Знание филологии

Несмотря на презрение Каллимахом труда грамматиков эллинистической эпохи, труд их был весьма полезным. Они создавали новую отрасль знания — критику текстов, которая по мере формирования больших библиотек становилась все более и более необходимой.

104

Имена грамматиков заслуживают того, чтобы их помнили, так как благодаря им мы располагаем правильными текстами великих греческих писателей. Зенодот из Эфеса, до того как стать библиотекарем в Александрии, был наставником Птолемея Филадельфа. Он издал гомеровские поэмы и открыл путь диортотам (исправителям). Аристофан из Византия (библиотекарь при Птолемее Эвергете) выпустил в свет Гомера, Гесиода и лириков, дав великолепные комментарии к ним. Имя Аристарха, его самого замечательного ученика и последователя в Библиотеке, известного прежде всего своим комментарием к Гомеру, стало нарицательным для определения строгого судьи. Вместе со своим учителем он начал создавать канон (т. е. список) классиков, который быстро становится общепризнанным. Наконец, соперник Аристарха — Кратет из Малла (библиотекарь в Пергаме), комментатор Гомера и Гесиода, написал значительный труд по стоической философии.

Историография III в. До н. Э.

Историография в эллинистический период сильно видоизменилась. После Эфора из Кум (ученик Исократа, автор «Всеобщей истории», которая охватывает период от возвращения Гераклидов до 340 г. до н. э.) она включила в круг своих интересов помимо Греции Восток, который после походов Александра сделался грекам гораздо ближе, и Запад, к которому понемногу привлекали внимание римляне. Но число событий так возросло, круг необходимых исследований столь расширился, что историки сделались кабинетными учеными, за исключением Полибия. Полибий, несомненно, поднялся над своими предшественниками и соперниками именно благодаря тому, что был непосредственным очевидцем описываемых событий. К тому же история все более и более становилась научным исследованием и отвергала порой какое бы то ни было литературное влияние. Труды великих историков III в. до н. э. дошли до нас только во фрагментах, и авторы сильно различаются по методу, а также по таланту. Иероним из Кардии служил у македонских царей и вплотную сталкивался с событиями, которые изложил в

105

«Истории диадохов» и «Истории эпигонов». Его труды («самое значительное из того, что было написано о пятидесяти годах, последовавших за смертью Александра»,— Ф. Якоби) привлекают внимание ясностью и содержательностью. Отнюдь не живописательны, а абстрактны, они незаменимы для установления фактов и их понимания. Эти работы были широко использованы Диодором и Плутархом, но они плохо написаны, и, по словам Дионисия Галикарнасского, их невозможно читать «из-за отсутствия гармонии стиля». Дурис Самосский (в «Истории Греции» и «Истории Македонии») описывает события с 370 до 280 г. до н. э. Он же автор «Истории Агафокла». Также не обладая большим литературным дарованием, он отличается здравым смыслом, умеренностью и интересом к пикантным историям. Филарх продолжает Дуриса и доводит повествование до 220 г. до н. э. У него явная склонность к патетическим сценам, к пафосу, за что его порицает Полибий. Труды Филарха привлекают образностью, динамичностью изложения, забавными историями; понятно, почему Плутарх так много позаимствовал у него для своих биографий. Самый крупный историк III в. до н. э.— Тимей из Тавромения, автор «Истории Сицилии», дополненной «Историей Пирра». Изгнанный Агафоклом со своей родины, он скрывался в Афинах и на протяжении пятидесяти лет до возвращения на Сицилию при Гиероне II писал свои труды. Этот замечательный знаток проделал обширнейшую работу, прочтя все, что было написано по интересующему его вопросу; использовал он и подлинные документы. Высказывая о предшественниках живые суждения, он демонстрирует невиданную силу критического ума. Проявив интерес к хронологии, Тимей успешно пытается свести в единую систему даты календарных систем Афин, Спарты, Аргоса, Олимпии... Его иногда судят по колким критическим замечаниям, высказанным в его адрес Полибием, который упрекал Тимея в слишком книжных знаниях и особенно в склонности к риторике. На самом деле жажда знаний заставляет Тимея обратиться к областям, прежде обойденным вниманием, например к варварскому Западу, и в частности Риму, к которому он первый привлек внимание.

106