Действие третье

Сцена 18

Михаэль и Матвей копают могилу в дальнем углу университетского парка. Пётр стоит рядом, сморит в яму.

Матвей: А зачем мы роем здесь могилу? Так захотел его отец?

Михаэль: Вроде бы так. Декан сказал, что нужно бы выкопать…

Молчание. Роют.

Пётр: Господи, как же грустно…

Матвей: Быть или не быть.

Михаэль: Ума не приложу, как это случилось.

Матвей: Это случилось случайно.

Пётр: Мы говорили ему…

Михаэль: Да ладно… Кому как не тебе радоваться его смерти?

Пётр: Я… может быть, любил его больше всех.

Матвей: Пфф… Жаль, что ты не можешь копать.

Пётр: Да, я много чего не могу. Но любить я могу.

Матвей: (про себя) Уж вы-то горазды с Ильёй на любовь. (вслух) Я жутко хочу пить. (Петру) Принеси воды.

Михаэль: (размышляя) Будто Арнольда под конец жизни решила побаловать судьба. Прошёл в театральную группу, не имея никаких способностей. Наконец-то нашёл себе девушку. Даже в карты стал выигрывать… как будто та дама пик была его последним утешением.

Роют. Подходит Доктор Розенталь. Даёт воды Матвею. Молчит.

Матвей: Доктор, что вы скажете?

Розенталь: А что я могу сказать? Что-то банальное? Пути господни неисповедимы? Смерть нельзя заполонить словами.

Михаэль: Громко сказано, доктор. А чем же можно?

Розенталь: Жизнью.

Михаэль: Жизнью? А что вы скажете отцу Арнольда, который похоронил и жену и своего единственного сына?

Розенталь: Михаэль, я похож на мёртвого человека?

Михаэль: (молчит) Просто скажите: Зачем?

Розенталь: Михаэль, я похоронил сначала своих родителей, а потом всю свою семью. Жену с тремя маленькими детьми. У меня отобрала их война, в которой никто не знает, что происходит. И знаешь, что мне сказал мой духовник? Он сказал: если вы хотите умереть – умирайте, но знайте, что на свете есть хотя бы один человек, которому вы можете помочь выжить. И эти слова я запомнил на всю жизнь. Я начал изучать историю в надежде разобраться в своей жизни. Одновременно я стал искать свою семью. Я искал её во всём. Не только в каждом человеке, но и в каждой вещи. И знаешь, скольким людям я помог за время этих поисков? Но новой семьи я так и не обрёл. И всё же я до сих пор ищу ответ на единственный вопрос всей своей жизни: Зачем?

Михаэль бросает лопату. Садится в яму. Мнёт руками землю. Пётр уходит. Доктор Розенталь, постояв с минуту, уходит вслед за Петром. Матвей берёт лопату и продолжает копать.

Сцена 19

Вечер того же дня. За окном серость. В женской комнатке общежития сидят Вероника, Ума и другие девушки. Вероника плачет.

Ума: (расплетая косы) Хватит, Ника. Пора успокаиваться.

Вероника: (плача) Да-да… сейчас.

Ума: Слёзы – это не горе, это вода солёная. Горе не выплачешь.

Входит Михаэль. Взглядом просит оставить его наедине с Вероникой. Все выходят. Михаэль закрывает дверь.

Михаэль: Не убивайся так. Ничего не вернёшь. Знаю, что это стандартные слова, но я ничего больше не могу сказать. (обнимает, гладит по спине) Он был классный парень, пусть где-то и вспыльчивый. Но жизнь не заканчивается.

Вероника: Я знаю… Просто не могу поверить, что его больше нет. Как же так?

Михаэль: Ну-ну… (прижимает к себе, целует в губы)

Вероника: (тихо) Зачем это?..

Михаэль: Это чтобы было легче. Расслабься.

Михаэль начинает целовать её руки, шею, спускается ниже, расстёгивает рубашку: целует плечи, грудь.

Вероника: Не надо. (закрывает глаза) Пожалуйста, Михаэль.

Михаэль: Тсс…

Вероника: Не надо… Нет, нет.

Михаэль поваливает Веронику на кровать. Целует, рукою трогает за грудь. Лёжа расстёгивает штаны. Задирает её юбку.

Вероника: Михаэль, Михаэль!! Я не хочу. Прошу, пожалуйста, не надо...

Сцена 20

Тот же вечер. Мужская комната общежития. Матвей играет на гитаре что-то неотвратимо грустное, Анна поёт. Ощущение гармонии. К комнате подходит Пётр с сухой левой рукой. Анне и Матвею становится стыдно за интимность сцены.

Анна: Добрый вечер, Пётр.

Пётр: (схмурив брови) Да… добрый. (Матвею) Отец Арнольда сказал, что не будет хоронить сына здесь.

Матвей: Как не будет?

Пётр: (расстроенно) Да вот так. Ладно, мне пора. (уходит)

Сцена 21

Вековой дуб. Сумерки. К дереву подходит Пётр и обнимает его, прикладываясь ухом к могучему стволу. Спустя несколько минут к дереву подходит Владимир и молча садится, собирает кубик Рубика. Пётр оборачивается и садится рядом.

Пётр: Привет, Владимир.

Владимир: Здравствуй, Пётр.

Пётр: Ты не видел Германа?

Владимир: Мы сидели здесь, потом были в парке.

Пётр: Вы всегда молчите или о чем разговариваете?

Владимир: Мы говорили об Иуде.

Пётр: Об Иуде? И что сказал Герман?

Владимир: Он сказал, что смерть Иуды должна бы была положить традицию вешать людей на осинах, а не на реях.

Пётр: Да, это на него похоже. И что – виновен Иуда?

Владимир: Апокрифы говорят – что нет. Что это Иуду распяли на кресте, а потом апостолы разнесли весть, что Иисус воскрес.

Пётр: Какая красивая звукопись: Христос на кресте и Христос воскрес. Знаешь, я не верю апокрифам. Но если это правда, то Иисус – это великий мистификатор гений.

Владимир: Одни люди пишут Библию, чтобы ей верили, другие пишут апокрифы, чтобы ставить её содержание под вопрос.

Пётр: (шутя) А была вообще осина или нет? Осина – осень – осенять… (увлёкшись) Был Иуда или нет? Тогда был ли Иисус? А Бог? И есть ли? Это всё апория.

Владимир: Из осины делают спички.

Пауза.

Владимир: Ты обнимал дерево.

Пётр: Да, я задумался. Я вдруг понял, что люблю человека, от любви которого всегда отказывался. (Владимир начинает собирать кубик Рубика) Я ревновал. Мне стало грустно. И я пришёл сюда... (замечая, что Владимир не слушает) О чём ты думаешь?

Пауза.

Владимир: Думаю, что у нас есть время состариться. А Арнольд избавил себя от старости.

Пётр: Может… его избавили?

Владимир: Кто это?

Пётр: Нет-нет…

Владимир: Скажи это, даже если это неправда.

Пётр: Германа никто не видел в тот вечер. Ни Мария, ни Илия – никто. Я понимаю, что это не он, что он не мог, да, но эта мысль меня не покидает.

Владимир: (уходя в себя, бредя) Уже теперь время течет по-другому. Солнце сядет, взойдет и луна, и мы уйдем... отсюда…

Пётр: Владимир? Владимир!

Владимир: А?

Пётр: Мне пора.

Владимир: Посиди ещё чуть-чуть.

Пётр: Нет. Нет. Не могу.

Владимир: (отвлечённо) Весь вечер мы сражались своими силами. Теперь этому конец. Уже настало завтра.

Пётр уходит. Владимир сидит у дерева и разговаривает сам с собой.

Сцена 22

В шумную лекционную аудиторию входит Доктор Розенталь. Восстанавливается хрустальная тишина.

Розенталь: Сперва я хотел бы сделать пару объявлений. В связи с последними событиями, к нам на факультет приглашена комиссия для расследования смерти Арнольда Гингера. Поэтому прошу всех соблюдать спокойствие, и – никаких ночных блужданий по зданию. Кроме того, могут потребоваться показания некоторых ребят. Так что будьте готовы. Ну, а теперь приступим к лекции…

Мария: (встав) Доктор Розенталь, можно вопрос?

Розенталь: Да, конечно.

Мария: Это было самоубийство?

Розенталь: (решительно) Честно говоря, я не должен вам об этом рассказывать, но всё-таки вы имеете полное право знать истину. Скорее всего, Арнольду Гингеру кто-то помог.

Мария: Это был студент?

Розенталь: Это неизвестно. Потому сюда и послали комиссию. Дело тёмное. Будьте осторожны. Лучше записывайте.

Сцена 23

Занятие третье

Подсобка студенческого театра. На улице ливень. 13 стульев расставлены в 3 ряда. Один стул стоит напротив всех наподобие театральной сцены. На него направлен свет. Студенты занимают все 13 мест. Диготалльфер опирается руками на спинку 14-ого стула. Рядом сидит его слепой пёс.

Диготалльфер: Кого-то не хватает?

Михаэль: Да, Елены. Но она должна прийти.

Артур: В среднем человек тратит две недели своей жизни на поцелуи.

Илия: Reducio ad absurdum. (Сведение к абсурду). 

Диготалльфер: (с упрёком) Barbam video, sed philosophum non video. (Вижу бороду, но не вижу философа).

Пауза.

Диготалльфер: В таком случае: приступим. Мне нужен доброволец, которому не жалко своей жизни.

Тишина. Проходят бесконечные секунды. Поднимается рука.

Диготалльфер: Очень смело, юноша. Садитесь на этот стул.

Вызвавшийся студент садится, гладит пса. Тот принюхивается, отворачивается и отходит. В помещение вбегает Елена.

Диготалльфер: (Елене, холодно) Вы опоздали. Прошу вас выйти.

Елена: Но, господин…

Диготалльфер: …и больше не возвращаться.

Елена выходит, хлопает дверью.

Диготалльфер: (стоя за спинкой стула, хладнокровно) Сегодня мы «разыграем» вербальные похороны. Представьте, что этот человек мёртв. Каждый из вас встанет на моё место и скажет прощальную речь, некролог этому человеку. Я вижу: всем всё ясно. Желающий просто заходит за спинку стула и начинает говорить. Потом выходит следующий.

Встаёт Матвей. Медленно подходит.

Матвей: Он говорил, что во мне желания познания больше чем любви. Он не терпел мою вспыльчивость, он учил, как быть сильнее себя самого. Он говорил только обо мне, как будто я был его сыном. Да мы все были его сыновьями. Он был сильнее, мудрее каждого из нас, и очень любил. Потому что, чем человек сильнее – тем он крепче любит слабых. От меня ушёл очень близкий человек. Ушёл отец.

Матвей уходит. На его место встаёт Илия.

Илия: Этот человек умел быть в двух местах одновременно, быть везде и нигде. Быть другом и соперником, полезным советчиком и умелым спорщиком. Он хоть и был немногословен, немного сломлен этим миром, в котором ему, такому романтику и мечтателю, было сложно, но каждое его слово имело значение, вес. Его ждали Там. И ждал Он. Он ждал его как сына. Я точно знаю это. И не просто так сейчас льёт дождь. Requiescat in pace. (Покойся с миром.)

Уходит. Пауза.

Мария: Да что таить? Я любила его. Его холодные руки, которые никогда не касались моих. Его тёплый голос, который касался струн моего альта. Когда он входил, я чувствовала, что в комнату входит не только он, но и его дух. (текут слёзы) Его всегда было как будто двое, трое… Беда не приходит одна. Потому что его холод был моей бедой, моим отчаянием (плачет).

Уходит. Встаёт Михаэль.

Михаэль: Хм… Мы не были с ним друзьями, но уважали друг друга. После смерти Арнольда он пришёл ко мне, и мы просто сидели в тишине, и мне стало легче. Он был разным. Он мог зайти и поиграть в карты, а мог пройти мимо, не заметив... За то время, что мы с ним были знакомы, я привык к одной вещи. Если я играл в карты, ругался последними словами, на меня находило ощущение, что за спиной стоит человек с угольными, чёрными волосами и записывает каждый мой грех. Вот и сейчас такое ощущение, что он и ныне здесь.

Михаэль уходит. Никто не трогается с мест. Наконец, встать решается Пётр.

Пётр: Однажды он сказал мне, что наши пути рано или поздно разойдутся. Он сказал, что я оставлю его. Я закрыл уши. Но ушёл он, и теперь всё это не имеет значения. Я хотел лишь сказать, что он был моим лучшим другом (смотрит в сторону Матвея) и останется им навсегда.

На место Петра встаёт Владимир.

Владимир: Летом мы жили в деревне. У нас было одно детство на двоих. Лет в семь он дал мне книгу. Он сказал, что в этой книге я найду себя. Я прочёл её только через несколько лет, но… (молчание, бредя) Умер Герман. Пусть настанет ночь. У нас поминки. У нас назначена встреча, этим все сказано. Мы не святые, но у нас назначена встреча. Сколько людей может вам ответить так же? (грустно) Человеку не увидеть собственных век. Веки-веки. Во веки! Во веки веков! Вековой… (смотрит на Германа) Герман? (Владимир начинает задыхаться, что-то еще бубнит и, наконец, падает в эпилептическом припадке).

Сцена 24

Комната в мужском общежитии. За окном прощание Солнца с Землёй – до встречи. В комнату входит Адам. Один. У окна сидит Кто-то, лица его не видно: уходящее будто навсегда, солнце играет в тени. Кто-то наполовину повернут к окну. Входя, Адам не замечает его.

Адам: Дверь открыта… (садится на постель и плачет в две руки; отрывает руки, взгляд его падает на большой букет фиалок, лежащий на постели, удивляется, замечает гостя, принимает его за Германа). Это Еве наверно, просто ошиблись… Ты не видел, кто это принёс? (не получив ответа, с цветами в руках подходит к окну, осознавая свою ошибку) Ох… я извиняюсь (утирает глаза), я думал, что тут Герман. Я сразу как-то не признал…

Кто-то: (не поворачивая головы) Фиалки. Это тебе.

Адам: (боясь смотреть в сторону гостя) А вы… вы давно здесь?.. (поворачивается к гостю).

В комнату с разговорами входят другие ребята. Адам стоит один перед окном. Он отходит, здоровается, ставит цветы в глиняный горшок.

Сцена 25

Пётр идёт по коридору мужского общежития один. Читает вслух чьи-то стихи, возможно, что свои, написанные у векового дуба.

Пётр: Можно было просто приобрести небольшое зеркало,

чтоб твоя фотокарточка была повторением имени. Анна.

Нет никого, чтоб винить меня, но мне винить-то некого.

А то, что осталось во мне – то минимально.

В области левой руки не приходится ждать и боли.

За окном вековой дуб в одиночку сбежавший из рощи,

но не достигший моря, не искупавший корни в прибое,

прирос к поляне или заснул, как на облучке извозчик.

Вещи стареют в руке моей; в твоих – обретают вечность.

Когда совершается чудо, забывают, что филистер мямлил.

Я про несовершенство себя и любого, кто изувечен,

кто носит забвенье в себе со смиреньем, как филистимлянин.

Если ты не простишь, то я буду писать лишь о рыбах.

А простишь за смущенье и робость…

Подходя к двери, прерывается; голова согбенна – он прислушивается. Слышно, как за ней раздаются вздохи и стоны: голос Анны. Отчаяние Петра. Отворачивается, уходит стремительным шагом.

Сцена 26

Сон третий

Чёрная ночь. Илия спит на белых простынях и стонет. От звуков боли просыпается Матвей. Он подходит к Илье, будит. Тот смотрит испуганными глазами, садится.

Илия: Матвей?

Матвей: Да.

Илия: Фуф…

Матвей: Кошмары?

Илия: Кошмары?. Неет.. это не кошмары – реальность.

Матвей: Попей вот.

Илия: (пьёт воду) Матвей, это становится невыносимым. Невозможно. Я вижу тысячи смертей. Тысячи людей, животных и птиц, раз за разом наблюдаю смерти своих дедов и прадедов. Матвей, я вижу войны, войны! Средневековые и атомные. Все мои сны – это апогей зла. Это всё отец…

Матвей: Хочешь – пойдём к Марии?

Илия: (не слыша) Я мечтаю увидеть сон, где пели бы птицы, смеялись дети, а по улицам звучала красивая музыка. Да пусть бы хоть люди любились там, на улицах – это всяко лучше насилия. Матвей, я видел очередную смерть. И так близко.

Матвей: Пойдём к сёстрам? Там сейчас Пётр и Герман.

Илия молчит, Матвей помогает ему подняться и одеться. Выходят.

Сцена 27

Сеанс второй

Комната девушек. Время: два часа ночи. За спиритическим столом сидят Мария, Анна и Герман. Вызывают духов. На столе лежит курительная трубка. В комнату вваливаются Илия и Матвей.

Мария: Что случилось?

Матвей и Илия: Сон.

Мария: Садитесь.

Илия: Я видел смерть.

Анна: Чью?

Илия: Какой-то девушки… я не успел рассмотреть.

Мария: Так, ладно. Давайте опять попробуем вызвать Фрейда.

Илия: А можно вызвать дух святого?

Мария: Я боюсь, что нет. Нет.

Вызывают дух Зигмунда Фрейда. Всё повторяется. Поднимается блюдце, Мария задаёт три вопроса. Блюдце вертится.

Мария: Согласен ли ты отвечать на наши вопросы?

Дух: герман

Мария: Хм.. Дух, согласен ли ты отвечать на наши вопросы?

Дух: герман

Мария: Герман, он хочет, чтобы ты вышел из-за стола, извини.

Герман выходит из-за стола.

Мария: Дух Фрейда, согласен ли ты теперь отвечать на наши вопросы?

Дух: нет

Мария: Почему, дух?

Дух: герман

Мария: Герман, тебе придётся выйти, иначе у нас ничего не получится.

Герман выходит из комнаты. Легко закрывает дверь.

Мария: Дух, согласен ли ты отвечать на наши вопросы?

Дух: да

Илия: Как бороться со своими сновидениями?

Дух: подсознанием

Илия: Хм. Дух, только что мне приснился сон, в нём убили девушку. Я знаю её?

Дух: да

Илия: Кто она?

Слышится женский крик. Блюдце замирает, остановившись на букве Е.

Сцена 28

Несколько дней спустя. Утро. Испепеляющее солнце, сильный ветер. Несколько десятков человек вокруг могилы, которую рыли для гроба Арнольда. Идёт похоронная процессия. Михаэль, Герман, Матвей и Эдуард несут гроб, ставят.

Декан и некоторые преподаватели произносят короткие некрологи. Соболезнования родителям погибшей. Чуть поодаль стоят Пётр и Илия.

Илия: Нет, что ты, это совпадение.

Пётр: Чересчур фантастическое совпадение.

Илия: Я первый вступлюсь за него.

Пётр: Я не хочу ничего утверждать. Но ты же помнишь тот рассказ Елены в театре, когда мы представляли свою смерть. Она говорила про свидание и карты. Так и случилось! Её нашли мёртвой, усыпанной колодой карт.

Илия: Но если бы дух не попросил выйти Германа, он бы остался с нами.

Пётр: Тогда, может, и убийства бы не было.

Илия: Пётр трижды отрёкся от Иисуса.

Пётр: Но я не Пётр.

Илия: Нет. Ты – Пётр. (отходит ко гробу)

Похороны подходят к концу. Гроб засыпают землёй. Все расходятся, кто-то в слезах. Со стороны векового дуба бежит маленький человек. Он что-то кричит издалека, но нельзя разобрать: ветер уносит слова. Это Артур.

Артур: (запыхавшись) Там, на дереве… висит… Владимир.

Пётр: (кричит) Что?!

Бегут к вековому дубу. Там уже стоят студенты, шепотки «блаженный повесился». На верёвке, привязанной к толстой ветке, висит Владимир, зажавший в руках собранный кубик Рубика. Рядом валяется стопка книг. Немая сцена.

Пётр: О Господи!

Розенталь: Боже праведный… (в толпу) Что же вы стоите? Надо снять его. Может быть, его ещё можно спасти… Кто-нибудь видел, как?..

Голос из толпы: Он мёртв.

Матвей: Что за чертовщина!

Пётр: (кричит) А где Герман?

Герман: (из-за спины) Я здесь, Пётр. Я здесь…

Конец третьего действия.