Н.Д. Голев Алтайский государственный университет,

Барнаул

Коммуникативная орфография русского языка (на примере неразличения на письме букв е и ё)

В статье продолжается обсуждение проблем, связанных с функционально-прагматическим аспектом русской орфографии [1-4]; эти проблемы рассматриваются здесь в когнитивном аспекте, предполагающем учет того, каким образом они отражаются в языковом сознании рядовых носителей русского языка. В статье нами представляются результаты социолингвистического эксперимента, поставленного в рамках заочного тура краевой олимпиады, проводимой факультетом филологии и журналистики АГУ для выпускников средних школ. Среди прочих заданий было следующее (предложенное нами).

Составьте контекст, в котором неразличение на письме букв Е и Ё приводит к двусмысленному его пониманию.. Придумайте ситуацию, в которой в случае появления такого контекста две непоставленные точки над Е в русских по происхождению словах привели бы к недоразумению. Сочините небольшой рассказ на эту тему.

Теоретическая «преамбула», обусловившая задание, такова.

Буквы Е и Ё, обозначающие разные фонемы, в обыденном письме различаются спорадически, что существенно нарушает требование фонематического принципа графики и орфографии, предполагающего формулу: «каждой фонеме - отдельную букву». Неразличение на письме фонем О и Э после мягких и шипящих оставляет необозначенной одну из фонем и нарушает логику графического обозначения твердости /мягкости согласных звуков и одновременно логику оппозиции гласных букв: А-Я, У-Ю, Э-Е, О- (?). Идеалы традиционной орфографии предполагают исправление этих противоречий путем последовательного различения Е и Ё; с этих позиций желательно и внешне отдалить похожие буквы Е и Ё.

Для объективистской орфографии, к которому принадлежит данное исследование (см. [1-4]), важен сам факт стихийно сложившегося и естественно сохраняющегося неразличения двух гласных букв. Этот факт говорит о востребованности и легитимности такого упрощения системы букв. Оно не препятствует взаимопониманию: иначе выработались бы нормы различения данных букв. Навязывание дифференциации букв на этом фоне означало бы избыточное осложнение графико-орфографической деятельности, не приводящее к коммуникативным эффектам, соразмерным таковому осложнению.

Можно предположить также, что за объективным фактом востребованности (легитимности, нормативности, узуальности) неразличения Е и Ё после мягких согласных, стоит определенная (хотя, разумеется, не универсальная) ориентация обыденного сознания на морфематический (поморфемный) принцип письма [5], при котором значимым являются процедуры отождествления и узнавания морфем: чередование Е/О достаточно регулярно в вариативной системе корневых морфем русского языка (БЕЙ/БОЙ, НЕС/НОС/НЁС, ЖЕГ/ЖОГ/ЖЁГ и т.п.), поэтому морфемы легко узнаются в разном графическом облике по внутреннему (внутрисловному) контексту и практическому знанию [6] того, как употребляется данная единица (лексема, словоформа) в ее целостности. Наличие определенных моделей морфофонологического устройства целого [2, с.125-126] позволяет рассчитывать на легкость перевода графического облика в звуковой (если в этом возникает необходимость; например, при чтении вслух). Не исключено, что в определенной мере графической недифференцированности Е и Ё способствует акцентология русских слов, регулярно «подводящая» ударение к Ё: пишущий может быть не озабочен неправильным прочтением написанного им слова или словоформы [7]. Внешний контекст и речевая ситуация легко разводят омографические словоформы (типа ВСЕ ПОЕШЬ), вероятность таких реальных [8] их совпадений, какие могут привести к коммуникативным неудачам (двусмысленностям), ничтожна мала [9], что также объясняет факт малой распространенности в русском письменном буквы Ё. Последнее обстоятельство и привело к включению приведенного выше вопроса в состав заданий олимпиады.

Впрочем, и сам список омографов, восходящих к неразличению Е и Ё, в русском языке невелик и, по-видимому, может быть исчерпан [10]. Приведем его, опираясь на ответы участников олимпиады: берет - берёт, вахтер - вахтёр, ведро - вёдро, весел - вёсел, все - всё, ерник - ёрник, колье - кольё, крестный и крёстный, лень - Лёнь, лес - лёс, лета - лёта, маркер - маркёр, мел - мёл, небо - нёбо, объем - объём, осел - осёл, падеж - падёж, погреб - погрёб, поешь - поёшь, проем - проём, рек - рёк, села - сёла, слез - слёз, смел - смёл, совершенный - совершённый, солитер - солитёр, стартер - стартёр, стек - стёк, съем - съём, тема - Тёма, черт - чёрт, шабер - шабёр, шлем - шлём. Рискнем предположить, что существенное увеличение этого списка вряд ли возможно (в него не включены регулярные омографы типа ПРИЗНАЕМ, УЗНАЕШЬ и под).

Ответы на предложенные в олимпиаде вопросы содержат информацию двоякого рода: онтологическую (отражение узуальных норм и алгоритмов обыденной письменной речи) и гносеологическую (представление говорящих о русском языке, его нормах, их предназначении и т.п.).

Примеры ответов на задания олимпиады и комментарии к ним.

Все заимствованные из методической литературы или изобретенные самими школьниками (и, нужно полагать, учителями) контексты и ситуации с неразличением Е и Ё в присланных решениях пятого задания не могут быть оценены иначе, чем надуманные, неестественные: большей частью они представляют собой натужные попытки встроить в реальные фразы одновременно СОЛИТЕР и СОЛИТЁР[11], ВЕДРО и ВЁДРО, НЕБО и НЁБО, ПАДЕЖ и ПАДЁЖ, ЕРНИК и ЁРНИК, КРЕСТНЫЙ и КРЁСТНЫЙ и т.п. Более или менее реалистическими оказываются контексты, в которых сводятся некоторые грамматически противопоставленные единицы типа ВСЕ и ВСЁ[12[, СОВЕРШЕННЫЙ и СОВЕРШЁННЫЙ, УЗНАЕШЬ и УЗНАЁШЬ (ср. фразу-«чемпиона» : «ВЫ ВСЕ ПРИЗНАЕТЕ НЕБО») и более или менее частотные единицы типа МЕЛ и МЁЛ, СЕЛА и СЁЛА. Еще более искусственный характер носят создаваемые школьниками омографические ситуации, имитирующие коммуникативные неудачи (нередко это довольно длинные экзотические истории-анекдоты с придуманными сюжетами). Лучшие из них таковы. Певица получает записку: «Ты поешь «Чио-чио-сан»?» (адресат имеет в виду конфеты, певица понимает - оперетту). Хозяин читает записку от работника: «Чтобы собирать ягоду, надо ведро». Фраза из письма: «На диване валялся маркер (не маркёр!), от него сильно пахло спиртом». Внук получает телеграмму от дедушки с бабушкой: «Подарок тебе шлем». Из дневника классного дежурного: «Держал в руке веник и мел....Утром мел, днем мел - сколько можно мести мел?». О помещике, попавшем в тюрьму: «Он пропил так много деревень и сел». Понятно, что обслуживание такого рода игровых контекстов с периферийным функционально-семантическим наполнением не может обязать «прагматическое» обыденное сознание вырабатывать алгоритмы графической дифференциации написаний с Е и Ё. Вся прагматика их умещается в типовой сентенции, завершающей одну из созданных воображением детей ситуаций: «... В тетрадке стояла двойка. Марья Ивановна не поняла, какое небо болело у героя Петиного сочинения. Петя забыл поставить две точки над Е». Фраза - результат того, что внушают детям в школе: орфография обусловливает смыслы и понимание. Пример хорошо говорит о метаязыковом фоне выполнения данного задания: ученики не сомневаются в значимости дифференциации омографов. За этим стоит некое «сакральное» отношение к письменной речи, невольно представляемой ими как нечто более важное в детерминологической картине языка[13], чем устная речь, такое представление вырабатывается теми акцентами в школьном курсе русского языка, которые во многом обусловлены его своеобразным «орфографоцентризмом». Формирование образа значимости коммуникативно-прагматического фактора в этих условиях не находит питательной среды.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Голев Н.Д. Неканоническая орфография современного русского языка (к постановке проблемы) // Известия Алтайского госуниверситета. 1997. Вып. 2.

2. Голев Н.Д. Антиномии русской орфографии. Барнаул, 1997.

3. Голев Н.Д. Русская орфография как «вещь в себе» // Человек. Коммуникация. Текст. Вып.2. Ч.1 / Под ред. А.А. Чувакина. Барнаул, 1998.

4. Голев Н.Д. Об интерпретационной функции русской орфографии // Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты. Т.1. Бийск, 1998.

5. Хороший материал для экспериментальной проверки востребованности в орфографической деятельности морфематического механизма дает орфограмма, разделяющая написания Е и О после шипящих в корне в зависимости от наличия/отсутствия вариативности корневой морфемы (ШЕПОТ/ШЕПТАТЬ. ЧЕЛКА/ЧЕЛО, но ШОРОХ, ЧОХ). Играет ли такая дифференциация какую-либо роль в процессах восприятия и тем более понимания текста - вопрос открытый. Есть все основания сомневаться в понимаемой таким образом коммуникативно-прагматической значимости данной орфограммы. Вместе с этим можно усомниться и в абсолютности морфематического принципа как фактора речевой деятельности во всех ее разновидностях, в том числе и орфографической: опора на тождество морфемы (так же как и на любой другой - единственный - тип единиц) не является панацеей и не может служить универсальным системообразующим признаком при объяснении (через правила) всех написаний, уже сложившихся в прошлые периоды функционирования русской письменности, равно как и написаний, складывающихся в настоящее время. Орфографическая деятельность опирается на все основания, предоставляемые языком, она выходит за эти детерминанты (в связи с традиционным принципом).

6. Незнание рождает другую коммуникативную установку.

7. Впрочем, здесь есть серьезный предмет для функциональной лингвистики письменной речи: отсутствие регулярной фиксации орфоэпических моментов речи, ударения, интонации и даже логического ударения (при нередкой желательности их фиксации) не приводит к коммуникативным катастрофам - ее отсутствие отчасти компенсирует контекст, отчасти те фоновые пресуппозиционные знания, которые сопровождают употребление единиц всех уровней; отчасти они оказываются слишком частными, тонкими, необязательными для обязательной передачи, и, следовательно, их регулярная фиксация противоречила бы принципам необходимости и достаточности (удобности и легкости) коммуникативных усилий для организации письменного сообщения.

8. Единственный реальный пример тоже не выходит за рамки игрового русского языка. Один из участников олимпиады прислал заметку из газеты «Вечерний Барнаул», в которой рассказывалось о слете юнкоров города и в том числе о их газете, название которой в «Вечернем Барнауле» было передано как «ЕЖЕДНЕВНИК». Но символом слета был ЕЖИК, несущий на спине перо. И название было задумано как «ЁЖЕДНЕВНИК». «Естественно, смысл названия был потерян» - справедливо комментирует ситуацию участник олимпиады.

9. Парадоксальный момент - действительная коммуникативная потребность различения Е и Ё возникает не в контексте, а вне его, при возникновении метаязыкового отношения к написанию, например, в изолированных названиях (см. прим. 4), списках слов, особенно тех, что «не на слуху» (фамилий, топонимов и т.п.), примеров или заданий в лингвистических учебниках. Другой тип потребности иллюстрируют примеры, когда текст предполагает не только понимание, но и озвучивание. Наиболее сильна такая потребность в орфоэпических словарях. (СВЕКЛА/СВЁКЛА, БЛЕКЛЫЙ/БЛЁКЛЫЙ, ШОФЕР/ШОФЕР), поэтических текстах (на почве, зноем РАСКАЛЕННОЙ, не РАСКАЛЁННОЙ), энциклопедиях (МОТЕСКЬЁ). Изолированность и смысловая упрощенность контекста также усиливают (нужно полагать, прямо пропорционально) востребованность дифференциации Е и Ё: врач осмотрел НЕБО, вот тебе и ВЕДРО и т.п. 10. В список не включены регулярные омографы типа ПРИЗНАЕМ - ПРИЗНАЁМ, УЗНАЕШЬ - УЗНАЁШЬ.

11.Несмотря на условие задания употреблять русские по происхождению слова и словоформы, участники олимпиады почему-то особенно охотно обыгрывали именно эту пару.

12.Относительно ВСЕ нужно заметить следующее - по большей части в роли омографа выступает не местоименная словоформа ВСЁ, а частица ВСЁ (например, ты все пела - это дело).

13. Очень типична следующая фраза со смещенной в данном аспекте детерминацией: «отсутствие двух точек над Е изменяет смысл слова или контекста». Понятно, что не точки и не буквы меняют смыслы, но осознается это немногими школьниками.

В. В. Копочева

Алтайский государственный университет,

Барнаул

КУРС «ЭТНОГРАФИЯ КОММУНИКАЦИИ»

В ПАРАДИГМЕ КОММУНИКАТИВНЫХ КУРСОВ

(ИЗ ОПЫТА АЛТАЙСКОГО ГОСУНИВЕРСИТЕТА)

Еще сравнительно недавно А.А. Леонтьев констатировал, что «национальная специфика речевого поведения…почти не привлекала внимания ученых, хотя накоплено огромное количество фактов и наблюдений в этой области» [1, с. 5].Сегодня, спустя два десятилетия, мы отмечаем огромный интерес к проблемам межкультурной коммуникации – как сугубо исследовательский, так и практический. Он вызван прежде всего интенсивными кросскультурными контактами, особенно в сфере туризма и деловой сфере, а также резким обострением межнациональных отношений на территории бывшего Советского Союза. Эти и позитивные (кооперативные), и негативные (конфликтные) явления в практике межкультурных взаимодействий требуют, во-первых, теоретического их осмысления и, во-вторых, разработки прагматических рекомендаций, пригодных к использованию в конкретных ситуациях общения. В последние годы появился целый ряд исследований в отечественной науке и переводов зарубежных авторов, представляющих собой богатый материал по проблемам межкультурной коммуникации, - эти обстоятельства способствовали разработке лекционного курса «Этнография коммуникации» на факультете филологии и журналистики АГУ. Статус элективного курса не помешал ему быть востребованным на разных отделениях факультета: филологии, связей с общественностью, - прежде всего потому, что он занял свою, долго пустовавшую, нишу в парадигме коммуникативноориентирующих дисциплин, таких как «Риторика», «Деловое общение», «Межличностное общение», «Конфликтология» и др. Основная цель курса – ознакомить студентов с особенностями вербальной и невербальной коммуникации, формируемыми под воздействием этнокультурных, этнопсихологических факторов.

Курс «Этнография коммуникации» состоит из 2-х блоков: обозначим их как этнолингвистический и этносемиотический. Главным обобщающим понятием курса является понятие «язык культуры», которое интерпретируется как совокупность всех знаковых способов вербальной и невербальной коммуникации, объективирующих культуру этноса, выявляющих ее этническую специфику и отражающих ее взаимодействие с культурами других этносов [2].При этом главное место в «языке культуры» принадлежит собственно языку как важнейшему средству человеческого общения. Следует отметить особый подход к языку в рамках данного курса – смещение акцентов с субстанциональных его свойств (того, что называют «внутренней лингвистикой») на функциональные, относительные («внешнюю лингвистику»). Кроме того, не все уровни языковой системы являются в одинаковой степени релевантными в русле отношений «язык-культура». Фонологический уровень менее всего репрезентирует этот вид отношений, ограничиваясь областью звукосимволизма. Связь между грамматическими явлениями и культурой носит опосредованный и неявный характер, хотя имеются замечательные наблюдения и обширные исследования, подтверждающие наличие такой связи. Наиболее восприимчивым и открытым в плане выражения культурной информации выступает лексический уровень и уровень речевого высказывания, текста. Поэтому основными единицами этнолингвистических исследований выступают номинативные лексические и фразеологические единицы, а также текстовые образования различной природы.

Этнолингвистическая проблематика курса выглядит следующим образом.

- Проблема моделирования мира человеком, экологические и культурные факторы этнической реализации глобальной картины мира, язык как один из факторов такой реализации.

В этой проблеме акцентируется аспект так называемого «языкового мировидения», проявляющегося, в частности, в особенностях вербального членения действительности, различной фрагментации мира в языках : «…представление о мире основано на принципе пиков : отражению подвергается не мир в целом, а те его составляющие (пики), которые являются наиболее релевантными для этноса» [3, с. 7], т.е. «те объекты действительности, те связи и отношения между ними, которые наиболее ярко видятся языковому коллективу и обладают психологической значимостью. Значимость объектов может определяться присущими им особыми свойствами, либо их культурной ценностью для носителей данного языка…» [там же, с. 7]. В номинативных проекциях, таким образом, отражается жизнь этноса, его история и современность, его материальная и духовная культура, специфическая профессиональная ориентация и природное окружение.

- Проблема семантической общности и специфики национальных лексических систем как проявления универсального и локального, общего и частного, инвариантного и вариантного.

Семантическая общность обеспечивается единством экстралингвистической действительности, прецедентностью человеческого опыта, общими для всех людей законами мышления (см., например, реконструированный фрагмент русской наивной картины мира – «эта модель, по всей вероятности, универсальна»: [3, с. 20-22]). Национально-культурная специфика лексики, в частности, проявляется в неодинаковости «содержательно-изобразительных опор» - внутренней формы слова [4]; количественных и качественных характеристик сем, составляющих лексические значения; своеобразии ассоциативного спектра слов. Особое внимание уделяется лексике фигуральной (метафора, символ) –образное измерение языка ярко идиоэтнично - и эмоционально-оценочной, т. к. именно эта лексика фиксирует мелиоративные и пейоративные модусы, свойственные той или иной лингвокультурной общности. В качестве демонстраций привлекаются данные, полученные с помощью ряда исследовательских методик, а именно: методики лингвострановедческого описания слова, методики контрастивного анализа, методики психолингвистического эксперимента.

На данном этапе вводятся понятия «эквивалентная лексика», «неполноэквивалентная лексика», «безэквивалентная (этнографическая) лексика», «лексический фон», «лакуна», приводится типология лакун и способов их компенсации при переводе.

• Проблема специфики проприальной лексики в разных языках. Речь идет о различной структурации ономастического пространства: у каждого этноса свое представление о собственных именах и круге онимируемых объектов. Наиболее актуальными в этнолингвистическом отношении выступают антропонимы, топонимы, этнонимы.

Антропонимия и топонимия объединяют в себе два начала: универсальное (наличие общих для языков содержательных и формальных моделей) и национально-специфическое. Национальная специфика имен касается их формы (ср. Иван-Иоанн-Жан-Ян-Йохан-Иоганн-Жуан-Хуан-Джон), содержания (ср. «идеологию» древнегерманских и древнеславянских ономастиконов) и функционирования (коннотативный шлейф имени, его стилистика). Выбор проприальной лексики, привлекаемой для иллюстраций, ограничен ее социальной значимостью: для этнолингвистики интересны не все имена, а только те, которые вызывают узуальные ассоциации (бытовые, политические, литературные, исторические и пр.) у носителей исследуемого языка и культуры. Именно культурноокрашенные имена являются своеобразными маркерами национальной специфики текста, прежде всего художественного.

Этнонимы интересны в двух отношениях: как проявление национального самосознания (наличие эндоэтнонима является неотъемлемым признаком этноса), как отражение стереотипного отношения к представителям инокультуры (национальные клички, экзоэтнонимы).

- Проблема межъязыковой соотнесенности фразеологического и паремийного фонда. Являясь устойчивыми, идиоматичными единицами, фразеологизмы, паремии, компаративные конструкции выступают надежным блоком лингвистической памяти этноса: они консервируют, сохраняют в течение длительного времени общественные мнения , оценки, события – разного рода значимости, выступают своего рода концентрацией значимостей.

- Проблема этнокультурной специфики текста. Эта проблема содержит целый комплекс вопросов, касающихся трудностей и потерь в интепретации текста инокультурным читателем, способов ретрансляции тех или иных фрагментов культуры, специфики работы с лакунизированным текстом. В рамках этой проблемы курс «Этнография коммуникации» соприкасается с курсом «Теория и практика перевода».

Среди этнолингвистических проблем курса, которые лишь намечены, но не получают развернутого комментария, следует назвать проблему лексических заимствований, позволяющих судить об условиях существования контактирующих этносов; проблему языковых табу, отражающих этнические различия верований, обычаев, традиций; проблему национальной специфики речевого этикета и «антиэтикета» (инвектив, в частности) и др.

Этнолингвистика принципиально ограничивает себя собственно языковыми явлениями. Однако то обстоятельство, что сегодня сам язык оказался поставленным в контекст многообразных знаковых систем, с которыми он взаимодействует, побудило нас обратиться к этносемиотической проблематике – «в коммуникативное поведение входит как вербальное, так и невербальное общение, значащее бытовое поведение» [5, с. 285].

Этносемиотический блок курса включает такие разделы, как проксемика, кинесика, национальная символика. В первом разделе излагаются сведения о пространственных условиях коммуникации, зонах общения, геометрических стратегиях в различных культурах; второй раздел посвящен национальной специфике жестов, мимики, поз, взглядов, прикосновений; третий раздел содержит характеристику широко известных национальных символов – государственной атрибутики, эмблем, числовых, цветовых и иных видов символов.

Учитывая, что студенты обязательно изучают один-два европейских языка, мы используем иллюстрации преимущественно из английского, немецкого, французского языков и фрагменты соответствующих культур (США, Британии, Германии, Франции).

Как показывает опыт, курс «Этнография коммуникации» желательно предварять курсом «Основы этнопсихологии», поскольку именно в нем возможно остановиться на национально-психологических особенностях этносов, социальных и психологических основ межэтнической коммуникации: очевидно, что, общаясь, представители разных культур испытывают трудности не только семиотического (проблемы адекватного перевода), но и психологического, шире – социального порядка (феномен «культурного шока»). У нас есть опыт чтения таких лекций. Используя схему Саракуева-Крысько[6], мы характеризовали в лекциях национально-психологические особенности британцев, немцев, французов и американцев. Упомянутая схема содержит 4 аспекта, обозначенные как мотивационнно-фоновая, интелллектуально-познавательная, эмоционально-волевая и коммуникативно-поведенческая сферы национальной психологии. Студенты с интересом воспринимают эту информацию.

В русле этнопсихологических проблем лежит и обращение к ментальным и поведенческим стереотипам различных культур, европейскому и ориентальному типам сознания.

В данной публикации нами изложена авторская концепция курса. На факультете филологии и журналистики курс (под номинацией «Этнопсихолингвистика») существует в 3-х вариантах, различно выстроенных в концептуальном плане и использующих различный материал (фрагменты восточных культур, славянских культур и языков).

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Леонтьев А.А. Национальные особенности коммуникации как междисциплинарная проблема. Объем, задачи и методы этнопсихолингвистики // Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.

2. Мыльников А.С. Язык культуры и вопросы изучения этнической специфики средств знаковой коммуникации // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. Л., 1989.

3. Михайлова О.А. Ограничения в лексической системе русского слова. АДД, Екатеринбург, 1998.

4. Комлев Н.Г. Слово, денотация и картина мира // Вопросы философии. 1981, № 11.

5. Стернин И.А. Межкультурный аспект коммуникативного поведения //Психолингвистика и межкультурное взаимопонимание. М., 1991.

6. Саракуев Э.А., Крысько В.Г. Введение в этнопсихологию. М., 1996.

И.В. Огарь

Алтайский государственный университет,

Барнаул

ПАБЛИК РИЛЕЙШНЗ В СИСТЕМЕ

АНТИКРИЗИСНЫХ СТУАЦИЙ

Вопрос точного определения понятия Public relations по-прежнему остается открытым. Одно из наиболее глубоких исследований в данной области было предпринято в 1975 г. специальным Фондом (Foundation for Public Relations Research and Education), в котором приняли участие 65 ведущих ученых. В результате анализа 472 различных определений было предложено собственное. «Public relations – это особая функция управления, которая способствует установлению и поддержанию общения, взаимопонимания и сотрудничества между организацией и ее общественностью; способствует решению различных проблем и задач, помогает руководству организации быть информированным об общественном мнении и вовремя реагировать на него; определяет и делает особый упор на главной задаче руководства компании – служить интересам общественности; помогает руководству быть готовым к любым переменам и использовать их по возможности наиболее эффективно, выполняя роль «системы раннего оповещения» об опасности и помогая справиться с нежелательными тенденциями; использует исследования и открытое, основанное на этических нормах, общение в качестве основных средств деятельности» [1, с. 39].Наиболее известное в России определение PR принадлежит С.Блэку: «Public relations – это искусство и наука достижения гармонии посредством взаимопонимания, основанного на правде и полной информированности» [2, с. 17].

Хотелось бы отметить, что наиболее полного и точного определения Public relations до сих пор не существует, так как практика ПР, новые области и сферы деятельности его применения в России привносит дополнительные грани и возможности понимания этого направления. В связи с этим, хотелось бы отметить, что до августа 1998 г. развитие ПР было связано с некоторыми устойчивыми представлениями о взаимодействии в коммуникативном пространстве. В настоящее время обостряется инструментальный поиск в области профилактики социальных напряжений, который приводит к принципиально новому способу изучения истоков, осмысления, предотвращения и разрешения кризисных ситуаций. Возникает необходимость в формировании системы наукоемких социально-диагностических и конструктивно-коммуникативных технологий. Поэтому с учетом возникновения нового направления – кризисного менеджмента определение ПР приобретает новое звучание.

Связи с общественностью начинают ценить по достоинству только тогда, когда их нет или они явно недостаточны. В обоих случаях возникает серьезный кризис в жизнедеятельности как учреждения, организации, фирмы, так и самого государства.

Конечно, не всегда кризисы являются следствием недооценки ПР. Но игнорирование связей с общественностью всегда ведет к кризису. И какой бы он ни был, его нельзя ликвидировать или минимизировать без грамотных, профессиональных, комплексных ПР. И уж тем более предотвратить. Иногда даже возникает мистическая формула: “Кризис не может быть преодолен средствами ПР, но он должен быть преодолен при помощи ПР”. В политическом словаре уходящего ХХ века едва ли найдется более звучное слово, чем кризис.

Проблема планирования коммуникаций в условиях управления кризисной ситуацией, так называемых антикризисных коммуникаций (crisis communikations), для многих российских и зарубежных компаний, переживших события 17 августа, перешла из теоретической плоскости в практическую. По-гречески кризис – это суд. Применительно к связям с общественностью это означает прежде всего суд общественного мнения. В тех случаях, когда кризис уже нельзя предотвратить, то его последствия можно ослабить или минимизировать. Этим и призваны заниматься специалисты по связям с общественностью.

Как свидетельствует статистика, судя по обороту средств и растущим бюджетам, кризисное управление (регулирование, предотвращение) в последние годы выходит на ведущие позиции в глобальных ПР.

Разумеется, кризис кризису рознь. Типология кризисов, с которыми приходится иметь дело ПР-практикам, еще ждет своих исследователей и аналитиков. Однако в самой общей форме, предварительно можно сказать, что все кризисы условно подразделяются на две группы: те, которые можно предвидеть, и те, которые можно было предотвратить. Конечно, грань между ними часто бывает очень подвижной и неустойчивой.

Для связей с общественностью кризисное реагирование начинается там, где появляется фактор общественного мнения и события выходят на информационный простор, становятся предметом гласности. Легко предположить, что в наглухо закрытом для глаз общественности тоталитарном обществе могут происходить крупные аварии, катастрофы и другие самые невероятные события, но они остаются под строжайшим секретом и, следовательно, вне поля зрения общественности и свободных СМИ. Здесь специалисту по связям с общественностью делать нечего. Власть сама без участия общественности определяет дозировку информации или утаивает от нее правду.

Другое дело информационное общество. Здесь любое событие не имеет шансов остаться без внимания общественности и проявляется оно не только материально, но и отражается в умах людей, причем совсем не обязательно зеркально и прямолинейно. Возможны различные предвзятости, искажения, сознательные или бессознательные интерпретации реальных событий, их сверхдраматизация или, наоборот, подача в облегченном виде и смягчающем свете.

Конкретный информационный контекст зависит от умения, мастерства, профессионализма специалистов по кризисному реагированию. В значительной мере успех дела, когда “немыслимое” все же произошло, зависит от наличия тщательно разработанного плана кризисного реагирования, созданного не на все случаи жизни, а применительно к специфике коммуникативной деятельности данной, коммерческой или государственной, структуры. При этом имеются в виду наиболее вероятные опасности, подстерегающие данную организацию с точки зрения ее имиджа и репутации.

Тем не менее антикризисное планирование остается легко уязвимым местом в системе кризисного реагирования даже в странах с наиболее высоким общим уровнем общественных связей. Так, еще в середине 80-х годов опрос руководителей крупнейших корпораций в США обнаружил, что 89% из них считали, что “кризис в бизнесе столь же неизбежен, как смерть и налоги”[3, с. 43]. Однако только 50% из них признали, что имелся разработанный специальный план на случай кризиса.

С тех пор ситуация мало изменилась в лучшую сторону. Для широкого круга стран Центральной и Восточной Европы (включая Россию), втянувшихся в рыночную экономику в 90-е годы, она практически остается той же самой. Во всяком случае, разразившийся в августе 1998 года в России глубочайший финансовый кризис с тяжелейшими последствиями для всех слоев населения обнаружил информационную неподготовленность к нему, будь то государства, правительства или частных структур. Можно говорить об отсутствии информационной амортизации кризиса. В результате появилось широкое поле для замешательства и паники в общественном сознании. Разумеется, любой кризис как разрыв сложившихся связей всегда разобщает и разъединяет, а его последствия разрастаются пропорционально стихийности происходящего.

Другое дело, когда с первого сигнала тревоги в кризис вступает хотя бы самый общий функциональный план антикризисных мероприятий. Естественно, в нем невозможно предусмотреть все случайности, но можно и должно наметить общие ориентиры поведения руководства компаний в чрезвычайной ситуации, и расписать основные роли, первые шаги и встретить кризис во всеоружие.

Кризису можно и должно противостоять. Нередко после разразившегося кризиса затронутые им организации выходят еще более окрепшими и усилившими свою общественную репутацию.

В 1991 г., заступая на пост председателя совета директоров компании Salomon Brothers, г-н Уоррен Баффет, обращаясь к служащим компании, сказал: “Если ваши управленческие ошибки приведут к финансовым потерям, я пойму это, но если ваши действия нанесут вред репутации компании, я буду безжалостен” [3, с. 36].

Эти слова приобретают особую значимость в контексте управления кризисными ситуациями, ведь репутация – это единственное прикрытие, которое находится вместе с компанией постоянно. И именно на репутацию кризис направляет свой беспристрастный удар.

С развитием рыночных отношений в России положительная репутация государственного института или коммерческой структуры приобретает в глазах руководителей всех уровней все больший вес. О репутации начинают задумываться как о стратегическом коммуникативном факторе, позволяющем строить долгосрочные планы, искать и находить поддержку на всех уровнях делового и общественного окружения, от рядовых потребителей до государственной власти. Именно репутация рассматривается в качестве способа обеспечения для беспроцентного кредита общественного доверия при реализации идей, инициатив и т.д. И только репутация способна защитить или смягчить удар, наносимый кризисом.

Разумеется, репутация не создается немедленно. Но во многом ее создание зависит от того, что вкладывается в это понятие.

Например, руководитель одного банка на вопрос о том, что такое репутация, ответил, что в первую очередь это выполнение обязательств перед клиентами и деловыми партнерами. Такое понимание репутации можно считать достаточно распространенным. В силу специфики российской деловой среды руководители отечественных предприятий заинтересованы поддерживать репутацию только в “узком” кругу своих бизнес-партнеров, а также клиентов. Репутация в более широкой аудитории практически не имеет для них значения. Основная причина этого – недостаток конкуренции, а иногда и пресловутый дефицит товаров или услуг должного качества.

Тем не менее, забота о репутации, ее постоянное укрепление и поддержка - это еще одна группа вопросов, для решения которых не следует жалеть времени и средств, разумеется, если успешное развитие рассматривается в компании как актуальная и принципиально важная задача.

Основные факторы, воздействие которых на деятельность компании варьируется в зависимости от размера и характера кризиса:

- практически всегда требуется введение чрезвычайного положения;

- редко удается обойтись внутренними ресурсами для локализации кризиса (требуется помощь внешних служб и организаций);

- иногда сопровождается людскими жертвами;

- всегда влечет за собой материальный ущерб;

- всегда привлекает внимание СМИ и общественности.

В ракурсе информационных технологий кризис может быть определен как “событие, по вине которого компания (или любой другой объект) попадает в центр не всегда доброжелательного внимания СМИ и других внешних целевых аудиторией, в том числе акционеров, политиков, профсоюзных организаций, движений в защиту окружающей среды, которые по той или иной причине вполне законно интересуются действиями организации” [3, c. 65].

Кризисный менеджменет рассматривает теорию Паблик рилейшнз как коммуникацию и управление, что позволяет нам дать следующее определение ПР. ПР – это деятельность по управлению коммуникативными процессами, основанная на диалогичности, с целью достижения взаимопонимания и поддержки. Таким образом, основной задачей коммуникативного менеджмента является воздействие на общественное мнение в условиях, когда взаимодействуют равноправные субъекты общественных отношений. В какой-то степени данное определение позволяет представлять место и роль ПР в коммуникативной структуре любой организации.

Объективная картина посткризисного развития рынка рекламы и ПР, будучи перемешана с политическими кампаниями, в которых сплелись методы агитации, пропаганды и политической рекламы, готовят специалистам, работающим или готовящимся к тому чтобы работать на этом рынке, трудное, но отнюдь не скучное, вхождение в ХХ1 век.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Векслер А. История Public relations: попытки хронологии // Советник. 1999. № 1.

2. Блэк С. Паблик рилейшнз: что это такое? М., 1989.

3. ПР против кризисов: механизмы управления. М., 1999.

4. Дридзе Т.М. Социальная коммуникация в управлении с обратной связью // Социологические исследования. 1998. № 10.