Глава 7. Эпилог

95

комитет по увековечению памяти П.А.Кропоткина (закрыт в 1934 г.), Общество бывших политкаторжан и ссыльно-поселенцев с его 50-ю филиалами и изда­тельством (1935 г.), Общество старых большевиков (1935 г.), Политический Красный Крест (1937 г.) и др. Закрытия обществ сопровождались арестами их чле­нов. Еще раньше — в 1920-е годы — было покончено с частными и кооперативными издательствами, вы­пускавшими литературу по истории социалистическо­го и анархического движения («Задруга», «Книга», «Колос», «Голос труда» и др.). Опираясь на опыт про­пагандистской кампании против эсеров 1922 г., в 1931 г. в связи с судебным процессом по делу мифи­ческого «Союзного бюро ЦК РСДРП меньшевиков» власти инспирировали появление целой серии обви­нительно-клеветнических статей и книг против соци­ал-демократов³⁴⁰. Специалисты оценивают конец 20-х — начало 30-х годов как период окончательного перехо­да советской историографии к резко отрицательному восприятию социал-демократизма в целом и россий­ского меньшевизма, в частности³⁴¹. В феврале 1931 г. ЦК ВКП(б) распорядился «организовать широкую ин­формацию для рабочих по заводам о происходящем процессе меньшевиков... Включения в резолюции тре­бований рабочих высшей меры наказания подсуди­мым допускать в отдельных случаях по крупнейшим заводам. Демонстраций не организовывать»³⁴². К этому времени коммунисты уже являлись полными и безраздельными хозяевами страны и могли свободно манипулировать общественным мнением. С неболь­шевистским социализмом в России было покончено.

Несмотря на это, в феврале 1931 г. местные орга­низации ОГПУ получили указание из Москвы «прове­рить практическую деятельность бывших, настоящих и ссыльных меньшевиков, работающих в хозаппарате и хозучреждениях, и всех подозрительных с точки зрения вредительства и связи с нелегальными органи­зациями арестовать и повести следствие»³⁴³. Соответ­ственно, стали повсеместно обнаруживаться и ликви­дироваться «глубоко законспирированные» центры не только меньшевистского, но и эсеровского «подпо­лья»: в 1932-1933 г. — в Москве, Ленинграде, Сева­стополе, на Украине (в Харькове, Донбассе, Киеве,

96

Д.Б.Павлов

Днепропетровске и т.д.)³⁴⁴; в 1934-м — в Иваново, Ярославле³⁴⁵; в 1935-м — в Горецком районе БССР, Ливенском Курской области, в Казани, Ульяновске, Саратове, Калинине³⁴⁶; в 1936-1937 гг. — в Свердлов­ской, Воронежской, Куйбышевской, Московской и др. областях³⁴⁷. Общее число арестованных по этим сфабрикованным делам составило несколько тысяч человек, в большинстве — бывших членов социалис­тических партий. Им предъявлялось стандартное об­винение в саботаже, вредительстве, антисоветской агитации и подготовке к массовым контрреволюцион­ным и террористическим выступлениям. Ссылаясь на «активную работу» такого же рода членов ЦК эсеров­ской и левоэсеровской партий, к тому времени долгие годы находившихся в ссылке, в феврале 1937 г. Ежов предложил подвергнуть их новому аресту³⁴⁸. Получив одобрение ЦК, НКВД провел очередную кампанию арестов, в результате которой за решеткой оказалось еще около 600 чел.³⁴⁹ В 1937 г. в Уфе был сфабрико­ван большой закрытый судебный процесс над ссыль­ными эсерами.

В 30-е годы всякая видимость «законности» реп­рессий была окончательно отброшена. В день оконча­ния очередного тюремного срока социалист нередко просто получал через окошко камеры листок с выпис­кой из решения Особого совещания о новом много­летнем продлении заключения. В отличие от первых послереволюционных лет, в 30-е годы власти переста­ли обращать внимание и на попытки заступничества за репрессированных социалистов из-за рубежа. В 1937 г. была проигнорирована даже официально пере­данная личная просьба французского премьер-мини­стра Л.Блюма об облегчении режима меньшевику С.О.Ежову-Цедербауму, который в знак протеста про­тив очередного ареста объявил голодовку — к нему и его жене, помещенным в тюремную больницу, было применено искусственное питание³⁵⁰.

О том, какими методами пользовались следствен­ные органы для получения «царицы доказательств», говорит позднейший приказ по министерству внут­ренних дел. Документ устанавливал, что в следствен­ной работе получили распространение «разнузданная фальсификация следственных материалов, широкое