Глава шестая судебно-следственные материалы

Суд в новое и новейшее время. Государственное управление в широком смысле слова включает в себя также и отправление правосудия. «.. .Судебная деятельность есть одна из функций государственного управления ...» ¹. Суд (наряду с полицией) является составной частью репрессивного аппарата государства, его назначение – карательная деятельность, направленная на пресечение деяний и поступков, не совместимых с правовыми нормами данного общества. В конечном счёте, юстиция всегда обеспечивает интересы господствующего общественного класса.

Фундамент той судебной системы, которая соответствовала потребностям капиталистического общества, заложили великие буржуазные революции. В борьбе против королевского произвола ещё в начале английской революции был выдвинут принцип, согласно которому судьи не должны быть сменяемы, «пока они будут себя хорошо вести».

125

В 1701 г. этот принцип несменяемости судей был в Англии закреплён законом. Французская революция пошла значительно дальше, провозгласив выборность судей на основе имущественного ценза, т. е. принцип, исключающий признание их несменяемости. Однако судьи во Франции были выборными лишь до переворота Наполеона Бонапарта. В дальнейшем здесь также утвердился принцип несменяемости судей, впервые признанный законом в 1814 г. и окончательно – в 1883 г. (в Германии – в 1877 г.).

Отмечая компромиссный, далекий от подлинного демократизма характер такой судебной организации, которая основана на несменяемости назначенных на свои должности судей, В. И. Ленин писал: «В средние века назначение судей было исключительно в руках феодалов и абсолютизма. Буржуазия, получив теперь широкий доступ в судейские круги, защищает себя от феодалов посредством «принципа несменяемости» (ибо назначаемые судьи в большинстве неизбежно будут, в силу принадлежности большинства «образованных» юристов к буржуазии, выходцами из буржуазии). Защищая, таким образом, себя от феодалов, буржуазия в то же время защищает себя от демократии, отстаивая назначаемость судей» ².

При повсеместном утверждении в практике буржуазных государств назначаемости судей оказывается призрачным и формальным другой важнейший принцип судоустройства, провозглашенный Великой французской революцией, – отделение судебной власти от исполнительной, т. е. независимость судей (повинующихся «только закону») при отправлении ими своих обязанностей. Даже в эпоху расцвета буржуазной законности сама её классовая природа достаточно надежно гарантировала вполне определённую направленность правосудия, а независимость судейских чинов, по словам К. Маркса, служила «только маской для их низкого подхалимства перед всеми сменявшими друг друга правительствами, которым они поочередно приносили присягу на верность и затем изменяли» ³. Фактическая зависимость суда от правительственной власти усиливается по мере того, как процесс реакционного перерождения буржуазии отражается на судьбе всех созданных ею политических институтов и закон как источник права все больше оттесняется или подменяется бюрократическими административными предписаниями.

126

Особенно существенную эволюцию претерпевает на разных этапах развития буржуазного общества уголовное законодательство, т. е. правовая основа судебных решений по деяниям, считающимся общественно опасными, включая и деяния политического характера. После Великой французской революции на протяжении примерно полувека, как в континентальных европейских странах, так и в Англии шёл процесс либерализации норм уголовного права (смягчение чрезмерно жестоких наказаний, ограничение сферы применения смертной казни и т. д.). Но в последние десятилетия XIX в. возникла явная тенденция к усилению судебных репрессий по политическим делам. Этой цели служили, с одной стороны, более широкие и неопределённые формулировки состава политических преступлений в уголовных кодексах (например, германском уголовном кодексе 1871 г.), а с другой – чрезвычайное законодательство, под действие которого подводилась социалистическая пропаганда и другие «мятежные» акции (во Франции – закон 1872 г. «О наказаниях, налагаемых на членов Международного товарищества рабочих» и прозванный «злодейским» закон 1894 г. «О пресечении происков анархистов», в Германии – введенный в 1878 г. исключительный закон против социалистов и т. д.). Чрезвычайное законодательство, как и создаваемые со специальными полномочиями особые суды по политическим делам, получило наибольшее распространение в новейшее время там, где были установлены фашистские и иные реакционно-диктаторские режимы. В подобных условиях все шире практикуются и расправы с политическими противниками вообще без суда (убийства в полиции, «при попытке к бегству», в концлагерях и т. д.).

Великая французская революция покончила с характерным для средневекового процесса соединением в одном лице следователя и судьи, разделив их функции: следователю – предварительное (до суда)' расследование, судье – судебное следствие и вынесение приговора. Позднее такое разделение, узаконенное во Франции Наполеоном в 1808 г., утвердилось и в других странах. При этом две стадии процесса организовывались на основе разных принципов. Предварительное следствие строилось как розыск, в котором обвиняемый был лишь объектом, а не «стороной» в деле и не имел никаких прав. В судебном же разбирательстве признавался принцип состязательности: подсудимый рассматривался как формально равноправная сторона, получая право на защиту, на заявление ходатайств, на участие (лично или через адвоката) в допросе свидетелей и т. д.

127

Некоторое участие адвокатов в предварительном следствии стало допускаться (сначала в Англии, а затем в континентальных европейских странах) лишь к концу XIX в. На протяжении XIX в. в большинстве стран утвердился также принцип, согласно которому уголовное преследование возбуждается не в частном порядке, а официально, от имени государства – прокуратурой.

От Декларации прав человека и гражданина 1789 г. ведёт своё происхождение принцип, в дальнейшем получивший название презумпции невиновности: подсудимый не считается виновным и не может быть осужден до тех пор, пока его вина не доказана. Поскольку признание самого подсудимого таким доказательством не является, из презумпции невиновности долгое время делался вывод о том, что подсудимый не только не должен принуждаться к даче показаний (так дело обстояло в основном в теории, а не на практике), но и не имеет права давать их, т. е. быть свидетелем в своем собственном деле. Это право было признано за подсудимым в США лишь в конце 70-х годов XIX в., а в Англии – в 1898 г.

Одним из важнейших завоеваний эпохи буржуазных революций в области судопроизводства было участие в отправлении правосудия наряду с профессиональными судьями также и выборных народных представителей – присяжных заседателей. Суд присяжных впервые возник в Англии, а оттуда был перенесен в её североамериканские колонии. Английская революция упрочила этот институт на его родине, но путь в страны европейского континента ему проложила Великая французская буржуазная революция. Присяжные повсюду избирались на основе имущественного ценза, т. е., как правило, из буржуазной среды; поэтому, хотя их участие в судебном процессе было известным элементом демократии, К. Маркс по праву характеризовал современный ему суд присяжных как «сословный суд привилегированных классов, учреждённый для того, чтобы заполнить пробелы в законе широтой буржуазной совести» ¹.

На рассмотрение судов присяжных сначала передавались по преимуществу тяжкие преступления общеуголовного характера, и лишь постепенно под давлением демократической общественности в их компетенцию стали входить «преступления по делам печати» и некоторые другие политические дела.

128

В Англии и США присяжные традиционно участвовали лишь в решении вопроса о виновности подсудимого, причем их вердикт должен был выноситься единогласно (в США правило единогласия присяжных действует в ряде штатов и поныне, а в Англии заменено в 1967 г. требованием квалифицированного большинства голосов – 10 из 11 или 9 из 10). Во Франции присяжные должны были по ходу рассмотрения дела отвечать на ряд вопросов судьи, относящихся к доказыванию или опровержению факта, вменяемого в вину подсудимому, и свои решения выносили большинством голосов. В остальных европейских странах первоначально был воспринят французский образец суда присяжных, но в дальнейшем присяжные стали, как и в Англии, участвовать в определении виновности (в Германии и Австрии – квалифицированным большинством не менее 8 голосов из 12).

При всей ограниченности демократизма, отличающего буржуазный суд присяжных, в новое и новейшее время он не раз оказывался полезен прогрессивным общественным силам (достаточно напомнить оправдание присяжными К. Маркса и других обвиняемых на процессе «Neue Rheinische Zeitung» в 1849 г., Веры Засулич – после покушения на петербургского градоначальника Трепова, а из недавних примеров–вердикт о невиновности Анджелы Девис в 1972 г.). С другой стороны, этот институт неизменно попадал под удар там, где торжествовала реакция. В гитлеровской Германии, в фашистской Италии, во Франции при режиме Петэна суд присяжных был ликвидирован. Восстановленный после второй мировой войны, он кое-где подвергся реорганизации, направленной на усиление «руководства» присяжными со стороны профессиональных судей. Так, в Австрии по закону 1950 г. судейская коллегия может потребовать исправления вердикта присяжных, а в случае их отказа – назначить новое рассмотрение дела с другим составом присяжных.

В целом более или менее демократический характер судебной системы в капиталистических странах находится в теснейшей зависимости от того, насколько полно и в каких политических формах осуществляет свое господство буржуазия данной страны, т. е. от общего уровня развития в ней буржуазной демократии. Однако в любой своей форме суд в буржуазном обществе служит, прежде всего, защите интересов буржуазии, обеспечению незыблемости её господства.

129

Буржуазный суд, отмечал В. И. Ленин в 1918 г., «изображал собою защиту порядка, а на самом деле был слепым, тонким орудием беспощадного подавления эксплуатируемых, отстаивающим интересы денежного мешка» ¹.

Парижская Коммуна, впервые в истории осуществившая слом аппарата насилия буржуазного государства и заложившая основы пролетарской государственности, продемонстрировала, в частности, в каком направлении должен идти поиск подлинно демократических начал организации судоустройства. Демократизм той судебной системы, к созданию которой приступила Коммуна, обеспечивался не формальным провозглашением независимости судей, а тем, что они наряду со всеми должностными лицами общества «должны были впредь избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми» ², т. е. ставились под контроль всей массы трудящегося населения.

Этот опыт Коммуны был воспринят последующими поколениями пролетарских революционеров и лег в основу программных установок по вопросу об устройстве суда в социалистическом обществе. В то же время революционное рабочее движение никогда не отказывалось от использования классово враждебного ему суда как своеобразной трибуны для пропаганды собственных идей в ходе политических процессов.

В ходе европейских народно-демократических революций старая организация суда не была упразднена сразу, но безотлагательно была начата чистка судебного аппарата от реакционных элементов. Первые мероприятия новой власти в области уголовного законодательства были направлены на наказание активных фашистов и их пособников и пресечение преступных деяний подобного рода в будущем. Так, например, в Румынии этой цели отвечал закон 1945 г. «О преследовании и наказании военных преступников и лиц, виновных в преступлении против мира и человечества», в ГДР – закон 1950 г. «О защите мира», карающий за проявление национальной или расовой ненависти и за всякую попытку вовлечь немецкий народ в новую агрессивную войну. К началу 50-х годов в ВНР, РНР, ГДР были заложены основы новой, социалистической организации судебных учреждений, к важнейшим принципам которой относятся выборность судей и их ответственность перед избирателями, наделенными правом их отзыва, независимость судебных органов от местных властей, участие народных представителей в отправлении правосудия.

130

Вступили в действие новые уголовно-процессуальные кодексы (ВНР – 1951 г., ГДР – 1952 г., СРР – 1968 г.), согласно которым организация судопроизводства повсюду должна была строиться на таких началах, как законность, гласность, право подсудимого на защиту, состязательность, презумпция невиновности.

Аналогичным был и путь выработки нового уголовного законодательства, уголовно-процессуальных норм и организации судебной системы после победы революции на Кубе. Уже в феврале 1959 г. были приняты законы, объявлявшие недействительными приговоры и материалы судебных расследований по делам борцов против режима Батисты. Ряд законодательных актов 1959 – 1961 гг. устанавливал ответственность за различного рода контрреволюционные преступления. Реорганизация судебных учреждений Республики Куба в соответствии с социалистически, ми принципами была завершена после принятия конституции 1976 г. и оформлена специальными законами.

Чудовищные преступления перед человечеством нацизма, развязавшего невиданную по кровопролитности вторую мировую войну и запятнавшего себя массовым истреблением «неарийского» мирного населения оккупированных стран и территорий, заставили после войны ввести в судебную практику такие, не имеющие прецедентов установления, как международные трибуналы для суда над главными военными преступниками. 8 августа

1945 г. СССР, США, Англией и Францией был учрежден Международный военный трибунал в Нюрнберге, в деятельности которого нашёл отражение новый взгляд на преступления: «Преступником предстаёт само государство, его «фюреры» и вся та клика чиновников, судей и полицейских, которые сделали убийство невинных людей (и иные преступления) краеугольным камнем «нового порядка» ¹. Перед судом Международного военного трибунала по Дальнему Востоку, заседавшего в Токио, предстали в 1946 г. и японские военные преступники.

Значение судебно-следственных материалов как источника. В исследованиях по истории нового и новейшего времени привлекаются в качестве источников прежде всего материалы судебных процессов по политическим делам. Такие процессы весьма различны по своему характеру, а соответственно очень разным может быть источниковедческое значение и использование их документации.

131

В истории буржуазного общества было множество процессов против организаций и деятелей рабочего, демократического, антифашистского движения, таких, как Кёльнский процесс коммунистов (1852), процессы парижских коммунаров, процесс Никколо Сакко и Бартоломео Ванцетти в США (1920 – 1927), процесс, инсценированный нацистами в Лейпциге в 1933 г. в связи с поджогом рейхстага, где главным обвиняемым был Георгий Димитров, и т. д. Материалы процессов подобного рода могут служить одним из источников по истории революционного движения, но в этом качестве должны (как и полицейские документы) использоваться с большой осторожностью и требуют особенно строгого критического подхода.

С другой стороны, немалое число политических судебных процессов нового и новейшего времени было так или иначе связано с борьбой внутри самого господствующего класса. Иногда подобный процесс – как это видно в особенности на примере дела Дрейфуса во Франции – мог оказаться в центре общественного внимания и повлечь за собой бурные политические события. В таких случаях сам процесс, его подоплека, связанные с ним общественные потрясения становятся достаточно значительным объектом исторического исследования, а документы процесса приобретают первостепенную важность в ряду используемых для этого источников.

Применительно к эпохе буржуазных революций и промышленного переворота процессуальные документы являются важнейшим, хотя и весьма тенденциозным источником по истории стихийно возникавших народных движений. Иногда только по материалам судебных дел историки могут узнать о локальных повседневных проявлениях классовых антагонизмов в деревне (поджоги, потравы и иные посягательства крестьян на помещичью собственность), установить имена участников крестьянских и рабочих волнений, получить некоторое представление об их психологии.

Новейшие исследования по проблемам общественного сознания во Франции предреволюционной эпохи показали возможность превращения в ценный исторический источник даже материалов судебных процессов по обвинению в ведовстве.

132

Взятые за длительный отрезок времени, на протяжении которого ведовские процессы становятся все реже, заканчиваются более мягкими приговорами и, наконец, прекращаются совсем, эти материалы в совокупности являются немаловажным свидетельством сдвига, происходившего в тот период в типичных для французского общества мировоззренческих представлениях.

Материалы процессов главных немецких и японских военных преступников дают в распоряжение историков документацию огромной разоблачительной силы о роли нацизма и его пособников в развязывании второй мировой войны, о разбойничьих целях и человеконенавистнической направленности всей их политики. По содержанию и источниковедческой значимости к ним примыкают также документы проходивших после войны в различных странах Европы судебных процессов коллаборационистов, хотя эти процессы подчас организовывались так, чтобы помешать раскрытию классовой сущности политики национальной измены.

Публикации судебно-следственных материалов. Судебно-следственные материалы относятся к источникам сложного состава. Их структура определяется порядком деятельности органов юстиции. Как уже отмечалось выше, после Великой французской революции происходит отделение предварительного следствия от рассмотрения дела в суде. Соответственно документация судебных процессов XIX – XX вв. обычно складывается из двух больших частей, в свою очередь неоднородных по составу. Материалы предварительного следствия включают в себя протоколы допроса обвиняемого и свидетелей и вещественные доказательства (в том числе письменные документы). К материалам судебного разбирательства, ход которого протоколируется, относятся обвинительное заключение, речь прокурора, показания подсудимого и свидетелей (со стороны, как обвинения, так и защиты), речь защитника или защитительная речь самого подсудимого, последнее слово подсудимого, приговор и его мотивировка.

Судебное разбирательство в новое и новейшее время по большей части осуществляется гласно. Поэтому можно назвать немало судебных процессов, материалы которых опубликованы. Иногда подобные публикации предпринимались в официальном порядке даже в тех случаях, когда процесс происходил при закрытых дверях, но те, кто стоял у власти, сознательно стремились к широкому распространению версии об особой опасности деяний обвиняемых. Примерами могут служить осуществленное еще в ходе революции 1848 – 1849 гг. во Франции издание документов судебного процесса июньских повстанцев ¹ или некоторые публикации материалов; относящихся к процессам над парижскими коммунарами ².

133

В свою очередь, накопленный освободительным движением угнетённых классов опыт использования политических судебных процессов в целях революционной пропаганды уже давно вызвал к жизни такие публикации доступных для этого судебных материалов, которые обвиняют самих обвинителей – господствующую политическую систему и служащую её интересам юстицию. Публиковались отдельными изданиями (иногда нелегальными) особенно удачные и важные в пропагандистском плане речи подсудимых или их защитников, а подчас и целые сборники документов о том или ином процессе, смысл которого его организаторы хотели бы извратить в глазах общественности. Подобный характер имели, например, предпринятая КПГ публикация материалов процесса над К. Либкнехтом в 1916 г.10, осуществленное исполкомом КПП издание документов первого в Италии процесса над коммунистами ¹, публикация на разных языках брошюры с текстом заключительной речи Г. Димитрова на Лейпцигском процессе ². Той же цели отвечают и более обширные документальные публикации о Лейпцигском процессе, включающие наряду с извлечениями из стенограмм судебных заседаний многочисленные материалы самого Димитрова (различные заявления, тюремный дневник, письма родным и т. д.) и документы различного рода о международной антифашистской солидарности с подсудимыми ³.

134

Однако предпринимаемые в официальном порядке или для нужд революционной пропаганды издания судебно-следственных материалов охватывают, как правило, документацию лишь самого судебного разбирательства, но не предварительного следствия. Протоколы предварительных допросов и документы, фигурирующие как вещественные доказательства, чаще всего остаются неопубликованными и передаются в составе соответствующих фондов на хранение сначала в ведомственные, а затем в государственные архивы. Доступ в архивах буржуазных стран к фондам политических процессов обычно ограничивается большим сроком давности по сравнению с другими документами (во Франции – 100 лет, в Италии – 70 лет и т. д.).

Опубликование находящейся в архивах судебно-следственной документации обычно оказывается возможным либо по истечении установленного срока давности, либо в условиях, когда перестает существовать реакционный режим, частью которого была данная система судопроизводства, и раскрытие потайных сторон его репрессивной деятельности становится властной политической необходимостью. Так, после освобождения Италии от фашизма вышли на свет материалы судебных процессов, организованных Особым фашистским трибуналом. Обширные извлечения из них были опубликованы непосредственными участниками антифашистской борьбы и прогрессивными историками в изданиях, имеющих научно-популярный характер ¹.

Международный военный трибунал, судивший главных немецких военных преступников, сам опубликовал материалы Нюрнбергского процесса ². Официальное обнародование этих документов (в том числе вещественных доказательств нацистских преступлений) было важнейшим средством мобилизации демократической общественности мира на противодействие любым попыткам возродить фашизм и политику империалистической агрессии. Документы процесса над японскими военными преступниками недавно опубликованы в Нидерландах – стране, которая была участником Международного военного трибунала по Дальнему Востоку ³.

135

В Японии в 1962 г. вышла трехтомная публикация «Материалы по современной истории. Дело Зорге» с комментарием Тасито Оби. В неё вошли официальные документы следствия и суда над советским разведчиком, которые, по признанию японской общественности, при всей их пристрастности позволяют сегодня правильно понять и оценить деятельность Рихарда Зорге и его сподвижников и являются дополнительным источником по истории Японии предвоенных лет. Однако составителям этого издания удалось отыскать далеко не все материалы, относящиеся к процессу Зорге, и довольствоваться не подлинниками из архива министерства юстиции, сгоревшего в марте 1945 г. во время налета американской авиации, а сохранившимися в других местах копиями документов.

Издатели материалов процесса над Сакко и Ванцетти ¹ предприняли свою публикацию, руководствуясь соображениями о том, что этот процесс неизбежно привлечет внимание историков. «Дело Сакко и Ванцетти, – писали они в предисловии, – это, несомненно, исторический процесс. Как таковой он обещает быть предметом споров и дискуссий на многие предстоящие годы. Важно, чтобы полный отчет обо всем ходе рассмотрения этого дела существовал и был доступен ученым-историкам» ².

Однако по большей части, как явствует из вышеизложенного, опубликование судебно-следственных материалов непосредственно имеет в виду политические, а не научно-исторические цели. Этим определяется и характер тех изданий подобной документации, которыми обычно располагают исследователи новой и новейшей истории стран Европы и Америки: среди них почти не встречается таких, которые выполнены как специальные научные публикации с необходимыми археографическими сведениями, детализированным справочно-комментаторским аппаратом и т. д.

136

Источниковедческий анализ судебно-следственных материалов. Юстиция возникла вместе с разделением общества на антагонистические классы и до тех пор, пока такое разделение существует, неизбежно сохраняет классовый характер. Обосновав это положение как составную часть своего учения о государстве, К. Маркс, Ф. Энгельс и В И. Ленин тем самым выработали важнейший методологический принцип подхода к судебно-следственным материалам как источнику. В то же время в их произведениях можно найти ряд указаний, непосредственно относящихся к методике анализа судебной документации. Особенно насыщена в источниковедческом плане работа К. Маркса «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов» ³, где подвергнуты детальной и всесторонней исторической критике материалы этого процесса, известные Марксу по отчётам в газете «Kölnische Zeitung». Важное источниковедческое значение имеют высказанные В. И. Лениным в письме Е. Д. Стасовой и другим арестованным товарищам соображения о тактике на суде подсудимых – социал-демократов, возможные варианты, которой должны подсказываться опытом, а в процессе его выработки – «взвешиванием конкретных обстоятельств и инстинктом революционера» ⁴.

При анализе материалов всякого судебного процесса отправной точкой должно быть чёткое представление об общей исторической и политической обстановке, в которой он проходил, о его целях и характере. Политической конъюнктурой момента в решающей мере определяются условия проведения процесса – гласное или закрытое разбирательство, выбор судебной инстанции для рассмотрения дела, состав судейской коллегии и т. д.

Поясним сказанное на примере Лейпцигского процесса. Он был затеян нацистами с той же провокационной целью, что и поджог рейхстага, который инкриминировался коммунистам. Но в то время нацизм лишь недавно пришел к власти и ещё не установил прочного, подкрепленного системой собственных юридических и политических институтов господства над Германией. Нацистские заправилы тогда ещё были вынуждены в какой-то степени соблюдать внешний декорум традиционной германской законности, заботиться о том, чтобы суд над их политическими противниками выглядел «объективным». Вот почему дело о поджоге рейхстага рассматривалось не специальным фашистским трибуналом, а IV сенатом имперского суда в Лейпциге, являвшегося, согласно судебной реформе 1876 г., высшей судебной инстанцией в германском государстве.

137

В составе заседавшей в Лейпциге судебной коллегии, достаточно надёжном с нацистской точки зрения, не было явных нацистов – в данном случае это больше отвечало задуманному сценарию процесса. С другой стороны, обвиняемые на процессе ощущали действенную поддержку со стороны международного антифашистского движения. Этот не входивший в расчеты нацизма фактор также является важным для историка слагаемым в сумме тех условий, при которых проходило судилище в Лейпциге.

Для последующей оценки содержательной стороны различных частей судебно-следственной документации необходимо составить возможно более полное представление обо всех участниках данного процесса с точки зрения их классовой позиции, политического и нравственного облика. Это относится и к подсудимым, и к представителям юстиции (следователь, прокурор, члены судебной коллегии), и к защитникам, и к свидетелям обеих сторон.

При изучении судебно-следственных документов историк обязан по возможности выяснить, на чем основано обвинительное заключение, и в связи с этим проверить подлинность документов, фигурировавших как вещественные доказательства. Эти последние при подготовке громких политических процессов часто фальсифицируются. «Гвоздём» всего процесса против Союза коммунистов в Кельне была так называемая «подлинная книга протоколов», в действительности специально сфабрикованная обвинением. Другие документы, использовавшиеся на этом процессе против К. Маркса и его сторонников, не были преднамеренно изготовленными фальшивками, но не имели никакого отношения к Марксу, так как принадлежали фракции Виллиха – Шаппера. Нацисты для того, чтобы поддержать против Г. Димитрова обвинение в причастности к поджогу рейхстага, подбросили ему при аресте план Берлина, где были помечены места якобы задуманных коммунистами поджигательских акций («план с крестами»), и т. д.

Существуют различные способы проверить подлинность вещественных доказательств. Если исследователю доступен архив судебного процесса, сохранившиеся в нем в качестве вещественных доказательств письменные документы должны быть подвергнуты графологической экспертизе (анализ почерка). Если же текст этих документов представлен не в оригинале, то следует идти от анализа их содержания: на подлог могут указывать выявленные в них логические противоречия, несоответствие твердо установленным фактам и т. д.

138

В ходе самого процесса подобная работа проделывается по оригиналам документов защитниками обвиняемых. Например, фальшивка, предъявленная на процессе в Кельне под видом «подлинной книги протоколов» Союза коммунистов, была разоблачена защитой следующим образом. Сфабриковавший ее провокатор Вильгельм Гирш, который был заслан в лондонскую организацию Союза прусской полицией, не знал о том, что члены Союза были предупреждены о его шпионской роли и после того, как он перестал появляться на еженедельных собраниях коммунистов, изменили в порядке конспиративной предосторожности время и место их проведения. Свои «протоколы» Гирш упорно помечал четвергами, тогда как собрания Союза давно уже устраивались по средам. Последнее было официально удостоверено хозяином той лондонской таверны, куда они были перенесены. Затем с помощью сравнения почерков было доказано, что «протоколы» написаны не теми, кого выдавал за секретарей этих собраний Гирш, а его собственной рукой ¹. Если, как в данном случае, проведённая защитой экспертиза нашла отражение в выступлениях защитников на суде, на неё можно опереться и в источниковедческом анализе, хотя историк должен при этом попытаться сам перепроверить её результаты.

В применении к такой существенной части судебно-следственных материалов, как протоколы допроса обвиняемых и свидетелей в ходе предварительного следствия, должен быть поставлен и выяснен вопрос о том, может ли считаться аутентичным имеющийся текст показаний. Такой вопрос возникает потому, что показания в официальной записи часто искажаются. Именно по этой причине Г. Димитров на следствии отказался подписать протоколы дознания и предпочел собственноручно изложить всё, что считал нужным сообщить.

Вся имеющаяся в распоряжении исследователя совокупность судебно-следственных материалов должна быть оценена с точки зрения ее полноты. Пробелы в документации подобного рода встречаются достаточно часто. В стенограммах Лейпцигского процесса, например, отсутствует полный текст вынесенного на основании следствия обвинительного заключения, так как оно в нарушение обычаев германского судопроизводства зачитывалось на суде лишь в выдержках.

139

Весьма неполными являются и опубликованные в Японии материалы о процессе Р. Зорге и его группы. Составителям публикации они, как уже упоминалось, были доступны лишь в копиях, оставшихся в различных ведомствах, так как подлинники – согласно официальной версии – сгорели при пожаре в здании министерства юстиции в конце войны. С другой стороны, известно, что во всяком случае часть архива «дела Зорге» сохранилась и до середины 50-х годов находилась в бесконтрольном распоряжении американских оккупационных властей в Японии, которые, по-видимому, изъяли оттуда целый ряд документов.

Поскольку неполная сохранность процессуальной документации может объясняться разными причинами, но чаще всего вызвана преднамеренным сокрытием части материалов, отвечающим определённым политическим целям и интересам, исследователь должен не только проверить, нет ли в документах явных пробелов, но и попытаться в случае их обнаружения установить, как и почему они возникли.

При использовании судебно-следственных материалов в опубликованном виде необходимо установить, насколько полной является данная публикация, и вести анализ включенных в нее документов с учетом её общего характера и назначения.

Судебно-следственная документация нового и новейшего времени в своей подавляющей части является продуктом буржуазного судопроизводства. Извлечение из неё исторической информации сопряжено с немалыми трудностями, обусловленными в конечном счёте местом суда в системе органов государства и характером судебных институтов в буржуазном обществе, но во многом подобными тем, какие возникают при анализе рассмотренных выше других видов официальных источников.

Буржуазная юстиция говорит тем же языком надклассовых понятий и категорий, что и закон, являющийся формальной основой её деятельности. Для прикрытия любого обвинения против представителей революционного движения она традиционно использует заимствованные из административно-полицейской практики трафаретные формулы типа «заговора против установленного порядка», пуская их в ход по преимуществу тогда, когда буква закона не даёт легальных оснований для судебного преследования. Наконец, в условиях гласности судебного разбирательства представители как защиты, так и обвинения часто прибегают к тем же эффектным ораторским приемам, которые характерны для парламентского красноречия.

140

Анализируя материалы какого-либо процесса, необходимо правильно раскрыть целенаправленность вопросов, задаваемых обвиняемым на следствии и на суде, их ответов на эти вопросы, построения речей прокурора, защитников, подсудимых. Иными словами, важно разобраться в том, какова общая логика поведения каждого из участников процесса. Почему, например, Г. Димитров на процессе в Лейпциге не только не отрицал, но всячески подчеркивал, что он – коммунист? Это отвечало всей избранной им линии защиты (он защищал себя сам), состоявшей в доказательстве абсолютной несовместимости деяний, подобных поджогу рейхстага, с принципиальными установками коммунистического движения: открыто заявляя о своей принадлежности к коммунистической партии, Димитров тем самым настаивал на своём «политическом алиби».

Весьма трудоемкой частью источниковедческого анализа судебно-следственных материалов является проверка достоверности извлекаемых из них сведений. Материалы таких политических процессов, где судят деятелей революционного движения, всегда содержат массу пристрастной, тенденциозно-враждебной обвиняемым информации. К тому же документация любого судебного дела складывается из очень разных по характеру, происхождению, направленности составных частей, и достоверность их содержания также далеко не одинакова.

Недостоверные фактические данные и ложные утверждения появляются в судебно-следственных материалах по самым различным причинам. Официальные представители буржуазной юстиции не гнушаются заведомым искажением истины в угоду господствующим классовым и политическим интересам, как это было сделано, например, в обвинительном заключении на процессе в Лейпциге, где утверждалось, что коммунисты готовили вооруженное восстание и собирались использовать поджог рейхстага как сигнал к его началу. Обвиняемые революционеры могут сознательно умолчать перед классово-враждебным судом о конспиративных сторонах своей деятельности или дать о них преднамеренно неверные показания, чтобы не поставить под удар оставшихся на свободе товарищей.

141

Под влиянием внешних воздействий на психику и организм (угроз, запугивания, пыток и т. д.) обвиняемые иногда приписывают себе деяния и поступки, которых они в действительности не совершили.

В свидетельских показаниях весьма часто встречается сознательная ложь – в тех случаях, когда состав свидетелей специально подбирался с целью обеспечить задуманный политический эффект процесса. На процессе в Лейпциге в качестве свидетелей обвинения выступали нацисты и их доверенные лица, на Кёльнском процессе коммунистов в этой роли подвизались полицейские агенты различных рангов. Но неточными иногда бывают и показания вполне добросовестных свидетелей, которых может «подвести» непроизвольная ошибка памяти, дефект зрения или слуха и т. д. Наконец, и свидетели нередко подвергаются той или иной форме давления извне, имеющему целью добиться от них нужных суду показаний. Так было, в частности, на процессе в Лейпциге со свидетелем-рабочим Фридрихом Ешке, который во время следствия, поддавшись запугиваниям, подписал ложные показания, но затем нашёл в себе мужество отказаться от них в зале суда и этим внёс свой вклад в разоблачение методов нацистского «правосудия».

Предположительно определить, что и в каких именно частях судебно-следственной документации не заслуживает доверия, можно исходя из имеющихся в распоряжении исследователя данных о цели изучаемого процесса, условиях, в которых он проводился, лицах, так или иначе причастных к нему. Опираясь на все эти известные ему элементы, историк как бы сам проводит весь процесс заново, «проигрывает» вновь возникшую в прошлом ситуацию, с тем чтобы отделить истину от лжи.

Выслушав показания свидетеля обвинения, который утверждал, будто видел, как разговаривали между собой двое обвиняемых – председатель коммунистической фракции рейхстага Эрнст Торглер ¹ и один из болгарских эмигрантов-коммунистов, Г. Димитров изобличил его во лжи единственным вопросом: «А на каком языке они разговаривали?». Удар попал в цель, ибо не только Димитрову, но и членам судебного присутствия было известно, что упомянутые лица не знали языка друг друга. Димитров действовал так непосредственно в ходе процесса. Но выиграть сражение в зале суда ему помог, в частности, умелый подход ко всей процессуальной документации.

142

И в данном случае (как и в ряде других) примененный им приём поучителен и для историка, который, анализируя судебно-следственные материалы post factum, должен для выяснения истины задаваться подобными же вопросами и искать ответа на них.

Сомнения в достоверности закономерно возникают там, где в документах следствия или суда встречаются явные логические неувязки, внутренние противоречия и т. д. – как это было, например, в показаниях свидетелей обвинения на Кёльнском процессе, которые часто путались в хронологии событий и не могли связать концов с концами в своих же собственных утверждениях. В значительной мере именно на обнаружении хронологических несуразиц построено доказательство ложности этих свидетельств в работе К. Маркса «Разоблачения о Кёльнском процессе коммунистов» ¹.

Чтобы не только выявить недостоверность судебно-следственных материалов, но и по возможности установить истину, необходимо подвергнуть их данные перекрестной проверке. Поскольку судебно-следственная документация сама имеет сложный состав и как бы «многолика», такая проверка начинается уже с сопоставления между собой различных ее частей. Примером может служить опять-таки то, как защищался на Лейпцигском процессе Г. Димитров. Как уже упоминалось, в обвинительном заключении коммунистам инкриминировалась подготовка вооруженного восстания. Димитров своими вопросами, заданными выступавшим в качестве свидетелей обвинения полицейским чиновникам, добился от них признания в том, что им ничего не было известно о готовящемся восстании. Сопоставив обвинительное заключение с этими заявлениями свидетелей, заведомо не склонных своими показаниями помочь коммунистам, можно было сделать лишь два вывода: либо о том, что нацистская полиция работала из рук вон плохо, либо о том, что никакой подготовки к восстанию действительно не было. Прижатый к стене обвиняемым, превратившимся в обвинителя, суд в Лейпциге вынужден был признать последнее. Но Димитров на процессе опровергал обвинительное заключение данными и других источников – в частности, документов КПГ и Коминтерна.

143

Таким же путём должен идти и историк, ища истину через сравнение различных версий, извлекаемых не только из самих материалов следствия и судебного процесса, но и из источников иного происхождения и характера. При изучении стенограмм Лейпцигского процесса можно, например, использовать в качестве параллельного источника документальные издания созданной антифашистами Международной следственной комиссии, которая организовала по делу о поджоге рейхстага контрпроцесс в Лондоне, и Международного комитета помощи жертвам гитлеровского фашизма ¹.