. Но этот крик, обладая каким-то невероятным влиянием, вызывал у меня чувство боли и беспомощности. Следом за этим, я осознала, что подобная реакция возникала у меня только в начале каждого крика, и быстро ослабевала еще до того, как Брук давали бутылочку. В большинстве случаев она лишь играла с бутылочкой, проталкивая кончик соски внутрь и кнаружи. Моя реакция контрпереноса только укрепилась, когда я заметила эту игру в прятки с бутылочной соской, как впрочем и с Оскаром-брюзгой, выскакивающим из мусорного бака.

Эти размышления заставили меня, с сочувствием, но сохраняя дистанцию, спросить у родителей, об их восприятии ее крика. Их тоже заинтересовало, будет ли Брук продолжать плакать, не получая соответствующего подкрепления со стороны матери. После тщательной проработки их защитных механизмов, касающихся вины и злости по отношению к Брук, а также наглядной демонстрации ее зрелости, они согласились попробовать разрешить ей выплакаться.

Семья не умела просто заботиться о своей малышке, позволяя ей самой себя успокаивать. Было больно слушать ее крики и видеть, как ее кормят, когда она еще не голодна, или наблюдать, как затыкают пустышкой ее вопящий рот. Вследствие вины и злости, у этой семьи наблюдался явный дефицит способности заботиться об одном из своих членов, который нуждался в выражении чувств беспомощности, гнева или страха перед сепарацией. В этой ситуации семья опасалась, что у психотерапевта могут оказаться те же затруднения, что и у нее. Такое поведение называется семейным переносом в отношении нашей способности заботиться (Scharff, 1987). Проявлениями этого переноса были телефонные звонки накануне и после сессии, дополнительные проверки достигнутых ранее договоренностей и озабоченность, что видеопленка может быть использована им во вред.

Неделю спустя, на нашей второй диагностической сессии, родители снова вернулись к теме разочарования, относительно недостижимости своей мечты об идеальном доме. Мать говорила о том, как ей недостает своей собственной матери, к которой она привыкла обращаться за помощью и советом. В это время Брук сидела у нее на коленях, с соской во рту, а Терри строила низкое, огороженное здание, внутри которого помещались две овечки, а снаружи находился Оскар-брюзга. [Я заметила, что Терри, как обычно, играла с удовольствием и ненавязчиво. Ее постройка выглядела вполне типичной для четырехлетней девочки, а использование в игре животных отвечало ее возрастному развитию. Мне было интересно, играют ли овцы роли родителей, от которых сепарировался Оскар, представляющий Терри или Брук. Или же овцы являли собой отождествляющие себя друг с другом фигуры матери и малышки, тогда как Оскар представлял старшего ребенка, противопоставляющего себя подобному симбиозу. Мне не хватало информации, чтобы сказать наверняка.]

В то время, как мать и отец все больше горячились, обсуждая свои различия, Брук испортила Терри всю ее игру. Терри ударила ее. Брук зарыдала и вернулась к матери на колени. Дэвид заметил, что когда родители обсуждали свои проблемы, Брук и Терри пришлось драться, чтобы выместить друг на друге свою злость. “Я думаю, это их способ затевать ссору”, - добавил он, “поскольку это случается именно в тот момент, когда вы говорите о вашей злости друг к другу”. “Нет! Они дерутся каждый раз, о чем бы мы ни говорили”, - поправила его мать.

Отец объяснил вмешательство Терри в родительский разговор ее настойчивым желанием быть услышанной. “Значит Терри хочет нарушить близость между отцом и матерью, а также между матерью и Брук”, - предположила я. Терри ответила через игру, представив Оскара-брюзгу нескольким коровам, которые захотели с ним поиграть. “Ему интересно знать, чем они занимаются”, - объяснила она.

[Эта игра на поверхностном уровне отражала недоверие Терри к искренности родительского интереса по отношению к ней. Но в ней также проглядывалось эдипово беспокойство по поводу наказания за ее любопытство и желание подсмотреть. Сейчас, когда оба уровня этой игры стали очевидными, я смогла увидеть в их драке борьбу за первенство одного из двух уровней развития. Вернется ли Терри на уровень Брук, или же Брук придется догонять Терри?]

В этот момент девочки вновь начали играть, не мешая друг другу. Брук усадила кукол в машинки и попрощалась с ними, а Терри решила развить свою игру с животными, поставив за каждым из них по детенышу.

[Здесь семья позволяет проявиться различиям в индивидуальных потребностях своих членов: Брук выражает преэдипову тему сепарации, а Терри исследует эдипову тревогу в отношении исключения, включения и, как все более очевидно, сексуальности.]

Теперь мы, определенно, могли говорить о зависти детей к близости между родителями. Но стоило нам начать, как Терри снова вытолкнула Брук из игры и нам опять пришлось слушать ее крики. Мать усадила Брук к себе на колени и сказала Терри, что ей самой прекрасно известно, насколько это неприятно, когда портят твои вещи, но что Терри не следует бить свою сестру. Мать сказала, что они с мужем читали о том, что четырехлетним детям свойственно злиться на нового малыша. “Итак”, - продолжала она, “мы оба очень восприимчивы к злости Брук и делаем массу всего специально для нее, но она как будто этого не замечает”. [Очевидно, мать хотела подчеркнуть, что она восприимчива к злости Терри.] Я сказала, что мамина оговорка указывает на то, что все ее мысли вертятся вокруг Брук, что не может ускользнуть от внимания Терри. Мать восприняла мой комментарий скорее как поправку, чем в качестве интерпретации, и продолжила описывать, теперь уже не путая имен, как много отец делает для Терри, которая все равно ревнует, повторяя: “Вы только и делаете, что думаете о Брук”.

Между тем, в своей игре, Терри выпустила наружу овечек, потому что Оскару было одиноко и ему захотелось с кем-нибудь поиграть. [Похоже, что здесь фокусом игры выступил преэдипов уровень, а именно желание стать частью пары мать-младенец.] Поэтому я сказала: «Вы можете так много сделать для Терри, в ее четыре года. Единственно, чего вы никогда не сможете, это сделать ее снова своей малышкой. А это как раз то, что заставляет ее ревновать». «Должно быть, вы правы», - ответила мать в задумчивости. «Иногда она подходит ко мне и просит: “Ва-ва, возьми меня на ручки”. Может быть она снова хочет стать младенцем?» «Не просто младенцем», - возразила я, «а именно этим младенцем».

Теперь Терри активно взялась за оборону своей территории, опасаясь, что Брук попытается вновь разрушить ее игру. В результате, Брук в слезах вернулась обратно к матери. Я не удержалась от комментария по поводу того, что пронзительный крик Брук является своего рода цементирующим веществом, скрепляющим их с матерью. «Точно!» – подтвердила мать. «Я не могу даже спокойно принять душ. Как только я выхожу из ванной, я слышу ее плач …» В эту же минуту Брук заревела без всякой видимой причины и еще теснее прильнула к матери, которой пришлось прервать свое изложение, чтобы успокоить Брук. В завершение своего примера, мать рассказала, что Терри никогда так не плакала.

[Мы видим здесь, как в условиях сессии, воспроизводится типичная порочная последовательность, характерная для их домашних условий. Конечно, эти жалобы можно услышать практически от любой матери, воспитывающей маленького ребенка, однако, два обстоятельства выделяют их из общего ряда: