2. Часть II. Основная.

2.1 Революция 1848 - 1849 гг. В Пруссии.

Событиям того времени Бисмарк посвятил несколько глав своих мемуаров, что говорит о том, что он и на закате своей жизни осознает их важность.

Тогда он ещё не занимал важной государственной должности, однако активно пытался повлиять на ход событий. Но нам не столько интересны факты, изложенные им, сколько личные суждения о значении произошедшего.

Однако, сначала все же следует вкратце рассказать, что же там произошло.

Детонатором ко всему послужили революции во Франции. Уже через два дня после объявления об изменении её статуса (27 февраля 1848 г.) в герцогстве Баден, которое находилось в непосредственной близости от французской границы, состоялось многочисленное народное собрание, на котором была принята петиция с требованием создания милиции, уничтожения цензуры, свободы собраний, созыва общегерманского собрания и т.д. В других герцогствах все проходило примерно по тому же сценарию - собрания, протесты, демонстрации. Мартовская революция быстро расползалась по территории Германии - вскоре она охватила и такие крупные государственные образования как Австрия и Пруссия.

Встревоженный происходящим, Фридрих Вильгельм IV, не смотря на то, что изначально был против любого ограничения королевской власти, так как, по его мнению, между государем и его народом "существует самой судьбой предназначенное согласие"⁶, был вынужден пойти на некоторые уступки - пообещал созвать ландтаг, ввести Конституцию и реорганизовать Германский Союз.

Однако, на тот момент было уже поздно – улицы Берлина сплошь покрылись баррикадами, повсеместно шли активные столкновения жителей города с войсками. Перевес был явно не на стороне горожан и, как считают многие историки, а также и сам Бисмарк, буквально на следующий день победа была бы полностью за властью. Но Фридрих Вильгельм IV не воспользовался сложившимися благоприятными условиями. Ночью он выступил с обращением к народу, в котором обещал, что солдаты будут выведены из города, как только берлинцы покинут свои баррикады.

Таким образом, перед Фридрихом Вильгельмом на тот момент было несколько путей:

• попытаться воспользоваться ситуацией и объединить под собой Германскую империю - многие князья, испугавшись революции, обратились к королю Пруссии за помощью⁷. Однако, в этом случае Пруссия столкнулась бы с сопротивлением других стран - прежде всего Австрии, которая, хоть и была частично надломлена многочисленными революциями, все же могла тогда постоять за свои интересы. Другие европейские державы также были не заинтересованы в этом, так как действиями разрозненной Германии было гораздо проще оказывать влияние. Т.о., создание мощного немецкого государства рассматривалось как потенциальная угроза сложившейся системе МО.

• смириться и "плыть по течению"; отложить объединение до более подходящего времени.

Как мы уже сказали, король пошёл вторым путём, однако, почему он не решился на первый?

Бисмарк видит много причин, касающихся как его характера (на заметку: в своих мемуарах Бисмарк довольно часто ссылается на тип личности, объясняя то или иное её действие), так и менее абстрактных вещей:

• король опасался вышеуказанного противодействия других государств;

• он боялся потерять расположения национально настроенных и либеральных кругов⁸;

• имел пристрастие к средневековым формам правления⁹;

• его личностная слабость - он попросту "не любил принимать ясные и твёрдые решения"¹⁰.

Одной из причин можно также считать личное нежелание короля – он искренне боялся, что Пруссия может раствориться в Германской империи, потеряет всю свою самобытность.

В своих мемуарах Бисмарк пишет, что тогда у прусского короля действительно имелся шанс объединить под собой "малую" Германию (речь идёт о территориях, которые потом войдут в малогерманский вариант объединения – т.е. без Австрии) в буквальном смысле практически «без крови», однако, там же он не единожды высказывает сомнение, что в данном случае это объединение было бы таким крепким:

• "... если бы эта победа, единственная победа над мятежниками, - была использована умно и с твёрдостью, достигнутое единство было бы более полным, чем это в конце концов произошло тогда, когда я участвовал в правительстве. Что было бы лучше и прочнее - этот вопрос я оставляю открытым"¹¹;

• "Может быть, для нашего будущего было и лучше, что нам пришлось блуждать в пустыне внутренней борьбы с 1848 по 1866 г., подобно евреям, прежде чем они достигли страны обетованной"¹².

Таким образом, мы видим, что Бисмарк считал объединение возможным, однако король не воспользовался предоставленным случаем. Плохо это или нет – на момент своего 75-летия он не даёт точного ответа, однако, в своих же мемуарах он рассказывает о том, как он сам решительно был настроен во время самой революции 1848-49 гг. Все его действия были направлены на решительное её подавление, а бездеятельность короля, которую он видел тогда, его удручала. Так, во время своего разговора с королём в Сан-Суси он прямо выразил ему своё неодобрение относительно его приказа о выводе войск из Берлина: «Настроение было прекрасное, но оно испортилось с тех пор, как королевскими властями, за королевской печатью нам была привита революция. Нет уверенности в поддержке со стороны короля»¹³.

Невозможность открытых действий Пруссии подтвердилась в её войне с Данией, которая развивалась для Пруссии наиболее благоприятным образом. Оправдался один из страхов Фридриха Вильгельма – Европа, узревшая в экспансии рождающегося национального государства за границы Германского союза угрозу целостности Венской системы международных отношений, не могла не среагировать: под давлением России и Англии Пруссии пришлось заключить перемирие с Данией в городе Мальмё. Герцогства Шлезвиг и Гольштейн, которые явились причиной этой войны, освобождались от немецких войск, ликвидировалось временное правительство в Киле¹⁴.

Однако, это событие имело и ещё одно важное значение – оно показало, на сколько незначительным была роль Национального собрания. Дело в том, что по договорённости центральное правительство должно было согласовывать свои действия, имеющие международный характер, с ним (такие как: назначение имперских посланников и консулов, ведение дипломатических сношений, заключение союзов и договоров с заграницей). Этот пункт был позднее утверждён в Конституции 1849 г. (Отдел II, статья 1, §6). Однако Пруссия заключила это перемирие без какого-либо согласования с Паулькирхе и правительством.

Это «предательство» Пруссии вызвало так называемый «сентябрьский» кризис¹⁵. В самом Национальном собрании разгорелись споры по этому вопросу: с одной стороны, они понимали, что такое поведение Пруссии негативно сказывается на их авторитете, а с другой – они, члены Национального собрания, боялись, во-первых, войны с Великими державами, а, во-вторых, разрыва с Пруссией. В итоге, им пришлось смириться с поступком Пруссии. В предложенной в 1849 году Конституции Шлезвиг-Гольштейнский вопрос так и не был окончательно решён – вопрос порядка включения Шлезвига в Германскую империю откладывался на неопределённое время: «Установление отношений герцогства Шлезвига откладывается на будущее время» - гласит §1 Статьи I Отдела I.

Т.о., стремление к созданию общегерманского парламента, вылившееся в образование Национального собрания, не оправдало себя – этот орган так и не стал общегерманской властью, способной решить все проблемы, связанные с объединением.

Бисмарк говорит, что, как король, так и Национальное собрание совершили две важные ошибки в своей политике:

• во-первых, они явно недооценили жизненные силы немецких династий, которые стремились противостоять объединению страны;

• во-вторых, переоценили силы «баррикад»¹⁶.

Собственно, из-за этих просчётов, в какой-то степени: а) Национальное собрание не смогло удержаться и принести ожидаемое единение разрозненной Германии; б) король не реализовал свои возможности.

На многих заседаниях парламента в течение длительного времени обсуждался проект имперской конституции. Было два основных плана объединения: "малогерманский" и "великогерманский" - т.е. без Австрии и с её участием. Сначала преобладала великогерманская позиция, однако, внутри группы, придерживающейся этой идеи, также существовал раскол – не до конца было ясно, какие территории Австрии войдут в состав единой Германии. Существовало два проекта:

1. Разделение Австрии на имперскую и неимперскую части («проект семидесяти») – т.е. речь шла о том, что в состав государства войдут только те территории, что раньше входили в Германский Союз. Но в этом случае Австрия превратится в скреплённый личной унией союз¹⁷. То есть, ей в прямом смысле придётся отказаться от своего единства – на этот шаг она идти явно не хотела.

2. Включение всех территорий Австрии в состав Германии. Однако такое большое государство (70 млн. жителей), по мнению многих, превратилось бы в ничто иное, как союз государств¹⁸.

В октябре Национальное собрание проголосовало за «проект семидесяти» - правительство Австрии, естественно, сомневалось. А после победы контрреволюции оно окончательно отвергло франкфуртский план. Австрия предлагала создание Двойного союза (Doppеlbund)¹⁹.

После такого предложения в Национальном собрании активизировались приверженцы «малогерманского» варианта.

Что касается мнения Бисмарка относительно этого вопроса, то об этом красноречиво сообщает фраза, произнесённая им от 6 сентября 1849 года. Здесь он говорил, что можно развиваться как совместно с Австрией, так и в одиночку, предоставив Пруссии "соответствующее место". Его слова "Все мы хотим, чтобы прусский орёл, защищая и господствуя, простёр свои крылья от Немана до Доннерсберга" показывают, что Бисмарк уже открыто заявлял о необходимости завоевания Пруссией господствующего положения в Северной Германии.

28 марта 1849 года был принят «малогерманский вариант»²⁰ объединения – а именно, по предлагаемой Конституции, в состав Германской империи должны были войти территории прежнего Германского Союза²¹ . Однако, эта Конституция, на обсуждение которой у собрания ушло несколько месяцев, оказалась «мертворождённой» - не смотря на то, что консерваторам удалось закрепить в ней монархический принцип и наследственную монархию, Фридрих Вильгельм не принял её. Сначала он заявил, что готов встать во главе объединённой Германии, но сделает это лишь при условии согласия других монархов. А затем, когда ряд крупных государств отвергли требование утверждения имперской конституции – и это, не смотря на то, что 29 других, более мелких государств, признали конституцию, явилось решающим – и вовсе отказался принять этот "свинский обруч из грязи и дерьма" от которого несёт "тлетворным запахом революции" - так он назвал корону, предложенную франкфуртским парламентом, в письме к гессенскому герцогу.

Это требование прусского короля, конечно же, явилось лишь предлогом – он видел, что контрреволюционное движение растёт с каждым днём, и это даёт возможность представителям других династий всё активнее противостоять Конституции, явно ограничивающей свободу их действий. Сам Фридрих Вильгельм, как утверждает Бисмарк, на тот момент не хотел ни объединения Германии (как уже говорилось ранее, он боялся, что «его» Пруссия растворится в ней), ни Конституции, которую он пообещал народу в марте 1848 года.

Отто фон Бисмарк, судя по тому, что в мемуарах, говоря о том, что «у короля в последние годы его жизни снова выступила его антипатия к конституционным порядкам и убеждение в необходимости предоставления королевской власти большей свободы действий, чем это предусмотрено прусской конституцией»²², активно ссылается на заметки Леопольда фон-Герлаха, генерал-адъютанта короля на момент 1849 года²³, и другие источники, не считал, что сам находился в то время в достаточной степени в курсе мыслей Фридриха относительно этого вопроса. Однако позиция самого Бисмарка более, чем ясна: «Германского единства желает каждый, кого об этом спрашивают, лишь только он заговорит по-немецки, - говорит он, - но с этой конституцией я его не хочу»²⁴.

Главным условием объединения, которое он уже тогда считал разумным, по его мнению, должно было стать то, что Пруссия «укрепится и будет представлять собой определяющую политическую и социальную силу Германии»²⁵.

Однако, конституция, названная Фридрихом Вильгельмом «железным ошейником рабства, предложенным революцией, имела, на взгляд некоторых историков ряд положительных черт – прежде всего, она внесла вклад в историю развития германского конституционализма – в ней предстала разработка правовых основ такой модели федерального государства, которая многим сейчас представляется наиболее соответствующей историческим, политическим и социальным условиям того времени²⁶. Она была действительно направлена, прежде всего, на объединение Германии:

• закреплялась тесная взаимосвязь между федерацией и её субъектами (I-II разделы);

• II раздел, посвящённый «имперской власти», был призван полностью нейтрализовать сепаратистские тенденции и порвать с раздробленностью, как с «национальной чертой характера» немцев²⁷ - создавалась единая дипломатическая служба и вводилась единая внешняя политика. Любой договор «затрагивающий имперские интересы» отныне должен был быть утверждён империей (ст. 1, раздел II). Право войны и мира принадлежало лишь военной власти империи (ст. 2-3, раздел II);

• важным являлось то, что составители Конституции понимали, что мало одного лишь политического единства – оно должно также базироваться на экономическом аспекте. Для этого уже существовала основа – Таможенный Союз (образован в 1834 году; лидирующее положение заняла Пруссия – в принципе, именно с этого момента начинается её соперничество с Австрией за роль объединяющей силы²⁸). Теперь право издавать законы, связанные с таможенным, почтово-телеграфным, монетным, банковским и т.д. делами принадлежало только имперской власти – вводились единые таможенные и монетные системы, единство меры и веса для всей Германии (ст. 7-9, раздел II);

• «Имперские законы стоят выше законов отдельных государств, если за ними точно не оговорено их подчинённое значение» (§66, ст. 13, раздел II).

Основной пункт, который был крайне неприемлем, как королём Пруссии, так и Бисмарком, - §102, ст. 5, раздел IV, - гласил, что и издание, и отмена, и изменение, и объяснения имперских законов требовали обязательного постановления рейхстага, что значительно ограничивало действия императора. И, естественно, Фридрих Вильгельм не желал принятия такого варианта – под предлогом «незаконности её происхождения» он согласился стать во главе империи, но только с личного согласия коронованных правителей, князей и вольных городов – как уже говорилось ранее в докладе, как и думал король, ряд представителей крупных княжеств согласия на эту Конституцию не дал, чем, собственно, и воспользовался Фридрих.

Исходя из этого, можно смело утверждать, что одной из причин того, что эта Конституция стала «исписанным листом бумаги», как именовали её современники, было то, что она была опубликована с явным запозданием – реакционные силы (прежде всего в Австрии и Пруссии) консолидировались и вновь настроились отстаивать свои порядки²⁹.

Также причиной провала послужили противоречия в стане оппозиции. В итоге прусское собрание было распущенно. Однако, несмотря на это, идея «Конституции по соглашению с короной» похоронена не была – 31 января 1850 года Фридрих Вильгельм IV даровал своему народу обещанную конституцию – так называемую «Конституционную хартию Пруссии». Здесь стоит подчеркнуть, что это была лишь хартия, потому как она не предусматривала никаких гарантий, кроме как принесения членами двух палат ландтага и государственными чиновниками присяги верности и конституции – ни король, ни министры не присягали³⁰. Однако, хотя она и провозглашала равенство перед законом, ликвидацию сословных привилегий, личную свободу, неприкосновенность собственности и т.д. (Титул II Хартии), она была уже без тех пунктов, которые противоречили интересам монархии. А отсутствие законодательства, регламентирующего механизмы проведения дарованных прав и свобод, обозначило их декларативность. В действительности мы сталкиваемся с такими явлениями, как запрет печатных изданий, ограничение свободы слова в целях сохранения общественного спокойствия и т.д.

Конституция 1850 года устанавливала представительное правление и включала в систему высших органов власти короля, министров и двухпалатный ландтаг³¹. Но, по факту, действия ландтага власть короля ограничивали слабо: за ним сохранялось право смещения, назначения министров, а также контроль за их действиями; Конституция гласила, что «исполнительная власть принадлежит одному королю» (Титул III, ст. 43 Хартии), а «законодательная власть осуществляется совместно королём и обеими палатами» (Титул V, ст. 62 Хартии); разрешался досрочный роспуск им ландтага (правда, с одним условием: новые выборы должны быть проведены в срок не позднее 60 дней (Титул III, статья 51 Хартии); король возглавлял высшее командование армией (Титул III, ст. 46 Хартии); король также мог издавать распоряжения, имевшие силу закона "когда этого требовало сохранение общественной безо­пасности или устранение необычных бедствий, если палаты не заседали" (Титул V, ст. 63).

* * *

Таким образом, подводя итог этой главы можно сказать следующее.

Изначально существовало два центра объединения – Австрия и Пруссия. Австрия уже тогда начинает слабеть, однако, не смотря на утверждение Бисмарка, что Пруссия уже со времён событий марта 1848 года имела предпосылки к тому, чтобы стать центром объединения германских земель, при более детальном рассмотрении видно, что все-таки она была слаба для того, чтобы справиться с последствиями такого шага. Хотя, Бисмарк и неоднократно пишет, что причиной провала внешней политики Пруссии во многом явилась нерешительность государственных глав (Бисмарк выделяет два благоприятных периода для возвышения Пруссии, называя их «упущенными возможностями» - с 1786 по 1806 и, собственно, с 1842 по 1862³²) сам он понимает, что, возможно, даже если б они пошли путём, предлагаемым Бисмарком, ничего бы не вышло, так как земли, которые должны были составить территорию будущей империи, были слишком разобщены, с одной стороны, а с другой, было слишком много лиц, незаинтересованных в этом.

Собственно, по моему мнению, это и стало причиной, по которой Бисмарк в мемуарах говорит о том, что такое государство, пусть даже отныне единое, было бы, возможно, недолговечным - центр, на котором оно бы держалось, был бы сломлен, а, следовательно, в скором времени оно бы развалилось вновь.