Анализ сказки по в. Я. Проппу

Если рассматривать структуру сказки, ее исторические корни и осо­бенности влияния на человека (то есть способность сказки быть «ин­формационным геном», по Д. Соколову), то в этой сфере в России наи­более известны исследования Владимира Яковлевича Проппа [Пропп, 1928; Пропп, 1986].

Книга В. Я. Проппа «Морфология сказки» была издана в 1928 г. С точки зрения комментатора книги Е. М. Мелетинского, данное ис­следование в некоторых отношениях намного опередило свое время. Сейчас «Морфология сказки» — одна из самых популярных книг в ми­ровой фольклористике. Она переведена на английский, итальянский, польский, немецкий и румынский языки.

Народные сказки традиционно разделяют на сказки о животных, бытовые сказки, страшные сказки и волшебные сказки. В. Я. Пропп, проанализировав сто сказок, опубликованных в сборнике А. Н. Афа­насьева, открыл структуру волшебной сказки. Для В. Я. Проппа мор­фология не была самоцелью, он стремился не к описанию поэтиче­ских приемов самих по себе, а к выявлению жанровой специфики волшебной сказки, чтобы впоследствии найти историческое объясне­ние единообразию волшебных сказок.

В поисках сказочных инвариантов В. Я. Пропп создал понятие функ­ции (поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия). По В. Я. Проппу, повторяющимися элементами волшебной сказки являются функции действующих лиц (общим числом 31): отлучка, запрет и нарушение запрета, разведка вредителя и выдача ему сведений о герое, подвох и пособничество, вредительство (или недостача), посредничество, начинающееся про­тиводействие, отправка, первая функция дарителя и реакция героя, по­лучение волшебного средства, пространственное перемещение, борь­ба, клеймение героя, победа, ликвидация недостачи, возвращение героя, преследование и спасение, неузнанное прибытие, притязания ложного героя, трудная задача и решение, узнавание и обличение, трансфигурация, наказание, свадьба.

26 Читать — значит лечить и социализировать

Не все функции в каждой сказке присутствуют, но число их ограни­чено и порядок, в котором они выступают в ходе развертывания дей­ствия сказки, неизменен. Неизменен и набор из семи ролей, между ко­торыми вполне определенно распределяются конкретные сказочные персонажи со своими атрибутами. Каждый из семи действующих лиц (то есть каждая из семи ролей), как то: герой, антагонист (вредитель), даритель, помощник, царевна или ее отец, отправитель, ложный ге­рой, — имеет свой круг действий, то есть одну или несколько функций.

Подобное строгое представление ролей и функций приветствуется далеко не всеми сказкотерапевтами (во многом потому, что следова­ние классическим правилам становится чрезвычайно сложным), одна­ко описанные выше условия выполняются не только в русских народ­ных сказках, но и лежат в основе народных сказок, например, народов Европы.

Впоследствии французский исследователь Грима сократил количе­ство функций, выделенных Проппом, до двадцати и разработал мор­фологическую схему, которую возможно применить для анализа лю­бого нарратива. По его мнению, в любом тексте-истории присутствуют парные структурные элементы, взаимодействие между которыми опре­деляет композицию нарратива (дихотомические пары: отправитель — получатель, объект — субъект, помощник героя — вредитель) [Здра­вомыслова, Герасимова, Троян, 1998].

Анализируя исторические корни волшебной сказки, В. Я. Пропп сопоставлял сказку с обрядами и обычаями с целью определения того, какие мотивы восходят к тем или иным обрядам и в каком отношении к ним они находятся. Вслед за другими исследователями он отличал сказку от мифа, но не по форме, а по социальным функциям.

В своей книге исследователь рассматривает отношения сказки и социальных институтов прошлого, сказки и обряда, переосмысление обряда через сказку, анализирует сказку как продукт первобытного мышления. Пропп показывает, как выделенные им функциональные единицы сказки отражают реальные события. Так, например, выделяя и классифицируя сказочные запреты (запрет — одна из основных функциональных единиц), мы обнаруживаем, что сказка сохранила все виды запретов, некогда окружавших царскую семью: запрет света, взгляда, пищи, соприкосновения с землей, общения с людьми. Совпа­дение между сказкой и историческим прошлым может быть настолько

Читать — это сложно: классические и неклассические схемы анализа... 27

полным, что возможно утверждать, что сказка в ряде случаев отражает историческую действительность.

Среди сказочных «дарителей», иногда злых, иногда добрых, при­сутствует знаменитая баба-яга. По В. Я. Проппу, яга — очень трудный для анализа персонаж. Ее образ слагается из ряда деталей, которые, сложенные вместе из разных сказок, иногда не соответствуют друг дру­гу, не совмещаются, не сливаются в единый образ. В основном сказка знает три разные формы яги. Например, ягу-дарительницу, к которой приходит герой. Она его выспрашивает, от нее герой (или героиня) получает коня, богатые дары и т. д. Иной тип — яга-похитительница. Она похищает детей и пытается их изжарить, однако детям всегда уда­ется спастись бегством. Наконец, сказка знает еще ягу-воительницу. Образ бабы-яги в сказках неразрывно связан с обрядом посвящения юношества при наступлении половой зрелости. Как правило, повзрос­левший герой бывает «послан», идет «куда глаза глядят» и попадает в темный дремучий лес.

Лес, с точки зрения В. Я. Проппа,— постоянный аксессуар яги (но он же и место, где проводится обряд посвящения, и вход в царство мертвых, например). Обряд посвящения (инициации) был школой в самом настоящем смысле этого слова. При посвящении юноше откры­вались все мифические представления, обряды, ритуалы и приемы сво­его племени. Обряд инициации включал в себя обрезание, которое со­ставляло только небольшую часть действий, производившихся над мальчиками. В лесу они подвергались пыткам и истязаниям, что на­шло свое отражение в сказках. Главное, что получал юноша после об­ряда посвящения (зачастую при помощи «бабы-яги», владеющей тай­ной властью над животным миром), это волшебная или магическая власть над животными. Сам обряд посвящения был неразрывно свя­зан с культом предков и посещением юношей царства мертвых.

После посвящения юноша (в зависимости от обычаев своего наро­да) или возвращался домой, где женился, или проходил следующее испытание, оставаясь жить в лесу на неопределенный срок, или из «лесной избушки» переходил в «мужской дом», что также можно рас­сматривать как продолжение обряда инициации.

Наиболее известные народные сказки преимущественно описыва­ют инициацию мальчиков; девочки-героини, чаще всего, выполняют Функцию награды для героя или роль его помощницы. Женская «доля»

28

Читать — значит лечить и социализировать

со всей противоречивостью представлена в сказках. С одной стороны, героиня, например верная невеста, ждет своего суженого, отказывает всем, кто домогается ее руки в отсутствие жениха. С другой стороны, она — существо коварное, мстительное и злое, всегда готова убить, утопить, искалечить, обокрасть жениха. Как описывает В. Я. Пропп, главная задача героя, дошедшего или почти дошедшего до обладания его,— укротить свою суженую. Иногда царевна изображена богатыр­кой, воительницей, она искусна в стрельбе и беге, ездит на коне, и вражда к жениху может принять формы открытого состязания с героем.

Два вида царевны определяются не столько личными качествами царевны, сколько ходом действия. По В. Я. Проппу, одна (тип «крот­кой невесты») освобождена героем от змея, он ее спаситель; другая похищена или взята против воли героем-хитрецом, который разрешил ее задачи и загадки, не испугавшись того, что головы его неудачливых предшественников торчат на шестах вокруг дворца. Насилие героя в завоевании героини определяет отношение царевны как к жениху, так и к отцу, который инициирует «сватовство». Царевна не может быть изучена без ее отца, так же как момент брака не может быть изучен вне момента воцарения героя. Царевна, ее отец и жених могут образовать различные «треугольники сил».

Вообще, герой достоин невесты (побеждает змея, решает задачи) тогда, когда он обладает волшебными помощниками или магическими средствами и силами. Это значит, что он фактически уже прошел об­ряд посвящения, и завоевание невесты — заключительный этап.

Какое царство наследует царевич, спрашивает В. Я. Пропп. Он по­чти никогда не наследует царство своего отца. Он приходит в чужую землю, женится на царевне, решив трудные задачи, и остается цар­ствовать. Если это рассказывается в странах, где власть издавна пере­ходила от отца к сыну, а не от тестя к зятю, то это значит, что сказка имеет более давнюю историю.

Таким образом, сказка отражает не только таинства обряда посвя­щения, но и борьбу за престол, что В. Я. Пропп называет явлением хоть в данном случае и сказочным, но вполне историческим. Сказка отражает переход власти от тестя к зятю через женщину, через дочь.

Книга В. Я. Проппа подробно, пошагово открывает сказочные тай­ны, для того чтобы заключить в итоге: в основе сказки лежат два основ­ных цикла — цикл инициации и цикл представлений о смерти. Сложе-

Читать — это сложно: классические и неклассические схемы анализа... 29

ние этих двух циклов дает почти все основные слагаемые сказки. Меж­ду этими двумя циклами нельзя провести точную границу. Весь обряд инициации представлялся как побывка в стране смерти, и наоборот, умерший переживал все то, что переживал посвящаемый: получал по­мощника, встречал поглотителя и т. д.

Ответив на вопрос об основаниях, источниках, В. Я. Пропп отвеча­ет и на вопрос, зачем создавались в древности волшебные сказки. С его точки зрения, совпадение композиции мифов и сказок с после­довательностью событий, которые имели место при посвящении, оз­начает, что сказка создает повествование о мужской судьбе. При этом речь идет не о современной жизни, а о предке, учредителе рода и обы­чаев, который, родившись чудесным образом, побывав в царстве мед­ведей и волков, вернулся, принеся оттуда огонь, магические пляски (те самые, которым обучают юношей) и т. д., и основал свой род.

Тайна, окутывающая мифы и сказки, первоначальный запрет на раз­глашение также подчеркивает их значение в жизни первобытного со­общества людей. Как пишет В. Я. Пропп, «мифы — не только состав­ные части жизни, они — части каждого человека в отдельности. От­нять у него рассказ — это значит отнять у него жизнь. Мифу здесь присущи производственные и социальные функции, и это не частное явление, это — закон. Разглашение мифа лишило бы его священного характера, а одновременно и его магической или, как говорит Леви-Брюль, "мистической", силы. Лишившись мифов, племя было бы не в состоянии удержать свое существование» [Пропп, 1986, с. 431].

В современном мире сказка утратила прежнее значение, она вошла составной частью в человеческую «нарративную» культуру, но это не означает, что она утратила свою главную, первоначальную роль — рас­крывать тайны посвящения и взросления молодого человека.

Схема В. Я. Проппа, классический структурализм