Понятие «империализм», как известно, впервые появилось в Анг­лии в последней четверти XIX в., когда «империалисты» — «друзья им­перии» среди буржуазии и колониальных чиновников подняли движение протеста против либеральных кабинетов, обвиняя их в недооценке ко­лониальной и имперской политики. В качестве первых идеологов импе­риализма в 70-х — 80-х гг. выступили Сили ²² и Дилк²³, их книги, пропа­гандирующие необходимость экономического, политического и военного расширения Британской империи, привлекли широкое внимание, и не только в Англии, но и на европейском континенте,

Но в самом начале XX в., после испано-американской и англо-бур­ской войн, в экономической и политической литературе сформировалось направление, преследующее цель дать научную характеристику и вме­сте с тем критику империализма. Основоположником и наиболее круп­ным представителем этого направления был английский экономист Гоб-сон²⁴, который, как отметил В. И. Ленин, «дал очень хорошее и обстоятельное описание основных экономических и политических особен­ностей империализма», однако с позиций буржуазного социал-рефор­мизма и пацифизма²⁵. Крупным вкладом в экономическую литературуГявлялась работа Р. Гильфердинга «Финансовый капитал»²⁶. В. И. Ленин I расценивал эту работу как «в высшей степени ценный теоретический анализ „новейшей фазы в развитии капитализма"», хотя он видел в этой работе и ряд серьезных недостатков, в частности «склонность к примирению марксизма с оппортунизмом»²⁷. В дальнейшем к этому направлению в той или иной степени примыкали Г. Брейлофорд, Скотт Шрииг, Дж. Фримэн, Паркер Томас Мун²⁸. В одних из этих работ для характеристики империализма на первый план выдвигались эко­номические интересы определенных капиталистических групп, связанные с ростом промышленности и банков, железнодорожного строительства и торгового экспорта; в других империализм рассматривался как меж­дународное экономическое соперничество и борьба за господство в колониях; в-третьих первостепенное значение в оценке империализма придавалось роли, которую играет тяжелая индустрия, в особенности военная промышленность; наконец, некоторые работы исходят из того положения, что движущей силой империализма является «экономиче­ский национализм».

Каждая из этих работ и все они вместе, несмотря на критическое отношение к империализму, не были в состоянии научно раскрыть его подлинную сущность. Несмотря на войны, порожденные империализмом, критическое острие работ этого направления все более притуплялось; в известной степени это объяснялось общим наступлением реакции в области идеологии. Научное значение этих работ ограничивалось только тем, что в них был собран и систематизирован под определенным углом зрения конкретно-исторический материал, проливающий свет на ту или иную сторону экономики или политики империализма. Что касается уче­ных апологетов империализма, то они, разумеется, не только не могли, но и не стремились создать научную теорию империализма; они были заинтересованы лишь в том, чтобы скрыть его реакционную и агрессив­ную сущность, затушевать присущие ему глубокие противоречия, по­стоянно угрожающие человечеству новой мировой войной.

Подлинно научная теория империализма впервые в истории была создана В. И. Лениным. То была теория, вмещавшая в себя наиболее последовательную и обоснованную критику империализма с позиций революционного творческого марксизма. В результате глубокого про­никновения в новые явления капиталистической действительности, науч­ного осмысления сложнейших процессов, происходивших в мире с конца КIX в. и приведших в 1914 г. к мировой войне, в результате тщатель­ного критического изучения огромного фактического материала, а так%. ке почти необъятной литературы вопроса²⁹ В. И. Ленин пришел к доводу, что империализм характеризуется совокупностью следующих основных и определяющих признаков: во-первых, концентрация произ­водства и капитала, достигающая такого уровня развития, когда скла­дываются монополии, играющие решающую роль в экономической жизни траны; во-вторых, сращивание банкового капитала с промышленным I создание на этой основе «финансового капитала», финансовой олигар-

It; в-третьих, усиление роли вывоза капитала, что является более ти-* Р. Гильфердинг. Финансовый капитал. Перев. с нем. М., 1912. I В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 27, стр. 309. В работе «Империализм, как лая стадия капитализма» и в своих подготовительных «Тетрадях по империализму* И »^тмечает следующие «недостатки Гильфердинга»; J) Дмилаим иДИсударствеяному аппарату и используют его в своих целях. То же самое можно сказать о роли международной внешней политики, которую та­кие исследователи рассматривают как горючее для империалистическо­го мотора. Эта политика также не представляет собой сферы, оторван» ной от экономического развития: она является не чем иным, как ре­зультатом общественного развития в различных соперничающих друг с другом странах». Таким образом, критикуя тех, кто усматривает в государстве самодовлеющий и всеопределяющий фактор империализма и империалистической политики, Хальгартен видит свою задачу в том, чтобы обнаружить, какие социальные силы, преследуя определенные экономические интересы, господствуют в государстве и направляют его политику. Тем самым он подходит к проблеме классового характера го­сударства, в частности Германской империи кайзеровских времен.

Однако Хальгартен идет еще дальше. Он считает, что «следующей ошибкой теоретиков указанного направления является односторонняя оценка капитализма данной эпохи, который они слепо провозглашают миролюбивым, не понимая, что мирные секторы тогдашней экономики были... почти полностью подмяты и что ведущую роль в это время играли воинственные и экспансионистские тенденции». Хальгартен стре­мится раскрыть эти воинственные и экспансионистские тенденции в исто­рии внешней политики германского империализма в период, предше­ствующий первой мировой войне, показать социально-экономические корни этих тенденций. Это, конечно, означает разрыв с традициями не­мецкой буржуазной историографии, но, поскольку Хальгартен, как мы видели, остается в плену буржуазной философии истории,— далеко не полный разрыв. Вскрывая экономические мотивы, лежавшие в основе внешнеполитических интересов господствующих классов кайзеровской Германии, Хальгартен, по сути дела, обходит вопрос о влиянии клас­совой борьбы на внешнюю политику, в частности вопрос о борьбе немец­кого пролетариата, в лице которого господствующие классы Германии усматривали своего главного врага и противника. Исследование разно­гласий и трений между буржуазией и юнкерством и внутри отдельных фракций этих классов, как бы они ни были важны, может быть дове­дено до конца только на основе марксистско-ленинской теории импе­риализма и классовой борьбы. С другой стороны, критика, которой Хальгартен подвергает некоторые положения буржуазной социологии"^ вовсе не означает разрыва с нею. Сам Хальгартен утверждает, что его | метод не является марксистским, но не является и немарксистским. Он пытается характеризовать его как «феноменологический». На деле же • его социологическое исследование показывает, что в поисках выхода из осознаваемого им кризиса немецкой буржуазной историографии он идет по пути экономического материализма, причем больше в практи­ке исследования, чем в теории.

3

В ходе изложения Хальгартен отмечает, что он не стремится «ни выяснять отдельные политические проблемы, ни выискивать „новое** и „неизвестное"». Если иметь в виду выявление ранее не известных крупных событий политической истории или новых нюансов в сфере дипломатических отношений, то его замечание является в большой сте-ени оправданным. Касаясь вопросов этой сферы, Хальгартен о многом упоминает, но излагает далеко не все, и такое самоограничение ныте-кает из задачи, которую он перед собой поставил. «Я ни в коем случае не претендую на то,— пишет ои,— чтобы каким-либо разделом свое книги заменять анализ отдельных дипломатических • соображений...» Однако это вовсе не означает, что читатель, интересующийся полктнчб*ской и дипломатической историей, ие найдет в книге ничего ново_Гл Хальгартен освещает большой круг вопросов истории внешней поди гики Гер маши в период от образования империи до начала первой ни ровой войны, и освещает не изолированно, а в определенной связи • историей международных отношений в Европе. Он рисует события цщ. роке на большом полотне, динамично и крупным планом, с соблюдЗ яием необходимых пропорций, и, как мы уже указывали, используя богатый и разносторонний документальный материал. В целом перед умственным взором читателя проходит большая картина сложных со. бытии внутренней и внешней политики Германии, приведших к кровавой развязке в 19J4 г. К тому же автор в целях иллюстрации некоторых наблюдений, выходящих за традиционные рамки политической истории, пустил в научный оборот и новые факты, которые привлекут к себе внимание. Это относится главным образом к событиям дипломатиче­ских конфликтов и международных кризисов, заполнивших политиче­скую историю Европы в начале XX в. Голые факты сухи и бесцветны, в особенности если рассматривать те из них, которые лежат на поверх­ности событий. Только их связь с глубинными процессами исторической жизни придает им смысл и возбуждает научный интерес. Правда, ха-рактеристику некоторых событий в области истории внешней политики и дипломатии, а также некоторых международных ситуаций Хальгар­тен дает в самой общей форме, а порою, к сожалению, экспрессионист­ски. В ряде случаев он не выписывает предмет в его конкретности, а как бы несколькими мазками кисти, грубо и расплывчато намечает его; он не ищет точности, а стремится больше к выразительности; ино­гда же, как бы смазывая кистью некоторые факты политической исто-' рии, он стремится показать их не так, как они выглядят в традиционной историографии, а их изнанку. Вот почему в работе Хальгартена наряду с интересными и глубокими научными наблюдениями, конкретными со­поставлениями и общими выводами имеется немало спорного, иногда необоснованного и даже, как нам представляется, неверного, происте­кающего из общих теоретических и методологических позиций автора. Мы далеки от мысли, что Хальгартен извращает факты, вырывает их из контекста или замалчивает. Нет, речь идет о том, как он их ин> терпрегирует. Хальгартен и не стремится к тому, чтобы, включив новые факты о событиях политической и дипломатической истории в система­тику старых, установить, таким образом, их связи и сделать некоторые новые выводы. Его главная цель в другом: показать не внешние, а вну­тренние связи этих фактов и событий с экономическими интересами определенных социальных сил, представляющих собою современный империализм. Разумеется, отсутствие у Хальгартена марксистско-ленин­ского понимания империализма не могло не сказаться и при анализе конкретно-исторических вопросов и на общих выводах исследования. Однако следует признать — и это примечательно,— что во многих слу­чаях сам материал и практика его исследования толкали автора к та­ким заключениям, которые не только противоречат основной концепции реакционной буржуазной историографии, но и не соответствуют его собственным исходным теоретическим положениям. Вот почему этот ма­териал и многие наблюдения, сделанные Хальгартеном, могут быть ис­пользованы и историком-марксистом.

Уже в разделе, посвященном рассмотрению «социологических основ внешней политики Бисмарка», Хальгартен, по сути дела, признает что созданное Бисмарком «национальное государство» — Германская импе­рия—являлось классовым государствам, в котором прусское дворян» ство играло руководящую роль, но на политику которого все большее влияние оказывали интересы крупной промышленной буржуазии и в ков. Хальгартен подробно анализирует вопрос, в чем состояли кон

atные экономические интересы обоих господствующих классов, показы­вает, как они менялись, сталкивались, переплетались и снова сталкива­лись под воздействием различных факторов — экономических и полити­ческих, начиная с распределения «миллиардной благодати» — француз­ской контрибуции и с грюндерской горячий и последующего глубокого экономического кризиса в первые годы империи и кончая кризисом вну­тренней и внешней политики Бисмарка в конце 80-х гг., завершившимся в 1890 г. отставкой «железного канцлера». На большом конкретном ма­териале он показывает далее, какую роль в формировании и направ­лении политики Германской империи играли не только прусское юнкер­ство, столпом которого был сам Бисмарк, но и феодалы и владельцы угольных шахт в Силезии, промышленные магнаты Рурской и Саарской областей типа Крупна и «короля» Штумма, крупные банкиры типа Блейхрёдера и Ганземана, часть аристократии, повернувшаяся лицом к капитализму и поставлявшая империи кадры дипломатов («партия послов»), и, наконец, прусская военщина, воплощением которой яв­лялся генеральный штаб и его начальник Мольтке, а затем Вальдерзее. Но Хальгартен не ограничивается этим. Он вскрывает классовую струк­туру политических партий, юнкерских и буржуазных, показывает эко­номические, организационные и идеологические связи этих партий с теми социальными силами (а также с отдельными фигурами), которые, играя большую роль, предпочитали оставаться в тени; вместе с тем он вскрывает механизм борьбы партий и борьбы внутри отдельных фрак­ций рейхстага и прусского ландтага по конкретным вопросам экономи­ческой, внутренней и внешней политики. Так, он показывает экономи-чёскую основу и сложную социальную структуру католической партии центра^ анализирует влияние экономического кризиса 1873 г. на пози­ции партий и вообще на^внутриполитическую обстановку в^Германий, которая определила" поворот-в области внешнеторговой политики. Он показывает, что борьба ^Бисмарка против^- католицизма — «культур-кампф» — преследовала не только внутриполитические, но и внешнепо­литические цели, показывает, какие социальные силы были заинтересо­ваны ЕГраздувании военных законопроектов и в росте милитаризма и каковы были социально-экономические основы кризиса и распада ли­берализма в Германии, перегруппировки сил среди аграриев и центра, словом, как сложилась ситуация, «при которой постепенно разрушались основы мирной политики Бисмарка». Так от анализа экономических основ борьбы среди господствующих классов и их партий по вопросу внутренней политики Хальгартен постепенно переходит к анализу дви­жущих сил внешней политики. При этом он особенно детально анали­зирует четыре вопроса: во-первых, о социально-экономических предпо­сылках «отчуждения» между кайзеровской Германией и царской Рос­сией; во-вторых, о факторах, приведших к заключению австро-герман­ского союза; в-третьих, о «социологических основах» колониальной по­литики Бисмарка; в-четвертых, о влиянии экономического кризиса на «потрясение основ» всей системы бисмарковской политики. И здесь, опуская некоторые второстепенные погрешности или спорные утверж­дения в труде Хальгартена, мы считаем нужным выделить некоторые вопросы принципиального характера, с решением которых не можем со­гласиться, тем более, что эти вопросы в той или иной степени проходят и через дальнейшее содержание его труда.

Хальгартен, конечно, прав, когда пишет: «Основной характер любой внешней политики может быть сохранен лишь до тех пор, пока для нее существуют внутренние социологические предпосылки и пока эта поли­гика не опровергнута соответствующим развитием в других странах». Отсюда задачу исторической науки Хальгартен усматривает в том-» и с 9тим нельзя не согласиться,-—«чтобы постоянно нащупывать этурмалистических настроений в Германии и о социально-экономических* силах, которые побудили Бисмарка встать на путь колониальных захва- * тов. Но и здесь он допускает смешение понятий, в результате чего иска-Г жается представление об истоках империализма: с одной стороны, он i слишком выдвигает вперед роль «среднего сословия», а с другой— , утверждает, будто уже в начале 80-х гг. существовал «современный империализм, опирающийся на наличие техники». Все это приходится J гметь в виду и при рассмотрении проблем кризиса политики Бисмарка.

Попытка Хальгартена показать воздействие экономического кризиса |а кризис политики Бисмарка, равно как и влияние аграрного кризиса а ход борьбы политических партий и исход выборов в рейхстаг в 887 г., заслуживает внимания. Беда, однако, в том, что, склонный к шномичеокому материализму, Хальгартен порою слишком прямоли-ейно объясняет позиции партий движением цен на сельскохозяйствен-bie продукты, хотя и связывает это с борьбой партий по вопросу о моженных пошлинах,— вопросу, который имел немалое значение в ономических взаимоотношениях юнкерско-буржуазной Германии с 1рской Россией и Австро-Венгрией. Не меньшего внимания заслужи-ет анализ борьбы среди господствующих классов и политических пар-й, а на этой основе — различных группировок и клик,-г борьбы, в ре-льтате которой последовало свержение Бисмарка с его поста. Однако Ьсь, как и раньше, Хальгартен игнорирует активную роль немецкого бочего класса и его социал-демократической партии, которые были только объектом внутренней политики и исключительных законов рмаршвекого государства, но и субъектом собственной политики, генно славная, беззаветная борьба немецкого рабочего класса наря-с другими факторами во многом предопределила крах бисмарков-|й системы. Увлеченный выяснением социологических основ герман­ий внешней политики, в особенности анализом экономических инте-ов отдельных групп и партий господствующих классов, Хальгартен ю недооценивает массовое рабочее движение и политику социал-гократической партии как важнейший фактор классовой борьбы, астности и по вопросам внешней политики. Значение этого фактора о возросло в период «мировой политики» германского империа-ма.

. I is

Хальгартен подробно останавливается на важнейших социально-эко* гячесхих предпосылках «мировой политихи». И здесь, в результате

|за объективных фактов экономического развития Германии, он г выводы, которые идут дальше, чем его исходные теоретические еиия. Он показывает, как. процесс концентрации производства со» ₇—— « vjuDcmuM еооственной политики, именно славная, беззаветная борьба немецкого рабочего класса наря­ду с другими факторами во многом предопределила крах бисмарков-ской системы. Увлеченный выяснением социологических основ герман­ской внешней политики, в особенности анализом экономических инте­ресов отдельных групп и партий господствующих классов, Хальгартен явно недооценивает массовое рабочее движение и политику социал-демократической партии как важнейший фактор классовой борьбы, 0 частности и по вопросам внешней политики. Значение этого фактора явно возросло в период «мировой политики» германского империа­лизма.

>, 4

Хальгартен подробно останавливается на важнейших социально-эко­номических предпосылках «мировой политики». И здесь в результате анализа объективных фактов экономического развития'Германии он делает выводы, которые идут дальше, чем его исходные теоретические положения. Он показывает, как процесс концентрации производства со­провождается процессом концентрации банковского дела, а последнее эбстоятельство «явилось существенной предпосылкой для широких фи­нансовых операции во всех частях земного шара и служило интересам юддержки германской промышленности на мировом рынке». Он пока-ывает, как складывающиеся монополии ринулись в схватку за источни-и сырья, за рынки сбытая товаров, а также —и это, разумеется, была овая черта —за сферы приложения капиталов. Стремясь, далее, обри-эвать в конкретных терминах, особые условия, определявшие специ-ику развития Германии в- эпоху империализма, Хальгартен наряду с аличием в стране крупных природных богатств, необходимых для раз-гтия тяжелой промышленности, наличием резерва рабочей силы, по-оянно пополняемого за счет сельского населения, наряду с милита-13мом и некоторыми другими исторически сложившимися важными ловиями, выдвигает еще одно условие, которому он придает большое

59свет мемуары других политиков, дипломатов и воениыл длителен сцц^

времени — Эккард штейн а³, Радовица⁴, Швейница⁵, Вальдерзее⁶, Мольт-ке-младдгего ⁷ и др.

В 1924 г. начало выходить «Собрание трудов» Бисмарка, включав­шее в себя его речи, доклады, переписку и т. п.⁸ Но с точки зреин» идейно-политического содержания бисмаркианской историографии » публицистики наиболее впечатляющим было опубликование первых шести томов коллекции дипломатических документов ⁹, т. е. той серни^ которая относится к периоду пребывания Бисмарка на посту имперски го канцлера (1871—1890 гг.) ¹⁰. { Щ. Этот большой конкретно-исторический материал, архивный и ме­муарный,, относительно внешней политики Бисмарка, который появнлсв в Веймарской Германии, не мог не отразиться и в историографии. Но­вый материал открыл новые горизонты, выдвинул новые проблемы, уточ-нил многие данные фактического порядка, дал возможность осветить новые аспекты. С точки зрения фактических данных бисмаркианскаж историография веймарского периода несравненно богаче работ, написав* ных до появления новых источников¹¹. Это дало основание говорить оШтеревороте в немецкой историографии» ^lz. Однако «переворот» произо­шел не только в результате появления и обработки новых источников» но в гораздо большей степени под влиянием определенных политиче­ских условий и актуальных политических задач, которые ставили перед собою господствующие классы Веймарской республики. Эти условия и задачи отражались в историографии как в смысле выдвижения той или иной историко-политической проблемы, так и в смысле ее общего освеще­ния и трактовки, но прежде всего с точки зрения тех апологетических тенденций и политических выводов, которые являются предпосылками,, определяющими общую историческую схему, ее идейную целенаправ­ленность. Основная линия развития бисмаркианской историографии по-вопросам внешней политики Германии сопутствует, а иногда прямо сли­вается с общей линией внешней политики Германии послеверсальского-периода, и весьма возможно, что будущий историк, изучая эту историо­графию, сможет восстановить и основные политические контуры того пе­риода, в котором она складывалась и развивалась.

Социально-политическую обусловленность этой области буржуазной историографии следует понимать не только в отношении методологиче­ских принципов, положенных в ее основу. В данном случае речь идет не о методологии, а о тематике, об историческом конструировании, о преимущественном выдвижении проблем и оценок, словом, об общей политической тенденции и даже просто о многочисленных попытках исторического обоснования политического кредо. В результате на про-стую свиную кожу,— то оыл каталог исторической литературы о dhc-марке,— быстро заполняются и заметно продолжают расти. Над ката­логом, в той части, которая относится к германской литературе, можно-было бы поставить общий заголовок: «Бисмарк как миротворец», к если эта характеристика не отвечает, сущности внешней политики и дип­ломатии «железного канцлера», то она вполне соответствует содержанию-. -и направлению бисмаркианской историографии веймарских вр_еменДНо4< вые лолитические условия, сложившиеся после поражения германского империализма в 1918 г. и в связи с началом его возрождения, опреде-лилиГновые__задачи буржуазной ^историографии. Это нетрудно устано­вить, если сравнить бисмаркианскую историографию веймарского перио­да с историографией периода мировой войны 1914—1918 гг. В самый разгар войны, в 1915 г., исполнилось столетие со дня рождения Бисмар­ка, и, естественно, это сильно способствовало количественному росту «бисмарковской литературы»,. В качественном отношении эта литература весьма невысока. Ее политическое содержание можно раскрыть при со­поставлении работ наиболее видных представителей германской буржу­азной историографии — Ганса Дельбрюка и Эриха Маркса. Каждый из них пытался истолковать «завещание Бисмарка» по-своему: первый¹³.— как политику соглашения, второй ¹⁴ — как политику аннексий. А как далеко в годы войны зашло стремление использовать политическое за­вещание «железного канцлера» в интересах оправдания борьбы за миро­вое господство, можно заключить, на примере известного публицистаесли эта характеристика не отвечает; сущности внешней политики и дип­ломатии «железного канцлера», то она вполне соответствует содержанию-и направлению бисмаркианской историографии веймарских времен-Що-^ вые долитические условия, сложившиеся после поражения германского-империализма в 1918 г. и в связи с началом его возрождения, опреде­лилиJgOBbie задачи буржуазной историографии. Это нетрудно устано­вить, если сравнить бисмаркианскую историографию веймарского перио­да с историографией периода мировой войны 1914—1918 гг. В самый разгар войны, в 1915 г., исполнилось столетие со дня рождения Бисмар­ка, и, естественно, это сильно способствовало количественному росту «бисмарковской литературы», В качественном отношении эта литература весьма невысока. Ее политическое содержание можно раскрыть при со­поставлении работ наиболее видных представителей германской буржу­азной историографии — Ганса Дельбрюка и Эриха Маркса. Каждый из них пытался истолковать «завещание Бисмарка» по-своему: первый Ч— как политику соглашения, второй ¹⁴ — как политику аннексий. А как далеко в годы войны зашло стремление использовать политическое за­вещание «железного канцлера» в интересах оправдания борьбы за миро­вое господство, можно заключить, на примере известного публициста Рорбаха, который умудрился, ссылаясь на Бисмарка, призывать к похо­ду на Египет¹⁵. Итак, история внешней политики Бисмарка привлекалась для оправ­дания агрессивных задач в период войны, за интерпретацией историче­ских источников скрывалась дискуссия и пропаганда определенных це­лей. Тень Бисмарка стала политической реальностью. Это относится не только к обширной публицистике и так называемой литературе о целях воины (Kriegszielliteratur), но и вообще к буржуазной историо­графии того периода. Правда, в те времена было трудно установить грань между публицистикой и историографией, ибо в последней заранее я сознательно поставленная цель поучения определяла и историческую тему, и общую политическую устремленность. |«Прошлое учит нас... не для того, чтобы при другом случае быть умнее, но для того, чтобы всегда оставаться мудрыми»,— писал, например, тюбингенский профес­сор Галлер. «На примере Бисмарка,— писал он,— возможно познание мудрости, имеющей значение не только для того или иного отдельного случая, но и вообще. Имеются, следовательно, общезначимые истины, которые возможно познать и из того, как он (т. е. Бисмарк.— А. Е.) заключал мир»¹⁶. Подробно анализируя условия и политические методы Бисмарка при заключении мирных договоров (1864, 1866 и 1871 гг.), Галлер стремился на исторических образцах дать своим современникам предметный и поучительный урок: «Если примеры прошлого вообще имеют какое-нибудь значение, если слова об уроках истории являются чем-то большим, нежели привнесенным оборотом речи, то из того, как Бисмарк заключал мир, можно будет кое-что узнать и о том, как побе­дитель должен заключить мир правильным образом» ¹⁷.

Тут имеется в виду, конечно, не механическое перенесение воспроиз-Тут имеется в виду, конечно, не механичеокое перенесение воспроиз­веденных конкретных особенностей или дипломатических приемов из одного исторического периода в другой, а установление некой бисмар­кианской догмы, политического принципа, широкой политической фор­мулы, имеющей актуальное практическое значение. «Никогда не сле­дует,— сказал однажды Бисмарк,— брать все то, что можно, но всегда только то, что нужно»¹⁸,— такова поучительная сентенция Галлера. В другом месте он формулировал программный итог еще более много­значительно: «В чем лежит для победителя трудность при заключении мира, сказать легко: дело сводится к тому, чтобы в наиболее подходя­щий момент прекратить борьбу и — что обычно с этим связано, но не всегда совпадает — правильно определить размер требований»¹⁹. Гер­мания в J916 г. испытывала огромное военное напряжение, на общем фоне которого в работах Дельбрюка, Рорбаха и Галлера отразилась борьба различных военно-политических программ в правящем лагере Германии того времени, борьба об условиях аннексионистского мира. Исходная формула Галлера: «Заключать мир труднее, нежели вести войну»²⁰,—несколько парадоксально, но довольно точно передавала сложившееся положение вещей: идея соглашения с Антантой и «огра­ниченной аннексии» в противовес лозунгу «войны до победного конца», который выдвигался наиболее агрессивными кругами, в одинаковой степени освящалась бисмаркианской санкцией. Апелляция к бисмар­кианской традиции сопутствовала, следовательно, различным, иногда даже противоположным, тенденциям в политике правящих классов. Все это весьма примечательно и свидетельствует о широких возможностях в интерпретации внешней политики Rwm««"^^^лась различными политическими группировками господствующих клас-f сов и их историографией.

Решающие изменения, которые впоследствии произошли на театре [ военных действий и тем самым на общей арене международной поли­тики в соотношении сил между Германией и ее противниками, сказались ; и в публицистике, и в историографии. В 1918 г. Германия потерпела военное поражение, она была охвачена Ноябрьской революцией. Пара­докс немецкого историка: «Заключать мир труднее, нежели вести вой-нр,— обратился в зловещую реальность. Началась пора переосмысли­вания исторических событий под углом зрения новых задач, суда и осуждения одних явлений, защиты и оправдания других, попыток по-, строения новых исторических и политических схем. Появилась нодая ( историческая литература, не представляющая никакой научной ценно­сти, но влиятельная в публицистическом отношении, которая пыталась порвать с идеализацией первого германского канцлера. Ее смысл можно было бы определить формулой: «Прочь от Бисмарка»²¹. В поисках при­чин поражения Германской империи эта антибисмаркианская историо­графия или, лучше сказать, историческая публицистика, давала общей системе политики Бисмарка довольно резкую критическую оценку. Про­блема внешней политики Бисмарка, следовательно, ставилась снова, но ставилась на этот раз с отрицательной оценкой: вопрос шел о разру­шении культа Бисмарка, о необходимости развенчать «железного канцле­ра». Социально-политические мотивы исторической публицистики этого рода были разнородны: в свете военного поражения и революции ска­зывались и отрицательные оценки всей истории Германской империя со дня ее образования, и попытки снять ответственность с руководителей «нового курса», и тенденция противопоставления буржуазной демокра­тии Веймарской республики консервативной и реакционной политике Бисмарка, и, наконец, противоположная тенденция, вскоре ставшая основной,— стремление искать в политике Бисмарка оправдание поли­тики германского райха веймарских времен. Этому в немалой степени»шении кулыа оисмарла, о нсиилидимиыи развенчать '«железного канцле­ра». Социально-политические мотивы исторической публицистики этого рода были разнородны: в свете военного поражения и революции ска­зывались и отрицательные оценки всей истории Германской империи со дня ее образования, и попытки снять ответственность с руководителей «нового курса», и тенденция противопоставления буржуазной демокра­тии Веймарской республики консервативной и реакционной политике Бисмарка, и, наконец, противоположная тенденция, вскоре ставшая основной,— стремление искать в политике Бисмарка оправдание поли­тики германского райха веймарских времен. Этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что вопрос о виновниках вой­ны, как он был поставлен в Версальском договоре, осложнился новой проблемой, имеющей большое внутреннеполитическое значение, вопро­сом о виновниках исхода войны. В этих условиях, когда пра­вящие классы Германии стремились консолидировать свои силы, что­бы выступить против новых течений, готовых искать демократические пути развития общественной и политической жизни, стало оформляться мощное движение, стремившееся к реакционной идеализации Бисмарка: поскольку спасти престиж вильгельмовского режима было невозможно, буржуазная историография и публицистика снова устанавливали и за­крепляли традиции политики Бисмарка. К тому же эта реакционная за­дача подкреплялась и условиями внешнеполитического порядка. Необ­ходимо было нечто противопоставить политическим тенденциям фран­цузской публицистики, настоятельно пытавшейся задним числом рас­квитаться с Бисмарком и доказать, что уже в его политике были заложены элементы ответственности Германии за войну 1914—1918 гг. Не удивительно, что первая значительная работа, появившаяся в этой связи,— работа Отто Гаммана, уже в заглавии заключала явный поле­мический оттенок: «Непонятый Бисмарк»²². В ней впервые тезис Антан­ты об ответственности за возникновение войны разрабатывался в свое­образном сочетании с германским тезисом об ответственности за исходПЯТОЙ» Внешней ПОЛИТИКИ ОИЪмаупа. ~ —-______ _

ее общие черты и постоянные принципы,— «миролюбие» «отсутствие агрессивности»,— ибо, по концепции Гаммана, и в политике «нового курса» эти черты сохранены во всей своей полноте. Гамман усматривает основную ошибку руководителей внешней политики «нового курса» лишь в том, что они недооценили всего значения и благоприятных особенно­стей бисмарковской европейской политики и выступили на широ­кую и опасную дорогу мировой политики. Однако центр тяжести гам-мановской концепции лежит отнюдь не в вопросе об экономической и политической экспансии германского империализма, а только в вопросе о методах поддержания политического равновесия в Европе и об об­щей ориентации германской внешней политики. Тут-то и лежит, по его мнению, непонимание политического наследства Бис­марка, недооценка и неправильная линия поведения по отношению к «западному флангу Европы». Изоляция Германии среди мировых дер­жав, которая привела к объединению всех великих держав против Гер­мании, была бы невозможной, считает Гамман, если бы «внук Виль­гельма I и его советники столь же долго и столь же серьезно заботи­лись о сближении с Англией, как о сближении с Россией»²⁵. Так в бис­маркианской историографии веймарского периода уже в начальных мо­ментах ее развития ставилась проблема «восточной» и «западной» ориентации внешней политики Германии.

С такой оценкой, выдвигаемой Гамманом, логически была связана и характеристика всей линии внешней политики Бисмарка как ориента­ции на сближение с Англией в целях ее привлечения к системе Трой» ственного союза. Вильгельмовские планы континентального союза про­тив Англии, по мысли Гаммана, тем и были неудачливы, что отступали от бисмарковской политики отрыва Англии от франко-русской комби­нации. Борьбу нужно было вести не против Англии, а за нее и вместепрямого упоминания). Концепция Гаммана об уроках бисмарковской политики, оценивавшей столкновение с Англией как «вопрос немецкой судьбы»²⁶, интерпретация бисмарковской системы союзов как комби­нации, искавшей опоры в привлечении Англии и тем самым в исклю­чении России,— все это в такой форме являлось голой схемой, лишен­ной конкретно-исторического содержания, но вполне понятной в тех условиях, когда она была разработана. То было время, тогда Соединен­ные Штаты Америки, от которых германская буржуазия после пора­жения ожидала помощи, вернулись к политике самоизоляции, когда Западная Европа стала ареной англо-французского соперничества, ког­да, наконец, на развалинах старой России укреплялась Советская Рес­публика. Для побежденной Германии, превратившейся в объект поли­тики Антанты, проблема внешнеполитической ориентации действитель­но получила актуальное значение. Вокруг этой проблемы развернулась борьба, исторические оценки были привлечены для поддержания и оправдания политической позиции; схема Гаммана о внешнеполитиче­ской ориентации «непонятого Бисмарка» и была одним из проявлений этих оценок. И сам Гамман свою историческую концепцию вставил в общий контекст международно-политических отношений, как они сло­жились тотчас после заключения Версальского мира. «Америка,— писал он,— задыхающаяся в богатстве, хладнокровно и без внимания к не­выполненным обещаниям Вильсона поворачивается спиной к разру­шенной Европе... Япония спокойно рассчитывает и выжидает,..» К Со­ветской России Гамман относился неприязненно. И если не считать Италии, где начинает проявляться «несколько более дружественное на­строение», то только в Англии, указывал Гамман, у «смертельного вра-----**~—■---'~~—--^^"^лл плин^ацир и отвоашение к поо-строение», то только в лнглии, ^павшки.. ......, -------_г-------— -т— га», «начинает оживать положительное понимание и отвращение к про­должающемуся терзанию бывшего соперника» ²⁷. В дальнейшем герман­ской буржуазии действительно иногда удавалось получить некоторую поддержку Англии, которая в длинной серии драматических переговоров [' по репарационному вопросу временами была вынуждена . противодей-

■ствовать стремлению Франции к утверждению своей гегемонии на евро­пейском континенте. Характеристика и оценка внешней политики Бис­марка, предложенная Гамманом, таким образом, логически сливалась с общей тенденцией внешнеполитической программы ориентации на Анг­лию. Бисмарк остался непонятым, но это не вина вильгельмовской Гер­мании—это ее беда, которую Веймарская Германия должна, очевидно, устранить,— таков жизненный нерв, связывающий историческую и поли­тическую концепцию Гаммана.

Надежды Гаммана на Англию в ближайшем будущем не оправда­лись. В 1923 г. Франция захватила Рурскую область, и проблема окку­пации германской территории сразу получила крайнюю политическую заостренность. Подобно тому как тезис об односторонней, виновности Германии за войну был привлечен в качестве морального основания Версальского трактата, наиболее реакционные политические деятели Франции сочли теперь необходимым создать видимость морального оправдания этого захвата: в своих политических выступлениях Раймон Пуанкаре, обращаясь к истории, обличал «бесстыдные маневры» Бис­марка, в свое время оккупировавшего французские департаменты²⁸. На политический экскурс Пуанкаре в область истории правящие круги Гер­мании тотчас ответили не только выступлением руководителя ее внеш-Такова основная историко-политическая тенденция построений Бек-хера. В этом отношении характерно то ограниченное содержание, кото­рое вкладывается им при анализе бисмарковской политики балансиро­вания в понятия «Восток» и «Запад»: под первым понимается Россия, под вторым — Англия; Австро-Венгрия как величина положительная и Франция как величина отрицательная заранее выводятся за скобки в бисмарковской системе союзов. Союз Германии с Австро-Венгрией рас­сматривается как явление органически неизбежное, однако не направ­ленное против России. Беккер даже склонен утверждать, что бисмар-ковская Германия поддерживала равновесие в отношениях между Авст­ро-Венгрией и Россией — явный след влияния мемуаров «железного канцлера». Основное внимание Беккер а переместилось от австро-русско-германского треугольника к англо-руоско-германским отношениям, в фокус которых была поставлена Франция. И если заострить основную точку зрения Беккера, несколько отвлекаясь от многообразия приведен­ного в работах конкретного материала, ее можно было бы выразить следующим образом: Бисмарку была чужда политика односторонней ориентации, и если в самых крайних случаях он все же был готов идти на союз с Англией, то только на такой союз, который был бы направлен не против России, но исключительно против Франции. Таким образом, принципиальная грань в основных точках зрения, которую пытался уста­новить Беккер, полемизируя с Рахфалем, в конечном счете может быть преодолена. В обеих исторических концепциях делается попытка конст­руировать некую руководящую идею всей внешнеполитической практики Бисмарка. Рахфаль считает, что основной идеей первого канцлера было стремление к сближению и даже к союзу с Англией. Беккер видит ее в политике балансирования между Востоком и ^<5"стоит в том, что первый усматривал в бисмарковских попытках уста­новить союзные отношения с Англией реализацию этой идеи, а вто­рой — отклонение от нее, навязанное объективным ходом вещей. Однако зто различие исторических концепций таило в себе более глубокое раз­личие в понимании общих целей и методов германской политики.

Дело в том, что контроверза об односторонней ориентации и политике балансирования осложнилась другой, не менее актуальной историко-по-литической проблемой: куда были направлены попытки сближения с Англией — против России или против Франции? Нужды нет, что упо­требляемые понятия !«Восток» и «Запад» в таких условиях вовсе не по­крывали предполагаемого реального содержания,— все это было резуль­татом влияния той терминологии, которая укоренилась в дипломатии, в буржуазной прессе и политической публицистике веймарского периода.

В этой связи следует отметить еще один немаловажный факт, харак­теризующий политические основы определенных исторических концеп­ций. После того как германское правительство приняло участие в со­здании Локарнского договора, который втягивал Веймарскую Герма­нию в антисоветскую комбинацию главных капиталистических держав Западной Европы, оно сочло целесообразным подписать с Советским Со­юзом договор о нейтралитете в качестве противовеса Локарнскому пак­ту. С трибуны рейхстага, а затем в публицистике и на страницах буржу­азной прессы советско-германский договор был расценен как воспроиз­ведение в новых условиях «договора о перестраховке», заключенного бисмарковской Германией с Россией в 1887 г. Так бисмаркианская исто­рическая традиция была призвана подкрепить внешнеполитический актСистема «двойной перестраховки» — заключение русско-германского «договора с двойным дном», а с другой стороны, создание Средиземно­морской Антанты с участием Англии, без прямого участия Германии, ио в условиях существования Тройственного союза — в германской историо­графии обычно признается вершиной политического творчества «желез­ного канцлера». В соответствии со своей общей тенденцией — предста­вить политику Бисмарка изначально направленной на союз с Англией против России — Рахфаль, ссылаясь на роль германской политики в образовании Средиземноморской Антанты, указывает на внутреннюю бессодержательность русско-германского договора «с двойным дном»⁶², а в последнем предложении Бисмарка — заключить англо-германский союз (II января 1889 г.) —усматривает вполне закономерную, истори­чески и политически оправданную попытку самого Бисмарка отказаться от собственного дипломатического детища — русско-германского пере­страховочного договора ⁵³. К этой же оценке основной линии внешней политики Бисмарка примыкал и Борнгак: договор с Россией он считал несовместимым с бисмарковской попыткой заключить англо-германский союз, «ибо,— аргументировал он,— ценность этого договора именно и за­ключалась для Германии в невозможности франко-русского союза, а для России в невозможности англо-германского союза»⁵⁴. Фактически к этому же строю взглядов примыкала и работа Таубе⁵⁵ и, в несколько более осторожной форме, работа Рааба. «Если рассматривать его с точ­ки зрения длительности,— пишет Рааб,— перестраховочный договор является лишь вспомогательным построением, но ни в коем случае т союзом или чем-либо подобным, имеющим в каком-нибудь смысле зна чеиие для будущего» ⁵⁶. Вместе с тем в концепции Рааба были некото рые положения, которые отрывали ее от концепции Рахфаля и сближа ли с противоположной точкой зрения Беккера: мы имеем в виду оценк предложения, сделанного Бисмарком лорду Солсбери в ноябре 1887 о заключении англо-германского союза, направленного против Фра* дни. Россия в этой связи не упоминается, и вопрос об «антивосточной тенденции в политике Бисмарка был взят, следовательно, под сомненй Тем самым .подтверждалась обычная версия немецкой буржуазной ист! риографии веймарских времен о балансировании внешней политики Би) марка между Востоком и Западом. Бисмар-ковская система ед:в6йн<| перестраховки» рассматривалась, с одной стороны, как метод изоляш Франции⁵⁷, а с другой, как метод смягчения англо-руоских противор чий, в особенности в вопросе о проливах⁵⁸. Эти оценки отнюдь не отв чают фактическому положению вещей, общим целям и методам внешне политики Германской империи в последние годы канцлерства Бисмарк но это несоответствие только резче подчеркивает основной политически смысл данной исторической концепции: задача заключалась в том, чт бы представить бисмарковскую политику балансирования между В стоком и Западом, т. е. между Россией и Англией, как некую генерал

^ю F. Rachfahl. Der Ruckversipherungsvertrag, der «Balkandreibund» und das en Heche Btoidnisangebot ©ismarcks ал England vom Jahre 1887.— «WeltwirtscnaftHches / chiv», Bd. 16, H. 1, S. 63,

«F. Rachfahl. Deutschland und die Weltpolitik 1871—1914, Bd. I. Stuttfcart, 19j

S. 796.

^и С. В о г n h a k. Ira neuen Reiche. Deutsche Geschichte von 1871 bis 1890 *uf Gru

der АМея.» Berlin, 1924, S. 186, _ , . _ 1

BnLi v тa.liha ffifrg* mcmarrlr rwischen England und Russiand. Stuttgart. 19231 линию, гарантирующую мощь Германской империи и усиление ее \ "-\_ждународных позиций в Европе.

Эта дискуссия имеет гораздо более широкий интерес, нежели только • лстор но г р а ф и ч ее к и й. Исторические и политические концепции Рахфаля - Беккера являются теми полярными точками, к которым примыкают остальные Построения буржуазной историографии веймарских времен, j-jo как бы ни были различны эти построения в смысле интерпретации бисмарковской системы союзов, все они объединены одной общей иде­ей-^ представить бисмарковскую политику абсолютно ценной и тем са­мым общезначимой. Недаром одни обвиняли политику «нового курса» в том, что невозобновлением русско-германского договора она отказа­лась от одновременной ориентации на Восток и на Запад, а другие под­вергли ее критике за то, что она не продолжала бисмарковской линии на заключение союза с Англией против России. Вопрос, следовательно, заключался не только в исторической реабилитации, но и в политическом утверждении так или иначе понимаемого общего курса и отдельных зиг­загов бисмарковской дипломатии.

Этой цели обычно служат попытки интерпретировать систему бис­марковской политики, выдвигая то одни, то другие ее составные части и элементы на различных этапах истории Германской империи. В этой связи интересно сопоставить историко-политическую тенденцию Рахфа­ля, ссылавшегося на самые ранние выступления Бисмарка в пользу союза с Англией, с противоположной тенденцией Гольборна, предпри­нявшего специальное исследование для доказательства следующего те­зиса: «Мысль о „двойной перестраховке", которую Бисмарк реализовал з 1887 г. в очень изменившихся обстоятельствах и в совершенно иной форме, была у него в зародыше еще в начале семидесятых годов. Из этого не следует делать вывода, что он уже в те годы сомневался в Рос­сии, он хотел этим лишь увеличить для Германии свободу движения»^5Э. Политика «свободы движения» провозглашается, таким образом, общим принципом всей бисмарковской системы в области внешней политики. Тем самым этот принцип трактовали как основное положение полити­ческого «завещания Бисмарка». Ясно, что историческая оценка этого завещания связана с политическими устремлениями внешней политики Германии в послеверсальский период. Все это достаточно ясно Гольборн формулирует в другом месте. Сравнивая положение Германии после мировой войны 1914—1918 гг. и Версальского договора с тем, какое сложилось во время Берлинского конгресса 1878 г., представитель гай-дельбергской исторической школы утверждал, что бисмаркианская тра­диция еще многое может сказать и политическому деятелю Веймарской Германии: «Мы ни в коей мере не должны сомневаться в том,— писал Гольборн в 1928 г. по случаю 50-летия Берлинского конгресса,— что, так же как в бисмарковскую эпоху, еще долгое время западная проб­лема будет стоять для Германии на переднем плане. Но именно напор западных держав заставляет нас... не допускать того, чтобы мы были использованы против России. С другой стороны, мы научены опытом, что Советское государство, так же как и царизм, стоит перед опас­ностью компрометации внешнеполитического разума виутреннеполити-ческими соображениями и маневрами. Не только наша западная, но и восточная политика еще недостаточно сильна, чтобы защитить наше промежуточное положение от всякого нажима и обесцечить нам осу­ществление той европейской миссии, к которой мы призваны самой при* родой и историей. Это будет только тогда, когда нам удастся использо-вать для европейского равновесия в новой федерации юг о-восток и средний восток Европы. Политика, которая признает эту задачу и примет ее во внимание, могла бы поставить себе в заслугу то, что она является многообещающим продолжением и развитием традиции политического искусства Бисмарка»⁶⁰.

Если принять во внимание, что, говоря о компрометации внешней политики Советского Союза внутреннеполитическими маневрами, Голь-борн, как он признался в беседе с автором этих строк при встрече в Гайдельберге в 1928 г., имел в виду шахтинский процесс, то можно со всей определенностью сказать, что связь между историческим построе­нием и политическим выступлением тут достигла большой выразитель­ности. Обращение к бисмарковской традиции Гольборн открыто трак­товал как политическую проблему. Но в данном случае мы имеем перед собой и нечто новое: Гольборн утверждал не только бисмарковскую по­литику балансирования между Востоком и Западом, но и необходимость искать опору на «юго-востоке и среднем востоке Европы»- Он имел в виду, конечно, Польшу, а также балканские государства, где, начи­ная с середины двадцатых годов, Германия снова стала стремиться к усилению своих позиций, ослабленных в результате поражения в 1918 г. В этом отношении любопытна тенденция трактовать успехи бисмарков-ской политики, например в Турции, в том смысле, что политическое влияние осуществлялось там независимо от экономической заинте-ресованности⁶¹.

Общая тенденция доказать примат политического влияния еще более отчетливо выступала в дискуссии, которая развернулась в германской историографии по вопросу о времени первоначального вступления бис-марковской Германии на путь колониальных захватов. По существу, дело сводилось к вопросу о том, следует ли считать, что интерес Бис­марка к колониальной политике пробудился в середине 70-х годов или в середине 80-х годов. Но за этой академической дискуссией о хроноло­гии нетрудно рассмотреть основные политические линии, намечающиеся в Веймарской Германии в связи с тем, что среди некоторых кругов гос­подствующих классов снова пробудились аппетиты к колониальной по­литике. Вопрос был поставлен так: следует ли приступить к колониаль­ной политике лишь тогда, когда появятся для этого реальные эконо­мические предпосылки, или следует признать эту политику имеющей самостоятельное значение, вне зависимости от экономической заинтере­сованности, но принимая во внимание утверждение позиций Германии в общей системе международных отношений капиталистических стран. Такая постановка вопроса самым непосредственным образом отрази­лась и в определении хронологических сроков начала колониальной по­литики Бисмарка: в семидесятые годы Германия, канечно, не имела никаких экономических предпосылок для развертывания активной поли­тики колониальных захватов. А какое значение имеет вопрос о том, всту­пил ли Бисмарк на путь колониальной политики тогда, когда господст­вующие классы Германии были в этом экономически заинтересова­ны, или тогда, когда этих интересов у них еще не было, нетрудно понять, если вспомнить, какое место в обосновании политических устремлений правящих кругов Веймарской Германии имела апелляция к бисмарки-анекой традиции.

Имеется еще одна важная черта, в одинаковой степени присущая исторической характеристике колониальной деятельности Бисмарка и политической публицистике Веймарской Германии⁵: в обоих случаях вы-тезис о ненмперналистическом характере германской колони-у*^гЯл политики А это подняло вопрос, имеющий кардинальное исто-Н политическое значение,— вопрос о том, была ли бисмарковская Р пякл «мировой» (Weltpolitik) или центр ее тяжести лежал в конти* •тельной системе союзов. Значение этого вопроса неизмеримо

рского

^рнодя в известной степени было связано с той большой дискуссией, вторая после Версальского договора развернулась в Германии по во­просу о виновниках ее поражения. Наряду с антиреволюциоиной кон­цепцией «удара ножом в спину», призванной оправдать германский иялнтаризм и восстановить миф о его непобедимости, обнаружились две уеяденции, в одинаковой степени «политические и апологетические: пер-_saff из них усматривала корень зла в переходе от континентальной политики Бисмарка к «новому курсу» и «мировой политике» Вильгель-ла И, вторая — в том, что эта последняя слишком полагалась на дип­ломатические средства и недооценила роль вооружений, сухопутных и в особенности морских, которые единственно могли обеспечить достиже­ние общей цели. Обе тенденции, даже при условии падения престижа политики, персонифицированной в фигуре последнего кайзера, отражали политические стремления буржуазии и военных кругов к тому, чтобы восстановить престиж вооруженных сил — кадровой армии и военно-морского флота — с целью возрождения в сложившихся условиях си­стемы милитаризма. Вот почему политическая проблема военных союзов, дипломатических соглашений и балансирования между Востоком и За­падом так нуждалась в исторической санкции, а бисмаркианская исто­риография, откликаясь на зов времени, охотно предоставляла в этом смысле широкие возможности.

Итак, леред лицом выставленного Антантой тезиса, имеющего акту­альное политическое значение, об односторонней виновности Герма­нии в возникновении войны, немецкая буржуазная историография выступила единой, сплоченной линией, доказывая обратное и, в частно­сти, абсолютно мирный характер политической системы, созданной Бис­марком. Но вместе с тем был выдвинут вопрос об ответственности за исход войны, разрешение которого не могло не иметь большого внут-реннеполитического значения. Сопоставление исторической литературы, посвященной эпохе Бисмарка и эпохе Вильгельма, могло бы показать, что и тут исторические оценки определяются политическими суждения­ми. Но какова бы ни была оценка политики Германии вильгельмовских времен, характеристика бисмарковской политики как абсолютно поло­жительной являлась для всей немецкой буржуазной историографии ис­ходным и основным моментом. Поскольку это так, бисмарковская тра­диция получила значение, выходящее за пределы определенного хроно­логического периода,— апелляция к истории стала оборотной стороной политической концепции. Именно тут и заложены предпосылки актуа- I лизации той или иной исторической проблемы, касающейся внешней по­литики Бисмарка. Однако эти предпосылки неизбежно должны были разорвать единую цель бисмаркианской историографии, поскольку меж­ду отдельными группами господствующих классов в Веймарской Герма­нии усиливалась борьба вокруг проблемы внешнеполитической ориента­ции. Договор с Советской Россией, подписанный в Рапалло, утвержде­ние американского репарационного плана Дауэса, заключение Германи-ей в Локарно договора с главными капиталистическими державами За­падной Европы, подписание с Советским Союзом договора о нейтрали­тете, вступление Германии в Лигу наций, являвшуюся в то время инст­рументом английской и французской дипломатии, подписание взаимо­выгодного торгового договора с Советским Союзом — эти и другие фак­ты международной жизни свидетельствовали о том, что значение проб­лемы внешнеполитической ориентации Германии все более возрастает. Борьба отдельных политических группировок вокруг этой проблемы не прекращалась, в особенности, когда в центре дискуссии и борьбы вста­вал вопрос о пределах дипломатического балансирования между Восто­ком и Западом и вообще о целях германского империализма, полити­ческих и стратегических. В таких условиях проблемы, поставленные буржуазной историографией, заняли важное политическое место, и дис­куссия по поводу этих исторических проблем стала выражением борьбы среди правящих кругов за ту или иную внешнеполитическую линию Германии.

Влияние внутреннелолитических факторов на историческую оценку вопросов внешней политики отчетливо раскрылось и в той пертурбации взглядов, которая происходила в кругах германской социал-демократии: один из ее идеологов не постеснялся заявить, что автор исключительно­го закона против социалистов действовал в области внешней политики «как революционер»^б3. Такая оценка оказывается еще более знамена­тельной для понимания общей политической линии германской социал-демократии, если сопоставить ее с тенденцией, идущей из другого поли­тического лагеря: Ф. Штиве, один из представителей дипломатического ведомства Веймарской Германии, он же официальный историк внешней политики Германии кайзеровских времен, усмотрел глубокую трагедию «железного канцлера» в том, что последний не понял «молодой силы» — «идеи социал-демократии»⁶⁴. Рассуждения о «непонятом Бисмарке» и о «яелояятоя социал-демократии» имели, следовательно, под собой реальную основу в тех попытках консолидации политических сил от «гер­манской народной партии» — партии монополистического капитала — до правой социал-демократии, которые, оформляясь в правительстве «большой коалиции», являлись столь характерной чертой Веймарской Германии,—республики, во главе которой стояли антиреспубликанцы... Вот почему исторический культ «железного канцлера» получил во вре­мена Веймарской республики такое широкое распространение не только в лагере крупной буржуазии и юнкерства, но и среди мелкобуржуазных кругов и даже, к сожалению, в некоторых слоях рабочего класса. Избе­гая касаться вопросов внутренней политики Бисмарка, в особенности его драконовских законов против социал-демократии, ставшей одной из опор господства буржуазии в Веймарской республике, бисмаркианская историография свои главные цели направила на обоснование актуальных проблем внешней политики Германии, в частности и в особенности про­блем «восточной» и «западной» ориентации. И если один из лидеров не­мецкой буржуазной историографии писал: «Будем честны и признаем, что история переходит тут в политику, и тем больше должна переходит чем ближе затрагивает нас исследуемый объект»⁶⁶.—то прибавить этому, пожалуй, ничего не приходится. П русел честно кик соцняльно.поднтнческяя сила и Пруссия кик •,,

Эрство обеспечили себе господствующее положение и Германии, здянное руками прусско«мнлнтяр!»>стской реакции, германское roevi_kl етно авлялось по существу Велнкопрусснен или, как иронически щ\Я ее Энгельс, «Германской империей прусской нации», Ц рукая Росталясь командные политические посты Германской империи, Прус Л король одновременно был германским императором, прусский минмД президент обычно оставался н имперским канцлером и и русским MWWil етром иностранных дел одновременно, Занимая около 6,6% всей немец коя территории, имея свыше 61% всего населении империи, заключи в себе дао трети обрабатываемой площади в сельском хозяйства и щ. тн такую же долю всей германской промышленности, выставляя т трети военных сил Германии, Пруссия оставалась самым крупным, мым влиятельным на государств, входивших в состав Германской \\щ рян, Обладая в Союзном Совете, который был представительным ощ ном всех государств Германской империи, 17 голосами из 61, Пруссии здесь играла руководящую роль. Когда однажды, н 1880 г., по какому.* совершенно второстепенному вопросу Пруссия осталась в Союзном Co. I встс в меньшинстве, министр-президент Пруссии, он же имперский шд< I лер, нашел способ заставить «непокорных» подчиниться воле Пруссия I и гарантировать ей, что в будущем подобное невыгодное ей голосов* | мне никогда не повторится, ^ , \ 1

Если Пруссия оставалась господствующей силой в Германии, то на-1 мболес реакционные классы юнкерство и крупная буржуазия — осп»¹ вались господствующими » Пруссии, Это достигалось не только тем, что в их руках концентрировались основные богатства страны как в сш< ском хозяйстве, так и и промышленности, но и тем, что им удалось в тс ченнс долгих десятилетий удержать старую прусскую систему избира­тельного права. В отлично от общегерманской избирательной системы, основанной на всеобщем избирательном праве для мужчин, выборы о прусский ландтаг происходили по трехклассной системе, в зависимости от размеров налогов, уплачиваемых избирателями; к тому же сохрани* лось открытое голосование н крайне устарелое деление страны на изб* нательные округа. Прусская административная машина и полицейский )сжим при этом, как пропило, добивались того, что процент голосую* тих избирателей никогда по составлял больше одной трети избирателе В результате этой механики реакционная партия прусских ко и серпа* торов, собирая па выборах, например, всего 1/% голосов, захватывала ~обрую половину всех депутатских мест. В то же время социал-демокра* ы, однажды сумевшие, несмотря на трехклассную систему иыборон и открытое голосование, получить голоса 24% избирателей, провели п русский ландтаг только 7 депутатом. Таким образом, ландтаг, который |.| две трети состоял из юнкерско-буржуяэиых и бюрократических ш* ментов, являлся сборищем прусской реакции. Прусские реакционеры опирались на ландтаг и тогда, когда считали нужным начать борьбу

Iвыбранного несколько более демократическим путем общегер* о рейхстага. Маркс справедливо характеризовал государствен ой опруссаченной Германии как «обшитый парламентскими фор мешанный с феодальными придатками и и то же время уже нахо< я под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный¹, ноли охраняемый военный деспотизм»^e. j <U' шале XX в. германский империалиэм, выросший на старых прус* штвристс'ких традициях, уже потрясал в Европе «бронирован* лаком», Впоследствии на этих традициях генерал Людендорф, м и |) к с и Ф. Мигель (\( квашения, т. 10, отр. 88,

Из речи Бисмарка в палате господ прусского ландтага

10 марта 1873 года

Вопрос, стоящий перед нами, по моему мнению, рассматривался здесь извращенном, фальшивом свете, как конфессиональный, церковный I д_ОПрос. Это, по существу, политический вопрос; речь идет не о борьбе, f _ка1С это изображают наши сограждане-католики, евангелической династии [ против католической церкви, речь идет не о борьбе между верой и безве­рием, речь идет о древней, как человеческая история, борьбе за господство ■ между королевской властью и духовенством ...борьбе, которая заполняет [нашу средневековую историю вплоть до крушения Германии, борьбе, [ известной под именем борьбы между папами и императорами, которая в средние века закончилась тем, что последний представитель светлейшей швабской династии² погиб на эшафоте под топором палача французской: завоевателя, а этот французский завоеватель находился в союзе с тогдаш ним папой... По моему мнению, неправильно рассматривать его святейше ство папу, высшего священника одного определенного вероисповедание как представителя церкви вообще. Папство всегда было политичес: силой, которая самым решительным образом и весьма успешно вм валась в земные дела; это вмешательство оно сделало своей програм Программа эта известна. Цель, к которой постоянно стремилась папск власть, так же как французы стремились к рейнской границе, - ее прог ма, которая во времена средневековых императоров была близка к ос ствлению, заключается в подчинении светской власти господству духов ства, а это чисто политическая цель-Речь идет о том, чтобы определить границы господства духовенс и власти короля, и это разграничение должно быть проведено таким о( зом, чтобы государство могло существовать самостоятельно. Ибо в э мире оно должно иметь власть и преобладание.

Ibid. S. 117-119.

7. Изменения в конституции Пруссии

5 апреля щ

Сложения статей 15 и 18 конституции Пруссии отменяются. щ вступают в силу следующие положения: ^ I

Ст. 15. Евангелическая и римско-католическая церкви, как и г религиозные общины, самостоятельно распоряжаются и управляют делами» но подчиняются государственным законам и законному со стороны государства. На тех же основаниях каждое религиозно ство пользуется своими культурными, просветительными и благ( гельмыми учреждениями, заведениями и средствами. Щ!раво назначения, предложения, избрания на должность и уц. 1СШ1Н в должности при замещении церковных постов отменяется

:ольку оно является прерогативой государства и не покоится на

тате или особых правах, связанных с титулом. При замещении духовны гостов в армии и государственных учреждениях это положение не име* силы. В остальных случаях право государства в области подготовки, казн*, гения и увольнения духовных лиц и церковных служащих и границы Дисциплинарной власти регулируются законом.

Ibid. S. 119.

8. Прусский закон о подготовке духовенства и замещении духовных должностей

11 мая 1673 г.

(В сокращении)

I. Общие положения

1. Духовную должность может занимать исключительно немец, полу­пи образование в соответствии с положениями настоящего закона и чв назначения которого государственная власть не имеет никаких жений...

Положения § 1 с учетом положений § 26 подлежат исполнению 1>м случае, если какое-либо духовное лицо переводится на другую *ую должность или если временный пост превращается в постоянный.

Для о

II. Подготовка к духовной должности

я отправления духовной должности требуется сдача экзамена : немецкой классической гимназии, завершение трехгодичного 1еского образования в одном из германских университетов и су дарственного экзамена (на университетскую ученую степень)... ^логическая подготовка может производиться также в одной •вных семинарий, существовавших до 1873 г. Для продолжения

1йш этих учреждений требуется: 1) представить министру щам устав и учебный план с указанием в нем фамилий ру-еждения и учителей; они должны быть немцами; 2) этот л жен соответствовать университетскому.... овные заведения, предназначенные для подготовки духо-т под надзором государства. ...

Ш. Замещение духовных должностей

|ые власти обязаны представлять кандидатов огдеп.ппеэипента . То же^^^"^

уведомления обер-преэидента •иного лица нал»³ ..^ ■ -—«мпои после представления государственная власть

f цоясст опротестовать назначение. Право протеста относится к компетенции

^р-празмданта.

lo. Протест допускается. 1) если кандидат не отвечает законным требованиям для занятия духовной должности; 2) если кандидат не под* ходит для занятия должности по причинам, относящимся к гражданской J или государственно-правовой сфере...

20. Распоряжения и договоры¹, которые отменяют или ограничивают чьи-либо имущественные права, связанные с духовной службой, и которые могут быть обжалованы на законном основании, допускаются лишь с санкции государственных властей.

21. Если духовное должностное лицо подвергает кого-либо² заточе­нию, лишению гражданских прав или права на занятие духовной должно­сти, то это влечет за собой для данного лица устранение с поста, недопуще­ние к службе в духовном ведомстве и потерю связанных с нею доходов³.

Preuftisch-deutscher Gesetz-Code. Frankfurt-am-Oder, 1907. Bd. II. 1867-1876. S. 693-6%.

9. Закон о монете

9 июля 1873 г.

1. Вместо существующих в Германии земельных денежных единиц вво­дится имперская золотая валюта. Ее счетную единицу составляет одна

марка...

3. Кроме имперской золотой монеты в качестве имперских средств обращения фигурируют: 1) в качестве серебряных монет: монеты в 5 ма­рок, в 2 марки, в 1 марку, в 50 пфеннигов; 2) никелевые монеты в 10 и в 5 пфеннигов; 3) медные монеты в 2 пфеннига и в 1 пфенниг.

Ibid. S. 747.

10. Прусский закон о прекращении содержания из государственных средств римско-католических епископств

и духовенства

Апрель 1875 г.

Установлено, что католическая церковь Прусского государства, по­лучающая доходы и содержание, может и имеет право располагать ими лишь постольку и до тех пор, пока она уважает и признает Прусское госу­дарство и его законы.

1. Со дня обнародования настоящего закона в архиепископствах (следует их перечисление) ... прекращаются всякие выплаты содержания епископствам, принадлежащим им учреждениям и духовенству из госу* дарственных средств. АЪСТРО-ГЕРЖАНСКНЙ СОЮЗ И ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ДОГОВОРА ТРЕХ ИМПЕРАТОРОВ

• Предпосылки Русско-т^рецк&я война я Берлинский кон-явстро-гермянского гросс ирмввдж к Фактическому ццщдь ^рвжИ «союза грех императоров». ОбУхутр*»^

противоречий между Россией н АвстрогВенгрней пересилило «монархическую солидарность» между Габсбургами и Романо­выми. Яри этом выяснилось, что в конфликте между ними Германская империя, если дойдет до серьезной драки, будет на стороне Габсбургов. После того как объединение Германии произошло по прусскому «малогерманскому» пути, содране-ине Австро-Венгрии стало для господствующих классов Гер­манской империи политической необходим о с тью. Военный раз-гром иди внутреннее разложение * лоскутной» австро-венгер­ской монархии, в которой обегосподствующие нащга составляли меньшинство населении, привело бы или к расширению Рос-сип иди же к соадашоп национальных славянских государств. В отношении последних основательно или нет, но существо­вала почти общая уверенность, что этн молодые государства в страхе перед Германией, ее политической и экономической экспансией будут ориентироваться на Россию п Францию. Пра-ввтелн Германской империи предпочитали: сохранить ду­найском бассейне Австро-Венгршо п при этом добиться, чтобы это непрочное л архаическое^ .государственное*jpjj|^||£ ванне лолптлчеекп ориентировалось на Германию. Россия даже

M^!!J^^"J^^^^^9tmt^ⁿ была сильнее Лвсхр.о^^ИЩ^п> ^а аначлт, я опаснее для Германии. Эта побуждало германское правительство к поддержке Австро-Венгрии и стремлению ослабить Россию.

С другой стороны, быстрый рост могущества Германской империя, обусловленный бурным развитием капитализма, делал try державу весьма опасной для других государств Европы и порождал у них стремление не допускать дальнейшей пере* движки в соотношении сил в ее пользу.

Между тем хапяктео Лтннкп-гепмя неких- отнлптрнпй

_Лвегро-е*рман. сотое м возобновление воювора грех императоров V33

LniKUUM новый конфликт между обеими соседками. Если бы wfitonконфликт остался локализированным" то новое пораже­но Франции и ещо большее усиление Германии стали бы цепабежнымп. А вторичный разгром Франции привел бы к установлению гегемонпи Германской империя на воем_койад? мввтоЗападной Европы.

' Такое положение всегда рассматривалось как нетерпимое _не только дли Францнп, но и для других великих державГ в том числе для России п Аггслтш, которые HapHgyc~fepMaHneft 'налились среди них енльпейшпмн. ' Впрочем, нисколько не улыбалась подобная перспектива н Австро-Венгрии, как пока­зала ее позиция во время франко-германских осложнений 1874 г. Таким образом, объективная обстановка создавала определенную почву ддяангло-фран^о-рутско-авст^ийскойкоа^ I

дшгои против Германской империи.

Однако между возможными участниками этойпотентгдаль-ной коалиции имелись глубокие противоречия. Их обострение ■ умелое использование давали германской дипломатки луч­ший шанс на избавление от «кошмара коалиций». Германская дипломатия немало потрудилась над использованием англо-русских противоречий. Но особенно богатые возможности су-лили ей противоречия между Россией и Австро-Венгрией—при условии, что в габсбургской монархии у власти окажутся те группировки господствующих классов, которые главных своих врагов видели в славянских, народах и в России. Использование австро-русских противоречий и заключение союза с Австро-Венгрией диктовались для Германской империи весьма серьез­ными интересами ее юнкерско-буржуазной. верхушки: они сио- Щ собствовалп бы укреплению международных позиций Германии. *

В 1871 г., после окончания войны, германский генеральный, штаб впервые составил план сосредоточения и развертывания вооруженных сил, исходя из возможности воины сразу на двух фронтах — не только против Франции, но и против России¹. В то же время во всех предположениях генштаба не исключа­лась и война против Австро-Венгрии. Представлялось весьма желательным застраховать себя на будущее от враждебности с ее стороны и исключить возможность сближения Австро-Венгрии с Россией и Францией — наподобие «коалиции Ray-шща», противостоявшей Фридриху И в Семилетней воине.

Поведение германского правительства в русско^манских «** восточногоi кризиса, иагдидю g% отношений твердившее, что в случав австро-русской войны Германия пдплрржмт Авс.тро-Веиз> ршо, имела следствием ухудшение русско-германскихГлава пятая

или. После Берлинского конгресса славянофильская под подняла шумную кампанию. Славянофильские публицисты в главе с И. Аксаковым обвиняли русскую дипломатию в том что она якобы по малодушию растеряла все успехи, добытые русской кровью. Еще более страстно выступала славянофиль­ская пресса против Бисмарка. Она негодовала, что он предал Россию, упрекала его в черной неблагодарности за забвение помощи, которую Россия оказала Пруссии во время франко-прусской войны. Этот мотив был в дальнейшем подхвачен правительственными кругами. Стараясь оправдаться перед дво-рянско-буржуазным общественным мнением, царское прави­тельство не препятствовало разоблачению двусмысленной по­литики германского канцлера.

Бисмарк не остался"! долгу. Со своей стороны, через реп­тильную прессу он пустил в широкое обращение версию о «не­благодарности» России. Этот мотив настойчиво развивался и в дипломатической корреспонденции германского канцлера. Он утверждал, будто на Берлинском конгрессе сделал для России больше, чем все ее дипломаты, вместе взятые.

Несмотря на провокационный характер и двуличие герман­ской политики, после окончания конгресса ни царь Алек­сандр II, ни Горчаков^подавив обиду, первоначально не за­няли позиции, враждебной Германии и ее канцлеру. Напротив, русская дипломатия всемерно искала поддержки со стороны германских делегатов в созданных Берлинским конгрессом комиссиях, занятых уточнением новых границ на Балканах и реализацией других постановлений конгресса.

Первый враждебный шаг был предпринят Бисмарком. В октябре 1878 г. германским делегатам в этих комиссиях было предписано усвоить линию повд не-

благоприятную. После всех дипломатических неудач, в обста­новке чрезвычайного политического-напряжения внутри страны, царское правительство крайне болезненно восприняло такой поворот германской политики.

Еще более важным источником охлаждения русско-герман­ских отношений явились экономические противоречия.

Германия была одним из важнейших рынщж для-тдуссвдго j^igbH. В 1879 г7 она поглощала 30% экспорта России В ка­честве потребителя русских товаров она стояла на втором мф» сте, непосредственно за Англией. Между тем мировой аграр­ный кризис, начавшийся в 70-х годах, чрезвычайно обострил борьбу за рынки продовольственных и сырьевых товаров. Прус­ское юнкерство настойчиво требовало ограждения оточестьен-

|о рынка от иностранной конкуренции, В угоду юнкеру; | ара 1879 г* под видом карантинных меропрщ шшнл почти полный запрет ввоза цуглиХЗИ._яМДН сою» и возобновление Вововора грея императоров №1

л«егр*^4врма '

и для этого явились эпизоотии, вспыхнувшие в пеко-

ytoflfl_{иеств0С}тях России^Это мероприятие жестоко ударило ^ярману русских помещиков и еще более усилило антигер-^ft0 Svio кампанию в русской прессе. Германский посол в Пе-*?$урге генерал Швейниц писал, что «мероприятия против ■дянской чумы выэвали (в России) больше ненависти, не-

^Врля"все остальное», включая Берлинский конгресс. Эти не­приятия, отмечал Швейниц, «образуют прямо-таки поворот-пункт в отношении русских к немцам» *. После проведения карантинных мер, именно 31 января 09 г., уже не только оппозиционная славянофильская печать, _Я0 я связанная с' Горчаковым петербургская газета «Голос* укрыла кампанию против Бисмарка.^ Германский канцлер не [ уклонился от боя. Так началась нашумевшая на всю Европу Газетная война» двух канцлеров.

За стеснением ввоза скота в~том же 1879 г. в Германии последовало введение пошлин на импортный хлеб. _w Хлебные яошляяы ударили по русскому сельскому хозяйству еще боль­нее, чей «ветеринарные» мероприятия. Они грозили серьезно водорвать русскую денежную систему.

Русско-германские экономические противоречия не исчер­пывались конкуренцией русского и прусского сырья" и хлеба на германском рынке. Не менее, а пожалуй, даже ещё более острая борьба развертывалась между русским и германским капитализмом за внутренний рынок России. Экономической^ товой этой борьбы являлся рост русской ]m^MbjjS5eiHQCT^» с одной стороны, и германской экономической экспадсии.— ь другой. Русский капитал хотел освободиться от иностранное конкуренции на отечественном рынке. Германские «претеи зяя» клонятся «к тому, чтобы поставить Россию... в те отно шения к Германии, в каких... Турция и Египет находятся н отношению к Англии и Франции... обратить Россию в рыно преимущественно германских произведений в подрыв русско промышленности»². Так писал Катков, идеолог русского протек ционястски настроенного капитала.

Ш До второй половины 70-х годов германские промышленные изделия находили в России довольно беспрепятственный с*^ С 1876 г. руссщш правительство начинает поднимать ввоз йошгай В связи с восточным кризисом, расходами да п<ш ку к войне и падением курса русских ценных бумаг, 10 но 18761 ;-api:'b'v иравителмтио издало лосюновление о ваш таможенных' иопшщ* и золоту что, учитывая курс бумамГлава пятая

Царское правительство все более отходило от сравнительно либеральной таможенной политики 60-х годов. «Со второй по­ловины 70-х годов в России происходит резкий поворот от умеренной покровительственной системы к интенсивному и с каждым годом возрастающему протекционизму» ^ йотГмттт^ц пошлин домогались промышленники; правительство уступало им тем охотнее, что рассчитывало извлечь кое-что от увеличе­ния таможенных доходов для оскудевшей казны.

Германская буржуазия, сама требовавшая от своего прави­тельства высоких пошлину тем не менее спчдд себя жестоки задетой русским протекционизмом. Враждебное отношение гер­манской буржуазной общественности к России во время рус­ско-турецкой войны объяснялось главным образом стеснениями для германского экспорта в Россию. В дни восточного кризиса осенью 1876 г. русский посол в Берлине советовал предоста­вить германским капиталистам «кое-какие торговые облегчения на наших границах». «Если что-нибудь может быть сделано в этом смысле, — продолжал Убри, — то будет оказано превос­ходное воздействие на общественное мнение Германии, которое постоянно жалуется на стеснения, которые испытывает тор­говля на наших границах». Посол указывал, что «наши враги» используют стеснения германского экспорта в Россию, чтобы влиять на германское правительство во враждебном России смысле². Влияние части бюрократических кругов, связанных с железнодорожным грюндерством, с финансировавшими его банками, главным образом петербургскими, не приостановило развития протекционизма. Недостаточно влиятельными оказа­лись я интересы владельцев металлургических!предприятий Петербурга и Прибалтики, работавших на импортном угле и занятых переработкой заграничного металла. Цовышениа^о-шлия настоятельно требовали другие группировки русских_Вг питалистов: московскими иваново-во^й^ентжив'ТШбйлъщики, тяжелая промышленность Юга и Урала. И именно эти круги брали верх. «Конец семидесятых и восьмидесятые годы харак­теризуются удовлетворением большее частй"^одатаиств про­мышленников относительно повышения таможенных пошлин»³ со стороны правительства, В Германий пбд влиянием кризиса 1873 г. и роста монополий наблюдается сходное явление. Но повышение германских пошлин на промышленные изделия отражалось больше на англо-германских отношениях, чш на

I1 u. Я. Соболев, История русско-германского торгового договора. 1915, стр. 12. Ж*

* АВПР, фонд Канцелярия, 1876, д. № 20, л. 335. Весьма секретное

■ичное письмо Убри Горчакову от 17(5) ноября 1876 г, ⁹ М. В. Соболев. История русско-германского торгового^договора 19. I

яяях Германии с Россией. Экспорт фабрикатов из Рос-I _оФ^о0егерманию был ничтожен, и на отношения с Россией I ⁹ преимущественно немецкий аграрный протекционизм.

русско-германские отношения резко ухудшились под I ^%noii борьбы русских и прусских аграриев за германски ' ^яок и борьбы германской и русской промышленности за рус* Л рынок. Ухудшение отношений между господствующими | фесами-Германии и России явилось той почвой, которая ^дегчяла германской дипломатии создание новой дипломати-I _цеСкой комбинации огромной важности.

Нельзя полностью сбрасывать со счетов и позицию католи­ческой партии так называемого Центра. Внешней политике Бисмарка, представлявшей интересы прусского юнкерства и щушото германского капитала, Центр противопоставлял по-[ даяку южно- и западногерманских клерикалов, искавших [ ояорьг в католической Австро-Венгрии, и некоторых южногер-канских буржуазных кругов, заинтересованных в торговле с Австро-Венгрией и Балканами. В начале ноября 1876 г. лиде^ центра Виндгорст четко противопоставил эту политику бис-марковской. Он ополчился против заявления канцлера, чтоВ< сток слишком далек от Германии, чтобы там могли пострадат] германские интересы. Это верно, говорил лидер Центра, если смотреть на Восток с берегов Шпрее (т. е. из Берлина). Иначе обстоит дело, если взглянуть на него с Дуная (т. е. из Южной Германии). Виндгорст призывал к экспансии на Ближнем Во­стоке: «Германская и австрийская цивилизации должны быть распространены на Восток». Клерикалы и их партия требовал» политики, открыто враждебной России.

1 Руководитель германской ~ политики щ

Аист по-германский ^__ ^г

союз (7 октября ^{т раз 0ТНЗЮ}Д^{Ь не} сожалел, что отноше 1879 г.) над -С^Россией ухудшились. На данной

этапе это благоприятствовало его целям так как позволяло закрепить давно задуманное им тесное сбли жеиие с Австро-Венгрией. Существенную трудность создавал! для Бисмарка упорное сопротивление престарелого император* Вильгельма, который не желал заключать союз против русского царя._Чтобы преодолеть это препятствие, канцлер старадс; убедить своего кайзера во врам^бдост-Еоссди. В записках представленных монарху, Бисмарк пытался доказать, будт< Россия после Берлинского конгресса заняла в отношении Гер мании угрожающую позицию. Бисмарк использовал при эт< личное письмо, которое Александр II написал Вильгел] 15 августа 1879 г. В этом послании царь жаловался на пове; ние Германии в вопросах, связанных с реализацией Бе] ского трактата. Царь обвинял германского кашр|§лава пятая

Царское правительство все более отходило от сравнительно либеральной таможенной политики 60-х годов. «Со второй по­ловины 70-х годов в России происходит резкий поворот от умеренной покровительственной системы к интенсивному и с каждым годом возрастающему протекционизму» ^ йотГмттт^ц пошлин домогались промышленники; правительство уступало им тем охотнее, что рассчитывало извлечь кое-что от увеличе­ния таможенных доходов для оскудевшей казны.

Германская буржуазия, сама требовавшая от своего прави­тельства высоких пошлину тем не менее спчдд себя жестоки задетой русским протекционизмом. Враждебное отношение гер­манской буржуазной общественности к России во время рус­ско-турецкой войны объяснялось главным образом стеснениями для германского экспорта в Россию. В дни восточного кризиса осенью 1876 г. русский посол в Берлине советовал предоста­вить германским капиталистам «кое-какие торговые облегчения на наших границах». «Если что-нибудь может быть сделано в этом смысле, — продолжал Убри, — то будет оказано превос­ходное воздействие на общественное мнение Германии, которое постоянно жалуется на стеснения, которые испытывает тор­говля на наших границах». Посол указывал, что «наши враги» используют стеснения германского экспорта в Россию, чтобы влиять на германское правительство во враждебном России смысле². Влияние части бюрократических кругов, связанных с железнодорожным грюндерством, с финансировавшими его банками, главным образом петербургскими, не приостановило развития протекционизма. Недостаточно влиятельными оказа­лись я интересы владельцев металлургических!предприятий Петербурга и Прибалтики, работавших на импортном угле и занятых переработкой заграничного металла. Цовышениа^о-шлия настоятельно требовали другие группировки русских_Вг питалистов: московскими иваново-во^й^ентжив'ТШбйлъщики, тяжелая промышленность Юга и Урала. И именно эти круги брали верх. «Конец семидесятых и восьмидесятые годы харак­теризуются удовлетворением большее частй"^одатаиств про­мышленников относительно повышения таможенных пошлин»³ со стороны правительства, В Германий пбд влиянием кризиса 1873 г. и роста монополий наблюдается сходное явление. Но повышение германских пошлин на промышленные изделия отражалось больше на англо-германских отношениях, чш на

I¹ U. Я. Соболев, История русско-германского торгового договора. 1915, стр. 12. Ж*

* АВПР, фонд Канцелярия, 1876, д. № 20, л. 335. Весьма секретное

■ичное письмо Убри Горчакову от 17(5) ноября 1876 г, ⁹ М. В. Соболев. История русско-германского торгового^договора 19. $врман. союз и возобновление договор*

императоров 130

I

яяях Германии с Россией. Экспорт фабрикатов из Рос-I _оФ^о0егерманию был ничтожен, и на отношения с Россией I ⁹ преимущественно немецкий аграрный протекционизм.

русско-германские отношения резко ухудшились под I ^%noii борьбы русских и прусских аграриев за германски ' ^яок и борьбы германской и русской промышленности за рус* Л рынок. Ухудшение отношений между господствующими | фесами-Германии и России явилось той почвой, которая ^дегчяла германской дипломатии создание новой дипломати-I _цеСкой комбинации огромной важности.

Нельзя полностью сбрасывать со счетов и позицию католи­ческой партии так называемого Центра. Внешней политике Бисмарка, представлявшей интересы прусского юнкерства и щушото германского капитала, Центр противопоставлял по-[ даяку южно- и западногерманских клерикалов, искавших [ ояорьг в католической Австро-Венгрии, и некоторых южногер-канских буржуазных кругов, заинтересованных в торговле с Австро-Венгрией и Балканами. В начале ноября 1876 г. лиде^ центра Виндгорст четко противопоставил эту политику бис-марковской. Он ополчился против заявления канцлера, чтоВ< сток слишком далек от Германии, чтобы там могли пострадат] германские интересы. Это верно, говорил лидер Центра, если смотреть на Восток с берегов Шпрее (т. е. из Берлина). Иначе обстоит дело, если взглянуть на него с Дуная (т. е. из Южной Германии). Виндгорст призывал к экспансии на Ближнем Во­стоке: «Германская и австрийская цивилизации должны быть распространены на Восток». Клерикалы и их партия требовал» политики, открыто враждебной России.

1 Руководитель германской ~ политики щ

Аист по-германский ^__ ^г

союз (7 октября ^{т раз 0ТНЗЮ}Д^{Ь не} сожалел, что отноше 1879 г.) над -С^Россией ухудшились. На данной

этапе это благоприятствовало его целям так как позволяло закрепить давно задуманное им тесное сбли жеиие с Австро-Венгрией. Существенную трудность создавал! для Бисмарка упорное сопротивление престарелого император* Вильгельма, который не желал заключать союз против русского царя._Чтобы преодолеть это препятствие, канцлер старадс; убедить своего кайзера во врам^бдост-Еоссди. В записках представленных монарху, Бисмарк пытался доказать, будт< Россия после Берлинского конгресса заняла в отношении Гер мании угрожающую позицию. Бисмарк использовал при эт< личное письмо, которое Александр II написал Вильгел] 15 августа 1879 г. В этом послании царь жаловался на пове; ние Германии в вопросах, связанных с реализацией Бе] ского трактата. Царь обвинял германского кашр|§Глава пятая

Горчакову. Заканчивалось письмо предупреждением, что «по­следствия этого могут стать гибельными для обеих наших

стран» \

Для Бисмарка письмо Александра II явилось истинной на­ходкой. Старый кайзер был обижен упреками царя. Но даже в эта обида не заставила Впльгельма изменить отрицательное от­ношение к австро-германскому союзу. Германский импера­тор решил сделать попытку объясниться с царем. Для этого он послал к нему своего адъютанта фельдмаршала Ман-геяфедя.

Александру II удалось успокоить посланца германского кайзбраГЦарь выразил желание лично погр^гзитл ^Вильгель­мом. Тот согласился на эту встречу, невзирая на возражения Бисмарка. Свидание состоялось 3—4 сентября в Александрове, на русской территории, близ границы. К большому неудоволь­ствию канцлера Вильгельм вернулся в Берлин совершенно примиренный со своим племянником. Он и слушать больше не хотел о союзе с Австрией.

Не смущаясь несогласием монарха, Бисмарк продолжал пе­реговоры с Анр^ШаУ 2^с&вт0ря канцлер приехал в Вечу. Там он условился с австро-венгерским министром о тексте союзного договора. Переговоры не обошлись без серьезных трудностей. Первоначально Бисмарк добивался от Австро-Венг­рии такого соглашения, которое было бы направлено не только против России, но и против Франции. Однакгг^Агндраши наот­рез отказался от этого. Андраши рассказывает, что после дол­гой и жаркой дискуссии канцлер поднялся со своего кресла, подошел к австро-венгерскому министру и, глядя ему в упор в глаза, начал угрожающим тоном: «Все, что я могу сказать вам, — это подумайте хорошенько о том, что вы делаете. В по­следний раз я вам-советую оставить ваши возражения». Затем, еще более повысив голос, он продолжал: «Примите мое пред­ложение, иначе... иначе я приму ваше». «Но,— добавил канц­лер уже со смехом, намекая на старого кайзера, — это доставит мне уйму неприятностей»². Таким образом, Цц£мар& уступил. Австро-германский союзный договор был принят в основ­ном в формулировке Андраши. Первая статья договора гласила: «В случае, если бы одна из двух империй, вопреки надеждам и искреннему желанию обеих высоких договаривающихся сто­рон, подверглась нападению со стороны России, обе высокие договаривающиеся стороны обязаны выступить на помощь друг другу со всею совокупностью вооруженных сил сдох

¹ С. С. Татищев. Император Александр II, т. II, cm С

¹ Е, Wertheimer. Graf Julius Ant соответственно с этим не заключать мира иначе *>"^и'''.,_ьк0 сообща и по обоюдному согласию». В случае напа **#в#е России, а какой-либо другой державы, обе сторон? Й^н1Гддя ДРУ^Г ДРУ^ГУ лишь благожелательный нейтралитет, если ■ . ко * агрессору не присоединится "РосСйя. В последнем ^чае немедленно вступала в силу статья первая, и каждая с/оговаривающихся держав обязывалась вступить в войну

*^s ^_тороне своей союзницы. Договор должен был остаться *%$тным; одним из мотивов этого было то, что Андраши ^асался серьезной оппозиции в австрийском парламенте. ⁰ Договор, специально заостренный против России, был явно дрлемлем для Вильгельма. Чтобы сломить сопротивление кайзера» Бисмарк по возвращении из _1Вены, 26 сентября^хо-явал прусский совет министров и получил от своих коллег согласие на коллективную отставку, в случае если союз с Ав-йгряея не будет заключен. В конце концов император уступил: f октября договор был подписан в Вене графом Андраши и германским послом князем Рейсом.

После того как договор был подписан, Бисмарк составил проект письма кайзера к царю; он считал необходимым как-то объяснить Алексащфу II свою поездку в Вену. Письмо пред­ставляло образец дипломатической мистификации, имевшей целью замаскировать истинную цель и содержание австро-I германского союза. Царю сообщали, что свидание Бисмарка с Аядраши было вызвано желанием последнего объяснить при­чины своей предстоящей отставки. При этом якобы было за­ключено соглашение об обоюдной солидарности Германии Австрии в деле поддержания мира; содержание этого мнимого соглашения, состоявшее из общих фраз, сообщалось Алексан­дру в специальном меморандуме. В довершение всего русско< яравительство приглашалось «присоединиться» к этому мифи­ческому договору!

Старик-император собственноручно переписал предложен­ный ему текст и послал его царю, скрепив документ своей подписью *. I

Ite поездки в Вену канцлеру пришлось встретиться на Гаштейн с русским послом в Париже Орловым, Тот, спросил Бисмарка, не затем ли он ездил в Вену, чтобы :ть союз против России. Канцлер, не моргнув глазом, что, напротив, он ездил для того, чтобы предостеречь | от всяких враждебных России намерений², ро-гермаяский союзный договор по форм» име^как мнительный характер. Он предусматривал обоюдяули Г, г.', Татищев. Император Александр Ijtf. lLiffiK 698—697, щг40рман. союв и возобновление договора трех императоров

[ ₁₀ванле русской армии, задуманное военным. мянист-mpfjf' д. Милютиным^

W^l и-аАУ ^тем международное положение России было чревато шЖ_- остями. Восточный кризис и Беияи некий конгресс %с$,-напряжённость русско-английских отношений. Налицо ■ ^'f^l оплсяоеть конфликта с АнзйтВ^Г Ее воен~н"6~-морской Флот г Й^дялся в проливах. После русско-турецкой войны Англия ^•т1гтески установила свое господство в Дарданеллах и на Ф^оре. «При теперешнем положении дел, — записал Милю-*°2_В своем дневнике 22 марта 1879 г., — Англия уже владеет **_тВчеокя и Константинополем и проливами. Настоящий хо-встолице Турции уже не султан, а представитель Англии».

продолжал Милютин, — хотя бы и вышел

$0^В

флот английский

р Мраморного моря, может во всякое время снова войти в проливы и даже в Черное море; никто ему воспрепятствовать

§ может»

Правда, вскоре после окончания Берлинского конгресса яяадлись англо-русские переговоры об отводе британского флота при одновременной эвакуации русских войск из окрест-истей Константинополя. 10 августа (29 июля) 1878 г. англий­ский министр иностранных дел лорд Солсбери в беседе с рус­ским поверенным в делах заявил о желании английского пра­вительства заключить с русским правительством соглашение ш этом смысле². Российское министерство иностранных дел приветствовало это заявление. «Является несомненным, — гово­рилось в письме министерства поверенному в делах в Лон­доне,—что со своей стороны мы не упустим абсолютно ни­чего, чтобы прийти к соглашению с английским правитель­ством и с Портой в целях наибольшего возможного ускорения отвода русской армии и английского флота от Константино­поля» ³.

Вскоре выяснилось, однако, что англичане мыслили себе соглашение о взаимном отводе вооруженных сил на условиях более чем своеобразных. Когда русский поверенный в делах начал обсуждать с Солсбери подробности сделки, предложен­ной английской стороной, то оказалось, что в обмен на эва­куацию русских войск, из окрестностей Константинополя анг­лийское правительство готово было отвести свой флот не далее как только в Галлилоли, т. е. в Дарданельский пролив. Совсем же вывести флот из проливов оно намеревалось лишь а

I ¹ «Дневник Д. А. Милютина», т. 111. M._f 1950, стр. 127. I ¹ АВПР, фонд Канцелярия, 1878, д. J* 81, т. I, л. 282, Тёлеграз поверенного в делах в Англии Бартоломея от 10 августа (29 июля) 1878

I * Там жа- 1878. л. N 81. т. И, л. 677. Проект пиарусско-турецкой войны. Особое совещание, собрав-^""'"'"'тмтябрл 1881 г., решило построить на Черном море

,н<"<⁴''" ^шм^одящли. турецкий и-спосооный в случае угрозы

¥ Ъопы Англии доставить ко вхо Ш^сТ01%п-гысячвы& десантный корпу

Ш0*¹

ходу в Босфор одним эше-с с артиллерией с целью

Г^П°1ть английской эскадре доступ в Черное море¹. Спущены

воду первые броненосцы на Черном море были только в jggg ггНеобходимых плавучих средств для доставкТГ* /&шi к берегам Босфора царское правительство не создало ate и ко времени первой мировой войны: после 1871 г., т. е. ^осле образования Германской империи, основные денежные ^дства и основное внимание были обращены на подготовку к /озмотой войне против нее.

Отвлечение средств к западной границе затрудняло подго­товку к борьбе против .Англии. Тем сильнее Россия была заин-уересована в том, чтобы выйти из состояния той политической язоляции, в которой она оказалась на Берлинском конгрессе. Яря этом русская дипломатия стремилась отдалить от Англии ее вероятных союзников, прежде всего "соратницу Англии на Бердянском конгрессе — Австро-Денгрию.

Имелось также в виду jjaTb почувствовать Англии, что Россия может причинить ей серьезные неприятности в Столь "чувстви-тельном месте, как северо-западные дальние подступы к Индии.

В том же плане предполагалась йопытка оторвать Турцию от Англии., Наконец при отсутствии черноморского флота важно было продвинуть хотя бы сухопутные силы России по­ближе к проливам.

■Первую из этих задал,русская дипломатия рассчитывала разрешить возобновлением соглашения трех императоров; вт рую - продвижением русских в Сред^^^АзииГТВшевГИОреть-ей отчасти предусматривалось тем же соглашением трех импе­раторов. Но, главное, этому неожиданно помог в 1882 г^аахв Англией Египта; он^оттолкнул Турцию от Англии, оконча­тельно разоблачил всю фальшь английской политики «сохране­ния Османской империи» и разрушил англо-турецкий союз. Четвертую задачу русское правительство рассчитывало осуще­ствить путем укрепления русского влияния в Болгарии. d организации болгарской .армии .под руководством русских, офи­церов. Господствуя на болгарском плацдарме, Россия могла ;ержать проливы под ударом. Таковы были цели, которые по-

Берлинского конгресса выдвинула перед руководителя усской дипломатии международная обстановка.

цпий. Колониальная политика великих дерз 1895. М., 1956, стр. 358; В. Хшоетов. герм*"- сою» и пограничные

/Тля того было несколько: каика* *^Йза западной границей после 1871

с Германией западные губернии* кавказские войны закончи-г. оказалась мощная

показавшая себя в событиях 1876—1878, гг.

%ЦяаЯ ДврЖава, Покивавшая vou« ж, _w

'ZeKO не дружественной по отношению к России Г>_я всех потенциальных прот.ивникш России Гы ^Ьоего объединения была наиболее^ш^^ рГ_тп 1й^_пгт S***³ важнейших Кторов, огхределявших русскую пол£ W ^{Воеяные} ^^^EiSlM^m^^, ра^читаны на

было ..игнорировать возможность_русско-германской

?₀$_вы. Но Милютин менее^всего желал эту войну _вызватьТрн ш полностью согласен с Гирсом в необходимости всемерно ^ддерживать мир с Германской империей. Степень подготовь «еяиостп к войне была_не в пользу России. Планы русского гёяеральяого ^штаба были рассчитаны на оборону¹.-

Немало забот вызывал в Петербурге "враждебный поворот _в тактике германской дипломатии в международных комис­сиях пи исполнению постановлений Берлинского трактятя диктат отдавал исполнение содержавшихся в нем постановле­нии в руки «европейского концерта», т. е. шести великих дер­жав. Европейская комиссия, состоявшая из их представителей, должна была осуществить разграничение Болгарии с Турцией и Румынией. Князь болгарский и генерал-губернатор Восточ­ной Румелии, согласно Берлинскому трактату, тоже утвержда­лись султаном с согласия великих держав. Статья 24 трактата предусматривала посредничество великих держав, в случае если Греция и Турция не смогут договориться относительно изменения греко-турецкой границы. Фактически речь шла об уступке Турцией Фессалии. Статья 61 обязывала Порту осу­ществить «улучшения и реформы» в областях, населенн армянами, обеспечить безопасность армян от черкесов и курд я периодически сообщать о мерах, принятых ею для этой це подписавшим трактат державам, «которые будут наблюдать их (этих мер. —В. X.) применением». Даже те области Ба канского полуострова, которые в течение девяти меся должны были оставаться оккупированными русскими в сши, т. е. Болгарское княжество и особенно Восточная Ру лия, не миновали опеки со стороны «европейского концерт Англия Франция, Германия, Австро-Венгрия и^Италц проливали крови, но на Берлинском концтссе. iul драв| cm присвоили себе право вмешиваться *идела Балкан

полуострова ив

отношения между Россией и Турцией.

Шончковснит Подготовка России к империалист* полготовки и первоначальных планоГлава пятая

Дневник Милютина за летние месяцы 1878 г., да и дальп пестрит жалобами на «нахальство» и «возмутительные ntml дедки» англичан, которые «решительно забрали Турцию поп свою опеку» К Когда русское правительство в августе 1878 г начало отвод своих войск из окрестностей Константинополя из Фракии, Македонии и из района Эрзерума, то в ряде эва­куированных русскими пунктов турки тут же учиняли резню славянского и армянского населения. Терпеть такое положе­ние значило для русского правительства ставить на карту свое влияние на Порту, свой престиж среди всего славянства и среди армян. Русское правительство не желало уступить без борьбы свое влияние на Балканах иТ Армении.

Поскольку царское правительство оказалось изолированным во всех комиссиях, созданных для исполнения постановленйй Берлинского трактата, оно было лишено возможности исполь­зовать этот аппарат, созданный' БёрЖнским; конгредср!^ ПеУ тербург располагал, правда, таким мощным рычагом давления на своих противников, как наличие русской оккупационной армии, все еще занимавшей значительную часть европейской Турции. На этот рычаг в конце концов и нажали. 27 сентября 1878 г. русская главная квартира была отведена из окрестно­стей турецкой столицы в Адрианополь, но после этого эвакуа­ция русских войск из Турции была приостановлена. Русское правительство прибегло к этому средству с большой неохотой: оно опасалось, что задержка с эвакуацией русских войск мо­жет втянуть его в новые международные осложнения.

Во избежание такого риска царское правительство прило-жило старания к тому, чтобы вывести себя из состояния изо­ляции. Оно надеялось достигнуть этого наи старыСЗУ¹^ соглашения «трех императоров», казалось бы, достаточно ском­прометированного во время русско-турецкой войны в резуль­тате враждебности Австро-Венгрии и провокационного пове­дения Германии. Однако, невзирая на этот печальный опыт, царское .правительство решило, искать выхода из пзоляции путем сближения опять-таки с Веной и Берлином. Такое реше­ние было принято после того, как Горчаков в августе 1878 г сдал дела Гирсу и уехал лечиться за границу. Теперь в каче стве советников царя по вопросам внешней политики высту пали Гире и Милютин. Осенью 1878 г. около царя некоторо время находился посол в Лондоне Шувалов, бывший второ уполномоченный русского правительства на Берлинском ко грессе.

В сентябре Шувалов во время своего отпуска посетил

где был любезно принят императором. (Ьпа»чИсуществление указанных дипломатических

•а дач

с переменами в руководстве русской введшей птГ^пц*^ Княаю Горчакову в 1879 г. минул 81 год. С конца дета 1ЙЧ он почти устранился от дел по дряхлости и из-за расстро*\ i здоровья. Формально Горчаков оставался министром до \5jSS но с 1879 г. управление министерством было поручено \ рингу министра Н. К. Гирсу. Гире был разумным чиновн!?^ довольно трезво мыслящим политиком. Однако ему бвда ^йЧ сущи крайняя робость и нерешительность. Он боялся от ственности. К тому же, не имея ни связей, ни состояния * очень дорожил своим служебным положением и окладом. Ц'З новым царем, Александром III, Гире трепетал. Когда мвв^ отправлялся к царю на доклад, его ближайший помопщикЛ^ дорф, случалось, шел в церковь молиться о благополуч^ исходе. Гире обладал определенной системой взглядов ^ задачи царской дипломатии. Он был согласен с Горчаков^ в отрицательном отношении к славянофильским тенденции и в необходимости поддерживать согласие с «Европой». Но щ деятельность Гирса свидетельствует о том, что он в горазд большей степени был привержен идеям «союза трех имист* торов* и особенно сотрудничеству с Германией, нежели щ предшественник. По сравнению с Горчаковым, Гире был fefe сдержан в поддержке Франции в случае новой германской агрессии или угроз против этой державы. Он неустанно aafo тился о том, чтобы не задевать немецкюмантересов, и старадея быть приятным Бисмарку. Обострение англо-русских отноше­ний толкало к тому, чтобы заботиться о мире и согласия с наиболее опасной державой из числа непосредственных соседей России.

В 1878—1881 гг., т. е. в последние годы царствования Алек­сандра II, через голову Гирса на руководство русской дипло-матии оказывала воздействие фигура более сильная — воен­ный министр Д. А. Милютин. Милютин участвовал в ряде во­енных кампаний, однако по своему складу он был больш профессором военного искусства и первоклассным военным организатором, нежели полководцем и боевым генералом. Ма­лютин не имел дипломатического опыта, но, в отличие от Гирса, был волевой и более независимой личностью. Пш он пользовался влиянием, т. е. пока был жив Александр 11, Милютин оказывал большое воздействие на руководство вш ней политикой России. Главную задачу этой политики о& шдел в том, чтобы обеспечить стране мирную передышку р свершения реорганизации армии, предпринятой вскоре ш

1ле франко-прусской войны и еще не законченной. Большое итическое значение имела предпринятая Милютиным Щ локация ряда соединений с юга и из цежвfl^'^r___

_м желании поддерживать с Россией самые дружествен-W гвошеяпя К Это натолкнуло царское правительство Ш г***⁰ ь дослать Шувалова в Австро-Венгрию с важным дипло Г^гтеским поручением. 1

Г Из дневника Милютина явствует, что именно эти три с _я0ка — Милютин, Гире и Шувалов — присутствовали в Ц ^0ia к&. совещании у даря при обсуждении вопроса othoj ^_ьяо зондажа в Вене и Верлдане. Было решено, что Шувад Нравится из Крыма к своему посту в Лондон через Авст \ Венгрию и Германию и по пути повидается с Андраши, а ггем, в случае надоблост^акже и сJBucMapKOM^ Главной М : _дея Шувалова было выяснение намерений австро-венгерс \ кабинета с тем, чтобы убедиться, «есть ли в самом деле Iнежность восстановить желаемое кн. Бисмарком прежнее I ство в действиях трех империи в от^ошеник!!цд)ции_и г добудить ее ..К-Скорейшему исполнению всех условий Бе екого трактата и тем устранить причины, заставляюдщ против воли, держать значительныё^силы $*а Балканами^ ваписал в своем дневнике Милютин. Насколько был* вильным его утверждение относительно пожеланий Б ка-это вопрос особый. Но из его слов ясно, что «е/ в действиях трех императоров», во всяком случае, о желаниям самого дареного прав^Щства. Об этом cbi | дауют инструкции Шувалову, изложенные в весьма се I депеше Гирса от 1 ноября 1878 г.³ Щ, ШШШ

В беседах с Андраши Шувалову поручалось излож! I ро-венгерскому министру те мотивы, которые заставил; правительство временно приостановить отвод сво^ Мотивировалось это «беспорядками, угрожавшими б сти христиан в тех районах, из которых мы должны б: и побуждавшими их к массовому бегству». Щувалс был указать, здр отвод руяских пойак .рррд^рйдет и тем Турция подпишет х Росс*ш1ищ)едас^^ ском трактате «дополнщельныйакт» об ^регулиро нансовых и других врщощв. ^ Под финансовыми^ разумелась выплата Турцией военного возмещения, с ного Сан-Стефанским договором. Шувалову поруча отметить, «что ни Греция, ни Сербия, ни в особенна гория еще не вступили во владение» теми территор рые отходили к ним от Турции по постановлен ското конгресса. В заключение Шувалов должен бы₉е май союз и возобновление договора трех императоров ТОЭ

_ком в Афинах Сабуровым, который летом 1879 г. на i^koh курорте Киссинген встречался с Бисмарком. Сабуров Р^^¥е2м —22 и 26 июля — беседовали^л^,ерманшшм канцлерам, ^■^ей записке, датированной 25 августа 1879 г., Сабуров, ■ ю№РУ^я впечатления от этих разговоров, приходил к вы-W®\ _чт0 mama отношения с Германией двигаются к кризису, Ке серьезному, чем мы склонны руматьГ*. ЗаЛГйска Сабурова опзвела нацаря большое впечатление. Она «пролила новый _с^т на обстановку», — писал граф Ламздорф, одинизруково дящих чиновников министерства иностранных дел. Вместе | _тем в министерстве пришли к заключению, что в слова: Бисмарка «можно рассмотреть известную тенденцию к том> чтобы отвести бурю посредством откровенных объяснений» Между тем подоспел срок отъезда царя из Петербурга Варшаву на маневры и последовали переговоры с Мантейфс яем, а затем с Вильгельмом в Александрове. Затем Бисмар 1 отправился в Вену, и наконец состоялось подписание ee^ped яого союзного договора между Германией и Австро-Венгрие "Германский канцлер надеялся, что ему удастся безнаь занно проделать этот враждебный России маневр, воспольз вавпшеь ее ослаблением и политической изоляцией. Но он собирался совершенна .рвать с востсшшь^соседом и впрягать в колесницу антирусской политики Австро-Венгрии, а точи £ сказать — мадьярского дворянства. Посредством^авсщкьгерма ского союзного договора Германия дривязывала к_себе Авст| Венгрию, обещав ей при определенных условиях помощь щ тйв России. Таким образом, германская дипломатия приобр для Германии союзника против России. Но теперь руковох тель этой дипломатии рассчитывал воспользоваться теми тр востями, которые переживал русский царизм^ чтоба[прикова к себе также и Россию ж удержание ш сближения с Фр цяей. Почти до самого конца 80-х годов германскому канцле удавались эти сложные и хитрые маневры. Он ловко ncnoj зовал австро-русские и англо-русские противоречия, ставя Россию и Австро-Венгрию в зависимость от благорасположен Германии. Средством привязать Россию к Германии дшщ было стать возобновление соглашения «тпвх-~«мператоров».

Хотя царская дипломатия догадывалась о том, что герм{ ский канцлер готов искать с нею сделки, тем не менее удивительно, что поездка Бисмарка в Вену не на шутку

(Ь «Русско-германские отношения. 1873—1914», стр. 65—66. ^Аяександра 111."

I _уярд встретил Сабурова любезно. Но он поставил уcd ®что5ь1 соглашение было, тройственным, чтобы в н России и Германии участвовала также Австро-Венгп] itf^^opH, которые начались между Сабуровым и Бисм; J?^ef а затем и новым австро-венгерским министром иностр Р ' дед бароном Гаймерле, оказались^чрезвычайно длите Ььдоя. Онп продолжались около полутора лет.*." Нелегко й Достигнуть соглашения между Россией и Германией. Не~~с| русское правительство согласилось на привлечение Авс Венгрии. Еще больше затруднений и"проволочек причш австро-венгерское правительство: оно долуо колебалось, пре W стать на путь соглашения с Россией и восстановл союза «трех императоров».

Для правящих кругез монархии Габсбургов вопрос об ентацнп пх внешней политики стоял следующим образом: Австро-Венгрия будет сотрудничать с Англией в целях с стноп борьбж против России в щтересах австрийской эк I сип на Балканах, либо же Австро-Венгрия попытается^ | нуть соглашения с Россией о том или МШЖ размежевании рвеов на Балканском полуострове... Как обычно, австри буржуазия и венгерское дворянство предпочитали антирз > курс, в то время как австрийская земельная аристокра славянские круги — фактически буржуазия — стояли за шеняе с Россией. Пока в Вене имелась надежда на тес! трудничество с Англией против России, Андраши, как преемник Гаймерле, не желали идти на мировую с главн перником Австро-Венгрии. щ

Однако в апреле 1880 г. наступило собщие, сщ Дв^ро-Вергри^оолеесговорч]авой. В Англии произошли правительства — пал консервативный кабинет Биконс як власти пришло правительство либеральной партии в с Гдадстоном. I

& В своей программной предвыборной речи, произнс 27 ноября 1879 г., Гладстон заявил, что он будет raj шитику экономии в расходах, сохранения мира, подде] «европейского концерта», т. е. согласованных действий 1гелшшх держав. Он заявил далее, что намерен «яэбегат ненужных обязательств, способных запутать» Англию . Н практике смысл этой либеральной фразеологии свелся к по­пытке проводить в наиболее последовательной форме тради­ционную политику английской буржуазии — бить своих против-ников чужими руками. Гладстон собирался проводить эту по-

■гтику более последовательно, чем Виконсфильд, который ключил англо-турецкий союз и установил англо-австрийское сотрудничество, что могло втянуть саму Англию в войну с Рос­сией. Сразу же после своего вступления в должность новый шнистр иностранных дел лорд Гренвиль 4 мая 1880 г. напра-ш английским послам при правительствах пяти великих дер-ав циркулярную телеграмму, в которой предлагал объединить усилия дабы с целью положить конец проволочкам турец-по правительства в исполнении постановлений Берлинского

|тата, добиться от Порты тех уступок, которые были пред-грены в трактате в пользу Греции, Черногории и армян², означало, что Англия отходит от^оддержхш^^гтэции, прак-;авягейся Биконсфильдом, и приближается к точке зрения ого правительства. евью 1880 г. и в начале 1881 г. правительство Гладстона стно с русским принудило Турцию уступить Греция Фес-и осуществить наконец исправление границы Черного-редусмотренное Берлинским трактатом. «Мысль, что ив> Англии требуют поддержания Оттоманской империи эружия, не составляет основы или части нашей поли-— писал Гладстон. татывать на поддержку Англии Австро-Венгрия больше к. Ведь уже при Биконсфильде"у англичан постоянно стремление толкнуть Австро-Венгрию на первую ли-i против России, а самим остаться в стороне. А теперь те: вырисовывались перспективы англо-рус$когд_со-иллюзорные, но хрпевщде напугать ааетро-вен-равя1вдоруги_л,

время в Вене и Будапеште никак не хотели пове-, что Англия изменила свою тактику в отношении Турции. Но в конце концов австро-венгерскому пра-пришлось убедиться, что от Англии ждать щомощи

ися. Его колебаниям пришел щ~«ой провинцией. Она управляется губернатором, назначенцы

•ултлиом. Таким образом,"Вщва~Берлпиокого~тракТСТГ fejJl облгодена: юридически Северная - Щ Ю^иая "ьолг йт._ч*

1

с

со

оставались разделёнными. Но губернатором ВостоннойП^^ л пи султан по турецко-болгарскому Оглашению должен быдиа-значить князя болгарского;^Такиж образом, фактически в Север­ной й Южной Болгарии устанавливалось одно правительство?

Россия была вынуждена в начале 1886 г. санкционировать это турецко-болгарское соглашение, к злорадному удовольствию своего «союзника» ^ДСшгьноки.. После победы,, шшл?жавлшй, авх, лийской дипломатией в румелийском воцросе^ангдр-австри^-. ское влияние уже решительно возобладало в болхарском^пва-вительстве.

Откровенная ориентация на Австро-Венгрию усилила в Болгарии оппозицию, враждебную Баттенбергу. Все, кто был им недоволен, естественно, искали опоры в России. В августе 1886 г. болгарский князь был низложеы своими противника­ми — не без содействия агентов царского правительства. В Со­фии водворилось русофильское правительство во главе с митро­политом Климентом и вождем либеральной партии Цанковым.

Но не успела еще русская дипломатия отпраздновать эту победу, как правительство Климента в свою очередь было сверг­нуто; у власти водворилось регентство из трех человек во главе со Стамбуловым. То был крупный капиталист, лидер консер­вативной партии, связанный с орудовавшими на Балканах австрийскими железнодорожными дельцами и державшийся австрийской ориентации. Перед царизмом снова встал вопрос: как восстановить свое влияние на болгарское правительство?

о„_лл„_л „_л___ Ответ на этот вопрос пришлось давать в

Русско-германские * * \,

экономические обстановке, осложненной русско-герман-

■противоречия скими противоречиями. В основе их ле­жали не только австро-русские противо- В речия на Балканах и союз Германии с Австро-Венгрией, но и экономическая борьба, которая развернулась между русской и германской промышленностью. Объектом этой борьбы был внутренний рынок России, на котором до конца 70-х годов

|тодствовала германская индустрия. Германская буржуазия а требовала у себя дома высожих пошлин. Она сочла, ако, свои интересы жестоко задетыми русским протекции-ком. Завоевание русского рынка было бы началом постепеи-> закабаления России германским капиталом. То было про-шием германского «натиска на Восток», «Drang nachOsten>. русский протекционизм мешал наступлению немецкого ка­ша и был призван обеспечить русским капиталистам оте-венный рынок. Поэтому немецкая пресса поднимала крик каждом новом указе о повышении той или иной пошлины. Балканский вопрос и франко-германские противоречия 241

И действительно, германская промышленность в 80-х годах стала терять русский рынок, на котором преобладала в преды­дущие десятилетия.

Бисмарк был весьма чувствителен к интересам германской тяжелой индустрии. Его дипломатия прилагала немало стара­ний, чтобы изыскать рынки для сбыта германских товаров в условиях депрессии 80-х годов. В 1883 г. канцлер склонил Тур­цию передать военные заказы от Армстронга Крушгу и Мау­зеру. В 1885 г. он добился для Крупна заказов у китайского правительства. Пытался Бисмарк вырвать и сербские военные заказы из рук французских фирм, но здесь он потерпел не­удачу. Зато ему удалось обеспечить германским предприятиям поставку оружия и железнодорожных материалов для Румы­нии и Италии. Но наиболее важным по своему объему оста­вался все-таки русский рынок. В нем были заинтересованы такие столпы тяжелой индустрии, как фирма Крупна, силез-ский угольно-металлургический магнат и помещик князь Хен-кель фон Доннерсмарк и другие. Бисмарк не раз обращался к царскому правительству с просьбами, угрозами, добиваясь снижения пошлин. Все было напрасно: русские пошлины росли. В 1884—1885 гг. было проведено новое их повышение. Царское правительство с готовностью шло навстречу домога­тельствам промышленников. Оно рассчитывало покрыть за счет увеличения таможенного дохода дефицит государственного бюджета.

Через свою прессу Бисмарк принялся запугивать Россию стеснениями русского экспорта в Германию и повышенном пошлин на хлеб. Газеты канцлера грозили также, что Германия помешает намечавшейся конверсии русских займов. При фи­нансовой слабости царского правительства и при зависимости русского сельского хозяйства от германского рынка это былг. серьезные предупреждения.

В начале мая 1886 г. состоялась беседа между Бисмарков и русским послом Павлом Шуваловым. Канцлер заявил посл^ что, с его точки зрения, Россия имеет право послать в Волга рию войска и вообще любыми средствами восстановить свс влияние на болгарское правительство. Мало того, «Австрия, -продолжал Бисмарк, — не имеет никакого права высказывав зависть по отношению к вашим действиям, и я не преми! дать ей это почувствовать». Затем Бисмарк перешел к воиро о русских пошлинах. «Вы, кажется, намерены в ближайш время поднять тарифы на железо и уголь, —сказал канцлер. Я не стану скрывать, что эта мера окажет самое плачевн влияние на нашу промышленность».

Не требовалось большой проницательности, чтобы поня что Болгария предлагалась России в обмен за таможенн

9 История дипломатия, т. IIдиНОЛЬСТНО!

i такого рода воадек

jMj»*atiM на царское правительство. По своей обычной минере он решил, что вслед за пряником полезно показать и хлыст. Канд.. лор начал плакаться, что как ни «антипатична» ему всякая мера против русского экспорта, однако ему трудно противо­стоять натиску аграриев, требующих нового повышения та­моженных ставок на хлеб •.

Ближайшей своей цели Бисмарк добился: намеченное повышение пошлин на железо и уголь было отсрочено.

Канцлер, однако, не терял надежды и на большее. Летом 1886 г. он всячески обхаживал царское правительство. Он помог России избавиться от порто-франко, установленного в Батуми согласно постановлению Берлинского конгресса. «Лет через десять вы будете господствовать в этих водах», — заме­тил он Шувалову.

Посол охотно подхватил эту тему. Он стал объяснять Бис­марку, как важно для России обеспечить свою безопасность в районе проливов. Бисмарк принял наивный вид и заметил, что ведь международные договоры гарантируют закрытие про­ливов. На это Шувалов возразил, что нельзя основывать без­опасность только на одних трактатах. «Мы должны иметь воз­можность, — заявил посол, — повесить замки на нашу дверь». Бисмарк помолчал немного. Затем он произнес: «Ну что же, если вы их повесите, то с нашей стороны вы, конечно, не встре­тите препятствий».

Шувалов был в восторге. Но на Александра III заявление германского канцлера не произвело больщого впечатления. 1ротив последней фразы шуваловского донесения царь лако-ично пометил на полях: «Еще бы»². Царское правительство овсе не помышляло в эти годы о приобретении проливов. Бисмарк напрасно рассчитывал спровоцировать Россию на вое выступление против Турции. !сли бы царское правительство и было расположено пойти сделку с Бисмарком, то заключить ее было бы довольно (но. И не только вследствие военной слабости России на шом море: русские протекционистские буржуазные круги гро почуяли опасность для своих пошлин. Их глашатай, устный журналист Катков, начал в «Московских ведомо

■ампанию против внешней политики правительства, осно-на «союзе трех императоров». Газета требовала раз-с Германией и сближения с Францией.

I, фонд Канцелярия, 1886 г., д. № 18, л. 197, 200-201, 208. До-залова от 20(8) мая 1886 г. «е, л. 218—220. Донесение Шувалова от 22(10) июняКаким путем в условиях царской России мог Катков про­водить такую агитацию, станет понятным, если учесть его связи в правительственных сферах, где имелось сильное антигерман­ское течение. В частности, многие представители высших воен­ных кругов стояли за сотрудничество с Францией. Такова была, например, позиция генерала Скобелева, а после его смерти - - генерала Обручева, долголетнего начальника рус­ского генерального штаба. Да и сам Александр III, хотя и не отказался еще от соглашения «трех императоров», был настроен к Германии весьма подозрительно. В особенности недолюбливал он ее канцлера. Как-то на полях посольского донесения он наградил Бисмарка совсем не дипломатиче­ским эпитетом: «обер-скот»...

Обострение

СКИ]

1

Франко -германских противоречий

Сложность обстановки усугублялась тем, что почти^_одноврем,енно с событиями в Румелйи возникло обострение франко-гер­манских отношений. Европа оказалась лицом к лицу с двумя кризисами: "один вспыхнул на Балканах, другой грозил разразиться на Рейне.

Поражение, понесенное французами от китайских войск в Тонкине, вызвало значительные перемены во французской внутренней политике. Весть об отступлении от Ланг^сона вызвала в Париже взрыв бурного протеста против неудачной колониальной политики и привела к падению кабинета Ферри.

Его противники постарались использовать эти события в собственных целях. Осенью того же 1885 г. во Франции про-изошли парламентские выборы. Они принесли пораж^едшя «умеренным». Усилились как "монархисты, так и радикалы. Иначе говоря, упало влияние сторонников заигрывания с во­сточным соседом. Возросло влияние реваншистов всех мастейГ Летом 1886 г. началась агитация генерала Буланже, призывав­шего к подготовке реванша. В том же году Буланже вошел в правительство, получив портфель военного министра и при­нялся проводить энергичные мероприятия по усилению армии.

В свою очередь, германское правительство снова стало по­мышлять о расправе с Францией. Перед германскими правя­щими кругами встал вопрос, не использовать ли им те труд­ности, которые сулила | России % болгарская проблема. Быть может, Россия снова запутается в балцеанских делах, и это по­зволит обеспечить ее нейтралитет в случае войны Германии

|'с Францией? Впрочем*, игру германской дипломатии портило одно обстоя­тельство: болгарский вопрос мог породить австро-русский конфликт. Он грозил германской дипломатии немалыми хлодо-гами. Если бы Австро-Венгрия действительно угодила в беду, го вместо выгодной сделки с Россией Германии предстоял*